Плюшевый медведь

– Ты точно везде посмотрел? – Я, блять, заикаюсь? Прошло где-то около сорока минут с тех пор, как мы начали искать мои вещи. Даже обратились к тем охранникам, у которых я был ранее, но все тщетно. Мне было сказано ожидать результата поисков дома, и я прекрасно понимал, что никто не приступит к этому делу. Обиднее всего было не за какие-то вшивые документы, которые без труда можно восстановить. Обидно было за фотографию, которую я выкрал из семейного фотоальбома, когда сбегал из дома. Больше такую мне не найти, не загрузить с интернета, даже не нарисовать, черт бы побрал! Я не могу сказать, что люблю свою семью, ведь мы не общаемся уже несколько лет, но воспоминания, какие-то обрывки тех дней, когда я жил в отчем доме, всегда немного грели мне душу. Ностальгия, мысли о прошлом и старательное избегание реальности – вот основные составляющие моей жизни. Жизни до вчерашнего дня. – Коль, я честно обыскала все. Может, ну его, это дело? Лучше сразу восстановить все самое основное, а если с деньгами напряг, так я помогу, ну. Ты же знаешь, я друзей не бросаю. – Яра села рядом со мной на лавочку, заботливо приобнимая за плечи. Аркаша сидел в своей коляске тут же, грустно смотря куда-то мне под ноги. Первое время он пытался утешить меня, бросал свои шутки бесцеремонно и дерзко, которые еще больше вгоняли меня в ступор, но когда я не выдержал и рявкнул на него, он тут же затих, понимая всю серьезность ситуации. Что же, я ему благодарен за долгожданную тишину, пусть она мне и далась именно так. – Яра, спасибо. Денег мне не нужно, но единственное, что я попрошу тебя, так это быть внимательнее. Может быть на этажах найдешь хотя бы фотографию, а на большее я и не рассчитываю. Спасибо тебе еще раз, мы пойдем, много дел, сама понимаешь, – устало проговорил я и размял плечи, мысленно составляя план действий на сегодня. Я привык так делать, это здорово помогает в критичных (и не очень) ситуациях, когда не знаешь, с какого конца начать. Пальцы, будто чужие, обхватили рукоятки инвалидной коляски Аркаши и толкнули ее вперед, направляясь к выходу. Яра подскочила и тут же начала прощаться, махать рукой и громко вздыхать, показывая, как ей тяжело от сложившейся ситуации. Я ей не ответил. – Аркаша, ты останешься дома, пока я схожу в паспортный стол. – Ты издеваешься? Что я буду делать один? – Есть телевизор, могу дать книгу. – А вдруг я тебе пригожусь? Помогу, чем смогу! Ты только возьми меня с собой, пожалуйста. – Мне нужно быстро передвигаться по городу, понимаешь? А ты на коляске, без нее вообще и шагу ступить не сможешь, мы только под вечер доберемся туда. – Пожалуйста! Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, Коля! – Аркаш, нет. Мы потеряем много времени. – Да я умру скорее в полном одиночестве, дома, да еще и с этой ногой! Ты же мой ровесник, неужели не понимаешь, каково это, когда вся жизнь у тебя перед носом и ты пытаешься ее поймать за хвост, не упустить ни малейшего шанса, чтобы прожить ее на полную?! Неужели ты такой же остолоп, который ценит всякое блядоодиночество и ванильный латте на подоконничке, когда дождь ебашит в стекло, а твоя голова забита какой-нибудь шлюхой, что отсосала тебе на вписке?! Неужели, в рот тебя ебать, Коля, ты тоже задроченный социофоб, который не ценит всего этого, что тебя окружает?! Да ебись оно все конем! Он сидел в своей коляске, такой неестественно маленький сейчас, и кричал на меня. Повода я не видел, абсолютно, он завелся из-за какой-то ерунды, но он был прав. Я задроченный социофоб, который ничего не ценит. Который привык сидеть дома и даже ни разу не сходил на море, не поймал медузу, что липко растекается по ладони, как прозрачная жижа, вызывая у тебя легкое чувство отвращения и неудержимый смех. Я никогда не гулял допоздна, никогда не проворачивал авантюр, никогда даже на этих самых «вписках» не был. Моя жизнь идет в бездну? Мне уже двадцать пять лет. Что было в мои восемнадцать? Девятнадцать? Что произошло тогда, когда мне стукнуло двадцать три года, как и ему, Аркаше? Ни-че-го. Я сидел дома за своим ноутбуком, избегал зеркал и пил кофе литрами по ночам, игнорируя режим дня. Я читал книги и всегда закрывал шторами огромное окно в своей комнате, которая стала клеткой для меня, но понял я это только сейчас. Мы – ровесники, и мы должны понимать друг друга. Сейчас я уже взрослый, работаю на постоянной работе, и мне уже нет дела до всех этих радостей жизни, которые есть у людей младше меня. Удивительно, что Аркаша разбрасывается такими словами, ведь он… – Вот именно, ровесники. Ты же все прекрасно понимаешь, мы уже в открытом море жизни, нужно думать о своем выживании здесь, а не всяких развлечениях. Ты должен думать о чем-то существенном, а не о всякой чепухе, и… – Да ты, блять, вообще меня слышишь? Какое открытое море жизни, что ты, блять, несешь?! Мне восемнадцать, и я собираюсь делать все, что хочу, мне хватило сраного детдома, где за каждый блядский шаг расстрел, где последнюю рубашку приходилось отбирать с боем, когда тебе не то, чтобы есть, тебе пить могут не дать, потому что забыли о тебе, что уж говорить о том, какие у нас были «развлечения»! Тебе рассказать? Что? Восемнадцать? Я уставился в разгневанное лицо Аркаши, который пыхтел как паровоз и даже покраснел, едва ли не пуская дым из ушей. Именно в этот момент он выглядел на свой настоящий возраст, но в остальное время… Господи, природа, что же ты делаешь с людьми? Голова буквально пухла от переизбытка информации и от этой необоснованной и пустой истерики, поэтому я сел на корточки перед ним и вздохнул, надеясь увести все в прежнее русло. – Аркаша, я очень перед тобой виноват, что не посоветовался с тобой перед тем, как вынести окончательное решение. Давай зайдем домой и пообедаем, там обсудим все последние события и вместе поедем в паспортный стол. Хорошо? Дипломатике меня научила мама. Она работала с людьми всю жизнь и решила передать мне это умение еще в раннем детстве. Как правильно и что нужно говорить. Специальные позы, которые рассказывают о человеке больше, чем он сам может это сделать. Маленькие и хитрые приемы манипуляций, какие-то уловки, помогающие людям быстрее идти на контакт. Я схватывал все на лету, и, как видимо, не зря. Сейчас Аркаша смотрел на меня обиженно, но уже более доверчиво, надувая губы и кивая. Совсем еще ребенок. – А сколько тебе лет? Я разогревал суп (зачем я вообще его приготовил два дня назад?) на плите, постоянно помешивая ложкой. Дома было прохладно из-за кондиционера, посему я чувствовал себя куда лучше и все то, что произошло, укладывалось в моей голове не так плохо, как днем. Можно сказать, что я немного расслабился и теперь почти не нервничал. Я повернулся к Аркаше, который сидел за столом и болтал целой ногой, кроша хлеб на деревянную поверхность стола, и чуть улыбнулся ему, поймав дружелюбный взгляд в ответ. – Я старше тебя, Аркаш. Мне двадцать пять лет. Извини, кстати, за то, что сказал сегодня, я немного вспылил. Молчание со стороны гостя меня немного напрягло, но я не придал этому значения, разливая суп на порции. Люблю красиво оформленную еду, поэтому мелко нашинковал лук, украшая им края тарелки, а небольшую веточку петрушки кладя в серединку. Подав это на стол, я сел не напротив Аркаши, а рядом, чтобы удобнее было говорить. Но он молчал. В полной тишине мы закончили есть, попили чай. Тревога стала нарастать во мне, я ведь даже не понимал, почему он так отреагировал. Голова снова начала болеть. Огромные карбюраторы сверлили мою черепную коробку, мозг, заставляя его бурлить от всего этого. Я почти вышел из себя, внутри я весь кипятился, но внешне не подавал виду, не мигая, смотря на каемку своей любимой чашки. Ненавижу этот чертов день. – …Коль. Наверное это неправильно, или что… Но я тебе не верю. Прости. – Тихо проговорил Аркаша, не поднимая взгляда. Я чертыхнулся, упираясь локтем в стол и недоуменно смотря на него. – Что, прости? В смысле не веришь? – Ну, ты такой молодой, у тебя даже морщинок нет… Я бы дал тебе лет девятнадцать, максимум. Я не верю, что ты такой… старый, – он все так же тихонько бормотал, и по нему было видно, что он стыдится своих слов, но хуже было мне. Почему все ополчилось против меня? Почему мне свалились такие испытания? Почему я должен сейчас возиться с этим малолеткой, который мне даже не верит, по-че-му? Ладно, хорошо, мне нужно выбраться в люди из своей норы. Да, я готов ко всякому дерьму, но не сразу же! Не в один день! Я закатил глаза и откинулся на стуле, проводя ладонью по лицу. Глянул на время и чуть ли не заплакал от беспомощности. Почти шесть. Паспортный стол до шести. Все дела придется откладывать на завтра, все завтра, завтра. Я встал. – Так, хорошо. Мы разберемся с этими баранами позже, а сейчас я предлагаю остаться дома и… не знаю, хочешь фильм посмотреть? – Давай погуляем? – и он посмотрел на меня. Так преданно и умоляюще, что я тысячу раз пожалел, что вообще родился на свет, что когда-то был зачат своими родителями и что люди имеют склонность к размножению. Я ненавидел вечерние прогулки. Однако обострять еще один конфликт не хотелось. Ничего не хотелось, нервы были настолько натянуты и мучили меня, что если бы они были вне моего тела, на них можно было бы исполнить скрипичную партию самого сложного произведения, настолько тонким был бы звук. Все внутри тряслось с бешеной силой от того, как я хотел отказаться, накричать, стукнуть кулаком по столу и уйти в комнату, закрыться и сидеть там, как рак отшельник, пока все дерьмо не пройдет само собой, оставив лишь небольшой осадок в душе. Но разве я мог так поступить? Мы в ответе за тех, кого приручили. В ответе за тех, кого спасли на эскалаторе и дали кров. За тех, кто ни разу не испытывал чего-то большего, чем просто существование на земле, за тех, кто еще только начинает Жить. Морской воздух и тусклый закат. Штормовые волны и молочная пена, сладким кружевом сахарной ваты на гребне. Зеленая вода, горчичный песок и синеватое небо, что совсем скоро заиграет молниями на бархатном обсидиане. Людей почти нет, вот только там, за горизонтом, они наверняка сидят и так же всматриваются вдаль, надеясь на счастье и что-то свое, человеческое… Ветер надвигается, и с каждой минутой буря все неизбежнее. Она тяжелой, но неимоверно легкой поступью впивается в глаза, уши, руки и ноги людей, давая им прочувствовать ее до конца, чтобы они впитали ее исход, так же, как и она впитает в себя все, что раньше принадлежало людям. Шезлонг, забытый нерадивыми пляжниками, утонет в холодной, кошмарной воде, которая нахлынет на весь берег сегодня же. Прямо сейчас. Я сидел на скамье в парке, что недалеко от пляжа, и смотрел на свою любимую стихию, что вырывалась из оков привычного состояния. Как и в моих мечтах, все так, как я люблю, как я представляю себе каждый день, позволяя унести себя куда-то далеко, почувствовать себя щепкой в этом громадном океане. И плевать, что это только море, маленькая лужа на лоне планеты. Аркаша сидел рядом и ел мороженое. Мы молчали, но я ощущал его восторг на себе, особенно когда он разглядывал мое лицо. Я не знаю, зачем он это делал, однако он внезапно заинтересовался мной. Потом это ему надоело, и, когда он захотел что-то сказать, я просто протянул руку к его губам и легонечко коснулся их пальцами, призывая молчать. Кивнул в сторону темнеющего горизонта и едва слышно прошептал: – Смотри.