Половое Воспитание

Артанис все в очередной раз поняла верно. Как она узнала — одному Эру ведомо. Хотя Илуватар вряд ли задается такими мелочными вопросами. Больше всего Финрод был благодарен младшей за молчание. Сестра не стала делиться ни с кем другим своими догадками, не травила и его своими вопросами. Лишь все острей и пренебрежительней отзывалась о старшем доме, лишившись страха быть услышанной. Сам Артафиндэ некоторое время сторонился других, кроме Артанис, пытаясь уложить в своем мировоззрении недавнее происшествие. Не то чтобы он был очень встревожен… Хотя нет, он был именно встревожен. Стал осторожнее относиться к чужим прикосновениям, взглядам и вниманию, особенно сторонился двоюродную родню, так толком и не разобравшись что именно ему следует делать. Было ли случившееся дурной, перешедшей границы шуткой? Или все серьезнее, чем хочется считать? Много изводящих душу вопросов и ни одного ответа. Чего он точно не собирался делать, так это делится с кем-нибудь постыдными воспоминаниями, считая себя и без того оскорбленным заигравшимися кузенами, чтобы еще и выносить это на общий суд и уведомлять других о своем позоре. Даже родных. И уж тем более было бы глупо требовать наказать перводомцев за их выходки: некому особо, ведь они никого кроме своего отца и не слушают, а тот и взгляда не обратит в сторону арфинга. А еще было кое-что, в чем он не хотел признаваться даже себе. Жестокие игры феанорингов были противны его разуму и сердцу, но тело предавало, помня умелые касания, доставлявшие запретное удовольствие. Не привыкший к томлению плоти, вообще никогда не задумывавшийся над этим и в мыслях далекий от плотских утех и развлечений, молодой эльф пришел к неожиданному выводу: какая-то часть его желает продолжения. Дойти до конца, окунуться в тягучее возбуждение и захлебнуться удовольствием. Разнеженный теплым светом, устроившись на широком подоконнике своих комнат — излюбленном своем месте для размышлений и созерцания природы за окном, закрыв перед этим двери в нежелании кого-либо видеть, он иногда касался самыми кончиками пальцев своего торса поверх тонкой тканной рубахи, вспоминая как это делали чужие руки. Что-то внутри него отзывало сладким томлением, и это пугало лишь сильнее. За свои «размышления» становилось стыдно. Отдергивая оглаживающую торс сквозь ткань ладонь, он клялся себе, что навсегда забудет об этом и перестанет думать об этом снова и снова, но каждый раз в минуту слабости снова стремился почувствовать это сладко-запретное чувство. Дальше легких прикосновений к и без того чувствительному телу он не заходил, и вроде даже ничем особым, на простой взгляд, не занимался, но каждый раз за эти порывы становилось нестерпимо стыдно и от чего-то казалось, что об этом не следует знать никому. Через полторы недели затворничества, за которые его внутренний миропорядок с большим трудом снова обрел гармонию, сбиваясь в хаос лишь в редкие минуты слабости наедине с собой, его неожиданно потревожили. На пороге принадлежащего младшей семьи рода Финвэ неожиданно возник сам наследник главной ветви. Инголдо, отворивший дверь, привлеченный громким стуком такой мощности, что, казалось, несчастная затворка вот-вот или даст трещину, или слетит с петель, удивленно замер, рассматривая старшего среди всех внуков короля нолдор. Его тоже рассматривали. Цепко, с холодным вниманием и интересом. Арфинг почувствовал, как недавно покинувшее его внутреннее напряжение снова сковывает липкими щупальцами душу и мускулы, вынуждая неловко застыть на месте, забыв даже пригласить незваного, но все же гостя внутрь, так и переглядываясь с ним на пороге. Маэдрос был… другим. От него дышало пламенем и жаром кузницы, алые длинные волосы отливали жидкой медью в свете Лаурелина, а в высокой фигуре угадывалась сила и несгибаемая воля. Взгляд его темных глаз был прямым и буравил насквозь, но в то же время его молодому лицу была чужда суровость, как у его отца, черты были мягче, спокойнее. И сладить с ним всегда было проще, чем со всем его семейством разом и по отдельности. В любое другое время Финдарато отнесся бы к его визиту радостно, встретил как друга и предложил напоить чаем из ароматных трав. Но не сейчас. — Я могу войти? — очевидно, устав в молчании стоять в дверях, заговорил старший, коротким движением указав на пространство позади младшего. Арфинг с содроганием сердца почувствовал, как колени дрогнули от этого низкого, тягучего голоса с легкой хрипотцой, проскальзывающей в конце фразы. Стараясь не обращать на эту неожиданную слабость внимания, блондин склонил голову и отошел в сторону, безмолвно пропуская гостя внутрь. — К кому и зачем ты пришел? — следуя за уверенно двинувшимся в сторону гостиных покоев кузеном, поинтересовался арфинг, совладав с голосом и чувствами. В конце концов это просто разговор, каких было уже множество и будет еще больше. Майтимо устроился с комфортом на одном из кресел, почти величественно — руки на подлокотниках, расслабленное тело откинуто на мягкую спинку, но голову держит прямо. Финрод устроился в таком же напротив, сложив ладони на колени и склонив голову чуть в бок, едва заметно улыбнувшись. Впрочем, улыбка его тут же погасла, едва он услышал ответ на свой вопрос: — Я хотел поговорить с тобой, — голос старшего сделался мягче, как если бы он пытался заранее сгладить неприятную тему разговора. — Вижу, ты догадываешься, о чем, — верно трактовал он смену настроения арфинга. — Позволь мне сделать вид, что это не так, и закрыть эту тему до начала ее обсуждения? — Так же мягко отвечал блондин, опустив взгляд. Он не хотел это обсуждать. И уж точно не хотел делать это с кем-то из перводомцев. — Что бы ты ни хотел мне сказать, я отвечу: все хорошо и это забылось. — Будут ли эти слова искренними? — не спрашивая, утверждая, пронзая мрачным взглядом эльфа напротив. Инголдо улыбнулся, коротко кивнул. Так или иначе, зла на грубых кузенов он не держал. А то, что они пробудили что-то темное внутри него своими неосторожными действиями — не их вина. Он сам такой. Значит и его проблемы, коими делиться не следует. Маэдрос тяжело вздыхает, сжимая пальцы на подлокотнике, и недовольно хмурится — не так он себе представлял свой визит. — Не надо потакать их глупости. То, что они сделали — не та шутка, на которую можно закрыть глаза. — Я понимаю, но чего ты хочешь от меня? — Артафиндэ непонимающе изгибает светлую бровь. — Обвинительных речей? Я не злюсь на них. Наказать их или закрыть в очередной раз глаза — решать тебе. Или твоему отцу. Будет не приятно, если это повторится с кем-либо еще… — А что до тебя? — обрывает его Феанорион, — Знаешь, я пришел за них извиняться, а выходит так, что только досадил своим визитом? — почти раздраженно уточняет он, ни на миг не сводя взгляда с собеседника. — Не ты это делал, и не тебе следует извиняться, — тихо, не уверенный в том, как следует среагировать: обидеть Майтимо не хочется, но и говорить о случившемся тоже. — Ты хочешь, чтобы они пришли с извинениями? — уточняется старший, расценив все по-своему. Арафинвион вскидывает на него глаза, отрицательно качает головой, неловко мнет в пальцах край туники. Хватит с него общения с неугомонной троицей! А рассчитывать, что извинения их будут искренними, и вовсе не приходится. — Я хочу, чтобы этот инцидент забылся и более никогда ни с кем не повторялся, — или повторился, но иначе — уже в мыслях добавляет блондин прежде, чем успевает уследить за ходом своих размышлений. — Понимаю, — кивает Маэдрос, поднимаясь на ноги, решив, что здесь он все равно ничего более не добьется, да и не нужно оно ему. Проходит обратно к входной двери, оборачиваясь только в проеме, когда тонкие пальцы ловко прихватывают ткань темного рукава туники, вынуждая обратить внимание. Инголдо умудряется вцепиться в ткань так, чтобы не задеть своим прикосновением чужое тело под покровом, но при этом удерживая весьма цепко и настойчиво. Взгляд ярко-голубых глаз внимательный и немного настороженный, проходит пара мгновений, прежде чем он решается спросить, смягчая снова фразу улыбкой: — Как ты узнал? Не поверю, что они пришли к тебе каяться. — Твоя сестра предложила мне поговорить с ними. Кратко намекнула, что невежество Первого Дома вогнало наследника Третьего в хандру, — старший тянется ладонью к светлым крупным кудрям, игриво взъерошивая волосы кузена, немного расслабляясь от этой незатейливой ласки. Финдарато позволяет такое кощунство, весело фыркает и приглаживает те пряди, что лезут в лицо, забывая о том, что в последнее время старался избегать любых касаний к себе. — В общем, я решил проверить ее слова. Но я не думал, что все так серьезно. Блондин не спрашивает, как Феанориону удалось вытянуть из братьев признание. Он самый старший из них, знает каждого, пожалуй, лучше, чем кто-либо еще, даже родители. Особенно внимательно относясь к родным братьям, выучив все их уловки и рычаги давления. Сомневаться в его словах не приходится, и Арафинвион только кивает в ответ, с беззвучным вздохом думая о том, что Артанис иногда следовало бы совать свой очаровательный носик чуть меньше в не надлежащие для этого дела. — Думаю, лучше это буду я, чем по их душу придет Артанис. Без обид, — Майтимо прячет усмешку в уголке губ, но младший все равно замечает насмешливый блеск его глаз. Красивых глаз. Старшему из сыновей Финголфина определенно повезло. Финрод обрывает себя прежде, чем подсознание снова оформит неподобающие образы. А про эту пару не знает только ленивый в их кругу. Вернее, об этой паре знают, конечно, только внуки Финвэ, потому что сыновья его же, особенно двое из них, едва ли будут рады этому открытию. Так или иначе, Маэдрос и Фингон — красивая пара, эти двое благородных эльфов стоят друг друга. Интересно, у них это так же?.. Чувствуют ли они то же?.. Сил злиться на себя за эти мысли, словно и не его собственные, но такие навязчивые, уже не хватает. — Думаю, ей бы польстили твои слова, — он так же скрывает усмешку, но не хитроватый прищур, — Я обязательно их передам. Старший коротко смеется и делает взмах рукой — мол, делай что хочешь, и выходит из дома, не оглядываясь на облокотившегося на дверной косяк плечом кузена, провожающего его взглядом. Финрод чувствует, что после этого диалога ему не стало лучше. Ощущение затягивающего в свою пучину болота в самой глубине души только усиливается, и он издает бессильный тихий стон, запутавшись в себе только сильнее.