Limitless.

Джехён целует его почти каждый день. И это похоже на какую-то дурную бесконечность. Рассветы холодные, почти ледяные, но кого это волнует, когда губы у младшего катастрофически горячие, сводящие на нет хоть какие-то здравые мысли. Да и зачем это все надо, если можно просто лихорадочно отвечать на чужие прикосновения, зарываясь пальцами в чужие волосы и кусая его губы. Юта чувствует себя пубертатным малолеткой. И не сказать, чтобы это было слишком далеко от истины. Так оно и есть. И плевать его организм хотел на апокалипсис, когда Джехён прижимается к нему ночью (во сне), выдыхая горячим дыханием куда-то под линией роста волос, посылая армейские роты мурашек по коже. Юта ставит на себе клеймо "извращенец". Сейчас слишком не время, чтобы у него вставало на корейского малолетку. Но встает. Максимально выдает с потрохами. По пути от Пусана до Сеула они находят заброшенный детский сад. Или школу. Или что это было до того момента, как от их привычного мира остались только ошметки? Юта вскрикивает от удивления, когда понимает, что в здании есть вода. Горячая. То ли там где-то проходят горячие источники. То ли богам надоело издеваться над ними, но им повезло. Он никогда не думал, что он будет почти плакать просто от осознания того, что у него по рукам бежит не ледяная вода. И, наверное, это правильно. С любой религиозной точки зрения. Джехён какой-то недобитый джентльмен, рыцарь на полставки. Он смотрит на него и пропускает его вперед, чтобы он мог (наконец-то) вымыться от всей той грязи, что случилась за эти... месяцы? Недели? Юта давно потерял ход времени, да и какая разница. Он стягивает с себя бесконечные слои одежды и забирается под воду, чувствуя, как горячая вода бьет по тонкой коже, жжется до алых пятен перед глазами на свежих синяках и порезах. Этот новый мир непригоден для того, чтобы жить нормально. Жить нормально по тем законам, которые были раньше. В каких-то вещах это даже лучше. Юта чувствует чужие ладони в районе выступающих тазовых косточек и вздрагивает, открывая глаза и оборачиваясь. И раньше на такие вещи хотелось орать благим матом, потому что это неправильно. Нарушение личного пространства, все дела. Но сейчас... Сейчас - какая разница? Джехён слишком взрослый для своих пятнадцати. Но чужие дети растут так быстро, а в условиях сложившейся ситуации - и вовсе семимильными шагами. Юта прижимается лопатками к кафелю, ломко зарываясь пальцами в чужие мокрые волосы и отвечает на лихорадочный и жадный джехёнов поцелуй. Вода пахнет солью и грехопадением. Джехён пахнет горячей кожей. Горячими руками. Горячим собой. Юта стонет и роняет голову на его плечо, упираясь в него лбом и жмуря глаза, чувствуя пальцы младшего на своем члене. До звездочек перед глазами, до спутанных мыслей, до царапин на предплечьях Джехёна, лишь бы хоть немного контролировать свои реакции. Но они не контролируются. Чем дальше - тем сильнее. - Хён, ты такой красивый. Такой настоящий. Это неправильно, радоваться тому, что наш мир исчезает, - Джехён шепчет сбито ему на ухо и продолжает двигать своей рукой, доводя Юту до истерики (оргазма). И японец почти теряет способность понимать корейский, только жалобно всхлипывая и толкаясь бедрами навстречу, - но я так рад, что весь этот кошмар свел меня с тобой. Юта бьется затылком о разбитые плитки кафеля, выгибаясь и кончая в чужую ладонь, едва ли фокусируя внимание на том, как белесые разводы смываются все еще удивительно горячей водой. Капли падают с его ресниц. И он видит лицо Джехёна размытым силуэтом, улавливая движение его губ на очередной фразе. На ломанном японском. - Я так люблю тебя.