Вышло из срока годности

      — В принципе, не такая уж и плохая идея это трупоедство, — Стас смеялся громко и живо, держась за живот, — видал я на родине и похуже. Вы никогда не ели кору деревьев?       — Стас, помолчите, — Николас хмурился, разворачивая жевательную резинку, пастилки, и, закусив язык, и так и сяк пытался поделить — сначала на глаз — запасы на каждого выжившего под давлением разноцветных и отчаянных глаз со всех сторон. Вокруг него Коул прямо-таки мог дотронуться до напряжённого марева, что окрашивало собой всю жилую комнату пуще всякой марганцовки.       — Да уж деваться некуда, но мы подождём, подождём.       Гаррет Хоу с виду угомонился: он перестал активно размахивать руками и громко возмущаться, однако старался держаться подальше от странного человека в углу, рядом со шкафом. Разве что иногда, искоса погладывая, он позволял себе снова тихо затянуть шарманку о том, что трупоедство — ниже всяких прочих грехов, до которых он не смел бы опуститься.       С одной из коек раздался тихий плач — промелькнул силуэт рыжего мальчишки, забавно подскакивавший на бегу, словно страус. Коул проводил взглядом его спину ровно до тех пор, пока тот не добрался до кровати, где лежала рыжая девчонка, возле которой раньше, как подсказывала память, сидела Оливия, а сейчас — мужчина со светлыми волосами.       Коул снова присмотрелся к человеку, у которого так запросто повернулся язык озвучить предложение о поедании трупов. Тень от шкафа скрывала почти его всего, кроме отражавшей свет пряжки от ремня, которой продолжали монотонно пощёлкивать, будто в такт какой-то воображаемой мелодии, что мог слышать только её владелец.       — Итак, сколько нас всего? — спросил Николас, не отрывая глаз от белых мягких пастилок и жвачки.       — Ясное дело, больше десяти, — развёл руками Стас, но на него не особо обратили внимания в этот раз. Ну, разве что Рафаэль пробурчал себе под нос что-то вроде: «Проклятые коммуняки».       — Тридцать восемь, с учётом моих ребят. Без моих ребят будет двадцать шесть, но сами понимаете, — озвучил Саймон, продолжая рассматривать потолок, — кто не ест, тот и не работает.       Николас молча начал делить на сравнительно равные части все запасы, а Коул только и мог сдерживать рвущееся наружу: «Так вообще никакого проку от этой еды не будет. Микроскопическим квадратиком не насытится даже ребёнок, что уж тут говорить о трёх десятках взрослых».       Маленькие пластинки, обкромсанные вдоль и поперёк, образовали собой маленькую пирамидку из сладостей, а рядом на куски побольше были разрезаны бутерброд и помятый голубичный маффин, который пах очень маняще и чужеродно в густоте затхлого протухшего воздуха. Коул подумал, что хорошо бы этот самый маффин запить зелёным чаем.       — Получается, будем экономить — при лучшем раскладе продержимся на этом дня два-три максимум. Начнём завтра с утра или — сегодня поздним вечером. Грубо говоря, всё зависит от обстоятельств, — Николас, тряхнув рукой, взглянул на наручные стальные часы. — Сейчас у нас десять утра по... старому времени.       — Я требую свою долю прямо сейчас, — женщина с зеркальцем, которая сейчас на руках держала притихший свёрток, сощурилась. — Мне нужно кормить Эллен.       Она демонстративно прижала к груди младенца, который от повышенного тона вновь заревел, и, спохватившись, начала медленно покачивать дочку на руках, пока та не замолчала.       — А мне нужно лекарства с едой принимать, — Гаррет Хоу, выпрямившись, приблизился к Николасу. — Да и жена моя не заслуживает сидеть с пустым желудком: ей только недавно удалили желчный. Так что не издевайтесь: раздавайте еду тем, кто больше в этом нуждается, — он перевёл взгляд сначала на Иветту рядом с собой, а потом на чёрную собачку.       — Вот-вот, по надобности и надо разделить, — подхватил Стас, протягивая свою руку вверх ладонью.       «А чем мы менее значимы?» — эхом прокатилось возмущение, и люди медленно начали подтягиваться к тумбе с припасами.       — Постойте, нельзя же так, — забормотал Николас, закрывая руками пищу, — мы же тут все цивилизованные люди, слышите?       Толпа сомкнулась кольцом вокруг тумбы, зажав его и отталкивая от съедобной пирамидки, ароматного маффина и бутерброда. Коула тоже зажало, но он вовремя метнулся в сторону, слегка покачнувшись. Ему, конечно, тоже хотелось выхватить что-нибудь для себя на всякий случай, но он сдержался, стараясь не обращать внимание на предательское урчание желудка.       Все по кругу загалдели, кроме Оливера, госпожи Ламорье и всех лежавших на койках. В общей сложности — человек пятнадцать с гулом тянули руки к еде, оттягивали друг друга, ругались, жадным взглядом пожирая пастилки, жвачку, маффин и бутерброд.       — Стоять!       Люди не двинулись с места, а продолжили выхватывать еду со словами, что, мол, нам-то это нужнее, а вам и так хорошо — вы потерпите.       — Стоять, я сказал! — гаркнул Саймон, стукнув по тумбе кулаком. — Хватит, мы здесь все в одной лодке: потонет один — потонут и все остальные.       — А кто вам дал право нас затыкать, а? — в тон ему отозвался Гаррет, уже зацепивший кусок бутерброда. — Совсем забылись, с кем имеете дело? — он нахмурился, когда белокурый Роберт выхватил у него со смехом добычу, и попытался схватить того за шиворот, но паршивец оказался слишком шустрым.       — Право прораба, подчинённые которого сейчас восстанавливают энергопитание и водоснабжение. Я понятно пояснил?       — Я бы сказал, что у вас меньше всего прав: это из-за вас мы сейчас сидим чёрти где, без воды, света, продовольствия, на грани каннибализма, — Гаррет снова покосился на незнакомца в плаще, — или я не прав?       Саймон помолчал.       — В любом случае, — вскоре громко откашлялся он, — Николас у нас ответственный за раздачу еды, так что дайте ему делать свою работу. Или у вас уже бунт в пятой точке играет? — Саймон обратился к кольцу притихших людей.       — Итак, — Николас спрятал под рукавом свои часы и, завернув еду в свёрток, обратился к прорабу, — где здесь есть место, куда можно положить это на хранение?       — У меня есть связка ключей от рабочих шкафов, — когда буря негодования вновь готовилась выплеснуться, он добавил: — Ключи я вам, естественно все отдам, чтобы ни у кого не было подозрений, что я подкрадываю для себя или своих людей. Всё по-честному, нет базара.       Николас и Саймон нарочито при всех пожали друг другу руки, и оба вышли из комнаты, забрав с собой кулёк с едой. По тяжёлым шагам Саймона было слышно, что они совершенно точно пошли вверх по лестнице, к атриуму.       Народ расслабился, насколько это было возможно на тот момент. Некоторые остались шушукаться в кругу стульев, кто-то вернулся к своим койкам; Стас, выглянув в коридор, присел на пол, скрестив ноги, а незнакомец возле шкафа встал и, вынув из кармана собственный фонарик, направился за Саймоном и Николасом.       — Эй, приятель, а ты это куда собрался? — Стас с улыбкой ухватился за полы плаща. — Пошёл проверить, не попрячет ли чего эта парочка для себя в закрома?       Ответа не последовало.       Стас резко выпустил плащ из рук, пожав плечами, мол, ну и ладно.       Коул провёл рукой по тумбе и направился вслед за незнакомцем. Выйдя в коридор, он довольно быстро поравнялся с ним и, снова глянув на интересную пряжку с затёртой звездой, не решился заговорить.       — Зачем вы идёте за мной? — захрипел голос с явным польским акцентом (что-что, а польский акцент было невозможно не узнать).       — А зачем вы? — Коул смотрел себе под ноги, чтобы не запнуться ненароком о ступени.       — Личное.       — У меня тоже личное дело.       — Как звать?       — Коул.       — Запомню. Я Ксавьер.       Фонарик в руках затрещал мигая, и Ксавьер несколько раз мягко ударил его ладонью, так что свет снова равномерно освещал дорогу.       — У тебя кто-то остался там?       — Да, бывшая жена и трое дочерей. А у тебя?       — Никого, — он пожал плечами. — Наверно, это и к лучшему. Собираешься отправиться на поиски своих дочерей и бывшей?       Коул помолчал, пока собеседник терпеливо ждал, пересекая тёмный атриум, освещённый только одним конусом света от фонаря, который вырывал из полумрака серые и голубоватые пластины на стенах с яркими насмешливыми надписями «Волт-Тек», маленькие приставные лестницы, раскрытые и закрытые красные ящики с молотками, чудо-клеем и прочей строительной мелочью. Один раз Коул чуть не запнулся о скрученный сантиметр и... скомканную газету «Бостон бьюгл» от девятнадцатого октября. Казалась она теперь какой-то фантастикой, далёким прошлым.       — На поиски бывшей. С ней наверняка и мои дочери, — наконец, ответил Коул.       — А что если их уже нет?       — А это уже не твоё собачье дело, Ксавьер, — процедил через зубы он.       — Как скажешь, — незнакомец снова пожал плечами. — У каждого свои демоны. Вроде так у вас говорят.       Оставшийся путь Коул следовал взглядом за иногда мигающим светом, и у самого выхода из атриума, на «балконе» второго этажа, он заметил две копошащиеся фигуры, в новеньких оранжевых жилетах, у питьевого фонтана, которые разговаривали на смелом китайском. От этого на душе стало мерзко: слышать китайский, когда бомбы упали буквально вчера, не самое приятное разнообразие. К тому же. Всегда этот странный язык подсознательно сравнивался с индюшиным курлыканьем. Возможно, всё из-за того, что звучал он нескончаемым спутанным потоком.       Один из строителей оторвал взгляд от трубы и, задумчиво осмотрев проходящих, перешёл на ровный английский, за что получил осуждающий взгляд со стороны второго, который продолжал говорить на китайском.       Коул и Ксавьер направились к комнате со шкафами, откуда вышли Саймон и Николас и где ранее поставили длинную лестницу, чтобы можно было выбраться на стройку. Первым поднимался Ксавьер, с перевязанным плечом, а потом и Коул.       Их снова встретил аварийный красный свет, в лучах которого от одного к другому иногда переходила одинокая фигура с заколотым на затылке хвостом из рыжих волос.       Ксавьер быстро подошёл к накрытым каким-то тёмным полотном телам, приоткрыл одно из них и, сев на корточки, молча вытащил из кармана плаща раскладной нож.       — Что вы собираетесь делать? — спросила Оливия, обернувшись в полповорота.       — Разделывать, — спокойно ответил он, будто это обычное дело — потрошить труп.       Коул заметил, как к нему подлетел ещё один человек, до этого сидевший в стороне. В нём трудно было не узнать того плешивого плакальщика, который усердно молился вчера.       — Не смейте трогать мою жену, слышите? — он ухватился за плечи незнакомца, видимо, намереваясь его оттащить, но у него этого не вышло.       — Это больше не ваша жена, а просто кусок мяса, который когда-то был ею.       — Не смейте так говорить! — молящийся приоткрыл ткань и нежно дотронулся до белой окоченевшей руки. — Она моя жена, и вы не посмеете разделать её как какого-то порося.       — Как хотите, — Ксавьер перешёл к телу с другой стороны, но его руку с ножом перехватила Оливия.       — Зачем? — Коул стоял довольно близко, чтобы разглядеть её лицо, покрытое пылью наравне с веснушками, осунувшееся после бессонной ночи. — Еды на всех не хватило?       — Не хватило.       Оливия внимательно посмотрела на вострый нож с простой светлой рукояткой, на которой был выбит тюлень, отпустила чужую руку и с усталым выдохом вернулась к раненым, которые либо тихо сипели, либо сохраняли молчание, не шевелясь, и только тяжело дышали.       Незнакомец стянул с трупа «покрывало» и утащил его чуть дальше, в угол рядом с обломками платформы, видимо, чтобы не демонстрировать открыто своё мастерство для — даже такой малочисленной — публики.       При свете фонаря мелькнула сталь и тут же опустилась вниз. Вверх и вниз, вверх и вниз, чуть в сторону, вправо, влево. Коул сбился со счёта, будто загипнотизированный, следя за деятельностью тени, более чем наполовину скрытой покорёженными железяками и мешками с цементом.       Дрожь пробрала его от желудка до сердца.       Он отвернулся и опустился на корточки рядом с Оливией, которая бережно промакивала пострадавшим лбы и губы рваньём.       Взгляд его метнулся к бесшумному подъёмнику с опущенным «носом», пробежался по крутому обрыву с провисавшими перилами и с расколотыми трубами.       «Тяжёлая работёнка предстоит строителям, — подумал Коул. — Так сразу и не восстановишь ничего. Хотя, с другой стороны, кто-нибудь крепкий мог бы взобраться наверх...»       Он глянул вниз на рёбра, еле дотронулся до затылка, почувствовав подушечками пальцев застывшую кровь на ткани, и покачал головой: если он и решится полезть наверх, то чуть позже, когда его травмы чуть заживут. Навскидку — где-то через дня два. Дольше ждать — слишком велика роскошь: кто знает, что может случиться с его дочерями за это время.       — Вам что-нибудь нужно? — спросил он, коснувшись вздрогнувшей от прикосновения Оливии. — Я мог бы принести, если что надо. Я ведь перед вами в долгу, в конце концов, — он заставил себя улыбнуться.       — Да, было бы хорошо. Принесите немного воды, пару комбинезонов и, желательно, позовите Николаса — сейчас его очередь дежурить, а мне нужно отдохнуть, — она развернулась к нему, внимательно вглядываясь в лицо красными из-за аварийного света глазами. — Только сейчас заметила, что у вас проблемы с носом. То-то вы гнусавите так. Вправить?       — У вас и своих забот полно. Не беспокойтесь за ме...       Оливия, несмотря на усталость, быстро двинулась на него, мягко коснувшись ледяными пальцами его носа. Коул скорчился и отпрянул.       — Если начнёт сильнее беспокоить, по-нормальному вправлю. Что-нибудь ещё, пока вы не ушли?       — Да... было бы неплохо... — он чертыхнулся, когда понял, что хотел спросить об аддиктоле, и, откашлявшись, поправил себя: — Нет, ничего. Только хотел поблагодарить за это, — он указал на повязку и заметил почти сонную, но приятную улыбку в ответ.       — Ну тогда идите, а я продолжу своё дело.       Она отвернулась, вильнув растрёпанным рыжим хвостом, и всё же спросила ещё, не оборачиваясь:       — Вы случайно не видели, как там моя дочь?       — Она плакала, когда я уходил; к ней ещё, судя по всему, её брат подбежал с каким-то светлым мужиком.       Оливия помолчала, задержав руку в ведре с холодной водой, затем выдохнула и жестом показала, что разговор окончен.       Коул присмотрелся к её тонкой спине, узким плечам, алым при свете волосам, к заляпанной кровью потёртой одежде, к её осторожным, но точным движениям... и встрепенулся, крутанувшись на месте. Взглядом он поискал тень Ксавьера, но этого, в принципе, не понадобилось: он с окровавленным ножом подошёл к следующему трупу, поодаль от притихшего верующего, который вытирал своё потное блестящее лицо платочком, не вставая.       Коул снова ощутил, как мурашки пробежались от затылка до нижнего позвонка, и, отвернувшись, направился обратно, прокручивая в голове, придётся ли ему отступить от собственных... пищевых привычек, чтобы не умереть с голоду, или нет.       Спустившись по лестнице вниз, он довольно быстро пролетел коробки, ящики, короткие стремянки, гаечные ключи, строительные изоляционные материалы, сваленные в кучу в одной из закрытых комнат, и фонтанчик, рядом с которым трудились два узкоглазых.       «Наверно, эти, как их там, братья Янг?» — про себя припомнил Коул, почувствовав прежний тяжёлый взгляд одного из них, который стоял над фонтанчиком, держа кнопку подачи воды, а второй был слишком занят для этого: он под разными углами ворочал головой и орудовал гаечным ключом.       — Ган ни ньян*! — вскрикнул один из Янгов, когда рыже-коричневая струя окатила его с головой. Он что-то затараторил на красочном курлыкающим китайском, отскочив в сторону от фонтанчика и пихая в плечо другого китайца, который невинно улыбнулся и извинился на чистом английском, за что получил в ответ возмущённое фырканье. Коул засмеялся, отчего ругающийся Янг нахохлился сильнее, что-то бросил непонятное в ответ и самодовольно хмыкнул. Второй брат пожал плечами, поглядев на Коула, и ещё немного поработал над трубой фонтанчика.       — Вижу, у нас теперь есть вода, — Коул продолжил смеяться, и брат поспокойнее кивнул.       — Да, как видите. Правда, не лучшего качества. Та ещё гадость, но, как говорится, на безрыбье — и рак рыба.       Коул согласно кивнул, пока Янги начали собирать свои инструменты и скрылись в комнате с множеством закрытых шкафчиков, а сам пересёк атриум, постучав грязными ботинками о плитку, разделявшую ту часть, где предположительно жители убежища должны были готовить, и столовую с общим залом. И, наконец, вернулся в зачуханную общую комнату, из которой ещё не выветрился тошнотворный запах.       Он без особого удовольствия поискал взглядом Николаса. Тот о чём-то неразборчиво разговаривал со светлым мужчиной в спортивном костюме, что стоял рядом с кроватью, где лежала дочь Оливии.       Коул подошел ближе, не вслушиваясь, и без особой изобретательности окликнул Николаса, который сразу же насторожился и обернул голову в сторону шума:       — Эй, тебя зовёт Оливия.       Николас от, вероятно, отвращения поморщился, случайно встретившись взглядом с Коулом, и, сказав: «Мы разберёмся позднее, следи за Хлоей, пока Оливия не вернётся», отвернулся. В ответ ему что-то не особо понятно пробурчали, но это уже не представляло собой интереса.       Николас довольно оперативно выскользнул в коридор, пораскинув мозгами, захватил три бутылки с водой и, наконец, исчез вместе с одним из рабочих фонариков, который ему, возможно, одолжил Саймон.       А Коул последовал за ним, остановился в атриуме, взяв четыре комбинезона из одной коробки и, не пытаясь угнаться, последовал за ним.       Довольно быстро он, стараясь не смотреть в тёмный угол, где Ксавьер продолжал разделывать трупы, передал комбинезоны Оливии, благодарно кивнувшей. Николас цепко впился взглядом в него. Так обычно смотрят ревнующие любовники на потенциальных соперников, но никак не друзья.       Оливия, хрустнув спиной во время потягивания, подхватила опешившего Коула под руку со словами: «Раз вы тоже уходите, то идёмте вместе».       — Я думаю, мы протянем здесь максимум месяц, — Оливия, державшая один из фонариков строителей, говорила ровно и отчётливо, как диктор по телевизору, отпустив руку, перед тем как они начали спускаться вниз по лестнице. — А что вы скажете?       Звучное эхо прокатилось по комнате.       — У меня плохо с планированием, — усмехнулся Коул. — Каждый раз, как я что-то соберусь сделать — всё покатится к чертям. Так что не лучшего человека вы решили об этом спросить.       — Тем не менее мне интересно услышать ваше мнение. И что вы думаете... по поводу каннибализма? Для меня это, конечно, дикость, но если это спасёт мою жизнь и жизнь моих детей, я, пожалуй, рискну.       — Как вам сказать, я сам-то не собираюсь здесь задерживаться на месяц: кто знает, что случится за это время снаружи. А там, думаю, протяну до тех пор, пока сам не заползу куда-нибудь, чтобы спокойно подохнуть. Насчёт каннибализма... ну, я пока не знаю.       — А куда вы так рвётесь? Родные наверху остались, верно?       — Три дочери, — Коул вздохнул, случайно бросив взгляд на изящную кисть, замазюканную чернильными словами, грязью, кровью, и внезапно вспомнил, как Кейра много раз разрисовывала его собственные руки, когда он днём засыпал за рабочим столом в своём вечно открытом кабинете.       — Понимаю. Я бы с ума сошла, если бы была здесь, а мои дети — там.       Оливия задержала взгляд на закрытых шкафчиках, потом на грязной луже возле фонтанчика — уже в атриуме. Она вопросительно взглянула на Коула, и тот кивнул. Мол, воду, вроде как, наладили немного, хоть и паршиво: её придётся процеживать несколько раз, чтобы испить хотя бы глоток, не подхватив какой-нибудь заразы. Несмотря на это, Оливия всё равно еле заметно просияла. Хотя всего на миг, поэтому, вполне вероятно, это могло быть всего лишь обманом зрения.       «Видимо, воды осталось не так уж много», — подумал про себя Коул, но вслух ничего не сказал.       Они довольно быстро добрались до жилой комнаты, и Оливия чуть ли не в один скачок оказалась возле кровати, где лежала её дочь. Она сжала худую руку девочки, прижалась губами ко лбу и вздохнула, присаживаясь на край койки. К ней тут же пригарцевал рыжий мальчишка, что-то затараторил. Оливия, кивнув для вида, вяло пригладила его вихры и снова вернулась к созерцанию своей больной дочери.       Коул же, вспомнив разговор в уборной, нашёл Гаррета довольно быстро: он снова с хмурым видом копался в своём чёрном чемодане, пока вокруг него, тяжело дыша и виляя хвостом, крутилась чёрная собачка, преданно заглядывавшая в его лицо с большим носом и маленькими живыми глазами.       — Не отвлекаю? — Коул приблизился, и Гаррет резко застегнул чемодан, подняв глаза на отвлекающий фактор.       — Уже отвлёк, — пророкотал Гаррет, отряхиваясь и присаживаясь на скрипнувшую под его весом койку. — Чего надо?       — Мы с вами в туалете насчёт Ганны говорили.       — А, — он почесал бородавку на щеке, — да, точно, припоминаю. А ты тот «никчёмный муженёк» её? Тоже припоминаю тебя. Так что ты хочешь узнать?       — О чём вы с ней разговаривали на последнем банкете? По бизнесу?       — А она тебе разве не говорила? — Гаррет подозрительно прищурился. — Хотя да, она бы тебе вряд ли что-то рассказала — знаю я эту язву. Мы разговаривали с ней недолго, конечно — сам знаешь, она без надобности лишнего слова не скажет, — и, я так понял, она собиралась на конференцию в Вегас.       — В Вегас? — Коул почувствовал, как сердце его медленно превращается в ледышку. — Вы в этом точно уверены? Она не говорила, когда эта конференция?       — Нет. Ничего больше она мне не сказала, да и я не сую свой нос в чужую миску, как говорится.       Коул отстранённо поблагодарил Гаррета и задумался: теперь ему надо перелопатить ещё кучу мест в поисках. Ганна наверняка не оставила бы Галину, Софию и Кейру на няньку. Конференции её обычно затягивались на неделю, иногда — на две-три. В комнате, освещённой урывками, вдруг потемнело, а воздуха категорически стало не хватать.       «Проклятье».