Проклятье — на самом деле удивительное и ёмкое слово: оно вальяжно занимало место в голове и уходить оттуда не собиралось.
Да и зачем?
Одно накладывается на другое, просвета не видно — и действительно хочется иногда взять да и задохнуться в этом единственном слове, исчезнуть, раствориться.
«Проклятье».
Коул вздохнул, закрыв рукой глаза.
Простоял он так по ощущениям вечность, перегоняя мысли через реторту сознания. Каша из размышлений дымилась, пыхтела и, в конце концов, оседала где-то на дне единым концентратом.
Возможно, Гаррет был прав, и Ганна на самом деле отправилась в Нью Вегас на деловую конференцию. Причин врать ему у неё не было: знали они друг друга не первый год, да и к тому же Хоу водился с её ныне покойным отцом, что не раз упоминалось при случае. С другой стороны... Ганна даже с самыми близкими знакомыми старалась не слишком откровенничать насчёт своих настоящих планов. Иногда — по ситуации — она либо многого недоговаривала, переводя разговор в другое русло, либо с выгодой вешала лапшу на уши — можно сказать, по-своему искренне.
Обычно Коул мог отличить одно от другого. В конце концов, жили они вместе почти десять лет, так что её замашки ему были известны, как никому другому. Но в этот раз эта её «конференция» балансировала на грани правды и блефа.
Чёрт бы побрал и её, и её проклятые корвеги. В бездну.
Коул немного успокоился, проморгавшись, и решил вернуться к насущному — к рёбрам. Вся грудина под рубашкой была заляпана синяками. Наверно, пара-другая добавилась, когда они с тем безумцем сцепились в уборной, чёрт бы побрал и его.
В полумраке, пересечённом решетом из нескольких фонарных лучей, люди, до сих пор ворчавшие, расхаживали взад-вперёд, о чём-то тихо переговаривались; некоторые стонали, громко дышали, жаловались на слабость и общую мигрень.
Ко всему прочему вернулся белобрысый Джефф, с насмешкой воскликнувший, что скоро царство тьмы развеется и что новое божество принимает пожертвования в виде бутербродов с крабовым мясом. Всё это он говорил, косясь с особым интересом на чёрный чемодан; Гаррет, встретив его взгляд, нахмурился так, что строитель видно поёжился, пожаловавшись на холодный приём и на то, что ему бы шерстяную накидку да тёплого какао для удобства не помешало. Хоу задвинул чемодан под свою кровать, показушно защёлкнув замок с комбинацией. Джефф в ответ на эту демонстрацию пожал плечами и направился к своей койке, легко проведя пальцами по матрацу, где беспокойно ворочался Майки, рядом с которым до сих пор стояло ведро.
Комната вдруг покачнулась, и Коул с огромным усилием устоял на ногах. Под носом потеплело. То же тепло спустилось к сухим губам и шершавому от щетины подбородку.
Он осел на холодный грязный пол, рукавом протерев нос.
Кровь.
Коул беспокойно тряхнул рукой, протёр глаза и снова взглянул на рукав.
Кровь никуда не делась. Она размазанным чёрным пятном застыла на ткани.
В ушах загудело. Дыхание, пусть и не глубокое, стало невыносимо громким, а сердце еле-еле будто забилось в горле.
— С тобой всё порядке, парень? — точно со стороны послышался голос.
Кивнув, Коул опустил голову, распахнув куртку, чтобы почувствовать скользкий осенний сквозняк, который гулял по метро и добирался до убежища. От прохлады стало немного легче.
Он привстал, постоял, прислушиваясь к своим ощущениям, и, вновь вытерев нос рукавом, наклонил голову сначала вправо, потом влево. Краем глаза он увидел, как рыжий мальчишка, схватив что-то из спортивной сумки, кинулся убегать. Как летучая рыба, он, мелькнув белой спиной, подскочил, зацепившись за дверную арку, и рванулся влево.
Светловолосый мужчина в спортивном трико тронул Оливию за плечо, которая дремала сидя, пока Хлоя, её дочка, более-менее спокойно посапывала и иногда крутилась во сне с одного бока на другой.
— Что-то случилось? — поинтересовалась она, зевая. — Ещё кому-то нужна моя помощь?
— Нет, Лерой побежал искать выход.
— Что? — сон Оливии как рукой сняло. — И ты позволил ему это, Патрик?! — она, заметив его руку на своём плече, дёрнулась и пересела поближе к Хлое. — А вдруг он себе ноги где переломает? А вдруг ещё что?
Она фыркнула, глядя на порозовевшего от непонятных эмоций Патрика и, быстро осмотрев помещение, остановила взгляд своих голубых внимательных и холодных одновременно глаз на Коуле, поманив его к себе жестом.
— Я знаю, мы с вами недавно знакомы, но у вас есть опыт общения с детьми (я помню, что у вас остались на поверхности дочери). Не могли бы вы вернуть Лероя обратно?
Коул опешил. Это ему-то предлагали такое важное поручение, а не этому, как его там, Патрику? Он почувствовал навязчивый испытывающий взгляд со стороны Патрика, будто тот заметил перед собой жука-скарабея, не зная, ужалит ли тот сразу или заползёт в носок попозже, а потом закусает до смерти.
Вместо строгого «нет», с сухих губ слетело неопределённое «да, я мог бы посмотреть, но...». А потом он невольно засмотрелся на веснушки, облепившие лоб, щёки, нос, шею Оливии и запнулся. Та на него продолжала выжидательно глядеть, будто протянув: «Ну?»
— Да, конечно, я верну его.
— Приятно слышать, — Оливия вяло улыбнулась, устроившись поудобнее на койке, стараясь не потревожить спящую Хлою и не глядя на Патрика, который продолжал метать испепеляющие взгляды на своего «соперника».
Коул кивнул. И, проклиная то, что не смог отказаться, вышел из общей комнаты, захватив с собой фонарик. Его проводил заинтересованным взглядом Стас, продолжавший полусидеть, скрестив ноги, а в коридоре его фонарный конус света встретился с другим, поярче, который, как оказалось, принадлежал Ксавьеру, что возвращался с кровавыми руками и заляпанным плащом назад. Полумрак облепил его каменное лицо с выразительными зелёными глазами и с родимым пятном на лбу.
— Коул.
— Ксавьер.
Они остановились друг напротив друга.
— Куда направляешься?
— Вниз.
— Зачем?
— По личной просьбе.
— А, — кивнул сам себе Ксавьер, — понятно.
Они разминулись, и Коул быстрым шагом двинулся дальше по коридору, спиной чувствуя провожающий взгляд Ксавьера.
Свет окрашивал зловещими пятнами необработанные стены, растягивал тени от коробок и больших подписанных контейнеров, белых, красных, синих. Выбитые, возможно, из-за напряжения, лампочки оскаливались над головой, будто волчьи пасти. Под сапогами несколько раз захрустело стекло.
— Лерой, — окликнул Коул, спускаясь по очередной лестнице. — Тебя ищет Оли... то есть, твоя мать.
— Лерой! — продолжал звать Коул, приостановившись возле плаката с каким-то мультяшным парнишкой с сине-жёлтой расцветкой и с лозунгом: «Тяжёлая работа — весёлая работа». Рядом, на хлипком дешёвом столике, лежали новые лампочки, гаечные ключи, пассатижи, провода.
Перед глазами мелькнула белая спина.
— Лерой!
Парнишка приостановился и, прижимая к груди какую-то коробку, обернулся, светя маленьким фонариком перед собой и подозрительно рассматривая Коула.
— Да? — спросил он, сощурившись, прямо как Оливия. — Откуда вы знаете моё имя?
— Потому что твоя мать сказала мне найти тебя.
— А почему пришли вы, а не Патрик-увалень?
— Э, — Коул замялся. — Может быть, они поругались, поэтому и ищу тебя я.
— Очень на них похоже, — кивнул Лерой. — А вас как звать-то?
— Коул.
— Приятно познакомиться, — Лерой склонил голову. — Смотрите, что я нашёл. Правда, я искал выход, но отыскал только заблокированный лифт, — он пожал плечами. — Я мог бы, конечно, вскрыть его, вылезти через шахту наверх, но сами знаете: мать будет сильно нервничать, если я вдруг чего себе сломаю по пути.
Лерой постучал по коричневой коробке с парой антенн, и Коул едва не раскрыл рот от удивления.
— Радио-приёмник?
— Радио-приёмник, — гордо выпятив грудь, подтвердил Лерой. — Если его починить, мы сможем узнать, что сейчас там, — он указал кивком головы наверх.
— Неплохая идея. А теперь давай-ка назад, пока мать тебе не прописала нагоняя.
Они довольно быстро вернулись. Точнее говоря, Лерой вернулся довольно быстро, как выпущенная стрела, взлетел по лестнице и исчез дальше в коридоре.
Когда Коул дополз обратно в жилые комнаты, какой-то паренёк-строитель, которого всё ещё дувшийся Рафаэль назвал Остином, уже копался, вздыхая, в приёмнике под внимательные взгляды со всех сторон. Лерой же сидел рядом с Оливией, которая отчасти отчитывала, а отчасти — хвалила его за совершённый поступок.
— К завтрашнему дню, возможно, починю, — отряхнулся Остин, выделяя звук «р» особенно ярко, как делают это немцы на свой манер. — Удивительно, я думал, мы его выбросили, а ты, пацан, его разыскал в недрах всего этого... безобразия.
Под тихое оживление Коул вздохнул, снова вытер нос рукавом и осторожно взобрался на свою койку по лестнице. Усталость вдруг накатила на него волной. Он лёг на спину и тупо начал рассматривать чёрный потолок, нависавший над ним.
Когда ему удастся выбраться отсюда, надо будет начать поиски со школы или старой общей квартиры. Возможно, после этого что-то и прояснится. Да ещё б поскорее сделали приёмник. Может, так будет понятно, что там наверху происходит, чтобы всё распланировать.
Коул закрыл глаза и тут же провалился в сон.
***
— Папа, — Галина, сверкнув брекетовой улыбкой, потянула его за рукав. — Смотри, какая милашка.
Она ткнула пальцем в стекло, за которым шевелились котята, серые, рыжие, чёрные, черепаховые, тихо мяукавшие. Один коричневый толстый кусал за уши белого, который, отряхиваясь, протискивался между своими братьями и сёстрами к миске с молоком.
— Можно мне погладить? Вот того, коричневого с оранжевыми глазками.
Коул потрепал расчёсанные тёмно-каштановые волосы дочки, и широкая улыбка расцвела у него на лице.
— Конечно, — он кивнул, подзывая черновласую работницу приюта. — Нам бы этого котёнка погладить. Можно?
«Маргарет Свифт», — прочитал он про себя её бейджик, пока под восхищённые взгляды девушка доставала податливого коричневого толстяка. Маргарет прижала его к груди, так что тот замурлыкал, и, присев на корточки, подозвала девочку, которая осторожно, боясь сделать резкое движение, зарылась пальцами в густой шерсти котёнка, почёсывая того за ухом, по макушке. Мурлыканье стало громче.
— Ты ему понравилась очень, — работница протянула к ней комок коричневой шерсти. — Хочешь подержать?
Галина просияла, вытянув перед собой тонкие руки, и едва не согнулась под весом котёнка, который вильнув хвостом, замер, продолжая мурлыкать. Столько счастья в серо-голубых глазах Коул давненько не видел. Разве что тогда, когда на день рождения ей подарили большой макет зоопарка с разными пластмассовыми фигурками животных.
Галина осторожно прижала котёнка к груди и с надеждой заглянула в глаза своего отца.
— Можно?
— Ну не знаю, — хитро прищурился Коул, — а кто же за ним будет убирать, а кормить?
— Я, я, я. Обещаю, правда-правда. Можно?
— Так уж и быть, — Коул рассмеялся. — Вот и посмотрим, как ты сдержишь своё слово. Какие бумаги мне нужно подписать и сколько заплатить? — обратился он уже к работнице приюта.
— Пройдёмте за мной, я всё вам расскажу. А девочка может пока последить за своим питомцем, — она посадила котёнка обратно в «вольер», и Галина прижалась лбом к холодному стеклу, во все глаза смотря, как коричневый обжора, встрепенувшись, пополз к кормушке, растолкав всех на своём пути.
— Я сейчас вернусь, милая, — Коул мягко погладил дочку по спине и последовал за Маргарет. — Не отходи отсюда.
«Хорошо, папа», — донеслось до его ушей. И со спокойной душой началась бумагомарательная часть. Куда тыкала пальцем Маргарет, туда и впечатывалась роспись, одна за другой. Спустя пару минут на стойке, рядом с кипой бумаг, ветпаспортом и прочим кошачьим барахлом стояла уже и переноска.
Коул повернулся.
Перед ним раскинулся пустырь. Стены, вольер, приют — ничего из этого больше его не окружало.
Коул уже был в Бостон-Коммон.
Вместо парка — сухой карьер, вывернутые ограды; машины на проезжей части покорёжены, дома разрушены до самого фундамента. Солнце едко сливало свой нечестивый злобный свет вниз, обжигало лицо, руки, топило в тошнотворной желтизне кирпичные насыпи, клочки крыш. А в самом центре — была чёрная затонированная корвега. Она вся проржавела, лобовые стёкла — выбиты, бока — помяты.
Коул кинулся к машине Ганны, распахнул дверь с крошащейся краской, так что та жалко заскрипела.
— Нет, — он отпрянул на мгновение, не веря своим глазам. — Нет, это не правда, этого не должно быть. Галина...
Он нырнул в салон и, даже не морщась от запаха гнили, висевшей в горячем пустынном воздухе, двинулся к телу. Тёмно-каштановые волосы сползали клоками с головы, в пустых глазницах жужжа копошились мухи, черви лезли через ржавые брекеты.
— Привет, папочка, — рот Галины скривился, — я по тебе так скучала, — она протянула единственную руку с присохшей к костям кожей. — Где же ты был, папочка?..
***
Коул резко дёрнулся, весь в холодном поту, липкий, с колотящимся сердцем.
Он ощупал своё лицо, руки, часто дыша, обвёл взглядом полумрак в поисках чёрной корвеги, но ничего не нашёл, только сейчас скорчившись от очередной рези в рёбрах.
«Хорошо... хорошо... это всего лишь сон».
Его потревожили чужие взволнованные голоса снизу.
— Да сделайте уже что-нибудь! — визжала женщина где-то внизу.
— Держите его! Переворачивайте! Ну?! — это был уже Николас.
Коул тихо подполз к краю койки.
Внизу в кругу волновалась небольшая толпа: женщина со строгим пучком седых волос, закрыв уши, качала головой, что-то бормоча про себя; несколько строителей расселись по четырём сторонам, крепко прижимая к полу судорожно дёргающееся тело, Николас сидел рядом на корточках, зафиксировав чужую голову.
Белая пена валила клубами изо рта рослого мужчины. Ноги, руки, пальцы — всё крупно дрожало, мышцы сокращались, челюсти сжимали протиснутый между ними носовой платок. Человек мычал что-то неразборчивое, глаза его быстро моргали.
— Держите, я сказал, вашу мать! — гаркнул не своим голосом Николас, и строители напряглись, крепче удерживая седого здоровяка.
Так продолжалось несколько минут, пока приступ не прекратился. Мужчина расслабился, закрыл глаза, и четверо строителей вместе с Николасом уложили его на койку под разноголосый шёпот как со стороны «обычных смертных», так и со стороны «высших чинов».
— Спасибо вам. Вы мой спаситель. Не знаю, что бы я делала без вас. У Джонатана такое впервые, — женщина с пучком сжала ладонь Николаса своими и, кротко кивнув ему, устало улыбнувшемуся, быстрым шагом засеменила к седому, судя по всему, Джонатану.
Коул хмыкнул и уже собирался лечь обратно, но тут заметил, что чудаковатый кучерявый Станислав, сощурившись, сидел незаметно в тени напротив семейства с белокурым Робертом, Эллен (вопящим младенцем) и женщиной с треснувшим зеркальцем. К ним ещё присоединился тот третий, в своё время поднявший руку в пользу Гаррета как распределителя продовольствия. Все четверо, отгородившись даже от Хоу, сидели о чём-то беседуя и перебирая сумки.
Роберт, воскликнув что-то непонятное, выхватил свой рюкзак и чем-то зашуршал.
Коул насторожился, как и Стас.
Женщина шикнула на парнишку, а тот, высунув язык, выбежал в коридор, закинув рюкзак за спину. Мать семейства готова была за ним припуститься, но мужчина, видимо, её супруг, придержал её за локоть, покачав головой. Мол, пускай дурень побегает.
Стас змеем скользнул следом за Робертом, остановившись в пустом дверном проёме.
Раздался тихий, но довольно различимый хруст.
«Чипсы?» — Коул удивился. Желудок его заурчал.
Ему показалось, что Стас сейчас в своей шутовской манере поведает об этом каждому, как глашатай, что, де, среди нас-то есть счастливчики с едой, не намеренные делиться. Но ничего такого не произошло. Вместо этого, Стас, передёрнув плечами и застегнув тёплую куртку, занял своё прежнее место с постеленным тряпьём на полу между обеими половинами комнаты.
«Всё-таки у Роберта не было чипсов», — догадался Коул.
К Николасу подоспела мать Роберта, надув по-утиному губы.
— Я требую свою часть сейчас же, — приказала она, поставив руки в боки. — Неужели вы не понимаете, что мне, кормящей матери, нужно есть, причём много. Отдайте, не берите на душу грех.
— Извините, как вас зовут?
— Вы даже моего имени не запомнили?! — возмутилась она. — Хотя чего ещё ожидать
от таких, как вы. Я Дженнифер О’Мэлли. Надеюсь, в этот раз вы удосужитесь запомнить это.
Николас закатил глаза и громко объявил:
— Уважаемые! Паёк получать будем сегодня, около полудня! — он брякнул своими стальными часами. — Осталось три часа подождать.
Со всех сторон возмущённо что-то зашептали, но штурмовать Николаса с его ключами от шкафчика с продовольствием не стали. Однако к ссорившимся сторонам быстро прибежала темнокожая расклейщица объявлений.
— Ну неужели вам так сложно уступить молодой матери хоть кусочек моего, между прочим, бутерброда? — возмутилась она, становясь рядом с Дженнифер, скрестив руки на груди. — Неужто у вас совести совсем нет?
— И вы туда же, Рамона, — помассировал виски Николас. — Нет, вы меня извините, но тут все равны перед голодом. Когда будут получать еду все, тогда и вы дождётесь своей доли. А пока, будьте добры, наберитесь терпения, иначе тут начнётся хаос, если кто-то ещё последует вашему примеру.
Дженнифер возмущённо фыркнула и, оправив своё яркое красное платье, развернулась и направилась к своему супругу и к Эллен, которая снова начала заходиться плачем. Рамона осуждающе покачала головой, наполненная праведным возмущением, но ничего предпринимать не стала — просто вернулась на своё место — перечитывать плакаты и свежую газету двухдневной давности.
Осталось подождать всего три часа.
Коул закусил язык. «Всего» или «Целых»? Не то чтобы ему было совсем невмоготу, но желудок своим урчанием говорил сам за себя: нужна еда. Чем скорее — тем лучше.
Он прилёг на спину и, пошарив в карманах, вытащил из них ключ от своей квартиры с брелоком в форме кролика, который ему на день рождения подарила Галина, и прижал его к щеке.
«Я вас обязательно найду, чего бы мне это ни стоило».
