«Кххх...кххх...кххх», — хрипело радио; «Твою мать», — ругался Остин, покручивавший что-то, что-то переставлявший. Желтоватая полоска на коробке то загоралась, то снова погасала, и стрелка её уходила то вправо-вниз, то влево-вниз. Коул следил за этой стрелкой, сидя на пустующей кровати Николаса, который ушёл наверх к раненым, и думал, какой же сигнал они словят первым, что услышат, когда радио починят. Может, какой-нибудь военный канал? Хотя вряд ли.
«Раз», — считал он.
«Два», — счёт продолжался. Коул запрокинул голову, наклонил вперёд, щёлкнув суставами, задержал взгляд на Оливии, зачитывавшей по памяти историю для Хлои, а затем его внимание привлекли веснушчатые ноги, свесившиеся со второго этажа её койки. Он сдвинулся немного к краю и сразу сообразил: те ноги принадлежали хмурому Лерою. Мальчишка, иногда что-то шепча про себя, потихоньку жестикулировал, следя за Остином, который зарылся с головой в схемах, проводах разных цветов, откупорив заднюю панель, и который чуть ли не светился, быть может, от счастья или от того, что Рафаэль, обожавший читать нотации, теперь хотя бы перестал напоминать ему о Билле и бейсболе.
«Три». — Взгляд зацепился за незнакомую девушку. Она что-то зарисовывала у себя в большом помятом альбоме, старательно орудуя цветными карандашами. Глядя на неё, Коул вспомнил про собственную записную книжку — тоже смятую, потёртую и пахнущую почему-то сардинами. Потом вспомнил почему. Утром того дня, когда они встретились с Ридом, он ел шпроты и, делая любительский план своего комикса от нечего делать, заляпал обложку.
«Четыре», — категорически не хотелось ничем заниматься, но Коул заставил себя перелистать свою «творческую тетрадь».
«Пять, шесть, семь». — Удивительно, но многие страницы были не слишком испачканы грязью после падения в первый день. Коул листал их и листал, пока не дошёл до самого конца, где отчётливо было написано: «Старая шлюха», потом быстро прошелестел к началу, щёлкнул автоматической чёрной ручкой и обвёл карандашную надпись «Приключения Серого Лиса», с лёгким нажимом разделил на аккуратные квадраты первый лист.
«Выпуск первый». — Смотрелось это больше карикатурно, чем серьёзно. Будто когда-нибудь кто-то распечатает комикс его производства.
Спиной Коул ощутил чей-то взгляд, но, когда поднял голову и осмотрелся, не заметил, чтобы кто-то за ним внимательно наблюдал.
«Показалось».
Работа над фреймами продолжилась; в одном из них Коул изобразил Серого Лиса и карандашом приписал ему в реплику: «Блядь». Весьма искусно художник стёр ругательство и печально улыбнулся: за прошедший год его шатало из одной стороны в другую, словно он был пассажиром шлюпки, которую безжалостно грызли волны, нося туда-сюда, а солёная вода разъедала глаза, потрескавшиеся губы, да и всё лицо в целом, так что придумать интересные особенности внешности Серого Лиса в этом морском хаосе так и не посчастливилось. Только таинственную маску зарисовал, и на том дело застопорилось.
Коул пощёлкал ручкой, снова оглядел комнату и остановился на Ксавьере, а точнее на его сверкавшей пряжке, на надвинутую на глаза шляпу, и вдруг сообразил: почему бы частично с него не срисовать главного героя?
Вырвав лист из конца, на котором продолжала чернеть «Старая шлюха», Коул приступил к зарисовке на другой стороне.
На бумаге появлялись длинный острый подбородок, немного впалые щёки, сильно выделяющийся кадык, плечи, не узкие и не широкие. Чёрный замызганный плащ с перевязанным правым плечом. Классическая тёмная шляпа.
На ум пришёл образ Серебряного Плаща, но Коул довольно быстро отмахнулся от этой мысли: душа к нему не лежала, даже когда приходилось редактировать некоторые выпуски. Тина Хопкинс как-то пыталась его затянуть в свой культ почетания таинственного борца за справедливость, но у неё этого не вышло, хотя пофлиртовать с ней лишний раз и было одно удовольствие. Зато с Грогнаком-варваром — другое дело. Вселенная его предоставляла необъятный простор для авторской фантазии, и голова гудела от порывов фантазии, и руки чесались записывать, записывать, записывать.
Коул недовольно хмыкнул и, сложив захламлённый лист в самолётик, вырвал следующий и снова повторил свою махинацию, внимательно всматриваясь в Ксавьера, от которого доносился храп.
«Чёрт бы тебя побрал. Хоть сними шляпу ради приличия», — скользнула мысль.
Дальше уже ему пришлось всё-таки работать по памяти с лицом Серого Лиса, а точнее Ксавьера Во...шняк? Возняк? Да, Возняк.
Коул зарисовывал узкие губы, нос с горбинкой, затемнил широкие густые брови, рваный шрам на щеке с двухдневной щетиной (и сам почесался. Жаль, побриться нечем). Он снова обратил внимание на пряжку — на поясе Серого Лиса появилась почти точно такая же, с затёртым орлом, расправившим крылья.
Увлечённый, Коул затемнял и подсвечивал, стирал и снова что-то добавлял — и в итоге у него получился первый вариант Серого Лиса без маски. Он снова поднял глаза на Ксавьера, но тот отчего-то проснулся.
Они встретились взглядами — трудно было разобрать, что именно промелькнуло в зелёных глазах, и Коул не стал разбираться — он снова покосился на свою записную книжку, по старой привычке закусив конец своей ручки.
— Коул Прайс?
Спину тронула холодная рука, и уже тогда всё стало ясно как день: его позвала Оливия. Коул обернулся. И вновь его физиономия с плохо вправленным носом оказалась напротив её веснушчатого аккуратного лица, и ему вдруг захотелось сесть поближе, чтобы почувствовать её дыхание на своей коже, но он тут же одёрнул себя.
— Правильно запомнила, да? А то у меня ужасно плохая память на имена.
Коул кивнул.
— Я к вам с просьбой, если вы не заняты, — она бросила быстрый взгляд на зарисовку, и Коул, быстро захлопнув её, ответил:
— Нет, не занят, Оливия Мэддисон?
— Верно, — она снова улыбнулась той своей усталой улыбкой и продолжила: — Я хочу попросить вас сходить вместе с Рамоной к так называемому Гарри Консерве, а, точнее говоря, чтобы вы постояли рядом, пока Рамона заносит ему воду.
Коул поморщился, припоминая безумца, который набросился на него чуть ли не с пеной у рта и из-за которого его рёбра начали хрустеть, будто по ним наждачкой тёрли, и хотел уже сказать нет, но, заглянув в голубые глаза, он опешил и в итоге пробормотал короткое: «Хорошо».
Темнокожая расклейщица плакатов высунулась из-за спины Оливии и, всунув в руки Коулу бутылку чистой воды, первая направилась в атриум — а дальше выше-выше-выше до комнаты с большим круглым окном, о котором рассказал им Саймон после того, как Логан увёл старика из уборной.
Коул поспевал за живенькой Рамоной, которая что-то говорила про добродетель, про счастье, про то, что всё будет хорошо, что правительство их спасёт и всё будет по-прежнему, и молчал, не особо вслушиваясь в её тарабарщину. Он-то знал: «Правительству на нас похуй» и «Никто не придёт нас спасать», но ему не хотелось портить идеальную картинку мира Рамоны. Зачем? Пусть и дальше верит, что прилетит президент в голубом вертолёте и бесплатно раздаст всем еду.
Они быстро поднялись по одной лестнице, по второй, и, наконец, через стекло Коул заметил старика, который сидел за столом, у компьютера, и что-то там оживлённо печатал.
Рамона постучалась.
Старик поднял осмысленный взгляд и тут же вспыхнул, наверняка заскрежетав зубами, когда заметил Коула.
— Ты... — вырвалось из комнаты, когда дверь открылась, пока Рамона клала бутылку возле входа, и быстро закрылась с характерным звуком.
Гарри Консерва подлетел к стеклу и, оскалившись, начал говорить:
— Проклятый иллюминат, да ты знаешь, чью руку укусил? Мою кормящую руку укусил, сукин ты сын! И все вы сукины дети, слышите?!
Он заметил воду на полу возле входной двери и, пока Рамона недоумённо наблюдала за всем этим, хлебнул с горла немного, прополоскал рот, а потом поднял бутылку над головой и выплеснул всё, что в ней оставалось. Седые волосы паклями обвисли, облепив неровный череп.
— Ну и дурак, — Коул усмехнулся. — Это была твоя порция на сегодня, но ты, видимо, решил принять душ, что тоже, в принципе, неплохо.
— Как же так, — качала головой Рамона, — как же так, без воды ведь останется он сегодня! Надо попросить ещё одну порцию...
— Не надо, — отрезал Коул. — Пусть научится ценить, что дают.
Рамона, вытерев вспотевшее лицо и не проверив заперта ли дверь, медленно начала спускаться вниз.
— Правительственные шавки. Я всё о вас знаю, всё. А ещё знаю, что имею право делать с вами всё, что душе угодно, а ещё...
— Да-да, — отмахнулся Коул. — Я помню. Я буду первым на очереди, кого отсюда выкинут. Замечательное решение, должен признать.
Коул проигнорировал все идиотские последующие выкрики и удары кулаками по стеклу и спустился снова в атриум, а затем и в общие комнаты.
— Спасибо вам, — отозвалась Рамона и отправилась к своей койке, рядом с пожилыми, видимо, супругами, которые с громкой одышкой разговаривала друг с другом о том, что их ползучие твари подохнут прежде, чем они до них доберутся, что мотоцикл проржавеет, ведь его оставили под открытом небом с утра, что вдруг их дома больше и в помине нет — все памятные вещи погорели, включая одежду.
Коул сел обратно на койку Николаса и зацепился взглядом за то, что Станислав вроде сидел сегодня утром не так близко от семейства О’Мэлли, как сейчас. Но мысль как-то быстро ускакала прочь и за собой оставила след из размытой кривой полосы.
На койку со скрипом кто-то приземлился. Это был парень в измаранном деловом костюме с покрасневшим растёртым лицом, которое он иногда почёсывал. Коул незаметно отсел чуть дальше.
— Вы же слышали об Эдди Уинтере? — заговорил он с пылом, заёрзав на месте. — Кстати, меня зовут Айдан Уинтер.
— Нет, не слышал. — Коул действительно о том человеке не слышал: газетами и новостями особо не увлекался.
— О, так вам же и лучше. Я бы сам хотел, чтобы мне стёрли память, а потом чтобы по-новому всё рассказали.
— Извини, парень, — Коул снова растянул широкую улыбку, осторожно дыша, чтобы не вдохнуть или не выдохнуть слишком сильно, — не интересуюсь.
— Как же так, — разочарованно протянул Айдан. — Ну а вдруг вам-таки понравится моя история?
— Нет, парень, не понравится.
Юноша в костюме состроил особое лицо с выражением обиженного «ну и ладно», но тут же загорелся снова, глянув куда-то в сторону.
— Здравствуйте, а вы слышали про то, как Рона Тревио сняли с другого конца города?
Коул обернулся, чтобы посмотреть, кто оказался счастливчиком на этот раз, и с удивлением обнаружил, что им был Ксавьер, который, проснувшись, когда Айдан озвучил свой вопрос, защёлкал пряжкой, помолчал и выпустил сухое: «Нет».
Айдан печально покачал головой и припустился дальше, пока не добежал до Станислава, который с радостью согласился выслушать его историю, иногда, как бы случайно, глядя на то, как Дженнифер, которая, высвободив свою грудь, начала кормить младенца, пока Роберт сидел на другом краю комнаты на холодном полу, играя в шахматы — из слоновой кости, как Коул успел заметить — сам с собой.
— ...и Александр Стрельников пришил его одним выстрелом в голову с другого конца города, представляете?
— Ничего себе, — как бы слушая, поддерживал разговор Стас, явно больше заинтересованный в пачке денег, которую отец семейства О’Мэлли начал пересчитывать с особой тщательностью и складывать их в несколько колод.
— Да, — выдохнул Айдан.
— А откуда вы знаете, что это правда?
— Я, ну, мой друг снял для меня копию с настоящей голозаписи в их участке.
— Хорошо иметь друга в полиции, — усмехнулся Стас. — Где бы мне найти такого приятеля, ума не приложу.
Раздался пронзительный механический хрип из помех.
«Радиоприёмник», — сообразил Коул, глядя на довольное выражение лица Остина, который крутил рычажок, чтобы настроиться хоть на какую-то волну.
— Заработало, — сообщил он, — заработало, люди!
— Да не кричи ты, мы и так тебя слышим, — к нему подобрался Рафаэль, едва не дав тому подзатыльник. — Чёрт, как же голова от тебя временами раскалывается. Ну и что ты сделал, а? Куда ты настраиваешь? Да не туда же! Дай я всё сделаю, желторотый.
Остин, поиграв желваками, присел на стул, наблюдая за тем, как раздражённый Рафаэль, бурча себе под нос, что, де, хочешь что-то сделать — сделай сам, вертел рычажок то по часовой стрелке, то против часовой, прислушиваясь, как гончая, что охотится на куропаток.
«Кххх...кххх...кххх», — продолжало вредничать радио, и Рафаэль, не стерпев, саданул радиоприёмник по верху.
— Кхххх... выжившие... кхххх... просим вас пройти к... кхххх... выдача продовольствия... кхххх.
— Ну-ну, давай!
— Просим поддержки на посту... Mayday-mayday-mayday! Если кто-нибудь слышит, мы... кхххх.
— Да не то! Другое верни, другое!
— Сейчас, сейчас, — ворчал Рафаэль. — Вот!
— Все выжившие, просим вас подходить к парковке к северу от склада NH&M. У нас есть продовольствие, медикаменты. Запись повторяется. Все выжившие, просим вас подходить...
Коул вздохнул. Раз трансляция с поверхности запущена, значит, на месте Бостона хотя бы не лысый пустырь.
— Повторяющаяся запись, — заметил Ксавьер, присаживаясь на край койки Николаса. — Вряд ли там что-то осталось. Хотя можно было бы заглянуть.
Коул покосился на него и задумался: если он выберется отсюда, ему в любом случае понадобятся припасы. Стоило ли туда заглянуть за ними?
— Да, — ответил тут же сам себе на вопрос Коул, рассматривая захрипевшую вновь коробку, которую снова ударил Рафаэль, но эффекта это никакого уже не возымело. — Стоило бы, наверно.
— Пишешь? — резко спросил Ксавьер, внимательно оглядев заляпанные чёрными чернилами руки и бросив особенно заинтересованный взгляд на записную книжку.
— Я? Ну, я комиксы пишу.
— Комиксы? Могу прочитать?
— Они ещё не готовы, — выдавил из себя Коул, не понимая, с чего такое внимание. — А ты интересуешься комиксами?
— Немного. Я больше по картинам. Тебе нравятся работы Айвазовского?
— Никогда о таком не слышал, — опешил Коул. — А кто это?
— Был когда-то русским художником. У него море получалось живым.
— Прямо-таки живым.
— Прямо-таки.
Оба помолчали.
— Когда соберёшься на поверхность, ты знаешь, где меня искать, — бросил Ксавьер напоследок, уходя обратно на своё место, пока люди продолжали собираться у радиоприёмника, откуда периодически выплёвывались жалкие клочки фраз про эвакуацию, про раздачу продовольствия возле склада.
— Теперь-то будем знать, куда идти, когда мои ребята восстановят выход на поверхность, — обнадёживал Саймон волнующуюся толпу. — Правительство ещё брыкается, видать.
— Только вот надолго ли это? — встрял Гаррет, снова с собачкой на руках, которая противно заскулила, когда хозяин повысил голос, и тут же радостно заелозила, когда её тепло стали поглаживать. — И когда
ваши ребята собираются заняться восстановлением, а?
— Уже занимаются, — отозвался в тон ему Саймон. — На вашем месте я бы сидел спокойно и ждал.
— Ждал бы, пока не подох от голода? Спасибо, нам такого счастья не надо.
Прораб закрыл лицо рукой на мгновение, выдохнул и снова заговорил:
— Просто не мешайте нам делать своё дело.
— Ничего не делать? — подтрунивал его Гаррет. — Во имя Создателя, это у вас выходит замечательно.
— Спасибо хоть бы сказали, что вы со своим мини-Гарретом, то бишь с пузом, не подохнете от жажды. Вы же помните, что вода у нас есть с недавних пор, так?
— Зато какая, — деланно усмехнулся Гаррет, — её даже собака шарахается, не то что люди.
— Да хватит вам обоим, — отозвалась Оливия с кровати. — Нам бы до завтра дожить, а вы уже в глотки друг другу впились.
— А вас никто не просит вмешиваться, — ответил ей Гаррет, — это наше, и только наше дело, как, с кем и когда ссориться.
— Да, верно, вот только вы ничем не лучше младенца, который сейчас визжит на всю комнату из-за вашей перебранки.
Радиоприёмник снова настроился на частоту с объявлением, затем перескочил на тихий сигнал бедствия.
Саймон махнул рукой и вышел в коридор, сцепив за спиной руки, Гаррет же с прежней усмешкой сел на своё место, посадив на матрац собачку, которая тут же спрыгнула на пол и юркнула под кровать.
Люди разошлись, и спустя примерно полтора часа вернулся Николас, взмокший и выглядевший более уставшим, чем когда уходил. Он кивнул вернувшемуся вместе с ним прорабу, и вместе они придвинули стол в центр комнаты, начав подзывать выживших брать свой паёк.
— И это всё? — Дженнифер О’Мэлли заняла очередь первой и первой же получила маленькую пластинку пастилки. Такую жалкую, что та просвечивалась насквозь. Правый глаз женщины нервно задёргался. — Вы от чистого сердца надо мной издеваетесь, не так ли? Вы предлагаете это мне,
Дженнифер О’Мэлли, жене владельца корпорации ГаллюцеГен?! Да к тому же молодой матери, кому ещё и ребёнка кормить нужно! Просто верх наглости!
— Успокойтесь, дамочка, — Саймон, опираясь о стол, стоял рядом с Николасом, спокойно глядя на Дженнифер сверху вниз, — сейчас всем приходится туго, не только вам.
— Будьте благоразумны, — добавил Николас, переступив с одной ноги на другую, почёсывая раскрасневшиеся плечи.
— Вы мне рот не затыкайте!
— К чёрту, — встрял на откровенно плохом английском один из Янгов, тот, что в основном говорил на китайском, — выкидывайте её из очереди: она своё получила!
— Не смейте даже говорить о таком, — шлёпая пухлыми губами, гнусаво вступилась Рамона, темнокожая расклейщица плакатов, у которой из носа теперь торчали две кровавые свёрнутые салфетки. — Она же мать! Ей ребёнка кормить надо — а это святое!
— Святое или нет, а очередь она задерживает, так что ну её к бесу! Пусть убирается, шкура подзаборная!
— А вам бы за такие речи отрезать ваш картавый язык, — объявился отец семейства О’Мэлли из ниоткуда, довольно крепко ухватив за шкирку выдохнувшего от неожиданности китайца. — Заткните свою пасть и, чёрт возьми, дайте уже моей жене что-то более съедобное!
— Спокойно, люди, спокойно, — Саймон разнял поссорившихся. — Лучше сохраняйте силы, а не тратьте их на мордобой.
— А я так надеялся на мордобой, — печально осведомил всех Стас из середины очереди, — а то так скучно стало. Нам бы зрелищ, да побольше, раз хлеба, сами понимаете, нема.
— Ладно, хорошо, — сдался Николас, массируя виски, — только помолчите вы все, пожалуйста.
Он взял кусочек бутерброда и опустил его в изнеженные ладони Дженнифер вместо пастилки. Женщина всё равно что-то недовольно проворчала, мол, не настолько эта подачка лучше предыдущей, но ей в затылок уже дышал покрасневший от смешанных эмоций Гаррет, который, видимо, еле сдерживался, чтобы не высказать всё, что он думал об этой идиотской семейке О’Мэлли.
Далее всё было куда спокойнее: конечно, люди толкались, иногда ругались между собой, но до драк не доходило. Каждому выдавали по кусочку чего-то из жвачки, пастилок, бутерброда или голубичного маффина. Двигались все оперативно, практически молча, заглядываясь на чужие порции временами. Только Саманта, та самая молоденькая девушка, что сидела с альбомом и цветными карандашами, вслух выразила удивление по поводу того, насколько маленькие и экономичные пластинки еды получились, и что этим вряд ли можно наесться. Пока она это быстро тараторила, Коул заметил, как на неё долго и пристально смотрел тот самый брат Янг, который до этого поссорился с Дженнифер. Казалось, он изнывал от желания к ней подойти и о чём-то заговорить, но всё-таки китаец не решился ни на то, ни на другое, даже когда они вместе покинули рассасывавшуюся толпу голодающих.
Очередь дошла до Коула. Ему выдали кусочек голубичного маффина, который был ему на один зуб — на языке только слегка почувствовался и сразу исчез вкус ягод и рассыпчатого теста.
Желудок заурчал сильнее. Хотелось чего-то большего, но большего не было. Потому Коул направился к койке, понурый от голода, периодических мыслей об аддиктоле и ментатах, а также о том, как было бы хорошо принять холодный душ и сделать себе бутерброд с сыром вместе с зелёным чаем под песни Луи Армстронга. Да, это было неплохо...
Как бы случайно он снова прошёл мимо кровати Оливии и расслышал короткий разговор.
— У нас заканчивается чистая питьевая вода.
— Да, я знаю, Николас. Ничего не поделать, будем процеживать ту, что есть, через несколько слоёв одежды и разливать по пустым бутылкам.
Когда Коула заметили, Оливия улыбнулась ему уголками губ и сразу отвернулась к Хлое, пытаясь её накормить кусочком бутерброда, который ей достался. Николас сделал вид, что вовсе никого не заметил. А рядом, на втором этаже койки, продолжал сидеть, свесив ноги, Лерой: он тщательно следил за Остином, который теперь с особым пылом продолжил ловить разные частоты.
Его кусок бутерброда соблазнительно лежал на краю стола...
Видимо, не только Коул это заметил.
Джефф, заглотивший свою порцию сразу, вальяжно подошёл к Остину и как бы незаметно смахнул бутерброд к себе в карман жилета и вышел в коридор.
Коул хотел крикнуть: «Вор!», но в последний момент передумал: разве это его проблемы?
— Вор!
Это крикнул Лерой, сложив ладони рупором.
На него сначала не обратили внимания, потом заметил пропажу сам Остин и начал оглядываться по сторонам, ища виновника.
— Вор! — Лерой спустился вниз с койки и выбежал в коридор. За ним последовал Патрик и Саймон. Гаррет, проворчавший что-то про несносных детей, остался на своём месте, поглаживая чёрную собачку, высунувшую язык от удовольствия.
Ко всему прочему заголосила потревоженная Эллен, и Дженнифер начала ворковать над ней, злобно поглядывая на окружающих.
Саймон довольно быстро вернул Джеффа, а Патрик — Лероя, крепко сжимая веснушчатую руку.
— Где еда?
— Уже нету, — невинно развёл руками Джефф.
— В таком случае ты лишаешься пайка на завтрашний день.
Тёмные из-за полумрака глаза Джеффа расширились, он что-то начал лепетать, но Саймон был непреклонен: «Завтра ты без пайка».
Лерой удовлетворённо кивнул, когда проходил мимо воришки, но тут же чуть не схлопотал оплеуху от Оливии, которая, сузив глаза, начала отчитывать, мол, не лезь на рожон, если можешь.
Коул слегка улыбнулся, глядя на мальчишку и вспоминая, как безобразничала Кейра. Его несколько раз вызывали на собрания, чтобы там рассказать о том, что в девчонке точно бес живёт: подвижная, непослушная, ещё и ругается по-взрослому в свои пять лет.
***
Ближе к вечеру активная чёрная собачка решила обследовать комнату. Сначала с ней погуляла Иветта, периодически поднимая её на руки, затем Гаррет равномерно расхаживал из стороны в сторону, пока чёрный комок шерсти, виляя хвостом, кружился вокруг его ног, принюхивался и выбегал иногда вперёд, разглядывая большими слезящимися глазами двуногих.
Ночью, когда все уже спали, Коул, мучившийся от бессонницы, заметил, как хвостатое недоразумение бесшумно спрыгнуло с кровати Иветты и уже само ринулось обследовать убежище, а точнее — коридор. Но утром она уже была на своём законном месте.
Точно так же было и на следующий день, только вот обратно собачка уже не вернулась...
Тогда, поздно ночью, Коул снял с головы повязку, поморщившись от того, что та крепко пристыла к его затылку, потрепал свои волосы и осторожно дотронулся до раны и поднёс пальцы почти к самому носу. К счастью, кровь больше не шла.
Чьи-то торопливые шаги заставили его развернуть голову в сторону выхода, где мелькнула чёрная фигура, которая двинулась в коридор следом за собачкой. Разглядеть, кто это был конкретно, помешала темнота. Однако Коул чисто из обыденного любопытства окинул взглядом помещение и долго рассматривал Ксавьера, а точнее его пряжку, которая слабо поблёскивала от тусклого света, размышляя, стоит ли ему перерисовать её ещё раз, но по-другому.
***
Утром двадцать седьмого октября Гаррет вместе с Иветтой подняли тревогу. Они расхаживали по жилому помещению, спрашивая каждого, видел ли кто-нибудь их собаку, но те лишь отрицательно качали головой.
— Чёрт подери, куда она могла запропаститься?! — громко возмущался Гаррет, с хрустом сгибаясь, чтобы проверить, не забилась ли питомица под какой кровать. Лицо его налилось кровью после второго такого сгиба.
— Сюзи! Сюзи! Малышка, беги к маме! — подзывала Иветта, бродя вверх-вниз по коридору. Топот каблуков отдалялся вместе с её голосом. — Сю...
Раздался приглушённый крик — и Гаррет вместе с Саймоном и Николасом ринулись к Иветте, которая начала причитать: «О нет-нет-нет, моя бедная малышка... Кто же тебя так, а? Моя бедная-бедная Сюзи».
Коул из любопытства заглянул в атриум, откуда слышались возгласы, и застал сцену: на полу, рядом с бордовым месивом и клоками чёрной шерсти, лежала наполовину разделанная тушка собачки. Порванные кишки, желудок и остальные органы лежали на полу рядом. Воняло собачьими мочой и испражнениями. Алая кривая полоса тянулась от центра комнаты до угла, заставленного коробками.
— Когда я найду того выродка, кто сделал это, я его на месте придушу, — задыхался от гнева Гаррет, красный, как рак, приобнимая вздрагивавшую от рыданий Иветту. — Честное слово, отыщу подонка.
— Её явно разделали, Гаррет, — позади отозвался Коул, понимая, что зря вмешивается.
— Думаешь, я без тебя не смог это разглядеть, парень? Не лезь в это, раз не можешь ничего дельного больше рассказать.
— Ну, — он осторожно почесал голову. — Скажу лишь, что надо искать «убийцу» среди тех, у кого есть нож. Но это вы и без меня знаете.
«Ксавьер», — пронеслось у него в голове, когда Коул вспомнил про нож с рукояткой и с вырезанным на ней тюленем.
— Хм, — Саймон присел на корточки, дотронувшись до уже подсохшей крови, задумчиво хмыкнул и встал обратно. — Среди моих ребят раскладной нож был разве что у Майки, но он, сами знаете, лежит не вставая.
— У того странного типа я видел нож, — Николас щёлкнул пальцами. — Как там его...
— Тот урод... — Гаррет отстранился от Иветты. — Точно, как я мог об этом забыть. Тот выродок, который предложил перейти нам на трупы. Точно...
Ксавьер сидел в общей комнате на своём месте, надвинув мятую шляпу на глаза и тихо похрапывая.
— Сукин сын, — к нему тяжёлым шагом подошёл Гаррет, сорвав шляпу у него с головы. — Да как ты посмел, а? Чёртов трупоед!
Ксавьер молча поднял шляпу с пола, медленно отряхнул её, пока Гаррет продолжал поливать его грязью на всю жилую комнату, и спокойно спросил:
— В чём я виноват?
— Да в том, что ты как курицу разделал Сюзи, чёрт бы тебя побрал!
— Сюзи? — Ксавьер моргнул несколько раз и заглянул за спину Гаррета.
— Та псина Гаррета, — Коул обошёл всех и встал подальше от развернувшейся сцены, пока Гаррет продолжал кипеть, кипеть.
— Если бы убил я, вы бы свою Сюзи уже не отыскали, — в упор по-холодному Ксавьер воззрился на Гаррета, и тот невольно чертыхнулся.
— Так я и поверю, что ты не причастен. У тебя нож!
— Разве только у меня?
Он достал лезвием вниз свой чистый наточенный нож.
— Второй есть, но он у Майки, — Саймон кивнул на койку, рядом с которой стояло ведро, — стоит ли мне говорить, что он не в состоянии даже встать — не то что бегать за юркой псиной.
Раскрасневшийся Гаррет громко выдохнул.
— Спокойно, — Николас встал между обеими сторонами. — Ксавьер, так вы говорите, что этого не делали. Тогда кто? У вас есть, говоря прямо, алиби?
— Труп собачки был свежий, насколько я понял?
— Свежий.
— Тогда он, — Ксавьер кивнул на Коула, — меня прекрасно видел этой ночью.
— В смысле..? — Коул опешил, не сразу припомнив, что действительно разглядывал его пряжку, после того как чья-то тень проскользнула в коридор. — Постой, ты за мной наблюдал?
— Я за всеми наблюдаю.
Гаррет развернулся к Коулу и начал сверлить его взглядом, будто мог таким образом отличить правду от лжи.
— Тогда примерно вы знаете, кто за этим стоит?
— И да, и нет. Я бы на вашем месте спросил того, кто меньше всего жалуется на голод. Кроме меня, конечно. У меня еды в достатке и без вашей собачонки.
По коже Коула пробежались мурашки, когда он припомнил то, как опускался и снова поднимался нож Ксавьера там, наверху. Если так посудить, у него было пока достаточно всего.
Гаррет вместе с Иветтой, которая успела немного успокоиться, внимательно присматривались к каждому в комнате, но убийцу собачки найти так и не смогли, а точнее — доказать, что кто-то был в точности убийцей.
Под подозрение попал Джефф.
