—
Задержись в моих объятиях ещё немного, — заскрипел механический голос в тишине мёртвого Бостона.
Одинокая луна на звёздном шатре спускала свои жалящие щупальца света на кирпичный костёл старого кладбища Гранари, задержалась на циферблате часов, штрихами отражалась от крыш и раскрытых дверей корвег, замерших на дороге. Тёмные дома смотрели на улицы пустыми глазницами окон, словно мертвецы с церковных гобеленов. Опавшая листва в парке и корявые стволы деревьев чернели в общем полумраке.
Лёжа на животе, Коул не шевелился, и лишь его взгляд вопросительно блуждал по лицу Ксавьера, когда тот выглянул через автомобильную раму, ощерившуюся осколками. Лунный свет на мгновение выхватил из темноты его щетинистую щеку с уродливым тройным шрамом.
Заметно помрачневший поляк снова присел на корточки.
— По-моему, это просто робот-помощник, — шепнул Коул, на что получил красноречивое «тс-с-с-с».
Догадка, видимо, оказалась неверной. Хотя, с другой стороны, кто ещё мог с таким характерным шипением двигателя парить среди безлюдной улицы? Может, тогда робоглаз? Тоже не то. Те, конечно, облетали раньше весь город, либо транслируя рекламу (особенно о том развлекательном центре ядер-колы в последнее время), либо музыкальные волны, достаточно безобидные, но были сами по себе практически безобидными.
Ксавьер ловко скользнул под брюхо автомобиля. Притаился.
—
...малыш, держи меня покрепче, — продолжал голос, удаляясь.
«Где-то я слышал эту песню, — не вовремя мелькнула мысль в голове Коула, — она точно была на одной из отцовских пластинок, которую он не успел заложить в ломбарде».
Эш, его отец, был человеком азартным, помешанным на скачках, — когда наличных не хватало, продавал что-нибудь из вещей своих и не только; однажды даже дело дошло до того, что он сбагрил своё обручальное кольцо, но, получив нагоняй от Сары, своей жены, снова обменял деньги на кольцо. Помнится, его ставки тогда всё равно прогорели бы.
Ксавьер поманил к себе.
Чувствуя, как под животом с шуршанием катается галька, впиваясь в кожу через куртку, Коул придвинулся к нему, снова скривившись.
«Дьявол, когда же рёбра перестанут болеть».
По спине забарабанили капли машинного масла, а руки скользнули через чёрную лужу, так что под самым носом. Запах вдруг напомнил об автомастерской, красная вывеска которой светила прямо в окна его квартиры по ночам.
— Мистер-храбрец.
— Поющий о любви? — выдохнул Коул, сдерживаясь, чтобы не завыть в голос от рези в груди. — Вот бы все были такими.
— Да тише ты.
—
Пока моя любовь к тебе растёт сильнее, малыш, неверно говорить: «Доброй ночи»*, — пение вновь стало громче, и оба выходца из убежища чертыхнулись, когда заметили военный вездеход совсем недалеко, левее красной двери Бойлстон Клуба, в который временами наведывалась Ганна.
— Военные.
— Не думаю, что они в добром здравии.
— Скорее всего, — прошептал Ксавьер, когда мистер-храбрец отлетел от развалюхи, под которой они разлеглись. — Проползём под корвегами до туда, потом обогнём этот квартал и двинемся к отелю.
Коул кивнул, однако его сердце подтачивали, как червяки, размышления о том, куда же пойти: в школу или прямиком в аэропорт. Больше он склонялся к тому, чтобы проверить сначала Политехническую школу — она была совсем близко, а после уже можно наведаться в аэропорт, дорога к которому, скорее всего, повязла в мёртвой пробке.
Быть может,
они и вовсе не доехали до места назначения... И что тогда? Где искать?
Мистер-храбрец приблизился — мелодия заиграла веселее, прорезая звенящее безмолвие. Когда же песня начала стихать, Ксавьер двинулся первым с отточенной лёгкостью, будто с самого детства учился ползать так, как ползают солдаты в окопах. Тело его беззвучно то исчезало под автомобилями, то снова появлялось в просветах. Если бы не ясная ночь, ему бы не составило труда скрыться из виду, пока Коул вытирал свои заслезившиеся глаза относительно чистым рукавом.
«Вот бы капли сейчас где найти. И еду. И аддиктол».
Сердце ёкнуло, и желудок снова скрутило.
От голода хотелось скрипеть зубами, наброситься на любую попавшуюся пищу, будь то хоть жвачка, хоть пастилка — что угодно.
От ломки же, наоборот, тошнило и думалось легко только об аддиктоле и наркоте — хоть снова начинай принимать ментаты, смешивая их иногда с баффаутом...
«Не думай, чёрт возьми, не думай».
Возле фар вездехода поляк помедлил, что-то внимательно разглядывая, и отодвинулся к изгороди, прогнувшейся под тяжёлой мордой военной машины. Там он обернулся, подозвав жестом к себе Коула, и тот, снова выждав момент, пополз, закусив язык и чувствуя, как вся его куртка, все волосы и лицо его пропитываются маслом, капавшим с днищ корвег.
— Ближе к вездеходу нельзя, — прошептал Ксавьер, когда его спутник уже сидел рядом, извазюканный, прерывисто дышащий. — Просто пересечём улицу, а там скроемся вон за той высоткой.
— Почему бы не проверить вездеход?
— Заминирован, — Ксавьер следил взглядом за мистером-храбрецом на другом конце дороги. — Взлетим на воздух, если будем не осторожны.
— Заминирован? Зачем?
— Быть может, ловушка для кого-то. Ладно, жди здесь.
Ксавьер осторожно обогнул машину на безопасной удалённости и скрылся за её корпусом. Не прошло и пяти минут, как он вернулся с нечитаемым лицом.
— Труп военного, ещё не обобранный.
Коул похолодел, а может, это ветер подул так промозгло, что пробрало до костей.
— Я бы мог его обчистить, если бы на то была причина, — приподнявшись, Ксавьер покрался к углу здания, за которым виднелась далёкая магистраль, ровной чертой пересекавшая небосвод. — Но я не жадный. К тому же ничего полезного у него нет. Разве что форма.
Во тьме последний раз блеснул корпус мистера-храбреца, продолжавшего напевать «In my arms a little longer, baby», хрипя механизмами, когда оба путника скрылись за зданием, окунувшись в относительную тишину города, «пережившего» падение бомб.
Повсюду — шорохи, шуршание подгоняемых ветром газет, пустых пакетов. Где-то далеко выла собака.
До следующей высотки было рукой подать.
Поворот, узкая улочка, змеившаяся из одной стороны в другую, ещё один поворот.
Выходцы из убежища пробирались двориками: Ксавьер вёл, освещая иногда путь фонариком, Коул поспевал за ним, проходя мимо детские площадки, садовые столы, кресла, пустые собачьи будки, брошенные шланги, ручные газонокосилки.
На одной веранде показался тёмный силуэт. Конус света метнулся в ту сторону. Вместо человека световое пятно вырвало из темноты всего-навсего улыбчивого манекена. Сначала на это происшествие не обратили внимание — всякое бывает. Однако со временем число таких случаев увеличивалось с каждым пройденным шагом. Манекены стояли по сторонам, лицом к идущим, все улыбчивые, в своих стандартных позах, и в этом было что-то такое постороннее, неправильное, точно Бостон превратился в огромный кукольный домик. А может, он всегда таковым являлся...
Ксавьер замедлился, приостанавливая Коула.
— Что-то не так, — сказал он, когда дорогу пересекли ещё два манекена и садовый столик, на котором стояли три пустые чашки.
— Может, чьи-то проделки, — Коул бросил взгляд на странную насыпь возле фундамента. — Смотри, там дверь открыта.
И действительно, дверь дома, возле которого они остановились, по правую сторону, была незаперта. Из проёма лился мягкий манящий свет, словно маяк в непроглядной морской мгле, который сулил отдых, кров и безопасность.
На ступенях сидела игрушечная обезьяна рядом с кубиками, которые выстроились в слово «alive».
— Идём, — Ксавьер обошёл садовый столик с зонтиком. — Нам нечего здесь делать.
— Нет, надо проверить, — Коул вдруг сообразил: это был дом Адама, старого водителя Ганны, которого она уволила из-за того, что тот не держал машину в чистоте. Точнее говоря, ни за что — у неё весьма специфичные понятия о чистоте.
— Зачем? — шёпотом переспросил Ксавьер. — Я же сказал: нам нечего делать сейчас на улице без оружия и припасов.
— Это важно.
— Насколько?
— Настолько, чтобы проверить этот дом.
Коул опустил ногу на ступень со скрипом, и глупая обезьяна захлопала в ладоши со звоном, мигая красно-оранжевыми безумными глазами. Он пнул игрушку в сторону, а Ксавьер раздавил её сапогом с хрустом.
Было тихо.
В доме, оклеенном самыми дешёвыми обоями, стоял тяжёлый непонятный запах. На кухонных тумбах валялись раскрытые упаковки хлопьев, грязные кружки, осколки тарелок на полу. В мусорница была переполнена разорванными упаковками от бинтов. Из крана капала вода.
Впереди, спиной к заднему входу, сидел ещё один манекен напротив выключенного телевизора, второй стоял по левую сторону с тесаком в руках. Третий сжимал в пластмассовых пальцах пустой шприц.
На телефонном столике лежали какие-то вырезки из газет — издалека не разобрать.
Пока Ксавьер, прикрыв за собой дверь, заглушил свет керосиновой лампы на тумбе с пепельницей, в которой лежали несколько окурков, Коул осмотрелся по сторонам, пошелестел газетными огрызками, пытаясь в них найти что-то полезное, потом, так ничего и не отыскав, кроме заметок на полях о покупках, обведённых телефонных номеров, поднялся вверх по лестнице на второй этаж.
Спальня с двумя отдельными кроватями пустовала. Рабочий стол с выключенным терминалом, удобрения в углу у шкафа с одеждой, робопони «Лютик», отодвинутый стул, приоткрытая форточка, несколько горшков с цветами на подоконнике.
Коул попытался включить компьютер, но у него ничего не вышло. Тогда он разочарованно вздохнул, помассировав виски, которые закололо изнутри, и опустился на стул. Придвинулся к столу и заметил в приоткрытом ящике край какой-то бумажки. Потянув за неё, Коул понял, что в руках у него оказались самые обычные стикеры, исписанные корявым почерком:
«Поменять удобрения».
«Пересадить белую фиалку в новый горшок».
«Обрезать старые листья у синей фиалки».
Позади что-то скрипнуло. Коул не обратил на это никакого внимания. Скрип повторился на этот раз увереннее, и он крутанулся на стуле назад, встретившись взглядом с Ксавьером.
— Внизу есть аптечка, — просто сказал поляк, — но нет ключей. Ты умеешь вскрывать замки?
Коул сконфуженно припомнил, как чисто шутки ради вскрывал шпильками школьные шкафчики в женской раздевалке вместе с Давидом, приятелем из бейсбольной команды. Им тогда ой как досталось от Анны, главной черлидерши.
— Могу попробовать. Есть шпильки?
— Можем поискать.
Один за одним отодвигались ящики рабочего стола, шебуршали стикеры, карандаши, ручки и наконец...
— Нашёл.
А ещё Коул нашёл скомканный календарь, весь заляпанный каким-то пахучим соусом. Расправить его не составило труда, так что перед глазами предстал расчерченный вдоль и поперёк лист с подчёркнутыми цифрами. На двадцать третье после обеда неаккуратным овалом было обведено:
«Кружок лепки Ирис. 13:00, бар, Эдвард».(Эдвард было подчёркнуто трижды).
Ксавьер вдруг насторожился, выключив фонарик.
— Мы не одни.
— Так-так-так, — раздалось с улицы, — Сэм, и что же мы имеем?
— Двух незваных гостей, Доминик. Они даже не удосужились поздороваться, какая жалость!
Взвизгнула входная дверь, и Ксавьер, достав нож, шикнул, чтобы Коул встал рядом со шкафом, возле удобрений. Коул, безоружный, так и поступил, прижавшись к стене спиной. Как жаль, что у того манекена так и остался тесак!..
— Ничего страшного, Сэм, мы научим их вежливости.
Заскрипела лестница.
Первым появился высокий, водя дулом пистолета из стороны в сторону, второй, такой же рослый, плёлся следом с какой-то трубой в руках. Было не разобрать, как они выглядели — только перевязанные бинтами руки белели при лунном свете да повязка на голове первого.
Ксавьер весь напрягся, как пружина, выжидая нужного момента, сжимая рукоятку ножа.
— Ну-ну, не прячьтесь, гости дорогие.
Как только один, с пистолетом, подошёл ближе, Ксавьер бросился вперёд, уводя чужую руку с оружием в сторону, выкручивая её.
Раздался выстрел.
В ушах зазвенело.
Сдавленный вскрик, затем — кашель.
Коул тоже вынырнул из темноты, кинувшись на незнакомца с трубой. Второй, застигнутый врасплох, дёрнулся, выпустив оружие (оно со звоном упало, покатившись вниз по лестнице), затем опомнился — крутанулся назад, выворачиваясь из неудачного захвата. Челюсть Коула вспыхнула точно пламенем. Он, отступив, сплюнул — мгновением позже его собственный кулак впечатался в солнечное сплетение соперника. Тот согнулся, закашлявшись, и в этот момент получил ещё порцию размашистых ударов.
Кровь стучала в барабанных перепонках. Зубы скрежетали.
Захлёбывающийся кашель стал громче.
Коул краем глаза заглянул за спину противника и увидел Ксавьера, который, черканув лезвием по горлу своей жертвы (кровь ручьём побежала из перерезанной глотки), двинулся к ним.
— Как тебя зовут? — Подставленный к горлу нож вызвал у противника Коула искреннее удивление. Заглянувшая через окно луна высветила уродливую, словно облитую кислотой, рожу, расширенные, налившиеся кровью глаза.
«Мерзость, — Коул отступил на шаг, — и это человек?»
— С-сэм, — хрипло заикнулся уродец, опустив руки вдоль туловища.
— Хорошо, Сэм. Где ключи от аптечки?
— К-какой ап-птечки?
— Внизу, в ванной. Ты прекрасно знаешь, о чём я говорю.
— Т-там н-ничего нет, п-пусто.
— Я с тобой не играть пришёл, — лезвие вдавилось сильнее в дряблую кожу, и тёмные капли скатились по кадыку Сэма. Тот судорожно вздохнул.
— Х-хорошо, х-хорошо, — он зажмурился, — только не уб-бивай.
— Посмотрим, — Ксавьер кивнул Коулу, застывшему напротив, но тот не сдвинулся с места.
— Он-ни у Дом-ми...ника, в з-заднем кармане. От-тпустите, прошу.
— Проверь карманы, Коул.
Коул взглянул на Доминика, лежавшего в луже чёрной крови.
— Живее.
Коул отмер и как на костылях медленно подошёл к трупу (благо переворачивать его не пришлось). Пошарил дрожащими руками в задних карманах Доминика и вытащил из правого маленькую связку ключей.
— Нашёл?
— Нашёл.
— Прекрасно, — нарочито с акцентом сказал Ксавьер, забрав ключи свободной рукой.
— З-значит, — снова заикнулся Сэм, — я м-могу идти?
— Идти? Нет.
— Как «нет»? — Коул посмотрел на своего спутника. — Ты же обещал, что...
— От проблем надо избавляться своевременно, — ни один мускул на лице Ксавьера не дрогнул, когда он перезал глотку Сэму. Брызнула кровь. Несчастный схватился за шею руками, бешено ворочая глазами, и рухнул на пол; серая пена пошла у него изо рта, тело задёргалось в конвульсиях, пока чёрный поток расползался вокруг него.
— Срань господня, — Коул передёрнул плечами, стараясь не смотреть на свежий труп почти что у своих ног. — Ты же говорил, что отпустишь его.
— Я сказал: «Посмотрим». Разные вещи, — пожал плечами Ксавьер, вытерев свой нож о плащ.
Поляк довольно оперативно обыскал первого мертвеца, нашёл несколько патронов в его карманах вместе с паспортом (на имя «Доминик Кристиан Дэвидсон», которому было всего девятнадцать), забрал пистолет, после чего перешёл ко второму, у которого практически ничего не было, кроме брелка от кошачьего ошейника. Затем он спустился вниз, в ванную, и отпер там аптечку.
— Есть два стимулятора и несколько бинтов, — отозвался Ксавьер снизу.
Коул обошёл трупы стороной, задержавшись взглядом на перебинтованной голове и на безжизненных руках, кожа на которых в просветах струпьями сходила. Поморщился от запаха, который заметил только сейчас, и быстро спустился вниз.
— Держи, — всучил ему стимулятор Ксавьер. — Быстрее всё заживёт.
— Да, быстрее, — еле ворочая челюстью, согласился Коул. — Мне... ещё мать об этом рассказывала, она... медсестрой была...
— Что, челюсть тебе выбили? — Ксавьер прищурился. — Могу вправить.
— Она... у меня не выбита... вроде, — Коул сомкнул челюсти, снова разомкнул. Вроде ничего серьёзного — удар пришёлся больше в скулу, но синяк будет, это точно, да ещё и губа прокушена, но это уже пустяки.
Коул вколол себе стимулятор, поморщился и, позаимствовав эластичные бинты, начал перевязывать ими грудную клетку, аккуратно, не торопясь, хоть и руки дрожали. Ксавьер молча помог ему наложить повязку покрепче, за что получил «спасибо».
Сразу, как только с этим разобрались, поляк вытащил со второго этажа одного мертвеца и положил его на газон, рядом со свежей насыпью у фундамента. Коул то же самое сделал со вторым, морщась от запаха гнили. Затем подошла очередь манекенов. Всех их кучей выставили на улицу, забрав при этом тесак. Полезная штука никогда лишней не будет.
Управившись со всем, Коул выдохнул и, поставив на столик рядом с телевизором керосиновую лампу, сделал её бледнее и сел на диван, кутаясь в свою куртку. Холодно.
Он откинулся на спинку и, устало прикрыв глаза, увидел перед собой налитые кровью глаза Сэма, его уродливое лицо со сходящей кожей. Снова открыл глаза, чувствуя пульсирующую боль во всей левой стороне лица.
— Не спится? — Ксавьер. Коул повернул голову вправо: его спутник сидел на лестнице, свесив ноги, и проверял магазин пистолета, пересчитывал патроны. — Я бы поел.
При воспоминании о двух трупах, о море крови и гнили аппетит поунялся.
— Я, пожалуй, откажусь.
— Как хочешь.
Ксавьер сел за столик и, легко вскрыв чистым ножом консервы, которые стояли без дела в дальнем углу кухонной тумбы, начал ужинать, запивая тушёное мясо водой из своей фляги.
Коул недоверчиво покосился на лежавший на столе пистолет, который Ксавьер забрал у мёртвого Доминика.
— Не бойся, не застрелю, — впервые улыбнулся Ксавьер, тщательно пережёвывая тушёнку. — На сегодня трупов достаточно.
Коул передёрнул плечами и снова попытался заснуть: долго ворочался, ёжился, но, в конце концов, провалился в тяжёлый сон.
***
Коул открыл глаза.
Снова засиделся допоздна за работой.
Вздохнув, он потянулся, краем глаза заметив свои же исправления в новом выпуске Грогнака-варвара — так, мелкие помарки на распечатанной версии комикса. На указательном пальце саднила мозоль. Когда же ему удастся переучиться держать ручку правильно?
— Папа проснулся, — донёсся радостный крик Кейры позади. Видимо, дверь кабинета не была закрыта. — Папочка, тебе нравятся твои руки?
Встрепенувшись, Коул поднёс к слипавшимся глазам разукрашенные причудливыми узорами ладони и фыркнул. Его дочурка явно стремилась пойти по стопам Леонардо да Винчи — вон какие аккуратно выведенные, уверенные линии, практически без единой кляксы.
— Кейра, я же просил так больше не делать, — сонно пробормотал Коул.
— А я тебе приготовила подарок, — вдруг сбоку появилась Кейра, с искрящимися карими глазами, с улыбкой во все зубы, протягивая странную синюю машинку из папье-маше, кое-где кривоватую, кое-где недокрашенную, но всё же в конструкции узнавался новый концепт корвег, которыми Ганна была особенно довольна.
— Правда красивая? Прямо как у мамы в кабинете! — горделиво сказала художница. — Я старалась, папа, правда-правда!
Коул усмехнулся: видимо, любовь к автомобилям Кейре передалась от матери — та тоже души в них не чаяла. А какая у неё коллекция моделей металлических машинок в кабинете — просто загляденье!
— Красивая, — согласился Коул и увидел сложенный из конструктора домик на полу.
— А это я сделала, папочка, сама, — скромно добавила София, которая всё это время стояла в сторонке, стеснительно спрятав под каштановыми локонами оттопыренные уши. Близняшки, а такие разные. — Надеюсь, тебе понравится.
***
— Спасибо.
— За что? — откуда-то издалека послышался голос Ксавьера.
— Я... это был всего лишь сон.
— Видать, хороший. Раз лицо у тебя даже посветлело.
— В смысле? — Коул пошевелил пальцами, рассматривая побелённый потолок и чувствуя, как проходит ночная нега и возвращается резь в рёбрах и пульсирующая боль под кожей лица, но не такая интенсивная, как вчера, — стимуляторы делали своё дело.
— В прямом. Нам нужно уже идти.
Коул тяжело поднялся.
Сон действительно казался намного лучше реальности, ведь в реальности он вместе с хладнокровным убийцей шёл в известный ему отчасти отель, чтобы пополнить припасы.
С прежней опаской взглянув на пистолет в руках Ксавьера, Коул оглянулся назад и замер: на подушке лежало несколько клоков его тёмно-каштановых волос.
— Проклятье, — ошарашенно прошипел Коул, осторожно ощупывая голову. Дальнейшие ругательства он придержал при себе, поискав глазами хоть какой-нибудь головной убор. К несчастью, ничего такого в доме не завалялось.
Затем начались попытки успокоиться, что, дескать, это ничего страшного — волосы и раньше выпадали, они у всех выпадают рано или поздно, всякое бывает, беспокоиться не за что, но тут же включалось здравомыслие со своим: «Но не клоками же».
— Всё в порядке? — спросил Ксавьер, приподняв поля своей шляпы, которую он, видимо, надел снова, пока бодрствовал ночью.
— Да, в полном, — соврал Коул, накидывая на плечи куртку, которая всю ночь служила ему одеялом. Зябко повёл плечами, потёр руки между собой. На улицах определённо становилось с каждым днём холоднее. Зима близко.
В комнате было уже сравнительно светло: сквозь относительно целые окна прорезались обманчиво тёплые лучи, цепляясь за ляпистые цветочные обои, кое-где отходившие, и за отпечатки грязных сапог на ковре при входе.
В шкафчиках над умывальником на кухне стояло несколько узорчатых мисок и пара каких-то глиняных, чуть кривоватых. Видимо, Ирис, приёмная дочь Адама, любила лепить посуду, а приёмный отец ею так гордился, что ставил её чашки наравне с настоящими.
Ксавьер, вскрыв банку тушёнки ножом, начал трапезничать, пока Коул, насыпав мелко дрожащими руками «Кукурузные хрустяшки» в одну из мисок, тоже принялся за еду, в начале помедлив, припомнив вчерашнее. На вкус эти хлопья не отличались от тех, которые продавались в местном супермаркете, рядом с его квартирой. Разве что хрустели на зубах громче.
В руках Коула оказался валявшийся на полу заляпанный выпуск «Бостон бьюгл». Он пробежался быстро глазами по заголовку про то, что дело Эдди Уинтера закрыли, и начал сворачивать из газеты самолётик.
— Хотел прочитать? — заметил Ксавьер.
— Да нет. К тому же я больше по комиксам.
— По тебе и не скажешь.
— Слишком скверно выгляжу для того, кто умеет читать?
— Наоборот, — Ксавьер помедлил, — нормально, с учётом того, что неделю назад случился апокалипсис.
Отзавтракали они довольно быстро, ещё раз порыскали по всему дому: под кроватью на втором этаже отыскался потрёпанный камуфляжный рюкзак, куда загрузили две оставшихся банки тушёнки, коробку картофельного пюре и немного хлопьев, высыпанных в целлофановый пакет. Туда же закинули шпильки, стимулятор и остатки бинтов, что хранились в аптечке на первом этаже. Ко всему прочему, взяли с собой и тесак.
Закинув за спину поклажу в виде рюкзака, Коул, с полным желудком, двинулся на улицу за Ксавьером, который откуда-то достал капитанскую фуражку и протянул её со словами:
— Держи. Волосы начали выпадать, верно?
— Верно, — помрачнел Коул. — У тебя..?
— Да, у меня тоже. Временами ещё голова раскалывается и кровь из носа. Наверняка это как-то связано с тем, что на
нас упали
китайские бомбы. Но сейчас не об этом, — он остановился, сделав глубокий вдох и проморгавшись. — Теперь нам надо прямо и свернуть направо дальше. Отсюда совсем недалеко от отеля.
— Ты так хорошо ориентируешься в закоулках, — удивился Коул. — Жил когда-то в этих местах?
— Было дело, — Ксавьер обошёл опрокинутый мусорный ящик, откуда шмыгнула, зашипев, всклоченная кошка. — Можно сказать, давным-давно.
— Не самые лучшие районы для жилья... были.
Сара, мать Коула, всегда, когда её не вызывали на дежурство, запирала двери крепко-накрепко по ночам и молилась, чтобы все беды обходили их дом стороной. К счастью, за все десять лет их жизни в маленьком домике с самого переезда из цветастого Нового Орлеана ничего из ряда вон выходящего с ними так и не произошло, чему все были несказанно рады.
Дворики спального района сменились вновь на жилые высотки, офисные здания, издалека позади высилась Тринити-тауэр, а впереди — Медцентр Массачусетс.
Путников встретили широкий перекрёсток и нависшая над ними громадной тенью магистраль. Автобус, как оказалось — школьный, продолжал наполовину свисать оттуда, грозясь вот-вот накрениться сильнее и рухнуть вниз.
Под сапогами хрустели стеклянная стружка вперемешку с кирпичами.
Ещё одну узкую улицу они пересекли поперёк, задержавшись возле тихого укрытия Пуловски, прошли ещё дальше, обходя захламлённые корвегами дороги с выключенными светофорами, пока путь не преградил тупик.
Из закоулков послышалась возня.
— Еда где?
— Я...
Раздался выстрел.
— Где еда, спрашиваю ещё раз, сукин сын?
— Нет. Не у нас, мы...
Приостановившись у угла здания, за которым происходили разборки, Коул прижался к стене и краем глаза выглянул.
К нему спиной стояли четверо мужчин и одна женщина — два вооружены полицейскими пистолетами, остальные стояли кто с чем — с палками, битами. Против них дрожал припёртый к стене мужчина, весь растрёпанный, кожаная куртка его была будто порезана. В руках у него — раскрытый рюкзак.
— В прошлый раз ты сказал, что у вас есть безопасное место и еда. Отвечай, где обещанный нам задаток?
— Я... у меня сегодня нет. Я... завтра. Обещаю, завтра всё будет у меня, я принесу несколько консервов, обещаю, только не трогайте, умоляю.
— Слышал, Граф, он умоляет, — сплюнула женщина, перехватив дубинку удобнее.
Коул недоумённо наблюдал за сценой, но никак не мог разобраться, что же чувствует в этот момент. Возможно, он должен был выступить вперёд, отвлечь на себя внимание, чтобы жертва головорезов смогла сбежать, а возможно, ему не следовало бы лезть — не его это дело, в конце концов. Чаша весов склонилась ко второму варианту — в герои он не записывался: если лезть в чужие дела, долго не проживёшь. Так что затихший Коул просто следил за тем, что же будет дальше.
— Так уж и быть, — главарь в один шаг оказался возле мужчины, с раскрытым рюкзаком, — Завтра, — он ударил его в живот — тот скрючился, захлебнувшись кашлем. — Завтра если не будет еды, — он поиграл пистолетом в руках, перед тем как спрятать его в кобуру на своём поясе, — тебе каюк.
Ксавьер оттянул Коула за куртку в сторону как раз вовремя — группа вооружённых людей развернулась и, тихо обсуждая что-то между собой, скрылась за жилым домом.
— Не лезь, — коротко шепнул Ксавьер, затаившись за щербатой стеной.
— Я и не собирался, — Коул до сих пор прислушивался к тяжёлому дыханию того человека, кого до этого припёрли к стене. — С головорезами лучше не связываться.
— Особенно когда они вооружены, а мы — в меньшинстве.
Выходцы из убежища обошли опасное место, пока Коул чувствовал неприятное покалывание в области груди.
Может, стоило помочь?
Подул прохладный ветер, смердящий рыбой, мазутой и чем-то ещё — не разобрать.
— Почти на месте.
Вынырнув из тени от магистрали, Ксавьер притормозил и резко свернул вбок.
— Нам сюда, — сказал он, шаря по карманам.
Коул огляделся и впереди обнаружил уродливое, отделанное стальными листами, здание-высотку. Не самая лучшая постройка нового века. Рид часто сетовал, что, мол выглядят они как уродливые прыщи по сравнению со старыми зданиями.
— Не смотри, что страшное, — Ксавьер выудил побрякивавшие ключи и дёрнул на себя двустворчатую дверь. Она поддалась довольно легко. — Вот так.
Пахнуло таким смрадом, что волосы на затылке зашевелились.
Ксавьер, покачивая головой, обошёл труп женщины, с восковым лицом, в васильковом платье, рядом с детской коляской, где лежал разлагавшийся младенец, замолкший навсегда. Повсюду жужжали мухи, парила в воздухе мошкара. Сквозь окно сверху вливалась струя солнечного света, вся пыльная от миллионов песчинок, пятном ложась на крышку терминала, сеткой захватывая часть белёсых волос ещё одного мертвеца — пожилой женщины, в платье, с накинутой на плечи вязаной шалью.
При виде всего этого поляк лишь крепче сжал в руках ключи и, прислушавшись, направился в коридор, забормотав:
— Комната шестьдесят два, шесть, два.
Дверь под цифрой «шестьдесят два» отворилась сразу, без всякого скрипа.
— Проходи, — пригласил Ксавьер, почесав подбородок, и подступился к сейфу, бросив быстрый взгляд под кровать, на которую сел Коул, укладывая припасы получше в своём рюкзаке.
Сейф приветственно щёлкнул. Ксавьер бережно достал из него свёрток, походный рюкзак, какие-то жёлтые коробки и деньги, много денег.
— Они нам понадобятся для костра, — ответил на вопросительный взгляд он. — Ты стрелять умеешь?
Коул кивнул.
— Только из пистолета, девять миллиметров.
— Уже хорошо. Тогда можешь забрать вчерашний пистолет, он как раз девятимиллиметровый, — Ксавьер сложил все припасы в свой рюкзак и склонился к кровати, а точнее — к чему-то под ней. К чёрному чехлу.
— Это «Реба», — мягко улыбнулся поляк.
Из чехла высунулось дуло снайперской винтовки, и брови Коула взметнулись от удивления.
— Интересное... имя.
— От слова «Reborn».
Мысли в голове только множились. Ксавьер — снайпер? Откуда у него столько денег?
— Небось много народу перестрелял, — усмехнулся Коул, но понял, что шутка его не удалась: Ксавьер только задумчиво протёр тряпочкой дуло и корпус оружия, даже не улыбнувшись.
— Всё может быть.
Повисла короткая пауза.
— Мы... то есть я и ты можем здесь задержаться — мне нужно немного вздремнуть. Постой на карауле. Ночью пойдём в больницу, чтобы там запастись всеми необходимыми медикаментами.
— А как же Политехническая школа? Мне надо проверить её, — Коул снова глянул на винтовку.
— Больница ближе.
Ксавьер, удовлетворённо взглянув на морскую картину над телевизором, лёг на свободную сторону кровати, подложив руки под щёку. Дыхание его быстро стало ровным.
Коул, оставшись наедине с собой, довольно легко съехал с аккуратно заправленного матраца, спрятал в свою кобуру пистолет, лежавший на сейфе, и направился в ванну. Там, открыв кран, он набрал в руки холодную воду и всполоснул лицо. Перед ним было заляпанное наклейками зеркало, откуда на него взглянул кареглазый шатен, со впалыми щеками, с выцветшими старыми синяками и порцией новых на левой стороне лица, с опухшим глазом и с кривым носом. Красная сыпь покрывала почти весь его лоб и щёки, недельная щетина колола ладони.
«Неплохо выгляжу. Хоть сразу на приём к английской королеве», — усмехнулся Коул зеркалу и снова окатил лицо холодной водой — кареглазый шатен напротив улыбался бледно, не по-настоящему, но в нём всё же угадывался тот самый безработный наркоман-отец, которого бросила богатенькая жёнушка, забрав с собой трёх дочерей.
В желудке снова заурчало.
Закинув рюкзак за плечи, Коул направился в коридор.
— Можешь осмотреться в отеле, — выдал Ксавьер, ещё не заснувший. — Может, найдёшь что-нибудь полезное.
— Хорошо.
В коридоре Коул присел на лавку и захрустел хлопьями, которые хранились в целлофановом пакете.
«Значит, осмотреться?» — подумалось ему, пока взгляд блуждал по картине-пейзажу с белым маяком и одинокой лодкой на переднем плане.
Обыскивать все комнаты — дело неблагодарное. Сколько их в Харбормастере? Семьдесят? Двести? И целого дня не хватит на то, чтобы тщательно их проверить.
Подкрепившись, Коул отряхнулся и, закинув на спину рюкзак, собирался направиться к ресепшену, где висели нетронутые связки ключей, однако задержался: дверь в комнату «шестьдесят один» была приоткрыта. Совсем немного, но заметно.
Коул помедлил, озираясь по сторонам, закрыл нос рубашкой, стараясь больше дышать ртом, чтобы спастись от смрада, что густо въелся в стены, пол и потолок, и двинулся вперёд.
Несмотря на то, что в отеле не было никого, кроме Ксавьера и нескольких трупов, он осторожничал.
Дверь под номером «шестьдесят один» раскрылась — перед гостем предстала не самая приятная картина.
Окружённая игрушками (лунная мартышка Дженглс, робопони «Лютик», кубики, плюшевые медвежата) в бирюзовом кресле сидела женщина. Голова её, наполовину облысевшая, с чёрными неаккуратными клоками на макушке и висках, поникла, кожа на лице превратилась в неописуемое месиво, как и на руках и ногах.
На неё было страшно смотреть, как и на Сэма в своё время.
Неужели все, кто выжил, будут выглядеть таким же образом?
Коул вспомнил клоки собственных волос на подушке дивана, и всё внутри его неприятно сжалось, точно его тело захватили в тиски и всё сжимают, сжимают.
Рядом с креслом стоял передвижной столик, а на столике — записка, заляпанная местами чернильными отпечатками пальцев.
«Мама, папа, простите меня. Я так больше не могу.
С любовью,
Ваша Лиззи».
Коул быстро ретировался в ванную комнату, где заметил небольшую аптечку, закрытую. Вздохнув и нашарив в рюкзаке упаковку шпилек, он начал медленно работать с замком.
Первая шпилька сломалась, вторая, третья...
Коул заскрипел зубами, сломав ещё одну, приостановился, глубоко вздохнул и отвлёкся на разбитое зеркало, замаранное губной помадой. Разорванная косметичка лежала на дне душевой кабинки.
Снова собравшись, Коул принялся за замок, и на этот раз тот поддался. Крышка аптечки открылась, и там оказались какие-то непонятные лекарства (судя по инструкциям в коробке, от биполярного расстройства) и пара стимуляторов.
Критически осмотрев свою работу и с облегчением осознав, что всё получилось как нельзя лучше, Коул сложил всё в рюкзак и быстро вышел из комнаты, глянув ещё раз на труп несчастной, рядом с которой валялись пустые упаковки каких-то таблеток.
«Убила себя передозом».
Коул вернулся к ресепшену и одним за одним начал закидывать в карманы рюкзака связки ключей, оставив в руках только две — от сорок седьмой и второй.
— Так, комната сорок семь. Вот и она.
Ничего примечательного там не обнаружилось: то же самое, что и в комнате Ксавьера, только чище. Коул на всякий случай проверил ванную, где обычно висели маленькие аптечки, осторожно вскрыл её, но нашёл там только мед-х. Сложил его в рюкзак к другим лекарствам.
Брякнули ключи от второй комнаты.
Память подсказала, что его отец часто снимал здесь комнату именно под этим номером, когда проигрывался в хлам на скачках: азартный осёл всячески избегал справедливой кары от своей жены, так что любыми способами пытался оттянуть момент своего возвращения «домой».
Нужная комната встретила Коула фотографиями арабских жеребцов, а над кроватью висел рисунок скачек, где под копытами лошадей вздымалась пыль, а жокеи, прижатые к сёдлам, летели на своих скакунах вперёд, каждый желая получить заветную награду и обогатить тех, кто ставил на их победу.
Коул равнодушно осмотрелся по сторонам, снова проверив аптечку, где на этот раз ничего не отыскал, беспокойно походил из стороны в сторону и сел в кресло, запрокинув вверх голову. Так он просидел какое-то время молча.
От полудрёмы его пробудил хлопок входной двери.
