Дань пиратству

      Они так отвлеклись от остального мира, что и не заметили, как тот начал рушиться. Элизабет тут же метнула взгляд к небу вслед за мужем, наблюдая за тем, как тяжелые грозовые облака скапливаются впереди и нависают мрачным грузом над синем морем, заставляя воду темнеть. Предчувствие какой-то опасности тут же накатило на нее, даже румянец пропал, остужая кровь в жилах. Вся команда вокруг уже занялась кораблем, однако слова Уилла, что привлекли ее внимание, вынудили возмущенно ответить:       — Стало быть, всем опасно, — заметила она, перекрикивая ветер, а в глазах блеснул огонек азарта: кажется, ей было интересно встретить шторм после стольких лет пребывания на суше. — Обращаетесь со мной как с губернаторской дочкой, мистер Тернер, — лукаво пролепетала она, приблизившись к мужу и улыбнувшись ему хитрой улыбкой. — Не я ли когда-то прикрывала вашу спину? — с этими словами, Элизабет прошла несколько шагов вперед, на палубу, где ее тут же встретил холодный порыв ветра, и, будто довольствуясь этим порывом, она легко забралась на борт корабля, ухватившись за ванты. Взгляд устремился вперед, где тучи сгущались, и глубоко в темно-сером свете мелькнула молния, сообщая о том, что шторм будет не слабым — поднимающиеся волны то подтверждали, начиная грузно биться о нос корабля и раскачивать на волнах под порывами ветра.       — Нет, я пытаюсь обращаться с тобой как с любимой женой, — Уилл качнул головой, не разделяя веселья, вместо того осматривая корабль и слушая отчеты старпома, которому матросы докладывали о ходе выполнения подготовки.       За долгие годы прежде бессмертный корабль странствовал по совсем иным морям, в которых не бывает шторма, а когда выходил в мир живых, то мог пройти даже самую лютую бурю насквозь, точно по гладкому шелку. Когда у «Голландца» появился новый капитан, этот самый капитан знал о морском деле не слишком-то много, и можно сказать, что обучили тому члены команды. Им не хватало воспоминаний об оставленной жизни. В спокойное время даже ходили, выискивая шторма, чтобы было чем развлечься, покуда к бортам не начинали приставать наполненные пассажирами лодки, на каждой из коих на носу был закреплен яркий фонарь.       Но «Голландец» отныне смертен, хоть не команда. Для корабля такая непогода после исчезновения уз с морем была первой.       Первые растущие волны поднимали «Голландец» выше и выше. За штурвалом так и остался отец — у Билла опыта много больше. Уильям же никогда не считал зазорным помогать морякам, вот и сейчас вместе с несколькими, благо руки кузнеца крепкие, он тянул паруса, убирая от ветра, что их запросто мог изорвать.       — Шли бы вы в каюту, капитан дело говорит, — рядом с Элизабет остановился старший помощник. — Упадете за борт — достать вас не сможем. Плохая идея — дразнить смерть, — после чего ушел в трюм проверять крепления пушек.       Порыв ветра ударил в лицо так, словно желал скинуть, но Элизабет держалась крепко, уверенно встречая этот шторм. Она ощущала что-то недоброе в разыгравшейся стихии. Поэтому, когда голос отвлек ее, она лишь промолчала: с виду, быть может, она и выглядит взбалмошной дамой, но внутри оставалась холодна и строга, словно чуяла опасность и стояла теперь к ней лицом.       Первые капли дождя больно ударили по лицу, обжигая прохладой. Дождь начинался холодный, пронизывающий постепенно до самых костей. Он напоминал тот дождь, что шел ливнем в ее последней битве, будоражащий кровь, останавливающий сердце. Тогда из нее будто вырвали кусок души. Растоптали. Убили. Перед лицом промелькнули далекое прошлое и бледное, как смерть, лицо Уилла, которого она пыталась тогда согреть собой, дать жизнь и не верить в то, что он ушел. Навсегда.       Удар волны о борт вернул ее мысли на место. «Голландец» покачнулся на пенистом гребне, и Суонн вынужденно спрыгнула на палубу, иначе бы точно сорвалась — дождь способствовал этому, начиная лить самой настоящей стеной. Сквозь нее Элизабет отыскала взглядом Уилла. Он был живой, и с ним ничего не могло случиться. Теперь, когда на нем так же, как и на ней, проклятие. И это отчасти могло бы внушить спокойствие, но Суонн не покидало чувство, будто она что-то отдала взамен за бессмертие, а вот что — еще не поняла, но боялась, что скоро поймет. Скоро вспомнит Гектора и его тоску по чувствам, без которых сама она не могла жить.       Стремительно двинувшись к остальной команде, она тоже подхватила какой-то канат, желая помочь, покуда шторм, где в небе сверкнула очередная молния, обещал стать настоящим кошмаром.       — Миссис Тернер, вам не обязательно! — крикнул один из моряков.       — Скажешь это тогда, когда выберемся отсюда! — перекрикнула его Суонн.       — Это шторм, мэм, он либо проходит, либо нет! — тут же отозвался другой.       — А что компас? — спросила она, срывая голос из-за поднявшегося шума моря. — В каждый шторм он никуда не указывает? — и она, кажется, понимала, почему. Взгляд метнулся обратно к Уиллу, и девушка, закрепив трос вместе с бравым морским волком, быстро добралась до Тернера, хватая того за рукав. — Уилл, нам так просто не справиться с ним, — поспешно сообщила она, борясь с каплями ледяного дождя, что норовили застлать ей глаза. — Это не просто шторм. Это ловушка.       На пару мгновений его лицо, мокрое от дождя, как волосы и одежда — да как все они здесь — хмурилось в недоумении, а потом Тернер, не сказав ни слова, взлетел к штурвалу, где с усилием помог отцу удержать колесо, после чего нашел лихорадочным взглядом своего навигатора.       — Мистер Коленико! — кричит он, перекрывая рев ветра. — Что с компасом? Нам нужен курс, чтобы убраться из бури!       — Севера нет! Вышел из строя! — возопил в ответ навигатор. — Что будем делать, капитан?!       — Трави якоря по фордевинду! Надо удержаться на месте! Гасить волны маслом! — вместе с Биллом Уильям развернул корабль по ветру, подставляя волнам высокую корму «Голландца». Внизу, на палубе, матросы катили приготовленные бочки с маслом, которые выливали прямо за борт, чтобы не давать бурлящей воде подниматься.       Кто-то закричал «Течь в трюме!», и сразу в брюхо корабля побежал с десяток человек, чтобы спешно схватить мешки с песком, ветошь и веревки и заткнуть пробоину, пока та не выросла.       Впереди слева, сквозь толщу воды и мельтешение моряков у самого борта Элизабет помстился темный силуэт, разглядеть который оказалось непросто. Женщину, стоявшую спиной к палубе, вглядывающуюся во мрак за бортом, никто не замечал, люди точно ослепли. Ее не трогала стена ливня, один только ветер трепал непокорные кудри. Матросы то и дело норовили сбить друг друга с ног, но между женщиной и женой капитана протянулась дорога спокойствия — словно некое приглашение.       Элизабет посмотрела в сторону капитанского мостика, но стена дождя тут же застелила собой все, не дав разглядеть силуэт мужа. Все моряки пытались спасти корабль от бури, пока разыгравшиеся волны злостно бились в борта «Голландца», норовя опрокинуть. Но корабль упорно сопротивлялся, не давая себе навредить. Команда снова что-то кричала друг другу, но Элизабет вдруг поняла, что слышит их голоса отдаленно. Палуба отчего-то стала такой большой, а сама женщина — маленькой, будто весь мир сошелся лишь в одной точке перед ней. Холодный дождь все еще бил ее, но подозрительно стихающие звуки вынудили в напряжении оглянуться и снова найти взглядом чей-то силуэт.       Элизабет начала двигаться к незнакомке, напряженно ступая по палубе, будто погружаясь в другую реальность, где, куда она шла, царило спокойствие. Стоило ей подойти достаточно близко, как вспышка молнии, зловеще сверкнувшая в темном небе, осветила фигуру, и Суонн в ужасе замерла.       — Калипсо? — позвала она, вглядываясь в узнаваемые черты богини, освобожденной когда-то пиратами.       Стоило Элизабет подойти, как та обернулась, рассматривая проклятую с безмятежной улыбкой.       — Море всегда забирает то, что принадлежит ему, — голос Тиа Дальмы, которая на деле являлась неистовой богиней моря Калипсо, звучал нежно, так говорит с напуганным дитя его мать. — Море всегда зовет обратно. Ты слышишь зов моря, Элизабет Тернер?       Это не было миражом. Калипсо была реальна, представшая перед ней в том облике, в котором Элизабет ее запомнила.       — Разве я принадлежу морю? — хотя душой понимает, что море всегда ее тянуло, обозначая свободу. Она вдруг осознала, что может получить ответы на все вопросы, тут же быстро добавила: — Ты вернула Салазара к жизни?       — Я не спросила, принадлежишь ли ты ему. Вопрос был только о том, слышишь ли ты его зов, — еще шире улыбнулась богиня, ничуть не рассердившись на дерзость, ибо на вопросы богов надлежит отвечать прежде, чем спрашивать о милости задать свои. Видимо, Калипсо пребывала в благостном расположении духа, потому что согласилась ответить Элизабет: — Нельзя вернуть к жизни того, кто не мертв. Ты сама это знаешь.       — Я знаю лишь то, что море вновь хочет забрать себе то, что ему не принадлежит, — довольно холодно ответила она, и в карих глазах отразилось предупреждение. — Уже не принадлежит, — добавила она, понимая, что все постепенно сводится к тому, чего она опасалась. — Салазар был мертв, насколько мне известно. Заключен в своем проклятии. И вскоре оно было разрушено, — она чуть постаралась успокоиться, более спокойно ведя разговор. — А теперь он ищет моего мужа.       — Как жертву? Салазар — не охотник на Уильяма, — Калипсо пристально смотрела на смертную, чуть наклонив голову в сторону, выражая свое любопытство. Слово на вкус ей понравилось, и она улыбнулась шире. — Мне ведомо, что сломанный Трезубец освободил все морские проклятия, — в черных глазах что-то мелькнуло, черты лица приобрели очертания хищные — но затем вернулась улыбка. — Долг капитана «Голландца» — не проклятие вовсе. Дэйви Джонс сам себя проклял, когда пренебрег этим долгом. Себя — и обрек на бесконечные страдания души, которых должен был проводить и которые были вынуждены искать путь к берегам вечности на свой страх и риск. Так же, как и сейчас, когда их вновь некому перевезти.       Голос Тиа Дальмы звучал печально, а взгляды, которые она бросала на Элизабет, были наполнены таким пониманием, что любой, кто не знал всей истории, не смог бы им не поверить.       — А кто он тогда? — тонкая бровь на бледном от холода дождя лице вдруг скользнула вверх в ироничном вопросе. Она всматривалась в лицо Калипсо с вызовом, без страха, но с нескрываемым любопытством, за которым скрывалась хорошо приглушенная тревога. — Дэйви Джонс приходил к нам в дом, — вдруг резко произнесла она, а глаза сузились в опаске. — Эта работа — для кого угодно, но больше не для Уилла. Он вернулся домой, — она знала богиню достаточно, чтобы понять, что ее убедительные речи сродни сладкому яду, которым она отравляет все вокруг. В голосе королевы пиратов звучали угроза и твердость. Она не собиралась отдавать Уилла обратно на службу. — Что тебе нужно, Калипсо?       — Армандо Салазар — всего лишь посыльный, — лицо той оставалось мягким и нежным, но глаза потемнели, став непроглядными. — Пока что.       Ветер, взъярившись, вгрызся в коконы спущенных парусов, вскипела волна и хлынула с противоположного борта — но двух беседовавших женщин ничуть не задела. Люди метались, не видя, не зная, не замечая присутствия гостьи, на время чьего визита позабыв и о жене капитана в то время, как и сам капитан о ней позабыл.       — У Дэйви Джонса есть свои причины узнать, где ваш дом, — добавила ветреная богиня, улыбаясь лукаво. — Может быть, ему интересно увидеть, останется ли Уильям молодым и красивым, нарушив свой долг? Он лишь сошел на берег на время. Души нуждаются в нем, он в тебе — больше нет. Признайся, ты противишься потому, что не хочешь отдавать то, что считаешь своим? Так же, как море. Оно зовет его. А Уильям стремится к нему. Спроси себя, как он нашел тебя посреди открытого моря?       — Ответ не прозвучал, Калипсо, — сухо заметила девушка, не подавая никаких эмоций на лице, хотя слова богини задели, вынудив Элизабет почувствовать странное ощущение ее правоты. Но лукавство этой женщины всегда было ее оружием, а потому, скинув с себя чары этой чертовки, Суонн сверкнула недобрым огнем в глазах. — Любовь, Калипсо. Любовь — это то, чего тебе не понять. Это то, на что ты не способна, — проговорила она резко, смотря четко в глаза незваной гостьи. — Тебе не понять, что это значит — любить. И моя любовь, будь уверена, сильней зова моря. Уильям не принадлежит тебе, — заметила девушка, четко выделив последнее слово. — Он не принадлежит мне, — также добавила она. — И души не нуждаются в нем. Найди себе другого переправщика душ, а мой муж, — голос ее стал холодным, как сталь, а глаза потемнели, — …не вернется на этот пост, — на тонких губах мелькнула ухмылка. Элизабет хотела верить в то, Тернер нашел ее благодаря любви к ней, хотя понимала, что что-то тут было не так.       Любая вздорная богиня, будучи недостаточно мудрой, давно бы уж взъярилась и наказала бы дерзкую смертную, смеющую сыпать, не зная страха, самыми черными оскорблениями. Любая — но не та, что во всем следует своей цели. Калипсо спокойно выслушала все, что бросила в лицо ей Элизабет, позволила чужому гневу обогнуть ее, словно волнам — выступающую из моря скалу, о которую биться бессмысленно.       — Ты говоришь — любовь… — улыбка богини стала еще более очаровательной, будто сочувствующей. — Ты думаешь, что я положила глаз на твоего капитана из прихоти жестокосердной женщины и не имею за душой ничего, кроме наслаждения чужим разрушенным счастьем? Не каждый сможет стать достойным капитаном «Голландца». Любящее сердце к той, что ждет на берегу, гонит его сквозь годы службы, проносимые ради дня, что превыше всех прочих, — Тиа Дальма отстранилась от борта и сделала несколько шагов перед Элизабет так, будто вокруг не сходила погода с ума. — Любящее сердце не даст утешение душам, потому что для них будет значить надежду вернуться домой, что им недоступна. Я увидела в Уильяме достойного преемника Дэйви Джонса не тогда, когда узнала, как он красив и благороден, — легкая усмешка тронула губы богини, взгляд же ее смотрел с укоризной, пока не наполнился тяжестью. — Нет лучшего капитана «Голландцу», чем юноша с разбитым сердцем, который ради любимой по-прежнему пожелает и будет готов умереть.       Между ними шло некое противостояние, похожее на борьбу «Голландца» с бушевавшими волнами. Все вокруг потеряло очертания, оставляя на корабле, кажется, только двух женщин, где одна прожигала другую взглядом, а вторая, в глазах которой играли сами черти, задевала самые болезненные струны души.       Элизабет слегка опешила от слов богини. На ее лице мелькнула растерянность, в то время как прошлое упрямо влезало в голову. Однако она не позволила эмоциям взять верх, принудительно скрывая все свои чувства слишком глубоко внутри.       — Уилл всегда хотел вернуться ко мне. Всегда, — повторила она, не желая верить в то, что говорила женщина, будь то даже правдой. — И сейчас ты не можешь ждать его возвращения. Если, как ты сказала, для того, чтобы переправлять души нужен тот, у кого сердце разбито, ты не того нашла, — она напрочь вычеркнула свою ошибку в прошлом, — Я всегда ждала Уилла. И все эти годы тянулись слишком долго ради одного дня, но этот день того стоил. Ты не заберешь его, Калипсо, — она покачала головой, чувствуя внутри себя бурю. — Оставь его в покое. Он заслужил право быть счастливым, там, где он хочет быть, а не там, где его принудили.       — Но оно разбито, — Тиа Дальма очень избирательно слушала аргументы и говорила сама голосом, точно втолковывая простейшие истины. — С самого начала он подарил тебе свое сердце, а ты, зная об этом, зная о чувствах, предпочла с другим поцелуй. Я знаю все, что происходит в морях, не утруждай себя оправданиями.       Остановившись перед Элизабет, богиня подняла ладонь, с которой точно вихрь сорвался. Мачты «Голландца» натужно заскрипели сильней, ветер теперь норовил рассечь щеки, а за бортом, возле которого шел разговор, начала подниматься волна высотой с дом.       — Ты думаешь, что Уильям нашел тебя по зову любви, но это не так, — улыбка богини отчего-то казалась злорадной. — Не любовь к тебе ему указывает путь, а зов потусторонних морей, тоскующих без своего проводника. Потому и нашел капитан так легко исчезнувший остров, — протянув руку, богиня коснулась легко головы миссис Тернер и торжествующе закончила: — Смерть он чувствует, и смерть в нем намного сильнее любой лжи, особенно той, что ты называешь любовью.       Выросшая волна нависла над бортом и рухнула вниз, заливая палубу и стремясь просочиться сквозь доски. После удара не осталось ни следа от Калипсо. Элизабет задело не сильно — всего-то сбило что с ног да водой окатило, отчего одежда и волосы потемнели.       Но пуще всего темнело на светлых волосах пятно, словно локоны вымазали в саже.       — Моя любовь — не ложь, — все, что женщина смогла сказать в ответ Калипсо, прежде чем вода забрала морскую дьяволицу за собой, унося в море.       Волна сбила ее с ног, вынудив вернуться в реальность. Все остальные звуки вернулись на свои места, и борьба со штормом продолжилась, пока Элизабет пыталась прийти в себя. Ее окатило морской водой — вода стекала ручьями с волос и одежды, но не это волновало ее. В спешке Суонн коснулась своей головы и тут же одернула руку, боясь увидеть там что-то, но ничего не было. Рука была чиста, и она не смогла понять, зачем богиня к ней прикоснулась.       — Уилл… — прошептала она, словно он был ее спасением сейчас от всего того, что случилось. Она постаралась отыскать его взглядом, поднимаясь на ноги, но палуба «Летучего Голландца» опустела. Дождь так и шел, ледяной стеной барабаня большими каплями по палубе. Корабль все также сопротивлялся волнам, что бились вокруг него, но, кроме бури морской стихии, не было слышно ничего. Элизабет почувствовала страх. Ледяное ощущение закралось в ее сердце, ядовитой змеей шепчущее о том, что она осталась одна и что Уилла рядом нет. Взгляд карих глаз тут же метнулся к капитанскому мостику: штурвал крутился сам по себе, медленно прокручиваясь сначала в одну сторону, а следом в другую. «Голландец» качался на волнах, поскрипывая от очередного удара волн и обрекая женщину чувствовать полное отчаяние и непонимание того, что происходит, пока где-то за бортом не послышался знакомый голос:       — Мама!       Сердце пропустило удар. Суонн рванула к борту корабля, в спешке пытаясь понять, где слышала знакомый, слишком знакомый голос, и он снова позвал.       — Генри! — отозвалась Элизабет, ища в буйстве волн своего сына, будто он действительно был там — в пенистых гребнях волн, в их темноте. И Генри действительно был. Юноша хватался руками за какую-то деревяшку, отчаянно пытаясь удержаться на ней. Он взглянул на мать полными отчаяньем глазами, которые отчего-то почернели, и в их темноте промелькнул опасный блеск, прежде чем он снова позвал ее:       — Помоги мне! — два раза просить не пришлось. Элизабет моментально схватила первую попавшуюся веревку, чтобы обмотать ту вокруг себя и вернуться живой, однако Генри сорвался с плавающей доски, и волна стремительно поглотила его, вынуждая Суонн в ужасе взглянуть на это, а следом вскочить на борт, чтобы сделать прыжок следом за сыном…       …Сильные, крепкие руки схватили ее, сграбастывая в охапку и снимая с ненадежной опоры, рывком утягивая прочь от борта. Так же стремительно, в мгновение ока, ее развернули, прижали и полностью лишили какой-либо возможности к сопротивлению. Сквозь стену ливня расплывчатым пятном проступил силуэт, а затем она вдруг внезапно и абсолютно четко разглядела лицо Уилла с совершенно непередаваемым выражением ужаса. Не давая послабления своей хватке, он отшатнулся к ближайшей опоре, которой оказалась бизань-мачта, не сумев даже позвать Элизабет из-за вставшего в горле колом комка.       Вокруг продолжалось сражение с бурей, матросы замирали, косясь на супругов, а потом спохватывались и в спешке возвращались к работе. Поняв, что некоторое время спрашивать капитана попросту бесполезно, старпом взял командование на себя, благо работа ясна: оставалось заделать еще одну течь, проверить люки и закрепить пару тросов. Шторм нехотя отпускал «Голландца» из своей хватки, и, подняв якоря, моряки рискнули подождать в пассивном дрейфе, пробуя найти нужный курс.       Рука Генри успела в последний раз мелькнуть в темном море и скрыться за пушистой пеной, прежде чем Элизабет почувствовала, что не способна двигаться, а тело будто сдавили силки. В сопротивлении она постаралась вырваться, пока не подняла взгляд, а перед лицом оказались любимые глаза, полные ужаса. Она не сразу поняла, отчего у него такое лицо, а потому прекратила вырываться на какое-то мгновение, отчасти чувствуя облегчение, что муж рядом, и она не одна на корабле, и все это — лишь злой мираж.       Вжавшись в Тернера так близко и крепко, насколько она могла, Элизабет вдруг осознала, что Генри еще был за бортом, а она так и не спасла его.       — Генри… — выдохнула она себе под нос, норовя вырваться вновь из хватки Уилла, как взгляд заметил вокруг движение людей: команда снова была на корабле, занимаясь им и пытаясь вывести из шторма. Проливной дождь постепенно заканчивался, а волны лениво утихали, будто не желая выпускать «Голландца» из своей хватки. Суонн вдруг замерла в руках мужа так, словно наконец поняла, что происходит, на деле полностью потерявшись в реальности. Сердце бешено колотилось, а руки начали трястись от переизбытка эмоций, где больше всего преобладал страх за жизнь дорогого человека. Она отчаянно старалась собраться, привести сознание в порядок и, прикрыв глаза, обняла Тернера, пряча лицо у его шеи, уже сильно жмурясь, будто пыталась вытолкнуть из головы страшное наваждение, посланное самим морем.       Прижимая жену к груди так, что чуть не свело судорогой, Уилл не понимал, что вызвало порыв у Элизабет сброситься с корабля — а ведь всего на несколько минут потерял ее из виду. Ежесекундное напряжение не давало задуматься сверх необходимого, не оставляя времени думать о чем-то еще, кроме шторма. И вдруг — он видит ее на краю борта, готовую упасть в море, но почему? Он бросился к ней, не успев осознать, и лишь теперь силился разобраться.       — Генри?.. — проклятый комок наконец проскочил в горле. На всякий случай быстро обыскав взглядом палубу, Уилл не заметил никаких следов присутствия сына и попытался узнать, в чем же дело. — Элизабет, Генри здесь нет, он остался дома, ты помнишь? Он в безопасности. Это все буря… Мы почти выбрались, успокойся.       — Я знаю… — согласно шепчет она, переводя дух, но не отстраняясь от Уилла, словно если сделает это — его заберут. Она так и не открыла глаз, пытаясь собраться. Осознание того, что это, вероятно, происки Калипсо, постепенно поднимали в ней бурю. Она чувствовала, что начинает злиться за то, что морской чертовке так легко удалось ее обдурить, ведь еще минута — и она встретила бы воду, которая, вероятно, тут же бы поглотила ее, не дав возможностью вдохнуть воздуха.       Элизабет стиснула зубы. Гнев прокатился по ее телу, разгоняя кровь и придавая румянец. Руки девушки болезненно вцепились в крепкое тело Уильяма, и она наконец открыла глаза, чуть отстраняясь и глубоко вдыхая. Еще никогда она не испытывала подобного. Никогда не велась на иллюзию так легко и просто, потому что Генри далеко и ей неизвестно, что с ним.       — Нам нужно в Бухту, — сухо произнесла она, не поднимая глаз на мужа. Ей хотелось доказать морской богине то, что та не права, что все сказанное богиней есть ложь, но едва не совершенная роковая ошибка слишком сильно выбила женщину из колеи. — Немедленно в Бухту Погибших Кораблей, — она наконец подняла на него взгляд темных глаз, а небо вокруг наконец перестало изливаться водой, оставляя место лишь порывам ветра.       Чуть ослабив хватку, Уилл не сводил с Элизабет глаз, давая возможность придти в себя после конца, на их счастье, не начавшейся трагедии. Он еще раз посмотрел по сторонам, отмечая, что небо светлеет, хотя вокруг после всего одного удара следующих склянок опустится ночь. Им удалось выбраться, хотя до отдыха еще далеко: корабль потрепан, нужно оценить состояние и заняться ремонтом.       Но сперва есть кое-что более важное.       — Да, мы же туда и идем, — подтвердил капитан, отделился от мачты и осторожно повел Элизабет наконец-то в каюту, где она могла отдохнуть.       Закрыв дверь, Уильям перерыл шкаф, бросил на постель шерстяное одеяло, две простыни и сухую одежду.       Присев на колено перед усаженной супругой, он как можно мягче сказал:       — Элизабет, стаскивай с себя все, ты промокла, хоть выжимай. Давай я тебе помогу.       Скрывшись от всех ненужных глаз, они остались один на один, и Суонн отчасти почувствовала облегчение, хотя впечатление от иллюзии до сих пор не покидало ее: таким был реальным Генри. Ее даже посетила мысль о том, что нужно повернуть назад.       Взглянув на опустившегося перед ней мужа, Элизабет помедлила, прежде чем стянула с себя мокрый жилет и откинула его куда-то прочь. Холодная и мокрая рубашка тут же противно прижалась к телу, и Суонн, поморщившись, развязала узелки, чуть приоткрывая края. Она перевела взгляд на мужа и, не сводя с него глаз, скинула с себя мокрую рубашку, чувствуя, как легкая прохлада коснулась ее плеч, вынуждая обнять себя в попытке согреться.       — Ты же всегда хотел вернуться ко мне? — осторожно спросила она, не прерывая зрительного контакта.       — Конечно, о чем ты? — не задумываясь, ответил он, хватая простыню, закутал жену и принялся растирать, чтобы согреть. Он помнил, что они прокляты, но ему тоже было холодно и неприятно от лишней воды, а потому стащил с себя широкую рубаху, с которой ручьями лилась вода, бросил куда-то в угол бандану, отжал концы длинных волос и вернулся к Элизабет, чтобы вытряхнуть ее из сапог и штанов. Все это проделал быстро, напоминая собой танцующий по помещению ветер, и только тогда, когда они оба начали согреваться в чистой ткани, похожие на каких-то греческих богов, вернулся к вопросу: — Как же иначе? Но почему ты спросила? Ты… — он порывисто прижал к себе, будто опасаясь побега. Наконец, устроив Элизабет в кольце своих рук, решил осторожно расспросить: — Что случилось? Я не видел, как ты оказалась на краю. Зачем тебя туда понесло?       Она не думала, что будет так холодно, будучи проклятой, тем не менее, она чувствовала, а значит, еще была жива. Или нет? Думать об этом не хотелось, и Суонн поспешно избавилась от остальной мокрой одежды вместе с Уиллом. Согреваясь в его руках, Элизабет и не думала вырываться, она крепче прижалась к нему, положив голову на его плечо и скользнув рукой по его оголенной груди. Ладонь замерла на шраме, ощущая тепло его кожи и наслаждаясь им. Пальцы несколько молчаливых мгновений ласково и нежно скользили по шраму возле сердца. На его первые слова она отрицательно покачала головой, будто не желая пояснять. Она боролась в себе с желанием все рассказать мужу и не говорить ничего, не зная, как будет лучше. В голове мелькали мысли о том, что может быть, того и добивается богиня, но какова с этого выгода?       Внезапно Суонн шевельнулась, чуть отстраняясь. Ткань простыни соскользнула с плеча и замерла, скрывая лишь грудь. И если до этого ей было холодно, то сейчас она позабыла о том, заглядывая Тернеру в глаза со всей серьезностью.       — Как я и говорила, этот шторм — ловушка. И он хотел, чтобы я угодила в нее, — уверенным тоном произнесла она, чуть отводя взгляд от лица любимого. — Генри за бортом был так реален, но лишь потому, что она этого хотела, — взгляд вернулся на непонимающее лицо Уилла, и Элизабет не дала ему задать вопрос. — Уилл, ты уверен, что тогда в море почувствовал меня? Почему так легко нашел остров?       — Шторм хотел? Она? — Уильям и вправду недоумевал, хмурясь от размышлений, потому что ответ Элизабет прояснял очень мало. Да вообще не прояснял ничего. Он видел, что супруга взволнована, они оба пока что не вполне поняли, как близка была возможность потерять друг друга, быть разлученными пучиной морской, в которую «Голландец» не может ныне последовать.       Потом он расслышал главное: ловушку расставили для нее. Для Элизабет. В которую она едва не попала, потому что любящая мать сойдет за своим дитя даже в ад.       Поправив край простыни, снова закутывая жену, Тернер ответил, припоминая:       — Я ходил по кабинету в нашем доме и все гадал, куда ты отправилась, пока не обратил внимания на карту. Я сразу подумал, что найду тебя там. Остров же… Исла дэ Муэрта — это кладбище кораблей, его-то я и искал. Как ты помнишь, дорога туда известна.       — Как ты смог понять, что я там? — чуть напряженно и нетерпеливо вопросила она, все так и не отводя взгляда от мужа. — Джек не смог найти остров, — сказав это, она почти прикусила язык и наконец отвела взгляд, будто почувствовав какую-то вину. — Все думали, что остров исчез, Уилл. А ты нашел, — с шумом выдохнула она, не в силах успокоиться и просто молча сидеть в его объятиях. Если богиня окажется права насчет этого, что, если она права насчет остального? — Ты уверен, что мы не потерялись?       — Курс вернем, как только покажутся звезды, а утром посмотрим, с какой стороны встанет солнце, — хотелось обнять ее крепче, избавить от тревог, защитить — и трудно сделать, не зная, от чего защищать. Мужчина выдержал паузу: — Элизабет, я просто почувствовал. И тебя, и остров, я же упоминал, — помолчав с полминуты, он не выдержал: — Прошу тебя, расскажи все без утайки. Нельзя нам утаивать, — хотелось усмехнуться, но вышло бы точно не весело.       — Ты не понимаешь, — быстро ответила она, прикусив нижнюю губу и поднимая взгляд на лицо мужа. — Уилл, как я и говорила, море хочет забрать тебя, — начала она, и голос стал мягче, приобретя умоляющие ноты. — Ты не хочешь этого понимать, но правда такова. И мне не нравится эта правда, — Суонн замешкалась лишь на секунду, словно собираясь с мыслями и решаясь сказать то, чего бы не желала, но утаивать действительно было опасно для них. Они уже оба понимали, к чему приводят недомолвки обоих. — Калипсо, — резковато выдохнула она, сжав рукой края простыни на теле Тернера. — Для нее ты идеальный перевозчик душ, — сказав это, голос Элизабет поменял свой оттенок на хорошо сдерживаемое раздражение. — А я та, что стоит у нее на пути, предварительно дав ей возможность пойти по нему.       Понимать-то хотел, но и впрямь выходило то плохо, потому что непросто разобраться в чем-либо, не обладая полнотой информации. Уилл слушал очень внимательно, вглядываясь в лицо жены, обнимая ее, чтобы передать хоть толику уверенности в том, что все будет хорошо — уверенности, которой, впрочем, ему самому перестало хватать.       Прозвучавшее имя богини окатило что твоим кипятком, одновременно словно ударяя по голове обухом или мешком. Напряжение охватило в одно мгновение, сделав тело каменным, а сердце заколотилось так, будто намеревалось пробить грудную клетку и выскочить… чтобы снова окончить свой путь в каком-нибудь сундуке, так, выходит?       — Нет… — Уилл не узнал своего голоса, настолько тот изменился. Даже дышать стало трудно от ужаса, но внешне мужчина старался выглядеть как можно спокойнее, понимая, что его страх только больше испугает Элизабет. — Нет, у нее нет больше власти над «Голландцем» и мной. Генри освободил меня, что означает, что мощь владыки морей выше, чем чары морской богини. Иначе бы я не смог к вам вернуться. А если бы она хотела, то почему сразу не забрала? Погоди, она что, приходила сюда? Поэтому тебе показалось, что ты видела Генри? — кое-что еще смутило его, он нахмурился, спохватился и очень тихо недоуменно спросил: — Что значит «дала ей возможность»?       Она перевела на него взгляд в хорошо скрываемой опаске, следя за Уиллом — ее муж изменился в лице, не скрывая потрясения. Элизабет почувствовала, как сама напряглась, чувствуя раздражение, она хотела бы уже ответить, но Тернер задал вопрос, который вынудил ее замереть и взглянуть на него долгим, пронизывающим до самой души взглядом. Лицо ее постепенно менялось — скулы чуть выделились, показав состояние почти на грани злости, но не на мужа, а на чертовку, а следом, шумно выдохнув и быстро отводя взгляд, она помедлила немного, не зная, как сказать то, что было самой больно знать и произносить.       — У нее нет власти, но она сделает все, чтоб вернуть свою власть, — сухо и тихо проговорила она, не поднимая взгляда на Уилла. Рука все еще покоилась на его груди, и ладонь отчасти с жадностью перенимала его тепло, будто доказывая, что он ее. Ее и больше никого. — Она пришла ко мне для того, чтобы сбить меня с курса. Чтобы заставить думать об этом. У нее хорошо получилось, — она не скрывала в голосе раздражения. — Генри был нужен для того, чтобы вынудить меня попросить развернуть корабль домой, но я знаю: с сыном все в порядке, — более спокойно добавила она, так и не отвечая на главный вопрос. Словно собравшись с мыслями, она отстранилась от мужа, полусидя возле него и прижимая простынь к груди, и не смотря в глаза, тихо, неуверенно произнесла: — Возможность сделать из тебя капитана появилась тогда, когда я… решила все без тебя, — не в силах произнести имя Воробья, наконец сдалась Суонн.       Уилл помолчал. Он понял, что Калипсо наслала на Элизабет морок, и счел, что целью своенравной богини вполне могла оказаться не только смена курса: если Элизабет ей мешает, то потеря супруги в пучине морской ударила бы очень сильно по нему самому. Впрочем, теперь захлебнуться им не грозит, в таком случае, что за выгода Калипсо в том, чтобы Элизабет свалилась за борт? Слишком много вопросов.       А вот признание прозвучало еще более непонятно, и Уильям чуть нахмурился, все еще недоумевая:       — Когда решила, Элизабет? Что именно ты сделала?       Элизабет предпочла бы сейчас сбежать из каюты, быть может, даже с корабля, нежели отвечать на этот вопрос, но характер не позволял. Она чувствовала, что загнана в тупик и Уилл будто не понимает очевидного, желая докопаться до правды. Сейчас он был растерян и не понимал, о чем она, а ей было крайне трудно собраться и ответить. Она промолчала, а затем спокойно, без каких-либо эмоций ответила:       — Когда поцеловала Джека.       На этот раз мужчина молчал куда дольше, не минуту и даже не две. К нему пришло понимание, о чем она говорила — о единственном поцелуе с другим, который он, Уилл, случайно заметил, когда команда «Жемчужины» садилась в шлюпки, чтобы оставить корабль на съедение Кракену. Безумно не хотелось вспоминать, что именно тогда он подумал и что чувствовал, хотя долгое время скрывал это сам и в итоге никому не признался.       Вот и сейчас помимо молчания он постарался не выдать настоящих эмоций, хотя по глазам и так все было написано. Вздохнув раз, другой, Уилл потянулся к Элизабет, чтобы вновь обнять ее, и спросил:       — Перед тем, как его сожрал Кракен. А что ты решила в тот день, Элизабет?       Она ждала его ответа молча, смиренно, не способная поднять глаза на любимое лицо. До нее наконец начали доходить шумы от поскрипывания корабля на волнах — значит, шторм их отпустил. Корабельная тишина давила на нее, но нарушать ее она отчасти не хотела. Ей было также больно вспоминать о том, что она сделала, и больше боли было от того, что почувствовал тогда Уилл. Калипсо, наверное, была права, говоря, что у него разбито сердце. Именно после этого поцелуя Суонн старалась избегать его и не говорить с ним, но разговор все равно состоялся. Так же, как и сейчас.       Уилл притянул ее к себе крепче, и Элизабет приняла его объятия, понимая, что они сейчас нужны. Обняла его торс и прижалась щекой к плечу, вдыхая его запах.       — Решила убить Джека. Я никому не сказала о своем решении, но ты помнишь, что выбора не было… я хотела спасти нас, — она словно вернулась в трюм на «Жемчужину». — И этим я сделала тебе больно, — язык не повернулся сказать про разбитое сердце. Она инстинктивно прижалась к мужчине. — Калипсо знала об этом. Она видела твое сердце и уже знала тогда, кто будет следующим капитаном «Голландца».       Рука Уилла тихо гладила ее по плечу и спине, мерно, неторопливо, не отвлекая и не поторапливая. Другой мужчине пришлось опереться о постель, потому что равновесия не хватало, да и жене так удобнее сидеть.       Тот разговор в трюме… Конечно, он помнил. Едва ли не первый их серьезный спор, где каждый настаивал на своей правоте и где у каждого за душой скопилось немало грехов. Утверждать, что другого выхода не было, всегда проще, чем признаться в ошибках. Возможно, Элизабет хотела гарантий в том, что Кракен не проглотит всех остальных, и потому принесла Джека в жертву. Туманные намеки на это давал и сам Воробей, когда они вытащили его из тайника Дэйви Джонса, но их истинный смысл стал ясен, пожалуй, только сейчас.       — Я подумал тогда, что твое сердце сделало другой выбор, что ты… переменила мнение, высказанное твоему отцу до… всего этого, — голос Тернера звучал тихо и очень задумчиво. И печально, потому что вспоминать было тяжко. — Я видел, как ты плачешь в хижине Тиа Дальмы, и дал себе слово, что приму любой выбор, какой ты сделаешь, и не встану у этого выбора на пути. Помнишь? Это ведь я подал идею вернуть Джека, которую все подхватили, когда ведьма сказала, что это возможно.       Можно представить, что конкретно увидела тогда вочеловеченная богиня в сердце Уилла, который и впрямь тогда счел, что потерял Элизабет и что она предпочла ему Джека. Но ведь это в прошлом, не так ли?       Стараясь вернуть поскорее к реальности, он коснулся носом ее щеки и заглянул прямо в глаза.       — А потом мы с тобой поженились, и венчал нас Барбосса посреди боя, ты помнишь? Самая романтичная и быстрая свадьба в истории, — легко усмехнулся, намеренно умалчивая, что было дальше. — Ты ответила «да», миссис Тернер. И все время ждала, когда я вернусь. Странные тогда были времена… Все давно в прошлом. Не забывай, что я сам раза три ухитрился предать и Воробья, и Барбоссу, чтобы забрать их корабль у них. Для пиратов подобное в порядке вещей.       Она слушала его внимательно, впитывая каждое слово, боясь услышать какое-то отторжение, ведь это, вероятно, будет на пользу богине. Элизабет помнила все, что говорил Уилл, понимая, что тогда поступила весьма неправильно, но действительно не видя в тот момент другого выхода. Она хотела попрощаться с Джеком, оставить его на смерть, а потом… ее настигло понимание, что тогда натворила. Злость на себя и обида на то, что она позволила себе пойти на предательство, разъедали ее слишком сильно. Она замкнулась, не желая с тех пор смотреть на Тернера — было стыдно. Она — пиратка, и ее сущность открылась: избалованная девица, которая всегда получает то, что хочет, и было бы лукавством сказать, что Джека она не хотела. Запутавшись в себе, она уже раз совершила ошибку, которая повлекла за собой такие долгие, глубокие последствия. Еще раз она этого не допустит.       В глазах мелькнула уверенность, когда она взглянула на Уилла. Она вдруг изменилась в лице, став строже, но тут же прижалась лбом к виску любимого, прикрывая глаза.       — Уилл, я ничего не забывала, — она положила руки на его грудь и медленно, но упрямо надавила, опрокидывая его на лопатки, наклоняясь к нему, опираясь на локоть. — Но именно мой поступок стал поводом вернуть тебя в мертвые моря. Калипсо лишь дала намек, что твоя боль — это связывающая… что я виновата в этом. Все в прошлом для нас, но не для нее, — она заметно нахмурилась, но взглянула в глаза мужчины с полной уверенностью. — Море уже однажды разлучило нас. Второй раз я ему не позволю. Какая бы богиня ни встала между нами, Уильям Тернер, она узнает, на что я способна.       Опрокинувшись на постель, не сводя взгляда с супруги, он продолжал ее слушать. На ее заверении в том, что сдаваться она не намерена, Уилл подтянул ее выше к себе, чтобы снова обнять, но когда мягко привлек миссис Тернер к себе, озадаченно нахмурился, заметив нечто темное на ее голове. Попытавшись стряхнуть, заметил, что не преуспел, и, взяв локон, решил рассмотреть ближе.       — Это не грязь, — подытожил Уилл, впрочем, не слишком-то удивившись, потому что на корабле, особенно в шторм, обязательно в чем-то изгваздаешься. — Поутру будет тебе вода перед тем, как сойдем на берег, — оставив волосы в покое, он удобно сплел пальцы в замок на ее талии и, поглядывая снизу вверх, кивнул: — Она узнает, на что способны мы оба. Мне как-то не улыбается перспектива покинуть вас с Генри, оставляя тебя фактически вдовой при живом муже, а его сиротой.       — Что? — непонимающе спросила она на слова мужа, будто он произнес что-то несуразное. Но стоило ему коснуться ее головы, как Элизабет будто окатило кипятком и она заметно напряглась в руках мужа, еле сдержавшись от того, чтобы дернуться прочь из его рук, будто они были чужие. Немалых сил ей пришлось приложить, чтобы успокоиться и со скрываемым страхом в глазах наблюдать за лицом Тернера, будто ожидая, что он вынесет какой-то ужасный вердикт — но он счел метку просто грязной прядкой волос.       — Вряд ли вода это смоет, — мрачно проговорила она, опираясь на мужа, сохраняя половину своего веса на самой кровати. — Я боюсь думать, но… — она не собиралась что-то скрывать от него. Им уже хватило недомолвок. Она коснулась головы там, где касался Уилл, и, взяв прядку волос, чуть сжала в пальцах, пытаясь рассмотреть ее. Темные волосы плавно переходили в естественный светло-русый цвет, создавая контраст. Она тут же поджала губы, откинула прядь назад ко всем волосам, а затем заглянула в глаза любимого, чуть приблизившись к его лицу. — Нам нельзя что-то недоговаривать друг другу. Любой наш шаг в сторону — лазейка для нее. Я боюсь, что она постарается сделать все, чтобы завести нас в ловушку, а особенно — тебя. Уилл, сейчас важно, чтобы ты прислушивался ко мне, — с оттенком мольбы и тихо проговаривает она, сохраняя при этом в голосе ласку и нежность, уговаривая мужа не идти на необдуманные поступки и не действовать в одиночку. — Это ее метка.       — Ее метка, стало быть… — теплые карие глаза Тернера потемнели и стали холодными, прищур сузился, лицо заострилось. Элизабет знала, что ей достался в спутники жизни человек, достаточно сильно обуреваемый чувствами, которые привык держать при себе. Загнанный обществом в рамки приличия и социальных ритуалов, он не мог проявлять их, занимая низкую ступень иерархии. Во время поисков тайника Дэйви Джонса он только пробовал выражать то, что лежало на сердце, впрочем, на службе «Голландца» снова все в себе запер. Лишь обретя свободу, позволил себе быть собой.       Уилл надолго задумался, обнимая Элизабет и смотря куда-то в сторону — на окно, что выходило на корму корабля. Он слышал ее и понимал, что она беспокоится, как бы ни хотелось уберечь ее от всех тревог.       К тому же он сам говорил, что им вредно утаивать друг от друга.       — Разлучить нас надумала, значит. Ну да посмотрим, — перевернувшись со спины так, чтоб оказаться над распростертой на постели женой, он мягко поцеловал ее в лоб и еще раз посмотрел на темную метку. — Мы вместе справимся с ней. Может быть, уже чего-то добились: она нагнала шторм, но не пришла для того, чтобы нас разлучить сразу — значит, она это не может. Воспользовавшись проклятьем Кортеса, мы получили защиту, так что случайная смерть тебе не грозит. Возможно, я ошибаюсь, только что-то подсказывает мне, что сила Посейдона, сумевшая снять проклятье с «Голландца», нам показала, что Калипсо слабее. Сейчас бы Генри сюда со всеми прочитанными им легендами, — с досадой протянул Уилл, и Элизабет могла слышать в его голосе не только сдерживаемую злость, но и беспокойство за сына.       За все то время, что она знала его, Элизабет могла хорошо различить тот момент, когда Уилл превращается из спокойного и уравновешенного человека в храбреца, переполненного злостью, которую он четко старается контролировать до определенного момента. Всегда, когда этот момент наступал, она поражалась — как. Как в таком, как он, может быть столько всего другого, помимо бесконечной любви, тепла, заботы и нежности, что граничат с бушующем пламенем, хитростью и упрямством. Он всегда казался ей слишком хорошим человеком. Таким, кто невинен в своих действиях, и только тогда, когда она больше узнала его, то поняла, что он — самый настоящий пират, каким бы благородным он ни был. Эта темная сторона в ее муже, такая загадочная и полная подводных камней, манила Суонн как мотылька на огонь, хотя сама она никогда бы не обожглась о пламя, наоборот — добавила бы своего. Даже сейчас, смотря на него, как он обдумывает ее слова, она отчасти чувствовала тревогу, потому что не знала, что у него в голове. Она успела заметить его взгляд — он был слишком решительным, дающим понять, что он просто так это не оставит, и Суонн понимала, что теперь за мужем нужно приглядывать лучше, иначе она не уверена, что он послушается ее и воздержится от поспешных решений.       Он вдруг перевернул ее, меняя их положение, и Элизабет смотрела на него теперь снизу вверх, внимательно вглядываясь в его глаза и поглаживая плечи, перемещая ладони на спину и мягко касаясь ее.       — Ей и не нужно убивать меня, — спокойно ответила она, но, услышав фразу о Генри, напряглась, и карие глаза отразили строгость. — Генри лучше держаться отсюда подальше. Мы сами со всем справимся, — и голос ее звучал требовательно, словно она не собиралась давать и шанса оспорить свое мнение. — Калипсо не может разлучить нас, пока мы близки. И я боюсь лишь того, что она сделает все, чтобы разлучить нас, но Уилл, — руки скользнули по его рукам, все также поглаживая его кожу, — я понятия не имею, что значит эта метка. И не хочу узнавать, — голос приобрел металлический оттенок, а в глазах заплясали искорки огня. — Я хочу вернуть богиню в человеческий облик. Заковать советом Братства. Лишить ее всей той силы, что она имеет. Не дать ей даже думать о тебе. И если ее проклятье слабее силы Посейдона, значит, и помощи надо просить у него.       — Будь Генри под нашим присмотром, нам обоим стало бы спокойней, сама же ведь знаешь, — добавил Тернер, объясняя, почему отдаление от сына только увеличивает беспокойство. — Калипсо и Джонса сушей не остановить, да и насчет мертвецов Салазара я не уверен. А Джонс уже к нам приходил, — складка на лбу стала заметней, а на упоминании совета и вовсе пролегла трещиной. — Вот второй раз она не попадется. Или ты ждешь, что твоя соперница станет смиренно ждать своей участи? — Уилл поднял бровь, рассматривая лежащую супругу. — А это идея. Может, отец Воробья хранит не только Кодекс, но и знает морские легенды о Посейдоне и других силах. Я бы не стал просить помощи у кого-то настолько могущественного, как древнегреческий бог, потому что подозреваю, что цена выйдет несоразмерной, а расплачиваться нашим счастьем на потеху любому, кто мнит себя всемогущим, я не намерен. Нам бы только раздобыть пару секретов или карт с тайниками, где могут быть спрятаны могущественные предметы, которые уравняют нам шансы с Калипсо, — усмешка Тернера стала острее, а взгляд только что не отдавал стужей. — Начнем с капитана Тига и Бухты, ты ведь его имела в виду?       — Его, — кивнула она. — В Бухте он единственный, кто способен шевелить мозгами, — тут же ответила она, возвращаясь к вопросу о младшем Тернере. — Генри будет в опасности рядом с нами, узнай кто-то о нашем проклятии, он бы тут же стал наживой для наших врагов. На удивление, их достаточно, чтобы опасаться за жизнь сына, — воспротивилась она, упрямо желая держать сына подальше от моря, но сама понимала, что Генри, как и отец, всегда тянулся к морю и эта тяга когда-нибудь сама его приведет вслед за родителями. Но всеми силами и мыслями Суонн надеялась, что этого не будет и что ее сын достаточно взрослый, чтобы не влезать в неприятности такие, как умеют только Тернеры. — Калипсо и Джонсу не нужно на сушу. Все, что им нужно — здесь, в море. На этом корабле, — и осознавать это было неприятно, учитывая, что Уилл был им нужен так, будто являлся недостающей деталью в каком-то огромном механизме. — Пару секретов? — тонкая бровь девушки также поползла вверх, а глаза еще больше потемнели. Она чуть приподнялась на локтях, не сводя глаз с лица мужа, но теперь находясь к нему ближе. — Ты хочешь уравнять шансы с богиней? Снова влезть во что-то сверхъестественное? О каких предметах может идти речь и что они могут сделать? — спокойно проговорила она, однако в голосе чувствовались ноты упрямства.       — Элизабет, Генри не стал бы наживкой, окажись с нами. Мы защитили бы его, — как можно спокойнее произнес Уилл, опять возвращаясь к вопросу о проклятом золоте. — Я защитил тебя и желаю защитить его и Карину, если понадобится. Да, ты с этим категорически несогласна, — он чуть повысил голос, не давая ей возможности возразить. — Элизабет, я тоже хочу уберечь Генри от всех неприятностей, и мысль о том, что он находится вне нашей досягаемости, наполняет бессилием. Прошу тебя, не станем начинать наш спор по-новой, тем более сына здесь нет и ссора ничего не изменит, разве что отдалит нас еще дальше на радость Калипсо. Меня выводит из себя только само допущение, что она, Джонс, Салазар или кто-то еще попытаются использовать его против нас, тем более пока мы вдали от дома и даже не знаем, что он сейчас делает. И да, я хочу уравнять шансы с богиней — и превысить их. Каким точно образом — пока что не знаю.       Возразить ей не удалось, хоть она уже приоткрыла рот, чтобы ответить, но Уилл не дал ей этого сделать, убеждая ее в своей правоте. Она тут же сжала губы, глубоко вдохнув, словно желая успокоить свое несогласие внутри нее, но получалось сложно. В голове промелькнули слова мужа о том, что он готов защитить семью любым способом и ему не важно, что она думает, и сейчас он это подчеркнул, ясно давая понять, что иного пути быть не может. Только так, как он решил.       — С Генри все будет в порядке, — как можно спокойней для себя и для него сказала она, стараясь говорить тихо и успокаивающе, хотя чувствовала, что бунтарство слишком требует воли. — Пока наша цель — Бухта. Доберемся до нее и постараемся найти шанс спасти нас всех. Но… — она постаралась подбирать слова, замешкавшись, поднимая одну руку к лицу Тернера и касаясь его скулы подушечками пальцев, не отводя взгляда от его глаз. — Мы не будем ничего превышать, Уилл. Превысить шансы — это самим сделаться богами, а мы не боги. Достаточно отправить окончательно на тот свет Джонса и Салазара.       — Не достаточно, — не находись они сейчас в уютной каюте посреди теплого Карибского моря, нагретого солнцем за день, впору было б сказать, что эти два слова переполнены стужей. Больше Уильям на данную тему ничего не сказал, то ли не собираясь слушать возражения, то ли не желая продолжать скользкую тему, как не дал шанса и Элизабет, приподнявшись к ней на локтях, наконец вспомнив, что рядом с ним любимая жена. Завладев ее губами, нежно, и ласково, и вместе с тем непреклонно он принялся ее целовать, отбивая охоту противиться и, как следствие, сводя на нет начавшуюся было попытку «бунта» на корабле.       Всего лишь два слова, сказанные им — но сколько в них было смысла! Элизабет намеревалась выразить протест, покуда желала, чтобы Тернер действительно прислушивался к ее мнению, но внезапно теплые губы, встретившие ее, вынудили на секунду забыться. Она растерялась лишь на мгновение, постепенно отвечая на поцелуй мужа, не в силах сопротивляться, хотя бы потому, что слишком скучала по нему, даже находясь так близко теперь. Бунтарское пламя, тем не менее, в ней не угасло, как бы мужчина ни пытался его заглушить. Элизабет всячески не хотела отвлекаться на поцелуй-уловку, каким бы он ни был сладким, руками скользя по лопаткам мужа, его оголенной спине и ниже, к торсу, возвращая руки обратно и прижимая мужчину к себе, не желая разрывать поцелуя, но, тем не менее, с трудом отстраняясь от любимых уст. Дыхание сбилось мгновенно, а потому она прошептала второпях так, что губами задевала его губы:       — Выше всех богов мы все равно не будем, и кто знает, есть ли на это шансы вообще. Всегда есть другой путь.       — А выше всех и не надо. Все равно ни одна богиня с моей не сравнится, — усмехнулся Уилл, еще не успев до конца угомониться, а потому внутренне все еще порядочно злясь. Но вид любимой супруги хорошо сбивал с мысли, отчего те создавали впечатление незаконченных. Поцеловав еще раз, он прикусил краешек простыни, в которую завернул Элизабет, и потянул вниз, намереваясь стащить.