Дань пиратству

Гет
NC-17
В процессе
115
автор
madnessanarchy соавтор
Размер:
планируется Макси, написана 451 страница, 38 частей
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
115 Нравится 331 Отзывы 30 В сборник Скачать

Глава X. "Поющий голландец"

Настройки текста
Примечания:
      В наступившей минутной тишине раздался негромкий мелодичный смех богини, которую очень повеселили слова смертной. Она смеялась недолго, но искренне — такой смех не присущ злобным существам, скорее он уместен для благородных барышень вроде той, какой когда-то была сама Элизабет.       — И чем же ты отличаешься от меня? Не себе — так никому? Вся твоя любовь не стоит ничего, потому что ты прекрасно знаешь о том, что главное в этом мире — обладать желаемым. Любовь — не более чем пустота и ложь, — казалось, она даже не сердится, хотя Элизабет знала, сколь быстро воспламеняется своенравная богиня. Вместо этого Калипсо вновь наклонилась и заставила смертную задрать голову, смотря богине в глаза, и четко проговорила: — Ты только что отдала Уильяма мне навеки. Он любит тебя, но ты его — нет. И никакое проклятие, взятое на душу, не убережет от твоей лжи и горькой правды.       Калипсо выпрямилась, и туман скрыл ее полностью, чтобы через мгновение заполонить собой все и растаять…       …Элизабет обнаружила себя на влажных досках дощатого пола. Кто-то держал ее так, что вырваться из хватки было попросту невозможно. И только спустя несколько мгновений до слуха дошел до боли знакомый голос, зовущий по имени. Руки женщины сами собой с такой силой сжали края мужской черной рубашки, что, казалось, порвут ткань.       Элизабет подалась назад, чтобы взглянуть в лицо мужа, улыбка вышла страдальческой, но, тем не менее, счастливой.       — Уилл… — шепнула она и прильнула к нему, обнимая и жмурясь, не давая слезам выйти наружу, стараясь прижать мужа крепче к себе настолько, насколько можно, и только сейчас замечая, что страх увиденного наконец ее отпускает. — Как я рада, что ты здесь.       — Элизабет, ты очнулась, — отозвался Уильям. Слышно, как колотится его сердце, как сел от переживания голос, вдобавок порядком охрипнув, и нет еще радости в нем, только огромное облегчение от схлынувшего напряжения. — Ты спустилась сюда, в трюм, и упала с лестницы на последних ступенях. Не отзывалась и не приходила в себя. Мы уже думали унести тебя на «Голландец», но ты вдруг проснулась. Что с тобой было?       Кроме Уилла, сидящего рядом с ней на полу, держа на коленях, вокруг столпились матросы с «Голландца». Старпома в поле зрения не наблюдалось, видимо, отсутствовал где-то еще.       После сказанных мужем слов Элизабет кинула опасливый взгляд на моряков и перевела дух, ослабляя хватку, явно растерявшись в ответе, который должна была дать.       — Ступени скользкие… — искренне соврала она, не желая тревожить команду, и взглянула в темные глаза Тернера, в душе чувствуя успокоение. Она потянулась снова обнять его, шепча на ухо: — Я расскажу. Все расскажу. Потом, Уилл, — и мягко отстранилась, стараясь выглядеть как ни в чем не бывало, хотя мысли еще полнились ужасными картинами, вынудив бросить взгляд в глубь трюма. Румянец медленно возвращался, но холод на призрачном корабле не отступал, вынуждая инстинктивно жаться к мужу в поисках тепла. — Вы что-нибудь нашли?       — Наверное, ушиблась головой. Лестница подвела из-за воды, тут она всюду, — можно было заметить, что сам Тернер выглядит мокрым, вывозившись в воде на полу, но его это не волновало — в отличие от жены, угодившей в беду. Кивнув ей одними глазами, он мягко отстранил любимую, поднялся и, упираясь рукой в ближайшую балку, помог и ей встать. Одежда обоих промокла и усиливала чувство сырости.       Тут как раз вернулся старпом, которому Уилл махнул рукой говорить:       — Нашли гнездо, капитан, — сказал мистер Шаркман. — Мошкара не выказала к нам никакого интереса, но лучше сжечь от греха подальше.       — Так и сделаем, — согласился тот. — Кроме журнала и карты, ничего брать не будем, чтобы не унести эту заразу с собой. Перед отходом подожгите гнездо и все, что сможет гореть, остальное пустим на дно залпом из пушек. Будет достойная могила бедняге, что остался последним, — Уилл кивнул в темноту трюма, откуда доносилась пока еще слабая вонь одинокого разлагающегося тела. Тело лежало на бочках, и вода не добиралась до него, но запах все равно стоял отвратительный. — Сможешь идти, Элизабет? — он придерживал супругу, не давая упасть, и с сомнением посмотрел сначала на ступеньки, затем опять на нее.       Та настороженно огляделась, приняв помощь. Слабость не отпускала ее, не столько физически, сколько морально. Калипсо неплохо справилась со своей задачей, если хотела поставить Суонн на колени, вот только Элизабет знала точно: Уилл жив. Он живой и держит ее своими теплыми и крепкими руками.       — Всего один труп? — осторожно поинтересовалась она, устремляя взгляд на старпома. — Что произошло с командой?       — Давай сначала уйдем отсюда, — Тернер помог ей подняться по ступенькам, придерживая, чтобы она не навернулась опять. Им повезло, и луна снова пряталась за облаками, чем они и воспользовались, перебираясь обратно на «Голландец». Впрочем, не успели супруги достичь капитанской каюты, застигнутые прямо посреди пути, как холодные лучи пробились и осветили обоих.       Стараясь не обращать на это внимание, Уилл вздохнул и повел жену дальше, но пришлось задержаться, потому что его кто-то окликнул. Кто-то из моряков спросил о чем-то, капитан отдал приказ осмотреть «Голландец» от верхушек мачт до дна трюма, а матросам, обыскивавших с ними корабль пиратов, велел по возвращению немедленно переодеться и сжечь снятую одежду. Сам же стремительно повел жену в каюту, где, как только запер дверь, заявил:       — Снимай с себя все, Элизабет, и надень чистое. Нашу одежду мы тоже сожжем, чтобы знать, что не притащили заразу с собой, — говоря это, Уилл отошел к шкафу и принялся стаскивать с себя рубаху. — Побыстрее, пожалуйста. Шаркман и его люди нашли гнездо с переносчиками желтой лихорадки — африканскими комарами, которые вызывают целые эпидемии. Нас они не покусали, но если хоть один спрячется и мы привезем его в Порт-Ройал, то будет худо. Мы думаем, что тот бедняга с «торговца» сбросил зараженные тела членов своей команды за борт, а когда остался один, то заперся в трюме. Лучше бы он успел поджечь все что мог, хотя шторм, конечно, изрядно все промочил.       К концу монолога Тернер успел сменить штаны и надеть чистую рубаху, шагнул к Элизабет и помог ей вытряхнуться из одежды.       — Значит, смерть их вполне обоснована, — тихо сказала она, принявшись раздеваться. Новость Уилла отчасти удивила ее, но в голову по-прежнему лез морок, показывающий иную суть того, что там произошло. От этих тяжелых мыслей она замедлилась, но Тернер вовремя оказался рядом, освобождая ее из тряпья, бегло осмотрел ее кожу, мельком рассеянно улыбнулся, подхватил ворох с пола и вышел за порог, оставляя Элизабет стоять в каюте одной и полностью нагой. На «Голландце» было тепло, а свет луны больше не смог пробиться через очередное облако где-то высоко на небе, дав ей возможность наконец почувствовать спокойствие.       Успев переодеться до прихода мужа, затянув ремень на талии, Элизабет направилась к выходу из каюты, почти что буквально, стоило ей открыть дверь, влетая в супруга.       — Уилл, — слегка опешив, произнесла она, но тут же собралась. — Все в порядке? «Голландец» в порядке? Получается, это не дело рук Калипсо?       — Причем тут Калипсо? — нахмурился тот, успев поймать жену в объятия. Приподняв ее, он захлопнул дверь, возвращая Элизабет в каюту, и усадил на постель. Взволнованное выражение его лица приобрело отчетливые отблески злости. — Так, расскажи, что видела ты. «Голландец» еще проверяют, так что нам лучше пока посидеть здесь.       Элизабет заметила это, а потому, прежде чем говорить, глубоко вдохнула, стараясь начать разговор как можно мягче.       — Помнишь, во время шторма я увидела Генри? — она заправила прядку волос за ухо, и в этом жесте отчетливо читалось хорошо скрываемое волнение. — Тогда она пыталась сбить меня с толку. Сейчас же она пыталась снова. Хотела, чтобы я отдала тебя ей. Правда, перед этим я видела тебя, ты был… таким реальным и холодным… Я думала, что все это реальность: десятки мертвецов, что погибли на этом судне, и ты так смотрел на них… Ты сказал, что живым тут не место. А когда я позвала тебя с собой, ты отказался, — она подняла влажные глаза на него. — Ты исчез на моих глазах, Уилл. Это был самый ужасный морок, что я видела. Из меня будто вырвали сердце… — она опустила взгляд ниже, на его грудную клетку, и, увидев цепочку, тут же потянулась рукой к ней, вытащила из-под ткани медальон и как-то облегченно вздохнула. На губах мелькнула слабая улыбка. — Мы же бессмертны, — отчего-то последние слова звучали тихо, с толикой надежды.       Уилл не перебил ее ни единым звуком, молча выслушал, порой хмурясь. Настойчивость морской богини пугала его, но в то же время он понимал, что она с ними играет — как всегда было в природе Калипсо. Не в ее привычках поступать прямо.       К тому же Тернер надеялся, что она и не может из-за проклятой монеты.       — Она знает мои мысли, — он вздохнул с досадой. — Знает, что я не могу не думать о душах, которых некому перевезти. И если бы существовал способ помочь им, не платя непомерную цену разлукой с тобой, я бы… хотел им помочь, — тихо добавил он и посмотрел на нее. — Что еще она говорила?       — Это может сделать кто-то другой, разве нет? — чуть изменившись в голосе, с нажимом возразила она, но быстро сбавила обороты, вздыхая и опуская взгляд. — Сказала, что Генри, разрушив проклятье, убил тебя. Что Калипсо дала сейчас тебе время, которое может легко отобрать. Потому что ты мертв, — ей с трудом удалось сказать эту фразу. Кажется, даже сердце сжалось от произнесенного вслух. — Богиня предлагала мне сделку. Вернуть тебя к жизни перевозчиком душ либо позволить тебе умереть, — она замолчала, кусая губы. Вспоминать было слишком тяжело. — Я сказала, что никогда не обреку тебя на муки, что ты пережил. Ты должен быть свободен.       На этот раз Уилл молчал дольше, прокручивая в голове сказанное так и этак, пытаясь найти в словах подсказку, которая смогла бы пролить хоть немного света на происходящее, пока наконец не вздохнул особенно шумно.       — Я не знаю, Элизабет. Я чувствую себя живым настолько, насколько это возможно, но понятия не имею, что именно сделал Трезубец, когда Генри его уничтожил. Я помню черноту забытья, озаренную болью, кроме которой не было ничего, когда Джонс нанес свой удар — а в следующий миг помню себя у штурвала «Голландца». В какой-то момент я просто понял, что могу повернуть к берегу — как всегда делал с наступлением «нашего дня». Только почувствовал, что больше не надо спешить до заката, что можно остаться. И сердце — я услышал биение своего сердца, как оно гонит кровь по венам, стуча под шрамом, в груди. Тогда-то и понял, что наконец-то свободен. Благодаря сыну. Генри вовсе не убил меня, нет. Он наоборот вернул своему отцу жизнь, — сидя рядом с женой на постели, он потянулся к ней, заключая в объятия, чтобы уберечь от всего, что хочет разрушить их покой.       — Он не убил тебя, — согласилась она, прильнув к мужу. — Я не верила ей. Она уверяла, что я тебя не люблю, — Суонн невесело хмыкнула. — Что проклятье меня не спасет, но именно оно, именно эта монета, дало мне какую-то призрачную веру в то, что все это не взаправду, — она отстранилась так, чтобы заглянуть Тернеру в глаза. — Уилл, я хочу избавиться от метки. Это не кончится, пока я отмечена ею. На том корабле, где все погибли, много смерти. Слишком много. Ей было удобно захватить меня там, но я не хочу, чтобы это случилось опять. Должен быть способ, как думаешь?       — Я думаю, что, если бы ты не любила, то и не стала бы дожидаться, как она не стала ждать Джонса когда-то. Ну-ка, сядь сюда, вот так, — мужчина усадил ее вплотную в себе, чтобы хорошенько рассмотреть ее волосы. — Смотри-ка, темная прядка начинается не от самого корня, а немного дальше — видимо, там, где Калипсо коснулась тебя, — с этими словами Уилл снял с пояса нож, зажал волосы Элизабет и резким сильным движением срезал темную прядь, хотя это вышло довольно болезненно. Держа за самый кончик, подальше от темного края, он показал отрезанное Элизабет, после порывисто встал, бросил в стоявшую на столе пустую тарелку, взял свечу, поджег прядь и принялся наблюдать, как та медленно превращается в пепел.       Сжав зубы, сдержав легкую боль, Суонн с замиранием сердца пронаблюдала за манипуляциями мужа над прядкой, надеясь, что это поможет. Огонь тут же захватил в свои жаркие оковы темную прядь, превращая в дымок, который вдруг преобразился в две небольшие фигуры. Дым кружился, вертелся вихрем, а следом разошелся в стороны, давая увидеть, как над пламенем в миниатюре Калипсо, лукаво улыбаясь, кладет руки на плечи Тернера, водит ими игриво, ласково, будто он — ее вещь. Силуэт Уилла, пытавшегося обернуться к жене, был тут же отвлечен рукой морской дьяволицы, что мягко повернула его лицо к себе и потянулась к губам. В этот момент внутри Элизабет будто взорвалась вспышка, она быстро вскочила с кровати и одним махом сбросила тарелку со стола, сметая на пол пепел и догорающие остатки прядки, только сейчас способная наконец выйти из оцепенения, поднимая взгляд на мужа, что все это время стоял рядом.       И встретила абсолютное непонимание на его лице. Явно не ожидая столь резкой перемены в настроении любимой, Уилл застыл сам. Он-то на дым не смотрел и не видел фигур, наблюдая все это время за супругой, готовый в случае чего немедленно придти ей на помощь, но, похоже, то и не требовалось. Наконец он схватил со стола пару листов ненужных бумаг, смел то, что рассыпалось по полу, и стряхнул обратно на тарелку.       — Что такое, Элизабет? — он понял, что причина вновь в прядке, сжечь которую ему казалось все более верной идеей. — Потерпи немного, она догорит, и ничего не останется.       Губы ее плотно сжались, а глаза вдруг потемнели. Она еще не отошла от увиденного, но картина ее задела. Кровь по венам разогналась, противный яд ревности отвратительно жег изнутри. Элизабет пришлось до боли прикусить губу и отвести взгляд от пепла.       — Отголоски метки, — туманно сказала она, пытаясь собраться. Морок ее изрядно вымотал, но спать она не хотела, как и отдыхать. Только чувствовала, как жаждет избавиться от соперницы, заковать ее в бренное тело и лишить всяческой силы, чтобы больше не мучила. — Зря мы ступили на тот корабль. Он принес только зло. И команде, и нам. Но чтобы ни случилось, — она сделала пару шагов к мужу, и лицо ее наконец приобрело те черты лица, что присущи ей — внимательные, мягкие и обеспокоенные, — как бы она ни пыталась нас рассорить, у нее не получится. Она сказала, что ты принадлежишь ей, но это не так. Это не так.       — Конечно, не так. Надо было отрезать и сжечь ее сразу после шторма, да вот не додумался, — вздохнул Тернер, в который раз за эту долгую ночь обнимая супругу, желая избавить ее от кошмаров. — Калипсо ничего не смыслит в настоящей верности, без этого любовь невозможна.       Он не стал ей говорить о том, что о прежних обязанностях не забывал с того дня, как вернулся на берег, потому что, хоть его освобождение было деянием правильным, неправильно лишать мертвых шанса на успокоение. Разве виноваты погибшие в море, что их некому перевезти? Разве та треть команды, что легла в столкновении с Салазаром меньше недели назад, заслужила вечно скитаться, не зная пути?       Но с этим уже ничего не поделаешь, и, если Калипсо нужен кто-то перевозить души, пусть, в конце-то концов, сама этой работой займется.       — Все хорошо. Скоро светает, а солнце на нашей стороне.       И впрямь за окном занялось зарево — правда, запах донес дух горящего дерева. Бухнули пушки, отправляя на дно мертвый фрегат. Выглянув на балкон, Уилл выбросил в море пепел и подозвал жену:       — Смотри, больше никому этот призрак навредить не сумеет, — он кивнул на жарко горящий корпус пиратского судна, по которому огонь взобрался по мачтам и глотал паруса.       Элизабет прошла вслед за мужем на балкон, вдохнув свежий воздух, и взглянула на зарево, что начинало растекаться от горизонта и дальше, мягкими оранжево-желтыми красками смягчая темный холст неба. На фоне него горел зараженный корабль, стремительно поглощаемый пламенем. Смотря на него, она встала возле самых перил, пытаясь прийти в себя. Как бы она ни старалась, из головы не выходил образ Уилла: его темные, пустые глаза. И хоть он был сейчас рядом, совсем близко, кошмар дышал ей в затылок, подобно монстру затаился позади нее с распахнутой зубастой пастью, готовый в любой момент проглотить. Слишком стремительно Суонн прильнула к мужчине, глубоко вдыхая и уверенно смотря вперед — на горизонт.       — Все хорошо, — согласилась Элизабет, глуша кошмары. Стоило ей только вспомнить о том, каким было последнее видение богини, как она тут же сжала пальцы в кулаки, на секунду, почти незаметно. — Но если когда-нибудь понадобится, я приму бой с ней.       — Не только ты, — отозвался эхом Уилл, прижимая жену к груди и глядя немигающим взглядом на горящий корабль. Перемена в его настроении произошла почти мгновенно, сменив растерянность и страх за любимую зарождавшейся внутри злостью и мрачной решимостью.       Знай Элизабет своего мужа слишком хорошо, она могла бы сказать, что он только что дал еще одно обещание.       Обхватив жену кольцом рук, он тихонько покачал ее в объятиях и качал до тех пор, пока не рассвело достаточно, а дым от пиратского фрегата не скрылся за горизонтом. Сверху стукнули склянки, возвещая смену вахт. Встрепенувшись, Тернер поцеловал супругу в висок и предложил:       — Пойдем на палубу. Бессмертные мы или нет, но еда нам необходима. Присоединимся к завтраку в это светлое утро, и пусть оно прогонит ужасы ночи.       Опять же, зная мужа, Элизабет могла бы сказать, что у него что-то на уме — это выдавала его скользящая полуулыбка.       Она полностью расслабилась в руках мужа, так же, как и он, не сводя глаз с моря и пробивающегося рассвета. Такая обстановка успокаивала ее, а тепло мужа внушало веру в то, что все получится и даже больше — все может быть действительно хорошо. Однако слова Тернера вывели ее из задумчивости, и Суонн чуть повернула голову в его сторону, смотря снизу вверх на мужчину. Его предложение было абсолютно безобидным, да вот только легкая улыбка на губах вынудила Элизабет инстинктивно прищуриться.       — Ужасы ночи уже прогнаны, оттого ты так улыбаешься? — она аккуратно повернулась к нему лицом, заглядывая в глаза так внимательно, отчасти заново изучая и убеждая себя в том, что они живые. — Еда необходима, как и ощущение тепла, — более мягче заметила она, опустив взгляд на свои руки, что лежали на его груди и чувствовали тепло его тела. И в этот момент все страхи ночи наконец действительно отступили.       Наклонившись к любимой, мужчина предпочел ответить иначе, нежно целуя, мягко к себе прижимая. Улыбнувшись чуть шире, он слегка склонил голову набок и отозвался:       — Мне только что пришла в голову неплохая идея, как побыстрее забыть недавние неприятности. Пойдем, остальные нам помогут.       Толкнув почти невесомо ее к двери, Уилл повел ее через каюту и вывел на залитую утренним солнцем палубу, где как раз сменилась вахта, хотя моряки, только что закончившие работу, еще не ушли в недра корабля: кто грелся под еще не жаркими лучами, кто травил байки, кто раскладывал партейку в кости. Многие устроились тут же с едой и большими кружками с пресной водой, которую брали из поднятой из трюма бочки.       Усевшись на средней ступеньке левого трапа, ведущего на квартердек, капитан приветственно кивнул команде, включая стоявшего за штурвалом отца. Дождавшись, пока Элизабет устроится рядом, он махнул рукой корабельному коку:       — Доброе утро, мистер Бернс. Сообразите нам с миссис Тернер что-нибудь из ваших припасов?       — Разумеется, капитан. Доброе утро! — бойко ответил тот и направился в трюм, в одном из помещений которого у него была обустроена кухня.       — Ты решил устроить завтрак на палубе с командой или что-то еще придумал? — поинтересовалась она, устроившись рядом, обводя палубу взглядом.       Уильям в ответ ей загадочно улыбнулся.       Она искренне улыбалась, когда кок вернулся с двумя тарелками снеди.       — Как и заказывали, капитан, — вручив супругам по тарелке, кок развернулся, чтобы удалиться, однако Элизабет окликнула его:       — Мистер Бернс!       Тот плавно к ней развернулся.       — Будьте добры по чарке рома мне и нашему капитану, — воодушевленно произнесла Суонн, ловя на себе как минимум несколько взглядов ближайших матросов, явно неготовых услышать от жены капитана подобное.       — Быть может, грога, миссис Тернер? — переспросил кок, мельком кинув взгляд на капитана, но Элизабет достаточно быстро согласилась.       — Спасибо, мистер Бернс, — улыбнувшись уголками губ, она как ни в чем не бывало принялась за еду.       Упомянутый капитан прекрасно знал, что того грога осталось хорошо если четверть бочки, потому слегка вопросительно поднял бровь, что мистер Бернс истолковал верно. Пока ждали кока, Уилл удобно облокотился о следующую ступеньку и принялся за еду, наблюдая за Элизабет, довольно щурясь от яркого солнца, играющего на парусах.       Кок вернулся через пару минут и вручил требуемое, точнее, принес он все-таки ром, потому что…       — Грог испортился, к сожалению, миссис Тернер.       — Да его и оставалось всего ничего, — добавил капитан, принимая обе кружки, одну из которых передал Элизабет, у которой не без иронии поинтересовался: — Ром с утра, миссис Тернер?       — Что, думаете, не осилю? — с легким вызовом спросила Элизабет, сжимая кружку в руках, а тарелку поставив на колени. — Мистер Бернс, вы явно плохо знаете жену капитана, — она оглянулась на Уилла, усмехнувшись, а следом приподняла кружку в неком тосте. — За наши победы!       — За них, миссис Тернер, — отсалютовал ей супруг, и моряки подхватили жест кто своими кружками, а те, кто свои уже осушил, обошлись взмахом тарелок.       Позже Уилл объяснил ей, освежая уже переданные знания и добавляя детали, как правильно рассчитать необходимое для конкретного плавания количество припасов, чем обуславливается выбор рациона и почему это всегда выбор капитана, какие способы хранения существуют, а самое главное — почему ром нужно беречь как зеницу ока и ни в коем случае не пускать в качестве зажигательного топлива.       Подозвав старпома, который как раз обходил владения, закончив ежеутренний осмотр команды, Уилл негромко сказал ему:       — Давайте-ка немного подбодрим наших славных парней. Давно ваша «англичанка» не пела.       Мистер Шаркман довольно заскалился и исчез из поля зрения, чтобы вернуться через малое время с круглобокой английской гитарой. Устроившись на ступеньках правого трапа, ведущего на кватердек, он несколько раз перебрал струны, проверяя настроенность, а потом гаркнул:       — Ну что, парни, споем для нашего капитана и миссис Тернер?       Нестройный гул голосов прозвучал одобрительно, и старпом потратил пару минут, чтобы выбрать подходящий мотив.       Никто никогда не слышал, чтобы команда «Голландца» пела. При Джонсе этот корабль служил местом бесконечных лишений, страданий и физической боли, от которых постепенно стирается понятие собственной личности. При Тернере порядки поменялись, а команда вернула человеческий облик. Те, кто остались, служили ему добровольно, да и не были связаны проклятием сходить на берег раз в десять лет. Нынешний состав состоял как из освобожденных морских волков, так и из пополнения в виде самых обычных людей.       Шаркман повел достаточно спокойный и размеренный мотив, аккомпанируя на английской гитаре. (1) Ритм легко подхватывался, звучал четко, и под него было удобно хлопать себе по палубным доскам, фальшборту, мачтам и прочему грузу и такелажу, располагавшимся на открытом пространстве, всем, кто сидел рядом. Следом за старпомом моряцкую шанти подхватили все, кто сидел этим утром на палубе — что отдыхавшие, что вахтенные. Разве что сидела и слушала только капитанская чета — Уилл предпочитал слушать других, качая в кружке ром, да с любопытством поглядывая на Элизабет.       Ром оказался на вкус тем же, что и много лет назад, унося ее обратно на палубу «Черной жемчужины», а потом и на песок одинокого карибского острова. В памяти проснулись воспоминания о том, как тогда, оставшись наедине с пиратом, она познала, что такое свобода. О чем читала разве что в книжках, но затем сама попала на страницы истории и помнила, как пела песни, танцевала, смеялась и превратилась из губернаторской дочки в самую настоящую отвязную девчонку. Именно тогда она и вступила на тот путь, которым шла с тех самых пор.       Песня, что зазвучала, вынудила ее округлить глаза от удивления, но на губах заиграла улыбка, и она счастливо обернулась на мужа.       Элизабет внимательно наблюдала за каждым моряком: вот кто-то постукивает ладонью в такт, кто-то сапогом; кто-то толкает товарища, чтобы тот подпевал. Вся команда корабля оживилась, и никто бы никогда не сказал, кто эти люди при лунном свете.       Шанти плавно закончилась. По палубе прошел гул голосов, пока старпом настраивал гитару, а затем снова пустил мелодию по кораблю. Теперь его подхватили более живо, вдохновленные первой песней, и, можно было сказать, весь «Голландец» дышал от сотрясений, похлопывания и постукивания в такт музыке.       Элизабет с улыбкой чуть откинулась назад, локтем опираясь на ступень выше.       — Почему же вы не поете, капитан? — лукаво спросила она, сделала глоток рома и чуть зажмурилась от крепости напитка. — Ты бы прекрасно вписался, — заметила она, отставляя тарелку с колен рядом на доски: — Спойте, мистер Тернер.       — Знаете, чем смутить капитана, — Уилл давно подозревал, что Элизабет обязательно попытается поймать его на этом, и был бы весьма неосмотрительным человеком, если бы ей это удалось. Поставив посуду туда же, на верхнюю ступеньку, он усмехнулся: — Вы удивитесь, миссис Тернер. Ждите здесь.       Поднявшись на ноги, он кивнул мистеру Шаркману и скрылся за дверью, расположенной между трапами на квартердек и штурвалу и ведущей к офицерским каютам и кают-компании. Старпом переглянулся с Биллом Тернером и показал пару жестов, тот тоже кивнул, после чего первый продолжил перебирать струны гитары.       Полилась новая мелодия, плавная, нежная. (2) Моряки встрепенулись, узнав ее, и даже вахтенные на пару минут оставили все дела. Шаркман играл действительно очень хорошо, в этом Элизабет уже убедилась. Дело было в самой песне без слов.       Над головой раздалось пение флейты, и команда стала вслушиваться в мелодию, которую повел Уильям-старший, поставив локти на штурвал, чтобы тот не качался, тем самым помогая себе играть. Чистый, спокойный мотив был очень красив.       С началом второго куплета из-за двери, за которой ранее скрылся капитан, полилась нежнейшая песнь скрипки, сменившей флейту. Уилл вышел на палубу неторопливо, держа инструмент и продолжая играть, что стало сигналом для матросов негромко подхватить мотив фоном. Некоторые аккуратно и в такт поддерживали ритм на бочках, еще несколько человек тоже достали флейты и дудочки и, словно свита при короле, начали подпевать ими.       Это была песня без слов, но голос Уилла сплетался с пением скрипки, рождая гармоничное многозвучие. Красивая музыка норовила пробраться в глубину сердца, она переполнялась тоской и робкой надеждой. Она не была грустной, хотя печаль в ней звучала, но все же тоска не смогла заглушить ее красоты.       Остановившись у первой ступени, ведущей к сидящей Элизабет, Уилл смотрел прямо на нее не отрываясь, и его музыка была обращена к ней. Долгие годы разлуки и тихие проблески радости от кратких встреч слишком хорошо были знакомы ей и без труда читались в той песне. Звучала та долго, не меньше трех раз, и с каждым куплетом ее дополняли новые голоса и инструменты.       Элизабет не сводила глаз с подошедшего мужа. В его руках скрипка казалась живым существом — так умело он мог заставить ее переливаться ласкающей слух мелодией. И его жена не знала, что думать. За ее краткий срок с супругом она была уверена, что знает его достаточно, будучи знакомой с самого детства. Но Уилл Тернер умел удивлять, в очередной раз заставив сердце Элизабет сжаться. Песня из его рук кружила, вздымалась вверх и растекалась по палубе, подхватываемая людьми, а Суонн не сводила взгляда с темных, кажется, почти черных глаз мужчины, подчеркнутых черной рубахой и скрипкой, что поразительно дополняла его образ резко и нежно одновременно.       Элизабет встала, шагнула со ступеней к мужу, и теперь их разделял разве что инструмент, продолжавший звучать в его руках. Губы растянулись в полуулыбке, глаза блеснули огоньком, и Суонн, положив ладонь на грудную клетку супруга, медленно обошла его, перемещая ладонь с груди на плечо, позволяя себе вступить в мелодию тихим голосом, мягко растягивая слова и внося в мужскую мелодию мягкость женщины. Эта песня была ответом Уиллу: такая же нежная, с нотками печали, но с бесконечной верой в то, что все образуется.       А пока она ходила вокруг него, Тернер не отрывал от нее взгляда, смотрел неразрывно, стремясь ни на миг не разорвать зрительный контакт, и мало-помалу их шаги стали напоминать некий танец — совсем простой, без всяких декоративных элементов, просто танец из самых обычных шагов. Ему не нужно было смотреть на инструмент, чтобы играть и не сбиваться, музыка лилась сама по себе, вылетая из-под смычка, как искра от трения дерева. Она стала живее, чуть быстрее и отдавала теперь не горечью разлуки, а будто бы напоминала о славных днях далеких приключений, полных опасностей, но таких притягательных и невозможно безрассудных, когда мнилось, что само море им всем по колено.       Чем дальше, тем живее становился танец, спина к спине, словно во время боя, но не ради сражения. Так и не отведя ни разу глаз от жены, Уильям ей улыбался широкой улыбкой — а дьяволята в темных глазах, наверное, и сами отплясывали под лихие волнения скрипки. Темп ускорился, ритм стал ярче — но все еще это была та же музыка, тот же мотив, хотя и звучал теперь он без слов: одновременно петь, играть и танцевать для неискушенного музыканта непросто, а Уилл, несмотря на годы возможностей для практики, играл не настолько часто, чтобы потеснить настоящего мастера скрипки.       Вокруг них тоже все приходило в движение. Люди с удовольствием стучали по дереву, подыгрывали и играли — только что в пляс не срывались, хотя многим очень хотелось. Мелодия не была быстрой, но голоса и инструменты создали целый оркестр, который вела за собой капитанская скрипка — и ни один моряк в жизни не видывал и не слыхивал ничего более удивительного. Особенно на таком корабле.       Мелодия поменялась, превратившись в более яркую. Хитро прищурившись, Уильям не спеша поднялся по ступеням к штурвалу, не останавливаясь, проходясь по мостику кругом, и чем дальше от Элизабет удалялся, тем быстрее становилась музыка, вынуждая подчиняться задорному ритму, в котором звучало что-то уже явно ирландское. (3) Звонкие аккорды английской гитары перемешивались с витиеватыми пассажами скрипки, которым аккомпанировали бочки, и весь получавшийся рил совершенно не оставлял никакого желания сидеть на месте.       Матросы не выдержали. Ноги сами пускались в пляс, руки поднимались в хлопках, то и дело кто-нибудь одобрительно крякал, отбивая едва ли не чечетку на чем попало. Под ярким солнцем, под прохладным утренним ветром на мили окрест разносилась веселая музыка, до того далеко, что моряки с ближайших кораблей диву давались, откуда слышат этот шумный концерт и не мерещится ли им после ежедневной порции рома.       А Элизабет не удержалась, шагнув в гущу событий, тут же получая деланные поклоны от матросов, что уступили ей место на палубе прежде, чем она, подхватив одного из моряков под локоть, пустилась в пляс, не скрывая улыбки. Все это вернуло ее как минимум лет на двадцать назад, когда она была просто девчонкой, что любила путешествовать, слушать сказки о пиратах и встречаться лицом к лицу с опасностью, что будоражила кровь.       После нескольких кругов в паре с матросом Элизабет вдруг была мягко передана в руки коку.       — Миссис Тернер, позвольте! — он демонстративно выставил ногу вперед, начиная отбивать каблуком сапога ритм.       Кому бы в голову пришло, кто бы додумался или увидел во сне, что этот корабль может быть таким? Но нет, он словно не хотел ничем напоминать о своем тягостном прошлом, о периоде омрачения и страданий — хоть нынче только имя напоминало об этом, «Голландец» преобразился, из корабля мертвецов и призраков превратившись в величественного хранителя океана, полного жизни.       И впрямь, теперь танцевали все. Поставив ногу на выступ ограждения, отделявшего кватердек от палубы, Уилл тоже отстукивал ритм, облегчая себе игру. Сильный звук выпевала его скрипка, рука держала смычок не менее уверенно, чем в бою — шпагу, саблю или меч, двигаясь то широкими взмахами, то мелкими сильными движениями в основании волоса или же на самом кончике вытанцовывая очередной рил. Рядом с ним, не забывая придерживать штурвал, подыгрывал на флейте его отец, мистер Шаркман теперь и сам приплясывал, умудряясь не сбивать игру на гитаре, матросы же образовали кружок, где самые отчаянные выплясывали с Элизабет, с которой капитан так ни разу не отвел темных глаз.       Под одобрительные восклицания мистера Бернса Элизабет смогла отстучать тот резвый ритм, что задал ее муж своей главной мелодией, что так легко смешалась с остальными, создавая целую песню. Суонн, пожалуй, уже давно не чувствовала себя такой счастливой, она впитывала в себя заново новые силы, этому помогало и солнце, что поднималось все выше. И жена капитана с удовольствием веселилась, изредка хватаясь за подставленные плечи мужчин, когда голова совсем шла кругом от бешеного ритма и скорости, успевая все это заливать смехом, смешками и воскликами. Она так забылась в этом водовороте событий, что, когда сердце набрало слишком быстрый ритм и ей нужно было перевести дух, взгляд наконец метнулся к мужу, что все это время стоял на капитанском мостике и играл, не сводя с нее глаз. По его лицу можно было понять, что он также был доволен тем, что происходило на его корабле, но для Элизабет этого было мало. Она собиралась было выйти из круга моряков, что танцевали рядом, но ей не дали, вежливо приглашая перетанцевать их и только тогда выйти из цепочки этого бесконечного веселья. Суонн приняла вызов и, добившись от моряков удивленно вскинутых бровей, с усмешкой вышла из состязания. Она стремительно дошла до капитанского мостика и с трудом перевела дух, буквально наваливаясь на плечо Уилла, но не сильно, а играючи и завлекающе, потянулась губами к его уху и сказала не громко, так, чтобы слышал лишь он:       — Может, продемонстрируете, на что вы еще способны, капитан?       — А вам все мало, миссис Тернер? — почти шепотом, только для нее, отозвался упомянутый капитан и взглянул на нее так, что в темных глазах она увидела, как их черти отплясывают вместе.       Отойдя от ограждения, Уилл обошел кругом Элизабет, как раз заканчивая свою часть в музыке и кивая остальным музыкантам. За годы плавания команда, во всяком случае, та ее часть, что считалась ветеранами, понимала друг друга с полувзгляда, которого оказалось более чем достаточно для старпома, которому теперь досталась лидирующая роль в представлении. Скрипку капитан не глядя отдал отцу, прожигая супругу взглядом едва ли не насквозь.       — Господа! Миссис Тернер желает услышать нечто особенное. Мистер Шаркман, подсобите нам!       Английская гитара звучит иначе, чем испанская, но именно испанские мотивы полились сейчас из-под струн. (4) Прекратившая пляски команда остановилась и принялась негромко в такт хлопать, покуда Уилл кружил вокруг Элизабет, словно акула вокруг лодки, потом подал ей галантно руку и проводил вниз на созданную людьми площадку, по размеру большей, чем мостик. Там, не отпуская ее руки, он привлек к себе и сразу крутанул вокруг ее же оси, воскрешая в памяти очень похожий на нынешний танец. Тот танец, столь знакомый, они танцевали не на солнечной палубе, а под неистовым ливнем, и не зрители вокруг тогда собрались, а враги — солдаты Ост-Индской компании и невольники Дэйви Джонса. Но то, как они двигались тогда, до ужаса напоминало то, как Уилл вел Элизабет в танце сейчас — разве что не было в их руках оружия. Умеренный испанский мотив идеально ложился под их шаги, повороты и перемены фигур. Тернер прекрасно помнил их свадебный «танец» посреди смертельного боя и воссоздавал его сейчас вместе с любимой на новый лад.       В который раз Уилл поражал ее за этот день? Элизабет, разумеется, знала, что в нем полно загадок, но то, что выбрал муж, оказалось выше всех ее ожиданий.       Она вдруг очутилась на палубе сражения, в гуще событий, когда вокруг слышались грохот пушек, запах пороха и не прекращался бесконечный лязг мечей под проливным дождем, пронизывающим до последней нитки. Когда ей приходилось отбиваться так же, как и ему, менять позицию, касаться друг друга в крепкой, цепкой хватке, заглядывать в глаза с полной уверенностью и любовью и отражать удары смерти. Правда, сейчас их движения сопровождала музыка, а не лязг.       Мелодия вдруг замерла на секунду, упала глухой тишиной в момент, когда даже волны перестали биться о борт корабля, а затем продолжилась ярче, неким всплеском, где Элизабет в пару изящных шагов оказалась рядом с мужем, обнимая его одной рукой за шею, телом вжимаясь в его корпус, успев резковато, в неком порыве, коленом задеть его бедро.       — Удивили, мистер Тернер, — выдохнула она разгоряченный воздух прямо возле губ супруга.       Воспользовавшись положением, Уилл подхватил ее под спину, словно невзначай свободной рукой пройдясь по ее же бедру, наклонился и жадно приник поцелуем — совсем так, как тогда, двадцать украденных у них лет назад. Точно выверенным образом сей красивый жест совпал с эффектным завершением мелодии — и капитана совершенно не волновало, что весь корабль смотрит на них. Он смотрел только на Элизабет.       — Вы тоже умеете удивлять, миссис Тернер, — отозвался он, когда плавно развернул к себе, помогая выпрямиться. — Не знал, что вы настолько хорошо танцуете.       Едва он замолк, как, поймав паузу, одобрительно грохнула вся палуба. Люди громко выражали удовольствие от представления, переговаривались, делясь впечатлениями, но все же начали возвращаться к делам — над головой как раз стукнули очередные склянки, означая, что музыка и танцы затянулись на целый час. Отдых отдыхом, однако повседневные заботы никто не отменял.       Элизабет наконец спокойно выдохнула, чувствуя, как сердце чрезмерно колотится, замечая, что муж еще стоит рядом. Такой же молодой и красивый, как двадцать лет назад. Время не тронуло его, разве что — душу.       Она с любопытством заглянула в его темные глаза.       — В Лондоне удалось немного научиться, — усмехнувшись, не скрывая горделивой нотки, ответила она, но глаз с него не сводила. — Где же ты приобрел такие навыки? Вот уж не знала, что твои руки способны и на такое.       Определенно от таких слов, а пуще — от интонации, с которой они были произнесены, черти в глазах мужчины на мгновение замерли. Сам же мужчина по природной скромности вполне успешно держал себя в руках, хотя, еще разгоряченный музыкой и танцем, был взбудораженным. Во взгляде темно-карих, почти черных глаз читалось неприкрытое удовольствие пополам с восхищением, и то отражало сущую правду: ему всегда было мало любимой и он ею налюбоваться не мог.       — Эту историю не назовешь веселой, но ее стоит тебе рассказать, — ответил Уилл, продолжая смотреть на нее, и широким жестом пригласил ее отойти к фальшборту, где ни они, ни им не станут мешать. К тому же тень от парусов давала прохладу — подходящее место для разговоров.       — Грустная? — Элизабет коснулась руками широкого дерева, кинув взгляд на синее море, а затем плавно развернулась так, чтобы борт упирался в ее спину, а сама она оказалась лицом к мужу.       — За это следует благодарить твоего отца, Элизабет, — мужчина тоже оперся о планшир, сцепив пальцы в замок, и посмотрел вдаль. — Помнишь наше плавание за Джеком в тайник Дэйви Джонса? На обратном пути мы встретили лодки, в одной их них увидели твоего отца — губернатора Суонна. Ты тогда чуть не выпрыгнула за борт, а Тиа Дальма сказала, что ты не должна покинуть корабль, — Уилл на мгновение опустил голову, вспоминая, как сам тогда чуть не обмер и как во сне схватил в охапку любимую. — Она знала, что я бы прыгнул за тобой следом не задумываясь — и потеряла бы своего будущего перевозчика, — хлопнув ладонью по дереву, Тернер выпрямился к Элизабет, глаза потемнели до черных. — Только вот насчет твоего отца она солгала: не могут души мертвых добраться до потустороннего берега сами. Без перевозчика они обречены вечно скитаться по мертвым морям в своих лодках, надеясь пристать к суше, где их встретят те, кто ушел прежде них. Знаешь, скольких мы перевезли в первые годы службы? Моря задыхались от душ, которые плавали в них, словно мясо в похлебке на столе богача. Сотни, тысячи, сотни тысяч — все, кого должен был проводить Дэйви Джонс. Все, о ком позаботиться входит в обязанность Калипсо! «Голландец» собирал их повсюду, ни разу не отказав и не пропустив никого, — Уилл тяжко выдохнул и куда тише, уже без сдерживаемой злости добавил: — Губернатор Суонн и Джеймс Норрингтон были в числе первых, кого мы взяли на борт. Каким-то образом их лодки нашли нас первыми сами.       В момент ее лицо приобрело тревожные нотки, стоило ей услышать об отце. Моментально кровь в венах похолодела, а взгляд стал серьезным. Улыбка исчезла с лица, и Элизабет побледнела, но заметить это было сложно. Она даже несколько секунд не слышала Уилла, пока он не хлопнул рукой по дереву, вынуждая ее вздрогнуть от неожиданности. Взгляд моментально сфокусировался на Тернере, а явная тревога, смешанная с горечью и печалью потери, поднявшаяся из самой глубины, вынудили ее помрачнеть.       — Ты переправил их? — спросила она вдруг осипшим голосом, будучи ранее убежденная в том, что отец давно обрел покой. Джеймс тоже был там, пожертвовав собой ради нее. Неужели и после смерти ему досталась участь скитальца? — Отец обрел покой? Джеймс?       — Да, они его обрели. На другом берегу твоего отца встретила твоя мать, а за Джеймсом пришел его отец. Они не слишком ладили при жизни: видишь ли, Норрингтона-старшего очень коробила мысль, что его сына когда-то спас пират — капитан Тиг, если точнее. Но во всяком случае, они встретились довольно спокойно, им было о чем поговорить, — Уилл немного помолчал, давая время Элизабет переварить всю эту историю. Едва заметно усмехнулся: — Покуда мы шли к берегам, они спрашивали о тебе. Я рассказал все как есть: о свадьбе, проклятии и о том, что оставил тебя в одиночестве. Это был нелегкий разговор, и, помню, твой отец оглянулся тогда — а «Голландец» окончательно очистился далеко не сразу — и заметил, что вокруг уж больно мрачно, тоскливо. Джеймс добавил, что знание о том, что ты мертв, без того тоску навевает, так хоть хорошо бы дорога в посмертии стала… веселее, что ли. Так и сказал. Губернатору эта мысль очень понравилась, и он начал петь. Простую моряцкую песню, ты ее слышала первой сегодня. Не знаю, где он слышал ее, но Джеймс подхватил, а за ними и другие, пока постепенно не запели все. Можешь представить? По огромному черному морю в ночи идет корабль, полный умерших душ, рассекая волны, в глубинах которых еще тысячи ждут своей очереди — и эти души поют, — рассказывая об этом, Уильям снова смотрел вникуда, вроде бы в даль морскую, на самом же деле — в глубины собственной памяти. — Некоторые научили музыке и песням своих стран, особенно много было ирландцев — и да, испанцев тоже. Потом кто-то сказал, что для полноты концерта не хватает лишь инструментов, и Джеймс откуда-то притащил мою шпагу. Ту самую, которую я выковал когда-то для него.       Она слушала его, кажется, не моргая. Замерла на какое-то время подобно напуганной птице и прислушивалась к каждому слову. Элизабет в какой-то момент резковато вдохнула воздуха, вот-вот готовая задохнуться от переизбытка эмоций, а после развернулась к морю лицом, все также опираясь локтями о фальшборт. Взгляд устремился куда-то в синее море, на деле же прошлое яростно давило на нее, заставляя вспомнить, как по черной воде в ином мире плыл ее отец, улыбался ей мягкой улыбкой и обещал встретиться с мамой. И Элизабет смотрела на него с борта «Черной жемчужины» как маленькая, брошенная девочка, единственная дочь своего отца, оставшаяся теперь одна, пока крепкие руки Уилла не сковали ее, убеждая в том, что хотя бы он останется с ней.       — Спасибо, — тихо произнесла она, не смотря на супруга и стеклянным взглядом глядя куда-то в море, пытаясь собраться. — Не думала, что у твоего нового умения такая история… — добавила она более тихо, отворачиваясь и устремляя взгляд вперед, к горизонту. Она помолчала немного. — Что ты сделал со шпагой?       Она услышала еще один тяжкий выдох, и вокруг нее сошлись мужнины руки, а спина ощутила тепло его тела. Уилл обнял ее, и трудно было сказать, что ему утешения требовалось меньше, чем ей. Дыхания слышно не было, зато спина ощущала, как мерно и гулко гоняет кровь его сердце.       — Перековал ее. Ты даже видела, — выждав краткую паузу, Тернер не стал более томить жену догадками. — Она превратилась в струны моей скрипки, Элизабет. Я отлично помню, из каких сплавов сделал ее, сырье было лучшим. Когда Джеймс отдал мне ее, то попросил сделать из нее что-то достойное для хороших людей и не настолько смертельно опасное, — новая полуусмешка прошлась ветерком Элизабет по шее и волосам. — Шаркман собрал вокруг себя плотников каких нашел — среди первых пассажиров таких нашлись целых десятеро, включая одного музыкальных дел мастера, и вот они как раз решали, что лучше сделать — английскую гитару или испанскую. Идею со струнами он поддержал сразу, так что какое-то время спустя на «Голландце» появилась корабельная кузня, где из старых мечей, сабель и шпаг я делал струны.       — Скрипка получилась прекрасная, — не без восхищения, но тихо сказала она, подаваясь назад, чтоб больше прижаться спиной к его груди. Аккуратные руки легли поверх его рук, а тонкие пальцы начали поглаживать кожу в мягких прикосновениях, успокаивая и его, и себя. — Ты настоящий мастер своего дела, — сухие губы потянулись в слабой, почти тлеющей улыбке. Она чуть откинула голову на плечо супруга. — Ты видел моего отца и ты отправил его в тот мир под музыку, как и Джеймса. Ты общался с ними, — руки чуть сильнее сжали руки Тернера, но резкости в движении не было. — Я так рада, что они все воссоединились с теми, кто им был близок. Теперь я точна спокойна, — несмотря на тоску по отцу и печаль за Джеймса, она желала поддержать и Уилла, не оставляя его в пучине воспоминаний.       Про себя тот подумал о том, что, несомненно, ему приносило удовлетворение знание о том, что мертвые обрели свой покой — но в то же время самым большим страхом в то время стало нежелание встретить когда-нибудь среди лодок ту, в которой сидел бы кто-то знакомый по дням минувшим. Не говоря уж о том, как он страшился обнаружить однажды лодку, в которой могла бы сидеть сама Элизабет, Генри или кто-то их них.       Уилл не стал произносить все это вслух, только крепче обнял любимую.
Отношение автора к критике
Приветствую критику в любой форме, укажите все недостатки моих работ.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.