***
Дэйви медленно открыл глаза. Борода из щупалец передернулась пару раз, пока он приходил в себя, осознавая, что увиденное было всего лишь сном. Он поднял голову лишь для того, чтоб упереться затылочным пузырем в дерево, о которое опирался спиной всю ночь, пока спал. Подняв взгляд повыше, хотел было уже зажмуриться, но солнце еще не взошло так высоко, чтоб слепить своими лучами. Было утро. Тогда он посмотрел вниз, на свою деформированную руку. Щупальце нежно держало в своей хватке небольшую шкатулку, изображавшую и краба, и сердце одновременно. Мелодию шкатулки Джонс слушал для того, чтоб легче засыпать каждую ночь. А с металлической крышки на Дэйви смотрело лицо. Ее лицо. Джонс нахмурился и вдохнул поглубже, просыпаясь теперь окончательно. Все еще используя дерево в качестве опоры, он неспешно поднялся на ноги. Свою любимую шляпу нашел на самой низкой ветке, где сам и оставил ее перед сном. И тогда его внезапно поразила непростая мысль: он был со своей любимой здесь, на этом острове, уже какое-то время, хоть и не мог сказать, много или мало. Но где же она была сейчас? Почему ее нет рядом с ним? Джонс отправился на побережье. Он не знал, что ожидал обнаружить там, но его внезапно потянуло к морю так сильно, как не тянуло за все время пребывания на острове. Дэйви сделал несколько хромых шагов с сухого песка в воду. Он опустился на колени, что с крабьей ногой приходилось делать аккуратно, и наклонился к воде, умывая лицо и щупальца, которыми зашевелил оживленно. Глядя на горизонт, теперь понял, что ожидал почему-то увидеть вдалеке корабль, хоть один. Но на горизонте было чисто. Невольно подумал о том, как хорошо было бы снова вернуться на борт «Летучего голландца», но даже так он не мог лгать сам себе: Калипсо он любил больше. Едва заметное движение в воде привлекло внимание Джонса. Это краб боком бежал куда-то в сторону от Дэйви, как от опасного хищника. Но одним резким движением своей собственной огромной клешни Джонс легко поймал ракообразное, вынимая его из воды. Ему стоило лишь чуть-чуть надавить, чтоб расколоть панцирь краба — и завтрак подан. — Море страшно и полно ужасов… — послышался шепот, и Дэйви дрогнул. — На глубине никто не слышит криков. — Спасения… Нет… — Что мы наделали?.. Светлые глаза Джонса забегали по окрестностям, когда он рефлекторно попытался найти тех, кто мог говорить, а Дэйви был уверен, что голоса принадлежали разным людям. Но рядом никого не было, а голоса все звучали и звучали, пока он не поднялся на ноги. В своем замешательстве даже выпустил краба из клешни, неосознанно позволяя убежать прочь. Он хотел бы прикрыть уши, зажать свою голову с обеих сторон, но у него ушей не было, да и с клешней все это сложно. Он зашагал на выход из воды, корчась от уже еле различимого хаотичного шептания, раздражавшей не хуже головной боли. — Прочь… Прочь из моей головы! — закричал Дэйви Джонс и ударился крабьей ногой о что-то очень твердое. Но, к счастью, вместе с этим и голоса исчезли. Глубоко дыша, Джонс посмотрел, что попалось ему под ноги, и с удивлением обнаружил, что узнает этот камень. Какое-то время назад он сам оставил его здесь, сделав на нем несколько насечек, а затем отправился вдоль берега, чтобы обойти весь остров по его краю. По неясным причинам Джонс не помнил, как закончил свой обход и закончил ли вообще. Не долго думая, он отправился в путь в том же направлении, что и в первый раз.***
Почему-то именно сейчас Дэйви стал замечать, как медленно идет время, особенно, когда Калипсо нет рядом. Он брел по берегу уже очень долго, но даже не думал сворачивать или останавливаться. Неприкаянный, он просто хотел уже снова увидеть тот самый камень с насечками от клешни, но тот никак не попадался. В конце концов, и берег закончился, переходя в сплошные высокие скалы, где пройти было непросто и резвому человеку, не то, что Джонсу. Осьминожье лицо скривилось, глядя на эту картину, и Дэйви хотел было уже вернуться в глубь острова, как вдруг заметил среди скал проход достаточно большой, чтобы там прошло несколько людей. Джонс не стал бороться со своим любопытством и подошел поближе. Это был проход в пещеру, в которую обильно затекала вода. Темное, сырое, но такое уютное с виду место. Джонс ступил внутрь, осматриваясь. Пока его глаза привыкали к темноте, он ничего толком не разбирал, и идти вперед приходилось, водя клешней по стене. Однако вскоре впереди показался свет. Джонс уже было подумал, что пещера на самом деле оказалась тоннелем, но стоило ему пройти дальше — и все стало ясно. Глубоко внутри этого места сама вода на полу собиралась в озерцо и светилась от нежно-голубых биолюминесцентных частиц, что копились здесь не первый год. И все же, как бы это ни было красиво, Дэйви зашел в тупик. Возможно, уже пора была поворачивать назад, но в самый последний момент он обратил внимание на поверхность озерца снова. Ему это показалось или на ней действительно появились странные разводы? Разводы складывались в узоры, а узоры — в картинки. Одна из них была чертовски реалистичной и застыла достаточно надолго, чтоб Джонс рассмотрел ее детальней: мужчина стоял на прекрасном берегу, который Дэйви был очень хорошо знаком. Это был остров Калипсо, а мужчина… Лицо Джонса в очередной раз скривилось, и щупальца затрепетали от злобы. Мужчиной на острове был Уильям Тернер. — Что?.. — Ты не должен был приходить сюда, Дэйви Джонс. Достаточно обернуться — и вот она стоит, взирает на него с высоты своего небольшого роста так, будто возвышается на пьедестале. Гордая, непокорная, своенравная, опасная — она могла быть такой, когда что-то выходило не по ней. И в то же время нежная, неукротимая, но заботливая, как не всякая мать, страстная и всепонимающая, всепрощающая. С ней всегда было сложно, ее всегда было непросто предсказать, она слишком разная и в то же время обладающая постоянством — ни один мужчина не в силах разгадать само море. Ни один не в силах предсказать, чего от него ожидать. От нее ожидать. Дэйви Джонс повернулся, и его безносое лицо смягчилось в мгновение ока. Где бы Калипсо его ни нашла, Джонс себя не обманывал, понимая, что он рад ее видеть. Калипсо была воплощением самого моря, он не мог ее не любить. И будь у него еще сердце в груди, оно затрепетало бы при виде морской богини. Но появление Калипсо не заставило Джонса забыть о том, что он видел. — Почему не должен был? Что это за место такое? Калипсо спустилась в грот, пройдя мимо озера. Босые ноги бесшумно ступали по песчаному полу, подол платья стелился шлейфом, оставляя за собой влажный след, как будто богиня только что вышла из моря — или гуляла по побережью, оттого и намочила подол. Темные глаза сияли отблесками природных огней, лицо нечитаемо, но как только она остановилась, со спокойным любопытством взирая на Джонса, черные губы тронула ласковая улыбка. — Разве я не укрыла это место надежно от твоего любопытства? Должно быть, тебе стало скучно, раз ты все же смог обнаружить его, — узкая ладонь поднялась и нежно погладила по бугристой, неестественно скользкой щеке. Калипсо вышла ему навстречу, но Джонс и с места не сдвинулся, наблюдая за ней своими светлыми глазами. Ему не хотелось лишь наблюдать, он должен был сделать хоть что-то. Схватить ее массивной клешней за шею, ударить рукой о ближайшую стену или хотя бы топнуть ногой по влажному песку. И все же, глядя на Калипсо, Джонс мог только смотреть, любоваться ею. Он уже почти было сорвался, но женская рука, что так мягко коснулась его влажной щеки, успокоила душу на пару мгновений. Опустив чуть-чуть веки, Джонс прижался к ее ладони, пока его щупальца потянулись к руке Калипсо, любовно обхватывая ее и поглаживая. Рука Дэйви тем временем как будто сама по себе обхватила свободную руку Калипсо, обвиваясь вокруг нее щупальцем, что заменяло указательный палец. — Тебя не было рядом… Я стал смотреть, искать. Джонс не мог найти каких-то правильных слов, кроме этих. В любой момент он мог утонуть в ней, как обычный человек в настоящем море. Человек. Человек на берегу… Тернер. Дэйви Джонс моргнул, и мышцы на его высоких скулах дрогнули. Когда он открыл глаза, они уже не излучали той нежности, какая была в них считанные секунды назад. Рука-щупальце теперь впилась в руку Калипсо пленяюще, надавив заметно сильнее. — Зачем тебе прятать что-то от меня? — вопросил он тихо, но осуждающе. — Я посвятил себя всего тебе одной. Но ты еще держишь от меня секреты?.. Взгляд Джонса был испытующим. Строгим. Лишь у него одного хватило бы духу так смотреть на богиню. И она далеко не каждому позволяла говорить с ней в подобном тоне, причинять боль крепкой хваткой, задавать вопросы и требовать ответы. Джонсу была дарована подобная привилегия, потому что он был мужчиной, который не страшился гнева непокорной стихии. Настолько не страшился, что своим бесстрашием до сих пор привлекал ту, которую когда-то заинтересовал своей храбростью, чувством долга и огромным сердцем, в котором хватало места для тысяч неприкаянных душ. Черные губы разошлись в еще более широкой улыбке. Довольной, даже можно и так, пожалуй, сказать. Калипсо замерла, не сопротивляясь нисколько, даже не думая этого делать — разве можно причинить вред самому морю? — Не всего, Дэйви Джонс. Свое сердце ты отдать мне не можешь, — ласково, словно кошка, возразила богиня, с интересом в лукавых глазах поглядывая на него: что же он сделает дальше? — А ты хочешь стать тем, кому ведомы все тайны моря? Но некоторые могут быть очень болезненным знанием, — она, как всегда, говорила загадками. Слова Калипсо завораживали своим тоном, почти гипнотизировали. Но ранили, к сожалению, больше. Слушая ее, Джонс только наклонил голову чуть в сторону. В его взгляде, который стал еще более давящим, читался немой вопрос: «Да неужели?» Клешня Дэйви сжала пустоту, а вместе с этим поникли и коралловые полипы с ракушками на камзоле, как если бы они реагировали на недовольство. — Мое сердце всегда принадлежало тебе. С самого начала, — голос Джонса звучал теперь громче, а от того казался немного рычащим. — И явись ты на встречу в тот судьбоносный день, я отдал бы его тебе. Джонс сделал шаг вперед, вынуждая Калипсо тем самым сделать шаг назад. Лицо Дэйви наклонилось к ее лицу опасно близко. — Ты просто отказалась от него тогда. От меня. С тех пор прошла не одна сотня лет, но он до сих пор помнил ту боль, как если бы испытал ее только вчера. Он не мог позволить Калипсо винить его во всем случившемся. Джонс первым разорвал их зрительный контакт, хотя руку женщины отпустил не сразу. Он встал ровнее и отрешеннее. — Я. Не боюсь. Боли, — процедил он сквозь зубы с чувством. — Кому как не тебе об этом знать. Все, чего я хочу — быть с тобой. Всегда. Но ты ведь всегда найдешь причину, чтоб меня оттолкнуть, не так ли? Дэйви Джонс повернулся к морской богине боком. Он снова смотрел в светящееся озерцо, и в его свете лицо Джонса, наполовину прикрытое тенью, могло показаться каменным. Он снова видел Уилла Тернера. Сына Прихлопа. — Так что ты скрываешь? Этому разговору тоже не одна сотня лет. Джонс никогда не забывал своих обвинений, напоминал о них при каждом удобном случае, словно тщился выбить из нее признание своей правоты так, что захотелось задуматься: а какая истинная подоплека за этим стояла? Дэйви Джонс мог идти напролом, мог хитрить, но при любом из раскладов ненавидел оставаться в неведении — как будто сама мысль о том, чтобы утратить над чем-либо контроль, выводила его из себя. И, похоже, что жизнь постоянно то подтверждала. Калипсо и впрямь отступила на шаг, неотрывно следя за малейшим движением Дэйви — за каждым щупальцем, за тем, как раздувается и опускается головной рыбий мешок, как движутся полипы, точно поры исполинского организма. — Ты надумал сковать меня. Хотел привязать к себе, не отпуская ни на минуту, чтобы сидела подле тебя и радовала глаза. И сейчас хочешь, — негромко отчеканила богиня, но в ее голосе не было гнева — напротив, слышалась прежде потаенная горечь — хотя кто угадает, что у этой женщины на уме? — Ты хотел отобрать мою свободу, Дэйви Джонс — пусть всего на один день. Море нельзя ограничить, морю нельзя связать руки — но ты этого хочешь. Я видела, как ты подчинял себе море — из тела смертной женщины, лишенной всего, что любила. Тебе удалось подчинить море — но много ли счастья нам принесли твои замыслы? Вот почему я не пришла. Хотел бы Джонс прекратить этот спор. Прекратить обвинения и оправдания, положить конец истории взаимного предательства и начать все с начала. Но было уже слишком поздно для этих мыслей. Тернер-младший все смотрел на него с поверхности светящейся водной глади и как будто насмехался над ним, пока Калипсо не давала Джонсу ответа. Губы Дэйви поджались от злобы, а слова Калипсо только продолжали его подстегивать. Как бы он ни восхищался величием этой женщины, как бы ни любовался ее переливами, он не мог мириться с коварством. — Ради тебя я согласился не ступать на землю десять лет. Ради тебя я перевозил души погибших в море на тот свет. Джонс снова стал наступать к Калипсо, прихрамывая. Он вновь приблизился к ней. — В конце концов, один день — это как один вздох для тебя! — голос Дэйви сорвался на крик, когда он выплюнул эти слова вместе с водой. — А десять лет для смертного — огромный срок. Явиться всего на день, да хоть даже на половину, тебе не было сложно. Но ты не пришла. Это и вправду казалось бессмысленным повторением. Дэйви не любил биться о ту же стену снова и снова, зная, что вряд ли пробьет ее. Особенно, когда такой стеной была морская богиня. Но в то же время он понимал, что за все время, проведенное на острове, он ни разу не поднимал эту тему так, как поднял ее сейчас. Было ли оно к лучшему? Сложно сказать. Зато выговориться Джонсу было все еще нужно. Когда Калипсо упомянула о своем заключении в теле смертной, Джонс отвернулся от нее всего на мгновенье, чтоб затем повернуться обратно. Так он прятал резко переменившееся лицо, выражавшее вину. И все же кому, как не Калипсо знать, на что способен человек, что познакомился с предательством и вдоволь напитался жаждой мести. — Если ты так много времени провела в смертной плоти… Уж ты должна была понять, как я ждал того дня. — День моей смерти… Сегодня, — прошептал внезапно еще один голос покойника в голове у Дэйви, но тот лишь мотнул головой, от чего его борода из щупалец слегка качнулась в сторону. Ему не нужны были сейчас посторонние в таком важном разговоре. — Почему… Почему я продолжаю видеть в этой треклятой воде Уилла Тернера?! — бессильно воскликнул Джонс, не способный избавиться ни от голосов, ни от видения. Вопрос не был риторическим, и Дэйви вновь буравил глазами Калипсо, как умел только он. — Если все мои чувства не безответны и не являются для тебя всего лишь пустым местом — докажи это. Сейчас. Скажи те три слова, которые я говорил тебе так часто когда-то. Скажи их чудовищу, что ты создала. И снова этот испытующий взгляд. Щупальца Джонса теперь шевелились каждое по отдельности разными способами, медленно и замысловато. Как своеобразное предупреждение, что юлить не стоит. Только кажется, что глаза Калипсо — чернее бездны, как и ее губы, с которых так легко срываются слова, запутывающие не хуже самых крепких сетей. На самом деле они цвета разъяренного шторма — сизые, темные, как бывает черно сердце бури, если кто-то отважится в него посмотреть. Они смотрят на него с лица, выражение которого можно описать как испуганное, тронутое растерянностью, мелькнувшей так же мимолетно, как плавник русалки в морской пене — не поймешь, показалось или нет. Богиня шагнула к морскому чудовищу — с виду хрупкая, уязвимая, как будто до сих пор вся ее сила была заперта в слабой человеческой плоти. Тонкая рука с хрупким запястьем — такое вывернуть можно всего одним движением — легла на вьющиеся щупальца поверх груди там, где когда-то билось то, что принадлежит ей даже сейчас. — Я люблю тебя, Дэйви Джонс. Поэтому позволила тебе остаться здесь, на моем острове, рядом с собой. Я могу возвращать к жизни любого утопленника, какого пожелаю — но только ты живешь здесь, оставаясь чудовищем, которого в себе взрастил сам, — она закончила резко, отвернулась и двинулась к озерцу, где застыл ненавистный Джонсу портрет. Джонс чувствовал себя загнанным в угол животным, которое пытаются успокоить. Когда ее рука снова коснулась его в навеки затихшей груди, щупальца снова дрогнули, как будто боялись исчезнуть. Решительность Калипсо пошатнула твердость Джонса, окатив его волной. Он вовсе не хотел размякнуть так просто, но слова этой женщины всегда были музыкой для его отсутствующих ушей. Особенно, когда она вкладывала в них такой смысл. Нижняя губа Дэйви дрогнула пару раз прежде, чем он прошептал одно-единственное слово: — Калипсо… Рука снова потянулась к богине, мягко касаясь щупальцем ее щеки и вытягиваясь к макушке. Теперь он ловил себя на мысли, что Калипсо была в чем-то права. Он действительно хотел удержать ее поближе к себе. И подольше. Но в то же время понимал, что она не может быть всегда рядом. И слова о чудовище внезапно задели его меньше, чем должны были. Это тоже было правдой. Если Калипсо его создала, то Джонс лишь позволил монстру расти и жить дальше. Это наконец-то вернуло его к реальности. Дэйви впервые за уже очень долгое время посмотрел на свой облик как на что-то неестественное, ужасное. Но он слишком привык к такому себе. Пути назад больше не было. При ее приближении воды подернулись туманом, а когда гладь вновь проявилась, взору предстало морское сражение между так хорошо знакомым «Летучим голландцем», каким-то британским торговым бригом и совершенно невообразимым кораблем, от которого остались лишь голые остовы, похожие на обглоданные кости, чья самая большая кость — фок-мачта — лежала сломанной наполовину в воде. Ощутить пустоту в своих руках, когда Калипсо отошла, было неприятно, но Джонс все же убедил ее перейти к сути. Этот их разговор не ослабил его, лишь придал новых сил смотреть в озерцо дальше. По воле Калипсо картина поменялась, и Джонс сощурил глаза. «Летучий голландец» он узнал бы даже в ливень и шторм, плывущий где-то на краю горизонта, так много он провел времени на этом корабле. Ощущения, которые Дэйви испытал, увидев «Голландец» снова, сложно было описать словами, так что он ничего и не сказал. Зато третье судно, которому «Голландец» противостоял, поразило даже Джонса. — Я… Знаю этот корабль, — неспешно заявил Джонс, как будто был не уверен сперва. Но он в свое время не мог обойти стороной корабль, чей капитан с таким энтузиазмом истреблял пиратов. — Что-то здесь не так. — Смотри внимательнее, — кивнула на воду богиня. — Ты слышишь? Хотел бы Дэйви еще хоть что-то сказать, да только пошатнулся на месте. Он упал на здоровое колено, кривясь с закрытыми глазами от боли и выдыхая рычащие похрипывания. Джонс и правда не боялся даже такой дикой муки, но все еще мог чувствовать ее. В этот миг его голову разорвали сотни голосов умирающих, гибнущих в этом безнадежном сражении моряков. — Я слышу… Они кричат имена. Имя… Тернер в том числе, — прошипел Дэйви с ненавистью и посмотрел на Калипсо сквозь боль с немым вопросом. Она повернула к нему голову, теперь возвышаясь над ним с лицом суровым и жестким, преисполненным гнева — но гнева обращенного не на него. — Это кричат души с торгового корабля и «Голландца». Тернер добрал в команду смертных людей, полагая, что сам стал смертным, как и те, кто вместе с ним ходили по мертвым морям более двадцати лет. Он смог вернуться на берег, когда его сын разрушил все морские проклятия, и продолжает считать, что Трезубец Посейдона освободил его от работы, которую он унаследовал от тебя. Но ты видишь, что это не так, — она обошла озерцо с другой стороны и вернулась обратно — неумолимая богиня, разъяренная своеволием своих слуг. Озеро показало, что схватка завершилась, и уцелевшие вернулись на некогда проклятый галеон, чтобы убраться подальше. Ужасающий корабль-скелет бросаться в погоню не стал, развернулся и тоже уплыл восвояси. На месте битвы остался опустевший «торговец», а вокруг него среди обломков… — Смотри, — Калипсо простерла руку над озером, привлекая внимание. Там было видно, если хорошо приглядеться, как меж обломков под водой собираются души — павшие в бою люди, убитые командой мертвого корабля. Их было много, потому что напавший не щадил никого, а его самого убить было бы невозможно по какой-то причине. Стенающие души беззвучно открывали рты, взывая откликнуться им, и с каждой минутой их отчаяние росло вместе с криками, что ввинчивались в голову Джонса — а потом мертвецы опустились на дно и пропали. На некоторое время Джонс как будто выпал из реального мира. Несмотря на всю боль в пульсирующем рыбьем пузыре и все желание еще раз посмотреть на Калипсо, он смотрел лишь в воду и наблюдал за картинами, испытывая злость. Боль подпитывала его гнев, и от гнева борода из щупалец шевелилась оживленней обычного, как если бы каждое из них хотело ухватить кого-то и придушить на месте. Джонс не стал бы врать. Глядя на погибших в том бою людей, он не испытывал ни жалости, ни сострадания. Ничего. Он был равнодушен к судьбе людей настолько же, насколько равнодушно к море к чужим надеждам. Им не повезло, они умерли — и что теперь? Ни одного из них нельзя вернуть к жизни без воли Калипсо на это. «Жизнь так жестока. Так почему жизнь за гробом должна быть иной?» Эта фраза, которую Джонс любил повторять всякому, кто мнил судьбу несправедливой, внезапно пронеслась в его голове. А вместе с этим, как по волшебству, и мертвецы исчезли. Стихли их голоса, оставляя мысли Дэйви в покое. Он снова вздохнул спокойней и попытался повторить еще раз все то, что видел и слышал. Определенно, Калипсо хотела вернуть Тернера-младшего себе на службу, чтоб он выполнял ту работу, от которой Джонс отказался однажды. А затем Джонс застыл на пару мгновений, осознав что-то очень важное. Он медленно повернулся к Калипсо, глядя на женщину так, как если готов был проделать в ее теле дыру глазами. — Двадцать лет?.. — спросил он все еще с налетом неверия в голосе. Дэйви Джонс поднялся в свой полный рост, чтобы выглядеть еще внушительней, и подступил на два шага ближе. — Сын Тернера? Трезубец Посейдона? Что все это значит?! — гнев снова бурлил в нем. Едва сдерживаемый и плохо контролируемый. Она развернулась, ничуть не страшась его гнева — напротив, сама ломала в недовольстве брови, хмурилась и поджимала губы. Но до объяснений все-таки снизошла. — То и значит, что ты здесь давно. Время для смертных течет иначе — оно бурлит и мчится, словно водоворот. Ты считал, что живешь здесь не больше нескольких месяцев? С того дня, как твое сердце пронзили, прошло двадцать лет и два года — но недавно потусторонние моря лишились проводника вновь. У Тернера и королевы пиратов родился и вырос сын — ему сейчас столько, сколько было отцу, когда тот занял твой пост. Сын с раннего детства искал способ освободить отца от проклятия, привязывавшего к «Голландцу» — нашел и уничтожил Трезубец. Чуть больше дюжины дней минуло с тех пор. Тернер смог вернуться на берег — но он не знает, что проклятие не снято. Он все еще привязан к «Голландцу», хотя мне больше не подвластен. Догадываешься почему? По той же причине, по которой ты не вернул себе прежний облик — а мог бы, потому что все существовавшие чары моря исчезли. Джонс не мог воспринять все это спокойно. Он и сам давно уже не был простым смертным существом, но время для него текло пока еще так же, как текло бы для любого человека. Только не на этом острове. Он сперва ничего не сказал. Его лицо говорило все за него: он был удивлен и разгневан. Снова обманут. Ощущал, что сейчас захлебнется в собственной злости, ему нужен был свежий воздух. С этой мыслью он резко шагнул вперед, отталкивая Калипсо плечом, словно преграду на пути. Как бы Джонс ни хромал, он шел на выход стремительно. Оказавшись снова на побережье, Дэйви вдохнул полной бессердечной грудью, пытаясь смириться с мыслью. Двадцать два года прошло… Джонс не мог видеть затылком, но он знал наверняка, что Калипсо стоит где-то позади. — Ты держала меня здесь в неведеньи как последнего щенка. Твои чары запутали меня и обвели вокруг пальца, — бросил Дэйви через плечо, и в его голосе слышалась боль. Он снова повернулся к Калипсо, только боком и вопросил: — Так что же реально на твоем острове, если даже время не настоящее? Мне стоит усомниться во всем том тепле и ночах, что мы делили вместе? И как я, по-твоему, должен верить тебе после такой выходки?.. Она и впрямь стояла позади, и ему следовало бы побеспокоиться о том, какие слова допускает сорваться со своего языка. Ни одна женщина не потерпит, если ее начнет упрекать в чем-либо мужчина — особенно в том, в чем она считает себя невиновной. — Ты совсем запутался в своих мыслях, Дэйви Джонс, — Калипсо обошла его и встала точно напротив, вынуждая смотреть на себя. Теперь и впрямь она чувствовала ярость, обращенную на него. — Такова твоя благодарность? Хочешь сказать, что мне не стоило возвращать тебя к жизни? Приводить на свой остров? Соглашаться жить с тобой, быть вместе, как я обещала? — от бушевавших, но внешне сдерживаемых эмоций она принялась ходить кругами вокруг него, сжимая ладони в кулаки. — Все, что я слышу — лишь стенания изнывающего от безделья юнца, который умеет жалеть лишь себя. Ты спрашиваешь меня, что здесь есть настоящего. А теперь спрошу тебя я: есть в тебе что-то из настоящего, Дэйви Джонс, или твое мертвое сердце ни на что не способно! В какой-то момент он снова почувствовал вину перед ней. Это было неприятно, да и Джонс понимал, что со стороны весь этот разговор можно назвать только жалким, никак иначе. Мужчина, ставший чудовищем, что запутался в собственных чувствах, и богиня, которую он только больше злил своими жалобами. На долю секунды он готов был покориться ее недовольству и признать свою неправоту. И вправду, ей он обязан своим вторым шансом и тем счастьем, что он чувствовал в ее присутствии. Его жизнь зависела от Калипсо настолько, насколько возможно. И все же… — Так значит, такой судьбой ты решила меня одарить? Чтоб я сидел на одиноком острове, как на пес на цепи, игрушка в твоих руках, пока ты крутишься вокруг Тернера? — Джонс еще раз задумался о словах любимой им женщины, но в то же время не мог избавиться от видения. Быть может, Джонс все еще ненавидел Тернера, но впервые за целую вечность он мог посочувствовать парню. Едва-едва. — Я не желаю наблюдать за тем, как жизнь всего мира проносится мимо меня, пока я сплю годами, даже не подозревая об этом, — голос Дэйви стал тише, когда его гнев поник на фоне ее злости. — А ты тем временем жалуешься, что кто-то не стал выполнять работу, которая и так изначально твоя! Признай это. Ведь ты распоряжаешься этими душами, а кто-то должен был перевозить их еще до того, как мы встретились, — он водил взглядом за нарезающей круги Калипсо, не страшась ее ярости, скорее приветствуя ее. Этот моряк был готов к грядущему шторму. — Я знаю, что моя любовь к тебе настоящая. И мне для этого не нужно ни сердце, ни человеческий облик… А что тебе нужно? — Мне нужно, чтобы сохранялся заведенный порядок вещей, — отчеканила она, ничуть не смягчаясь. — Который гласит, что из-за твоего сухопутного проклятия Тернер должен исполнять свой долг ровно столько, сколько ты определил — то есть, вечность! Нет более подходящего человека, чем тот, у которого разбито сердце — а у него оно стало разбито, когда он увидел, как возлюбленная его целует другого, — на этих словах интонация Калипсо смягчилась, на губах расцвела пленительная улыбка, но так же резко, как только что, она остро посмотрела на Джонса. — Души не должны видеть надежду, потому что иначе не захотят плыть на тот берег. Они возжелают вернуться к живым, начнут верить в то, что это возможно. И будут страдать. Поэтому они должны твердо усвоить, что нет им больше надежды — а для того необходимо, чтобы некому эту надежду им было дать. И учитывая все это, — она резко махнула рукой в сторону озерца, где водная гладь вновь явила остов мертвого корабля, — Тернер должен вернуться к обязанностям, которые с него никто не снимал. Джонс еще помнил свое собственное проклятье. Он помнил себя самого сидящего на коленях на берегу острова, уставшего и залитого собственной кровью. В своей руке он держал еще бьющееся сердце, а затем бросил его в сундук с таким презрением, какое никогда до этого не испытывал. Тогда он думал, что больше никогда эта предательская штука не заставит его повернуть не туда. Он моргнул, избавляясь от болезненных воспоминаний. Как ему было все равно на судьбу погибших в море людей, так и на интрижки Тернера с его супругой ему было откровенно плевать. Но от Дэйви не ускользнуло то, как Калипсо заострила на этом внимание, и одна его бровь поднялась, выражая интригу. — В прошлый раз, когда ты разбила сердце мне, ничего хорошего из этого не вышло, — с иронией подметил Джонс и булькнул губами. — И даже если Тернер вернется на эту проклятую работу, то что тебя заставляет думать, что он станет слушаться тебя? — он хмыкнул, вспоминая о том, как Тернер-младший на пару со старшим служил на его корабле. Особенно приятно в памяти отзывались картины его унижения и наказания плетью. Калипсо в ответ тоже усмехнулась — по-своему, понимающе. Сделав взмах рукой, она всколыхнула, не касаясь, воду, и оно отразило Джонса. Но не внушающего ужас чудовища — а человека, каким он когда-то был. Вместо щупалец на грудь спускалась длинная борода, вместо полипов и слизи показалась чистая кожа, на месте огромной клешни оказалась самая обыкновенная крепкая рука. Неизменным остались разве что только глаза. — Верно, я не подумала о том, что ты поступишь подобным образом — проклянешь свое сердце и вырвешь его, — она кивнула, будто говорила о чем-то общеизвестном и маловажном — например, о погоде. — Ты такой же непокорный, как море, Дэйви Джонс, — она прошлась за его спиной, легко касаясь плеч и соблазнительно улыбаясь, точно ей пришелся по душе его нрав — впрочем, так ведь и было. — Я ошиблась, считая, что ты будешь перевозить души после того, как не явилась к тебе — поверь, твоя печаль и моя грусть от невозможности быть вместе были бы достаточной жертвой, ведь ты прав: забота о погибших в морях отдана мне, и все, даже наше счастье, не могло стоять выше этого бремени. Не только твое сердце оказалось разбито, — лохматая голова женщины покачнулась. — Я тоже должна была заплатить. Но теперь это в прошлом. Наблюдая в отражении себя самого сотни лет назад, Джонс как будто смотрел на другого человека, которого он толком не знал. Так много времени прошло с тех пор, как это лицо перестало ему принадлежать, что Дэйви просто перестал ассоциировать себя с человеком. Всего одним словом его можно было описать сейчас — чудовище. И Джонс это принял с течением времени. От касания Калипсо к его плечам коралловые полипы на них снова сжались сами по себе. Ее речь о их общих лишениях показалась внезапно сладкой, но бдительность Джонса от того почему-то никуда не делась, и он поглядывал на любимую с подозрением. — Я не мирюсь с горем. Я действую. И тогда я решил действовать радикально, — Джонс глянул на свой рукав, стряхивая с него песок как бы между прочим. Он считал, что этого короткого ответа хватало, чтоб объяснить все то, на что он тогда пошел. — Если тебе та подлость самой была не в радость, то нужно было просто придумать другое решение, а не спихивать неблагодарную работу на чужие плечи. Дыхательное отверстие Джонса хрюкнуло, как если бы он хотел шмыгнуть носом, которого не было толком. — Смотри, — велела она. Еще один взмах — и Джонс-человек исчезает, а водная гладь отражает чертовски знакомый сундук. Он скрыт в темном месте, кажется, в подполе — судя по комьям земли и доскам вокруг. Из сундука слышится мерный стук — они оба знают, что сердце, скрытое в нем, принадлежит новому капитану «Голландца». — Тернер слушаться станет, ведь в сундуке его сердце, — Калипсо прищурилась на последних словах и понизила голос. Теперь он звучал еще более властно. — Оно связано с ним, оно привязывает его к миру живых, потому что оно — то сердце, с которым он когда-то родился. Рассеки на тысячу кусков — и оборвешь эту связь. Но торопиться опасно. Твое проклятие и сила Трезубца породили странную смесь: чтобы сместить капитана «Голландца», понадобится не только убить это сердце, но заколоть и его самого. Каждый кусочек заберет у него часть того, что привязывает его к жизни — его человечность, сострадание и, конечно, любовь к своей обретенной семье. И саму его жизнь. Если подобные меры его не переубедят покориться, то придется прибегнуть к еще более жестким. Узрев же в воде тот самый проклятый сундук, что держал в себе его сердце так много лет, Джонс немного остыл. Где бы этот сундук ни появился двадцать лет назад, везде он нес с собой и беды, и не нужную Дэйви эмоциональность, которую тот испытывал вблизи своего сердца. Джонс скривился, выражая неприязнь. — Ты коварная богиня, Калипсо. Так ты оставишь от Тернера одну ходячую оболочку, ты знаешь об этом, — в его словах не было жалости или сожаления. Но меры, на которые Калипсо была готова пойти, заставляли хорошенько напрячься. — И ты знаешь, где этот чертов сундук сейчас?.. — вопросил Джонс задумчиво, глядя куда-то в сторону. Как если бы его на самом деле не интересовал ответ, хоть это было вовсе не так. — Знаю. Разумеется, знаю, — она повела рукой, и в отражении теперь виднелся дом с маяком на берегу острова. В закатных лучах на холме, ведущем к дому, стояли юноша и девушка. Юноша поднял подзорную трубу, направив на море, где виднелся до последней доски знакомый Джонсу галеон. Белые паруса ярко сияли, темно-серый, в зелень, корпус мягко покачивался на волнах без единого следа морской живности или растительности — картина, должно быть, для бывшего капитана совсем неестественная. Не успел юноша опустить трубу, как на холм поднялся мужчина в черной одежде с отросшими до лопаток волосами под серо-зеленой банданой. Они обнялись и вместе двинулись к дому, но замерли, когда на взгорок возле того дома взошла женщина в светлом платье. Они замерли, не веря своим глазам, а затем бросились друг другу в объятия. — То сражение, что я тебе показала, еще не случилось, — объяснила Калипсо метаморфозы со временем, ведь ее озерцо оно показывало не только прошлое и настоящее, но и будущее. — Но то, что ты видел сейчас, уже исполнилось. Твой преемник обрел новую жизнь, но сердце в сундуке, что он отдал на попечение своей жене, не рассыпалось прахом, как ему думалось, из-за проклятия, что наложил ты. Но он может ступать по земле, ничем не отличаясь от человека — ты можешь лично убедиться в том, если захочешь и если я помогу тебе в этом. Джонс только больше нахмурился, наблюдая за воссоединением семьи Тернеров. Чужое счастье было ему не нужно — одна только боль. И с осознанием, что у его преемника все сложилось так хорошо, щупальца Джонса снова передрогнули в гневе, но больше он сделать не мог. Дэйви был здесь, на острове, что принадлежал Калипсо, а Тернер-младший с Тернером-еще-более-младшим и женой находился где-то слишком далеко отсюда, чтоб Джонс мог достать до него. Теперь его злило даже не то, как судьба хорошо обошлась с преемником, а исключительно его собственная беспомощность. — Ты ведь рассказываешь мне это не просто потому, что я попросил, — светлые очи Джонса сощурились, пока он поглядывал на Калипсо, пытаясь прочесть. — Знать бы еще, что у тебя на уме. Клешня Джонса в очередной раз сжала воздух, выражая его желание действовать. Он не хотел стоять на одном месте весь день, подобно статуе. И так просидел уже на острове двадцать два года и пропустил все на свете. — Допустим, я был бы не прочь навестить эту злосчастную семейку. И ты, значит, готова меня туда отвести? Калипсо кивнула. На очевидные намеки — да что там, прямые запросы Джонса — она лишь улыбнулась и взглянула на него исподлобья, явно не предвещая ничего хорошего тем, кому вздумалось пойти против нее. — Я могу перенести тебя почти к самому берегу, оттуда ты быстро достигнешь их дома. И сам во всем убедишься. А после вернешься тем же путем, что и пришел. Помнишь мой водоворот, который перенес тебя сюда, на этот остров? Я использую их, когда мне нужно куда-то быстро попасть. Они не настолько большие, как тот, что ты помнишь, но достаточно широки, чтобы доставить тебя. Если ты настроен всерьез, то ты выйдешь отсюда, пройдешь по берегу, держа море слева, минуешь скалу в форме корабельного киля, повернешься и войдешь в воду. Водоворот ты увидишь прямо перед собой. У тебя будет немного времени — хватит на то, чтобы дойти до их дома, взглянуть и вернуться обратно, поэтому поспеши. Если ты опоздаешь, я буду очень тобой недовольна, потому что в этом случае сама приду за тобой, Дэйви Джонс, — последние слова прозвучали так же спокойно, но в них зазвучала угроза, усиленная пристальным взглядом. — Смертные не должны знать, что я ими интересуюсь, особенно Тернеры. — Я помню, — хмыкнул Джонс, возобновляя картинку в памяти. Когда его сердце пронзила им же сломанная шпага, дыхание перехватило и он отправился на встречу водовороту, в котором кружились два легендарных корабля. Умирая, он все равно воссоединился с морской стихией. Выслушав Калипсо, Дэйви кивнул. Он посмотрел на нее еще раз, убеждаясь, что не упустил взглядом коварной ухмылки, азартного блеска в глазах или подозрительного движения руки. Вдохнув поглубже, он повернулся к ней спиной, помедлил немного, но все же отправился в путь. Ему не хотелось говорить чего-то лишнего и тянуть время.***
Казалось бы, путь к водовороту не занял много времени, да и Джонс вовсе не стоял у него, как вкопанный, часами, прежде чем войти. Но когда он вышел на берег Ямайки, на небе уже светилась полная луна, окруженная миллионами звезд. И все же для Джонса это был хороший знак, ведь ночью его вряд ли заметит кто-то посторонний. А если и заметит, то не поверит себе самому. Искать дом Тернеров долго не пришлось. Прошагав неспешно к самому его порогу, Дэйви посмотрел на дверь. Заперта она была или нет — не важно. Он просто прошел сквозь нее подобно призраку, и оказался внутри. Оглядываясь по сторонам, Джонс только сейчас понял, как давно он не был в цивилизованном доме. Сотни лет его домом был корабль. А здесь… За сотни лет дома изменились. Джонс чувствовал себя не в своей тарелке, но он начал искать. Каждая вещь, к которой он прикасался, покрывалась влагой, но она должна была исчезнуть к утру. Он искал сундук. Вдруг ему удалось бы преподнести его Калипсо? Однако поиск был безуспешен. Джонс терялся, а стук его крабьей ноги о пол был достаточно тяжелым и громким, чтоб его услышали в любой момент. Тогда он повернулся к спальне. Зачем искать сердце, если можно дотянуться до его владельца, не так ли? Джонс был уверен, что за той дверью находилась спальня Тернеров, ведь все остальные комнаты он уже обошел, включая комнату их ненаглядного отпрыска, которого Дэйви спутал сперва с Уиллом. Глядя на него, Джонс только скривился в отвращении и ушел. Этот щенок ему не был нужен. Оставалась только одна дверь. Прикрытой она была не до конца, поэтому Джонс просто легонько толкнул ее, появляясь тенью в дверном проеме. Стук. Стук. Стук. Вот он, Тернер, лежит беззащитный. А под боком его женщина. Джонс ухмыльнулся коварно. В последний раз он видел эту парочку на своем корабле буквально за секунды до собственной смерти. Он тогда погрузил свою шпагу Тернеру в грудь, не сдаваясь и сражаясь до самого конца. И вот они снова встретились. Джонс пару раз щелкнул своей крабьей клешней, представляя, как она смыкается вокруг шеи Уилла. Да, он был наверняка застрахован от простой смерти, как и Джонс, но хотя бы попробовать оттяпать ему голову с плеч Дэйви очень хотелось. Хотя, внезапно, что-то удерживало его. Это можно было, наверное, назвать интуицией. Что-то подсказывало Джонсу, что он совершает ошибку. Тогда Тернер проснулся. Джонс одернул свою клешню обратно, сбрасывая с нее пару морских желудей на пол… …и исчез.***
Вернувшись на остров Калипсо, Дэйви поник духом. Он не сумел убить преемника, как бы сильно ему этого ни хотелось. Что с ним не так? Он ослаб? Размяк? Больше у него не было сил думать об этом, загоняя в угол себя самого. Опустив плечи, он побрел по берегу обратно к гроту. Когда Джонс снова оказался под сводом пещеры, он повел клешней по стене, создавая неприятное эхо. Он шел вперед, вещая о своем присутствии печальным эхо собственных шагов. На вид уставший, он был разочарован. И в первую очередь разочарован сам в себе. Дэйви Джонс уже два раза отправлялся убить кого-то лично, в первый раз то была сама Калипсо. И вот уже второй раз он уходил ни с чем. Джонс корил себя и начинал искренне верить, что он просто размяк, иссяк в своем гневе и ненависти. — Калипсо… — тихо позвал куда-то в пустоту грота. Он не знал, была она здесь или нет, но хотел верить в первое. Джонс устало посмотрел на сияние, что ждало его все там же, в отличии от богини, и поплелся на его спасительный свет, как мотылек на огонь. Будь Калипсо в пещере, она бы наверняка попросила его прекратить, но когда он вернулся в грот, ее там уже не было. Тем не менее, создалось впечатление, будто она ушла только что — он мог бы поклясться, что ощущает шлейф ее тонкого соленого аромата так, будто она незримо присутствует рядом. Возможно, отчасти то можно было счесть правдой, ведь в своем гроте она была полноправной хозяйкой, а ее божественная природа позволяла не слишком задумываться о таких понятиях, как всеведение и вездесущность. Морской дьявол подошел к самому краю сверкающего бассейна волшебной воды и упал на колено, подобно утомленному путнику, что хотел испить из оазиса после долгой дороги. Вода в каменной чаше, служащей Калипсо зеркалом, в котором она могла видеть все, что пожелает, по возвращению Джонса продолжала рисовать картины знакомого ему сызмальства моря. При приближении она забурлила, начала кипеть, точно реагируя на его присутствие — чего прежде, признаться, не делала. Может быть, Калипсо велела воде сообщить, когда он вернется, или таким образом богиня оставила сообщение для него? А сообщение на самом деле имелось. Вода продолжала бурлить, точно призывая к себе, и успокоилась только тогда, когда гость грота подошел к каменной чаше, являя его взору до последней водоросли знакомый корабль. Когда в отражении Джонс увидел не свое лицо, но свой любимый и ненавистный в то же время корабль, он набрался решимости. Даже странной силы. Дэйви хотел было что-то прошептать, но вместо этого просто вытянул щупальце руки к водной глади, касаясь ее легонько. Он будто хотел коснуться «Летучего голландца» снова, вновь пройтись по его борту. Но больше не мог. От касания изображение подернулось рябью, пробежавшейся по воде, но не исчезло, а, напротив, приблизилось. «Голландец» выглядел так, каким Джонс помнил его лично — серо-зеленый великан, облепленный морской порослью, как и каждый член команды. Он уже знал, что чаша показывала различные события, и вид корабля подтверждал, что-то, что он видит, случилось давно. Когда на палубе показались люди — отлично знакомые ему моряки, причем он помнил их, видя еще в человеческом обличье. Его команда, его офицеры — все они собрались на палубе, неся в руках предметы, напоминающие не что иное, как музыкальные инструменты. Порыв ветерка ворвался в пещеру, и изображение испуганно спряталось в далеких глубинах каменной чаши. Джонс сощурил глаза, наблюдая за сценой. И правда, любил свой корабль ровно так же, как и ненавидел, но видеть его снова было необычно. Пробегаясь взглядом по лицам команды, он понимал, что узнает едва ли не каждого из них, как бы кто ни выглядел. Но что у них было в руках? Чем дальше, тем хмурней становился Джонс, и злость хлынула к его разуму волной, раз в груди было некуда. Тонкая рука легла на плечо коленопреклоненного гостя. — Я услышала, что ты вернулся, — мягко пропела Калипсо, обходя его полукругом, чтобы достичь поля зрения. — Твои сомнения подтвердились? Легкое прикосновение к плечу заставило Дэйви вздрогнуть, как и кораллы на его камзоле, что сжались от неожиданности. Конечно же, он не мог уследить за ее движением. Не мог сказать, когда она здесь, а когда нет. Калипсо — богиня. Появляется, когда хочет, и дает о себе знать, как хочет. — Я… — начал было говорить Дэйви, но его голос казался непривычно слабым, каким он сам себя и чувствовал все еще. — Я видел их… Я видел. Первое время Джонсу было трудно что-либо еще сказать. Он не хотел говорить о том, как у него по непонятным даже для него самого причинам не поднялась клешня на Тернера с его супругой. Почему он не сумел сделать того, что так сильно хотел. В нем не могла проснуться совесть, ведь Джонсу давно уже не было, где ее содержать. — Продолжи, — снова он подал голос, кивнув на светящуюся поверхность воды. — Я должен видеть, что было дальше. — Ты их видел, хотел убить, но не смог, — закончила за него с улыбкой Калипсо и повела рукой, будто коснулась воды, тем самым вызвав легкую рябь. Изображение возвратилось, оно снова показало корабль там же, на чем остановилось. — Не тебе суждено положить конец их дням, поэтому ты не смог. Твоей задачей было просто смотреть. Вот и сейчас он просто смотрел, как моряки на «Голландце» рассаживаются с инструментами — конечно, не все, ведь кому-то нужно приглядывать за кораблем. Те, кто был свободен от службы в тот час, устроились на на палубе в окружении множества людей — кто в камзоле, кто в рубахе да штанах, присутствовали даже дети и женщины. Однако Джонс узнавал темные воды мертвых морей, что сразу давало ответ на вопрос о загадочных пассажирах. Когда Шаркман, старпом «Голландца», сидящий на ступенях трапа, ведущего на квартердек, тронул струны своей английской гитары, другие подхватили спокойный мотив и завели под аккомпанемент моряцкую шанти. Толпившиеся вокруг души с удивлением запереглядывались, некоторые даже начали подпевать. Команда играла и пела, души слушали и подпевали, кто-то раскачивался в такт, а кто-то пробовал танцевать. Впрочем, озеро не показывало капитана — Тернера не было среди собравшихся. Слова Калипсо невольно ранили Джонса. Он был уязвлен ее заявлением сильнее, чем он сам мог представить. На богиню он посмотрел с оттенком неверия, как если собирался оспорить ее слова. Не ему суждено? Что бы это значить могло? Он здесь, он жив, он мог это сделать. Но не ему суждено? Желание покончить с жизнью Уильяма Тернера внезапно возросло еще вдвое, от чего Джонс стал вдвое сильнее жалеть, что ушел из того дома с пустыми руками, не запятнанными кровью. Его негодование почти сорвалось на рык. Он Дэйви Джонс, в конце концов! Он сам решает, что ему суждено, а что нет! А затем злость с его лица потихоньку стекла. Он вспомнил, как сам же любил говорить. Если бы он вершил свою судьбу, то была бы это взаправду судьба? Гнев сменился чувством безнадеги в мгновение ока, и Джонс снова опустил свою голову обреченно. Он уперся взглядом в воду, наблюдая за видением дальше, но злость больше не сжимала его в тисках. Он был подавлен, наблюдая за тем, как команда «Голландца» выступала для душ умерших как несчастные клоуны. Только больше раздражало то, что он не видел капитана в этой толпе. — Что они сделали с моей командой?.. Где этот выскочка? — На корабле, где ж ему быть, — усмехнулась богиня. — Ты знаешь лишь боль, оттого на «Голландце» в последние годы жизнь была невыносимой, — мягкая рука неторопливо перебирала шевелящиеся щупальца бороды, касаясь ласково, нежно. — Новый капитан — новые правила. Тебе ли не знать. — Капитан на поводу у пассажиров… Позор «Летучего голландца», — почти прорычал Джонс, хотя сказал он это тихо. Наблюдать за картиной дальше было и любопытно, и больно одновременно. Ему хотелось бы отвернуться, но в то же время он жаждал увидеть каждую деталь, врезав все это себе в память. Осьминожья гримаса Джонса не выражала ничего хорошего. Морской дьявол повел рукой-щупальцем в сторону, как бы отмахиваясь и давая знак, что больше не хочет видеть то, что видит. Он все же не мог выдержать того позора, что Тернер навлек на его корабль. Это было унизительно. Но слова Калипсо привлекли его внимание сильнее гневящих чувств. За целых двадцать лет, что пронеслись как считанные месяцы, богиня не показывала Дэйви ничего, кроме самой себя, но стоило ему найти этот грот, как она готова выложить все карты на стол. Все бы ничего, но помимо одобрения ее открытости, он понимал, что в его разум кралось… Подозрение. Казалось, она ему сочувствует — если не знать, что эти самые правила всегда устанавливала она — и кто бы посмел с ней поспорить? Захочет — команда «Голландца» будет устраивать концерты для душ, захочет — превратит корабль в арену цирка, где моряки будут прыгать с рей не хуже заядлых акробатов. Впрочем, идея с «оркестром» принадлежала не ей, хотя немало позабавила в свое время, а потому Калипсо решила быть честной: — Эту идею Уильяму подсказал один из его первых пассажиров. Видишь ли, мертвецам стало скучно, и они попросили разнообразить досуг. Добрый мальчик не смог устоять, — она мелодично смеялась, и смех ее звучал добро — или же настоящей издевкой, смотря для кого. — Пойдем, я хочу кое-что тебе показать, — она погладила безобразные щупальца, приглашая пойти за собой. — Кое-что, что вернет беглеца и усладит твое жестокое мертвое сердце. Позади нее разверзся водоворот. Джонс поднялся и заковылял к водовороту, покачиваясь точно в трансе. Чувствовал, что потерял что-то важное вместе с «Голландцем», и теперь он вынужден был отдаться на волю Калипсо снова, следуя ее словам и слушая. — Покажи. Она мелодично засмеялась, увлекая своего спутника в водоворот, который подхватил, закружил обоих и в мгновение ока вынес на берег пустынного острова.***
Алый закат догорал потухающим пламенем, когда оба вступили на каменистый берег. Чрезмерно рельефный, хоть и абсолютно пологий, он представлял собой странное место хотя бы тем, что на нем не росло ни деревца, ни травинки. Даже привычный песок и тот отсутствовал, весь оставшись на дне. При виде же красноватых камней возникало впечатление, что ступаешь по толстому слою давно остывшего вулканического стекла, в гранях которого отражается закатный огонь. Стремительно темнело — как всегда, когда солнце сходит за горизонт, а оно только что как раз скрылось, погасив последние лучи. Потемневшие камни слились в подступающем сумрачной полутени и вдруг вспыхнули мириадами разноцветных огней, являя невообразимое зрелище. Когда Дэйви Джонс ступил на скалистую землю острова, первые его мысли были о том, что босыми ногами передвигаться здесь было бы весьма неудобно. Но крабья нога была твердой и не такой чувствительной. Приходя в себя, он осмотрелся вокруг. Свет камней, рассыпанных вокруг как после звездопада, бил в глаза всего пару секунд, пока они не привыкли к смене освещения. А затем он понял. Однажды Дэйви Джонс уже был на этом острове, когда-то давным-давно. Это был один из тех дней, что бывали раз в десять лет, и его Дэйви Джонс провел здесь. Он взошел на эту сушу тогда, оставив «Голландец» с командой позади, и предался раздумьям. Конечно же, его мысли были о ней. Он представлял Калипсо рядом с собой. Он представлял, как они разделяют счастье встречи среди звезд на земле и делят плоды взаимной любви. Пусть даже знал, что это уже невозможно. Она предала его, он предал ее. Дороги назад уже не было, и медленно слипающиеся в щупальца волосы его бороды уже тогда говорили об этом. — Этот остров открывает путь в Гробницу Посейдона, — сказала Калипсо, ступая босыми ногами по острым стеклянным камням, и указала вперед. Спустя недолгое время на небе проступили первые звезды. И тогда богиня указала рукой сначала на них, потом на камни под своими ногами. — Что вверху, то внизу. Нравится тебе здесь? — она не скрывала своего любопытства, наблюдая за ним. Он мотнул головой, отгоняя воспоминания. Пора была сосредоточиться на том, что здесь и сейчас. Здесь и сейчас, казалось бы, его мечта была явью. Они стоят вместе, богиня и морской дьявол, одни. Но Джонс отчего-то вовсе не чувствовал радости. Время не тронуло этот звездный остров с тех пор, как он был здесь в последний раз, но сияние камней в его светлых глазах потускнело. — Я знаю это место, — ответил Дэйви Калипсо, выдержав паузу, и прошелся медленно из стороны в сторону. — И мне здесь… Нравится. Последнее слово встало у Джонса в горле комом. Он знал, что и Калипсо это заметила, ведь на самом деле ему хотелось уйти. — Вот только вверху звезд не счесть. А здесь лишь один лоскут небесного одеяла. Это было очевидно, и Джонс даже знал, что это за лоскут. Он много лет наблюдал как за морем, так и за небом в молчаливой тоске, да и пять алых камней говорили все ясно сами за себя, создавая созвездие. — Ты сказала, что щенок Тернера разбил Трезубец… Я помню. И зачем мы теперь здесь? — Это произошло здесь, — богиня кивнула на спокойную воду, к самой кромке которой подошла, неслышно ступая. Острые камни не ранили ее ноги, на них оставался лишь мокрый след от намоченного подола ее длинной юбки. Встав на самом краю моря, Калипсо вздохнула — под ее взглядом волны заволновались и разошлись послушно, гигантской пропастью протягиваясь до самого дня. Карибское море разделилось пополам. Вниз от края «звездного» острова шла наклонная дорога застывшей воды. Коснувшись плеча Джонса, она увлекла его за собой — они вступили на гребень волны, послушно их подхватившей, понесшей вниз по гладкое тропе глубже вниз. Стремительное движение опережало подводное течение, заметное по обеим сторонам исполинского ущелья, в его отвесных «стенах» виднелось разнообразие подводного мира и мелькали силуэты обеспокоенных хищных рыб. Следовало ожидать, что Калипсо не станет любоваться видами, наслаждаясь его компанией, Джонс знал это наверняка. Он подозревал заранее, что их путь лежит в Гробницу Посейдона, но вовсе не ожидал, что для этого богиня заставит волны расступиться по сторонам. И она, и Джонс могли дышать под водой, так для чего весь этот спектакль? Проявление силы? Неважно. Дэйви Джонс последовал за Калипсо молча, и держись он хуже, то выглядел бы подавленно. Ступать по морскому дну без воды было все же приятно, но слишком непривычно. Волна бережно опустила своих пассажиров на самое дно. Обходя нагромождение ракушек, камней, обломков старого почерневшего дерева и ржавого металла, Калипсо манила пальцами, указывая путь, до тех пор, пока не остановилась на относительно ровном участке. — Мы не первые, кто здесь побывал с того дня, как был разбит Трезубец. Ост-Индская компания приходила сюда и забрала то, что смогла найти: обломки Трезубца и оружие Тритона, которому подчиняются корабли. Но здесь осталось кое-что интересное. Посмотри. Простерев руку изящно и плавно вперед, она указала на водную стену напротив — и вода разошлась, открывая взорам переломанный мертвый корабль, похожий на высохшего мертвеца, чьи кости торчали в разные стороны. От упоминания Ост-Индской компании лицо Джонса почерствело в мгновение ока, а щупальца задрожали от злости. У него эта организация ассоциировалась лишь с одним человеком, что так долго был ее лицом — лордом Катлером Беккетом. Но больше Джонс не чувствовал хватки Беккета вокруг своего сердца, а сам Беккет давным-давно отправился в вечные скитания по мертвым морям. Только это и утешало. — И как эти жалкие воры прошли сюда? Как нашли остров? Как догадались о том, как открыть Гробницу? — с каждым новым вопросом тон Дэйви Джонса становился все жестче, пока он был поражен абсурдностью случившегося, но последний вопрос он задал тише: — Кто подсказал им?.. Еще не получив ответы на свои вопросы, Джонс проследовал взглядом в ту сторону, куда указала Калипсо. Бровь Дэйви Джонса метнулась выше, когда его взору предстал тот самый корабль, что только недавно богиня показала в видении. Он выглядел так же, невообразимо для обычных смертных, но Джонс привык, что сверхъестественное стало неотъемлемой частью его ужасной жизни. Он сделал несколько шагов вперед, глубоко вдыхая воздух и желая, чтоб это была вода. Мысли роились в его голове, пока паззлы Калипсо начинали складываться в картинку. — Ты хочешь вернуть его. Не так ли? — Ты спрашиваешь о мертвом корабле или капитане «Голландца»? — она склонила голову чуть набок, наблюдая за ним. Она всегда наблюдала за ним так, будто ожидала от него чего-то забавное, увлекательное, интересное. Как будто он был рыбкой в аквариуме, а она — той, кто кормил эту рыбку и дозволял на себя любоваться, любуясь сама. Подойдя ближе к разбитой груде дерева, она продолжила говорить: — На оба твои вопроса ответ — «да». Душам по-прежнему нужен перевозчик, поэтому, хочет Уильям того или нет, на нем по-прежнему лежит долг. Здесь были пираты, которые доставили сюда его сына, чтобы он разрушил Трезубец, — Калипсо обворожительно улыбнулась. — «Черная жемчужина» была здесь. А за ней следовал корабль Ост-Индской комании, которым тоже очень хотелось добыть Трезубец. Ост-индцы следовали за «Жемчужиной», а путь в Гробницу запомнили и отправили сюда водолазов, когда все закончилось. На самом деле Джонс спрашивал только о корабле, но и подтверждение по поводу Тернера не скрасило его настрой. С одной стороны, Дэйви Джонс хотел, чтоб выскочка страдал на той работе, как страдал он сам однажды. Но с другой стороны, он понимал, что на самом деле работа целиком и полностью лежит на Калипсо изначально. Ей этим заниматься, не смертным. Джонс скривился, понимая, что такие мысли не заведут его куда нужно. — Во-ро-бей, — протянул Джонс презрительно при упоминании «Черной жемчужины». Ну конечно, в половине бед на Карибском море всегда виноват Воробей. Но Дэйви Джонса больше поразило другое. — Водолазы?.. Слово отозвалось в его голове новизной. Но, если подумать, Джонс очень многое пропустил в развитии современного человечества, пока торчал на «Голландце» и на «райском» острове. Вспоминая о острове и о том, что он там провел последние двадцать лет, даже не зная об этом, Джонс посмотрел на Калипсо с плохо скрываемой неуверенностью. Это открытие пошатнуло в его мире тогда что-то важное. — Так зачем ты меня сюда привела? Поднимай этот чертов корабль, раз тебе так хочется… На «Немую Марию» он смотрел равнодушно. Да, было время, когда этот корабль нес смерть пиратам в морях, и немногих выживших Джонс даже раз-другой забирал себе в команду. Но будь его воля, он явно оставил бы судно там, где оно сейчас. — Мне показалось, что ты недоволен оставаться в стороне от моих дел, — по голосу Калипсо не было понятно, подтрунивает ли она над ним или нет. — Разве тебе не хотелось больше участия? Вот и возможность. «Немая Мария» привезет ко мне Уильяма, а если он не согласится, то есть средство его переубедить, — приблизившись к Дэйви, она лучезарно пропела: — …его сердце. То самое, что пронзил ты. Оно привязывает его к миру живых, но это можно исправить. Когда в нем не останется ничего от живого человека, он вернется в мертвое море, — и чуть прищурилась, прежде чем лукаво заметить: — Если бы ты не тронул его, мы бы с тобой жили как ни в чем не бывало. Воробей хотел пронзить твое сердце ради бессмертия и он был готов на это пойти — но вид умиравшего друга и горькие слезы подруги смягчили его самовлюбленную душу. Что бы ты сказал, Дэйви Джонс, узнав, что перевозчиком душ заделался малыш Джек? Хотел бы посмотреть, как скоро он покрылся бы щупальцами и ракушками, потому что не в его нраве добросовестно выполнять наложенный на него долг, и какие уловки придумал бы, чтобы избавиться от работы? Слова Калипсо задевали. Они всегда обходили черствость Джонса неведомым путем, находя путь к его… Отсутствию сердца. Разговоры Калипсо о сердце почему-то заставили его в кой-то веки пожалеть о том, что в его собственной груди давным-давно уже ничего не билось. Он пожалел, что не мог в полной мере испытать радость от того, что он был рядом с Калипсо, дышал с ней одним воздухом. Он пожалел. Но это было одно короткое мгновение, не более того. Уже в следующую секунду Джонс выглядел как и обычно — угрюмо, раздраженно и просто злобно. — Тебе, может быть, наблюдать за этим оборванцем было бы в радость. Я бы сделал проще — прикончил на месте. Женщина отошла, забралась повыше на ближайшее возвышение — скопление кораллов, на котором было вполне удобно стоять. Одернув вечно мокрый подол своей юбки, она вспомнило кое-что и усмехнулась. — Люди используют водолазные колокола. В них есть запас воздуха, чтобы они могли дольше плавать под водой, не поднимаясь к поверхности. Что-то вроде воздушных пустот в затонувшем гроте или под перевернутой лодкой. Послушав о людской изобретательности, Дэйви только тряхнул головой. Он был уже слишком стар для всего этого… Развернувшись к водной стене, в чьей нише лежал разбитый испанский корабль, богиня взметнула руки вверх и резко направила вниз, заставляя застывшую воду подхватить «Немую Марию» и вознести к небесам. Волна же поменьше понесла обоих гостей Гробницы на палубу и схлынула, как только их вынесло на поверхность. Исполинское водяное ущелье сомкнулось. Джонс все еще думал. Он действительно хотел принимать участие в мирских делах, оказывать прежнее влияние. Он хотел, чтоб его имя снова вселяло страх и уважение, хотел вершить великие дела. Сейчас же он только наблюдал за происходящим, пусть и с первых рядов. Калипсо просто создала иллюзию его участия, но Дэйви Джонс заметил это сразу. Он оглянулся на пустую палубу. Как закостенелый капитан, он испытывал раздражение от этого зрелища, даже если это был не его корабль. — Команда. Они остались внизу? — Они остались с кораблем, — она еще более лукаво улыбнулась и коснулась ладонью его скользкой щеки. — Тебе ведь это знакомо? Они стали его частью. Она кивнула на палубные доски, разбитые и обгоревшие, которые окружали дыру в трюм — решетку давно сорвало взрывом, но зато чудом уцелел трап. По этому трапу поднимались призраки тех, кому не было суждено обрести покой в здешних водах. Впрочем, в их облике осталось мало роднящего их с человечеством: почти каждый представлял собой лишь хрупкий обрывок — так в пепел превращается лист бумаги, который, прогорев, рассыпается в пыль от малейшего дуновения. Разве что мертвецы все-таки не рассыпались. Они пытались занять в пространстве привычный объем — даже те, у кого не было ног или, напротив, остались лишь ноги, но исчезло все остальное. Те, у которых отсутствовало нутро или торс, еще повезло, как и тем, у кого лишь снесло полголовы. Жуткие и жалкие ошметки былой жизни, люди, превратившиеся в неупокоенный истлевший саван из самих-то себя — они выходили из самых дальних уголков корабля, оттуда, где настигла их чудовищная судьба, и собирались толпой перед богиней и сопровождавшим ее морским дьяволом. — Здесь нет их капитана, — подала голос Калипсо, кивая на призраков. — Но он придет ко мне и получит свое задание в обмен на команду и свой корабль. Вы все обретете настоящую жизнь, как только ваш капитан исполнит то, что поручу ему я, — добавила она для мертвецов, что безмолвно и трепетно на нее взирали, узнавая ее. Богиня растянула губы в колкой улыбке. — Они помнят меня, — взглянула она с любопытством на Дэйви, оценивая, как он находит данную новость. — Долгие годы лишь мои визиты скрашивали печальную злую участь проклятых бедолаг, чьим единственным утешением стали слова об обещанной мести. И сейчас я обещала им жизнь и свободу — и у них нет причин мне не поверить еще раз. Дэйви Джонс наблюдал не без интриги во взгляде. Команда корабля появлялась из его глубин так же легко и естественно, как и команда «Летучего голландца» когда-то под его руководством. Они собирались из пыли на досках и распадались одновременно. Они были частью «Немой Марии», не иначе. Слушая Калипсо, Дэйви Джонс размышлял. Богиня не теряла времени ни когда была заточена в своих костях, ни когда освободилась. Пока Дэйви Джонс грезил на «райском острове», она посещала этот корабль, строила планы. У нее, казалось бы, каждый следующий шаг был продуман заранее, она всегда оставляла всех позади себя с носом. От этих мыслей он мог только шмыгнуть несуществующим больше носом. Он не был в восторге, но и без впечатлений не остался. — Нет капитана, говоришь, — сказал Джонс и обвел испытывающим взглядом команду. Сейчас почему-то это собрание бедолаг заинтересовало его куда больше схем Калипсо. Они все собрались здесь, наблюдая за богиней и ее спутником, слушая их, но они то и дело, что могли лишь безвольно наблюдать. Дэйви Джонс ступил вперед, сохраняя настолько хладнокровное выражение лица насколько возможно. Всего на один момент он задержался на месте, ведь от первого его шага по палубе доска под крабьей ногой от стука опасно треснула. Состояние «Немой Марии» оставляло желать лучшего, когда ее посещали гости из плоти и крови, она ведь не могла развалиться от действий существ, что буквально легки как воздух. Но затем он ступил к ним еще ближе. Громко стуча своей поступью, Дэйви Джонс молча обошел всю команду призраков, вглядываясь им в лица внимательно. Оценивая их еще раз. В обычном случае он спросил бы человека-другого «Боишься ли ты смерти?», но здесь это было бессмысленно. Джонс ухмыльнулся от такой мысли. — И куда же это подевался ваш капитан? — спросил он достаточно громко, чтоб все слышали. Дэйви Джонс оглядывался. Что он, что команда «Немой Марии» как будто сошли со страниц сказки-страшилки. Но призраки видели морского дьявола впервые в «жизни», а он им подобных — нет. — Их капитан ныне в разлуке со своим кораблем. Его не постигла судьба его команды, потому он хотел выжить, когда стены Гробницы сомкнулись, бросив своих верных людей. Они взывали к нему, но жажда жизни ему оказалась дороже. Но капитан ведь на то и капитан, чтобы отдавать приказы, которые надлежит выполнять? — она испытывающе взглянула на Джонса, напоминая ему, что когда-то он именно тем и занимался — приказывал, и ни один человек под его началом не мог ему возразить. — Капитан идет на дно со своим кораблем, — отрезал Джонс так резко как мог, что аж щупальца передрогли. И уж он-то знал, что в этот момент команда призраков с ним согласится. Они были преданы тем человеком, которому служили так долго. Джонс, может, и был жесток к своим подчиненным прежде, беспощаден, но он никогда не предал бы свою команду и корабль вот так. Это шло вразрез его принципам. Не обращая больше внимания на призраков, толпившихся вокруг них, Калипсо приблизилась к Дэйви, погладила по скользкой щеке и спросила: — Я вижу тоску в твоих мертвых глазах. Какое желание тебя удручает? Я знала, что долгие годы не пройдут бесследно, если их считать. Чего же тебе не хватает? Когда рука Калипсо коснулась его щеки, Джонс уже готов был размякнуть снова. Что может быть приятней ее касания? Что может сравниться с ее бездонным взглядом и манящей улыбкой? Она была сейчас так близко… Нет. Нет, Джонс не ослабеет от собственных чувств. Только не сейчас. Только не при таких свидетелях. Он — морской дьявол. Не положено ему размывать сопли у всех на виду. В одно мгновение мягкость и томность в светлых глазах сменилась сталью. Лицо Джонса нахмурилось в раздумьях. — Корабль. Команда. Я уже знаю, чего мне не хватает, но все это забрал у меня Уильям Тернер. Он забрал мой образ жизни, — глядя на Калипсо, Джонс не смягчал своих слов. В конце концов, после этого она таки удерживала его на острове двадцать лет, а это очень долгий срок. — Я не сухопутное недоразумение. — Он забрал не только твой образ жизни, но и саму жизнь, — темнокожая богиня улыбнулась так, как улыбалась всегда, когда говорила о чем-либо ей приятном. — И ты получил возможность быть рядом со мной, как я тебе обещала, — ее слова всегда звучали двояко, выставляя напоказ тот смысл, который хотел слышать тот, кому они предназначались. Услышав о корабле и команде, женщина усмехнулась и склонила голову набок, стоя до неприличия близко, занимая собой почти все поле его зрения. — Однажды я уже дала тебе корабль и команду. Что с ними стало, ты помнишь? Моя помощь всегда имеет цену, а чем ты заплатишь за нее? Нельзя получить что-то и ничего не отдать взамен. Слова Калипсо о цене прозвучали в голове Дэйви Джонса эхом, от чего его взгляд опустился вниз. Дело всегда было в цене. — Вот поэтому я больше ничего у тебя не прошу, — сказал Джонс неожиданно тихо и мрачно. Он был подавлен своими же мыслями, метаясь от злости к печали, а затем обратно. Этот цикл повторялся уже далеко не первый раз. Обернувшись к потрепанной проклятием команде «Немой Марии», она приказала им ждать, после чего перенесла и корабль, и себя с Джонсом обратно на зачарованный остров. Оставив Дэйви у знакомого грота, она свернула водоворот и пообещала, что скоро вернется. Он снова остался один. Но голоса, что изначально привели его в грот, никуда не исчезли. Мертвые по-прежнему взывали в мольбах дать им покой. Их лица чудились в волнах, набегавших на берег, которые напомнили о чаше, оставшейся внутри грота.***
Снова остров Калипсо. Снова все тот же грот. Впервые за это время Дэйви Джонс задумался о том, правильно ли он сделал, настаивая на своем участии и знании? Может, было бы лучше, не найди он никогда эту проклятую пещеру, оставаясь в забвении? Нет. Было уже слишком поздно. Дэйви Джонс смотрел на бескрайнее море вокруг и думал. Он снова оказался в чужих сетях, с ним играли как с пойманной рыбой. Но эта рыба слишком долго жила без моря, а лучше от этого морскому дьяволу не становилось. Только наоборот. Головная боль пронзала осьминожий пузырь на затылке, голоса отдавали в сознании болезненным звоном. Они звали его неустанно, их становилось все больше. В отчаяньи он зашагал внутрь грота. Он надеялся, что голоса затеряются в темноте, стихнут в прохладе. Но чем глубже он заходил, тем становилось больнее. — Прочь! Уходите! Не моя это больше работа, не моя! — закричал Дэйви Джонс от гнева и боли, падая на колени снова у той же воды. Любой другой человек ободрал бы об камни колени, но хитин на ногах Джонса защитил его от подобных ранений. Клешня упала на безмятежную водную гладь ударом, исполненным ненависти. — Я… Не могу… Не хочу… Медленно он открыл глаза. Чаша из камня была перед ним. Ее свет не был чужд, не слепил. Рука-щупальце потянулась к ней аккуратно, будто Дэйви боялся, что чаша исчезнет внезапно. Он должен был видеть. Сейчас. Изображение подернулось в глубине, точно встревоженная рыбка в аквариуме, и не спеша поднялось на поверхность, разворачиваясь в знакомую полноцветную картинку. Обладала ли чаша зачатками чувств, будучи когда-либо живым существом, управляла ли ей просто магия или же она показывала те или иные события сама по себе, потому что не могла не показывать, одно было вполне очевидным. Чаша слышала и понимала, что от нее требуют показать. Даже если никаких слов не произносилось. …«Голландец» величественно плыл по пустому морю, небо над которым затягивала вечная мгла, но тишину потустороннего мира рвали в клочья музыка и веселая пляска. Вместе с пассажирами, едва свыкшимися с загробными существованием, веселилась команда. Люди пели и танцевали так, как не всяко бывало при жизни. При виде «Голландца» в видении Дэйви Джонс почти успокоился. Его сбитое дыхание стало ровнее, его глаза перестали метаться. Но затем он понимал, что это вовсе не тот «Голландец», которым он командовал. Это был другой, чистый, не проклятый «Летучий голландец». Тот, что плыл вперед к своей цели под командой Уильяма Тернера, и осознание этого приводило к одному лишь разочарованию. На борту играет музыка, души пускаются в пляс. Что за абсурд, что за цирк?.. А потом заиграла скрипка. Чаша не показала, в какой момент на палубе появился сам капитан. Он сидел на ограждении перед штурвалом, балансируя на узком куске дерева, потом спрыгнул вниз и начал прохаживаться по площадке меж трапами, ведущими на квартердек, где сразу расступились и живые, и мертвые. Прислонившись к перилам левого трапа, он выводил мелодию спокойную, но печальную, отчего души переглядывались между собой, но нарушать его игру не посмели. — Во что… Во что ты превратил мой корабль… — почти бессильно сказал Дэйви Джонс в пустоту при виде самого Тернера лично. На скрипке тот играл хорошо, но любой звук, что новый капитан «Голландца» называл музыкой, был для Дэйви скорее криком агонии. Головная боль не до конца еще прошла. И вдруг команда на полубаке расступилась, пропуская вперед темнокожую женщину, которую невозможно было не узнать. Отчего-то Калипсо пришелся по нраву ее смертный облик, а может быть, она лишь хотела выглядеть такой, какой привыкли ее видеть другие. Ступая мягко и плавно, точно не по доскам шла, а по гребню волны и морской пене, богиня улыбалась направо и налево, ловя на себе все обращенные взгляды. Приняла бы Калипсо любой другой облик на свое усмотрение, Дэйви Джонс знал, что узнал бы ее в любом случае. Богиня читалась в глазах Калипсо, в ее походке, в безупречных чертах лица. В разных обличиях и лица разными были, но что-то общее в них все же прослеживалось. Заметив ее, Тернер остановился, отчего музыка вскрикнула диссонансом, но гостья попросила жестом продолжить, и скрипка запела новую песню. Калипсо поманила музыканта, и тот, отделившись от трапа, прошел вокруг нее раз, другой, тогда как она принялась кружиться, заткнув конец подола за пояс, смеясь и похлопывая в ладоши. С ракурса чаши виднелась только спина и затылок скрипача, вокруг которого увивалась богиня, касаясь плеч и сильных рук, что ни разу не сбились даже тогда, когда она на миг замерла, чтобы коснуться щеки и соблазнительно растянуть черные губы в улыбке. То, что Джонс видел, принесло ему много чувств. В первую очередь, боль. Боль не та, что он чувствовал в своей голове, когда по ней били тысячи голосов погибших в открытом море. Но боль, которую обычный человек чувствует сердцем. Сердцем, которого у Дэйви Джонса не было. Так почему же боль осталась?.. Злость поразила Джонса беспощадной лихорадкой. Ярость заставляла кровь вскипеть в его жилах. Он не верил тому, что показывает чаша, он не хотел. Но семя сомнения в Калипсо только что дало свои первые ростки, и Джонс сам понимал это. Он не мог ей верить так сильно, как хотел бы. Он мог только смотреть и внимать. Дэйви поднял повыше свой кулак с щупальцем, сопровождая это криком, исполненным боли. Удар о воду вышел еще сильнее, брызги из чаши разлетелись по всей небольшой пещере. Он чувствовал себя запутанным в сетях, обманутым, преданным. Снова. Он не хотел больше видеть этого. Но видел, потому что продолжал смотреть, а чаша — показывать. Беспощадная вода складывалась во все новые картины, открывая старые раны, поливая их ядом, растворяя метафорической кислотой. Люди на «Голландце» продолжали петь и плясать, а богиня крутилась вокруг капитана, которого с лица чаша отчего-то упорно не показывала. Зато во всей красе давала рассмотреть Калипсо, настолько довольную, что вряд ли припомнил, когда в последний раз ее такой видел — возможно, лишь в самом начале их знакомства, когда еще ничего не случилось и он еще не стал тем, кто сейчас есть. Картинка исчезла. Поверхность воды пошла рябью и потемнела, будто упала обычная тень. Дэйви почудились легкие шаги, будто кто-то ступал босыми ногами, но если бы он огляделся, то заметил бы, что находится в гроте один. Совершенно. Больше никого не было, а самое важное — нет и ее. Не было больше сил. Едва приходя в себя, Дэйви Джонс поднялся с колен, опираясь уродливой клешней о грубую стену пещеры. О стену же он уперся спиной и затылком. Джонс мог бы смотреть куда-то вверх, в потолок, но он закрыл глаза, глубоко дыша ртом. Он не хотел продолжать, он устал. Он мог подозревать Калипсо в разном, но он не собирался терпеть выходки этой проклятой чаши. Он не хотел верить в то, что видение — правда. И стоило только звукам шагов — не его шагов — появиться в пещере, Дэйви оскалился, а его щупальца пришли в яростное движение. — Хватит играть со мной в игры! Я желаю знать правду! Это и есть твое истинное желание? Твоя страсть? Довольно с меня загадок и изворотливых ответов! — закричал он в гневе и прошел пару шагов вперед, чтоб осмотреться вокруг, но в пещере никого и не было. Клешня Джонса сжималась и разжималась медленно, пока он хотел пустить ее в ход. Появись сейчас Калипсо перед ним в любом из своих обликов, он не был уверен, что не сожмет клешню вокруг ее шеи, пусть даже для богини не так это страшно. Но она не явилась. Вместо этого где-то вдали почудился смех — похожий на женский, но не ясно, тот или иной. Шепот пролетел мимо гостя порывистым ветром, неся его имя, которое прозвучало почти издевательством. Голоса мертвых, кажется, слетелись на его зов, пусть звал он вовсе не них. Они закружились вокруг него, норовили пробраться в нутро, запутаться в щупальцах, проникнуть в голову и довести до сумасшествия — так настырно и громко звучали, точно разом весь остров, все воды вокруг, живые и мертвые, пробудились и зашептались, донимая его, тормоша его, отнимая последние остатки самообладания, точно извести его стало их единственной целью. Голоса не давали покоя. И Калипсо не была рядом. Он одновременно хотел и не хотел ее видеть, любил и ненавидел ее сейчас, при этом не был уверен что больше. Джонс захрипел от снова нашедшей его головной боли, едва снова не упав на колени. Он плохо держался на своих ногах, особенно на крабьей, но, пошатываясь, Дэйви направился к выходу. Он будто нуждался в глотке свежего воздуха, нуждался так сильно, что уже пребывал на грани гибели, пусть и не мог умереть. Джонс вышел обратно наружу, но прохладный воздух вовсе не спасал, как он думал сперва. Боль не уходила, отчаянье не отступало. Медленно, Дэйви Джонс повернул свой взор к волнам. За их приливом и отливом следить можно было вечно, прекрасная морская стихия. Это была его стихия, ее стихия. Губа Джонс задрожала, когда он подумал вновь о Калипсо. Он стоял так на месте пару минут, пытаясь игнорировать боль, но напрасно — он не мог к ней привыкнуть. И тогда, когда Дэйви Джонс осознал, что любая его мысль тоже отдается агонией, он решил больше не мыслить. Он доверился своим обезображенным ногам, и те понесли его к морю. К воде. Вода всегда давала Дэйви Джонсу сил, стойкости. Сперва он зашел в нее по колено и подождал немного. Но затем морской дьявол опомнился и отбросил сомнения. Он ушел под воду с головой. Только спустя все это время он наконец-то понял, что на острове его на самом деле ничего не держало… Больше ничего. Только он сам.