Дань пиратству

      Постепенно начало вечереть. Склянки отбили смену вахты, коих осталось всего две против прежних четырех, и люди сменились. Уиллу предстояло вернуться через четыре часа, как раз к ночи. Вернувшись к каютам, он тихо подошел к дверному проему, прислонился к косяку и, скрестив руки, начал молча наблюдать за женой, ничем не выдавая своего присутствия — разве что она сама посмотрела бы на него.       За этот день она успела все обдумать достаточно, чтобы осознать: все становится хуже, как бы и она и ее муж ни старались удержать все хорошее, что у них было. В итоге как ни старайся, итог один: муж будет меняться, пока жива Калипсо.       Пребывая в своих мыслях, она и правда сначала не заметила Уилла — сидела на кровати, прижав колени к груди, и пыталась найти решение вставшей проблемы: как повлиять на процесс, который необратим. Ее муж становится самым что ни на есть настоящим морским дьяволом — сердце его вроде бы бьется в груди, а вроде его и нет.       В какой-то момент она вдруг подняла взгляд в дверной проем, невольно даже вздрогнув — Уилл молча наблюдал за ней, спустившись в первый раз за день в их каюту. И казалось, он совершенно не думал о том, что сделал.       — Уже закончил? — несмотря на настроение, голос ее звучал мягко, а губ едва ли коснулась короткая улыбка — в самых уголках.       — На ближайшие четыре часа меня сменит мистер Медоу, а потом вновь поведу я, — отделившись от косяка, Уильям прошел в каюту, поднял стул с пола, поставил почти посредине каюты и сел на него, снова закрывшись — скрестил руки и положил ногу на ногу. Оценив погром и весь вид Элизабет, который только что не кричал о том, как ей плохо, качнул головой и негромко заметил: — Ты бы съела что-нибудь, в самом деле. На тебе лица нет.       Она следила за ним внимательно, пытаясь понять, что у него на уме, потому что, по крайней мере, он вел себя странно. Странно и отстранено одновременно. Как и она.       — Не хочу, — покачала она головой. — Нет аппетита после сегодняшней битвы, — заметила она, внимательно глядя на него, чуть отразив легкое напряжение в глазах.       — Тебе нужно восстановить силы, Элизабет, — он качнул головой, чуть прищурившись. — Мы не чувствуем усталости, но организм по-прежнему требует пищу, даже если голода нет по какой-то причине. Так же, как отсутствие сна не избавляет от отдыха, нужного для твоего мозга. Завтра к полудню мы вернемся в Порт-Ройал и сразу же поедем домой, чтобы выяснить, что случилось с нашим сыном и где его теперь надо искать.       — Я сама могу решать за себя, Уилл, — тихо напомнила она. — Вероятно, не только усталости мы не чувствуем, — женщина поджала губы, не отводя от него глаз. За это путешествие он убил равнодушно двоих — и все ни по чем, и этого она не могла забыть, теперь переходя в наступление. — У нас, кажется, атрофировались чувства сострадания и жалости к другим. А, может, просто доброты? Человечности?       — На что это ты намекаешь? — нахмурился он сильнее. — Я предупреждал Уотерса, когда мы столкнулись с ним в Порт-Ройале. Дал ему шанс одуматься ради светлой памяти его сына, отпустил, хотя он уже тогда убил нескольких человек. Видимо, мне не стоило, потому что сегодня погибло гораздо больше людей. Так, может, наоборот, жалость и сострадание виноваты в гибели трех десятков славных моряков, включая капитана Торна, из-за чьей глупости все вышло намного хуже, чем могло быть? С такой точки зрения ты не подумала рассмотреть ситуацию?       — Намекаешь, что теперь можно быть бесчувственным? — едко отрезала она. — На тебя это не похоже, Уилл, — ровным тоном продолжила. — Ты всегда был человеком, который имел сострадание в сердце ко всем. Ты переживаешь за души умерших, но… — она попыталась правильно подобрать слова, отводя взгляд на секунду и прикусывая губу изнутри. — То, как ты убил Дэвида… Ты оставил его мучиться, Уилл. Умирать в агонии. Разве это человечно?       — Не более бесчеловечно, чем пытки, которыми он замучил попавших к нему англичан, — резко парировал тот, вспоминая, какой тогда его охватил гнев. — Ты забыла, что он чуть не убил тебя там, в пещере, Элизабет? Не поняла, что он хотел тебя обесчестить сегодня, когда увидел, кто попал к нему в руки? Ради его сына и твоего доброго отношения к нему я поверил, что в душе, возможно, он хороший человек, просто выбравший неправильный путь. Я его тогда пощадил, отпустил убийцу — тем самым сам совершив преступление, Элизабет. Так почему ты теперь всеми силами оправдываешь его и обвиняешь меня в жестокости? Уотерс получил ровно то, что заслуживал, даже меньше — его никто не пытал и никто над ним не глумился, в отличие от него!       К концу речи Тернер вскочил на ноги и принялся прохаживаться по разгромленной каюте, словно зверь, которого больно задели. Подойдя к косяку, он со злости несильно ударил по нему и замер, не оборачиваясь.       Уилл вспыхнул достаточно быстро, однако Элизабет не переходила на повышенный тон, лишь напряженно продолжила, стараясь не обращать внимание на то, насколько злился муж:       — Я не оправдываю его, — терпеливо объяснила она. — Но я знаю, что, поступая так же, как наши враги, мы не лучше их. Я прекрасно помню, что он сделал, и, тем не менее, ты мог просто убить его. Одним ударом, Уилл! А не оставлять на растерзание акулам — это мучения, и ты это знал. Прекрасно знал. И я боюсь, что ты хотел этого — хотел, чтобы он мучился. И мне не жаль его, если ты решил подумать так — мне страшно за то, что делаешь ты.       — Да, хотел, — не стал отрицать Тернер, рассматривая дверной косяк. — Если ему невдомек, каково тем, кого он замучил, пусть прочувствует на своей шкуре. Может быть, в иной жизни это его чему-нибудь хорошему да научит.       От таких слов Суонн почувствовала внутри себя толику злости, сжав пальцы в кулак, пытаясь переварить тот факт, что муж так спокойно оценивает свои действия, считая их абсолютной нормой.       — Тебе, видимо, все кажется правильным, Уилл, но взгляни, пожалуйста, со стороны моими глазами. Хотя бы попробуй. Калипсо меняет тебя, неужели ты этого не понимаешь?       — Я вижу, что реальность доказала обратное! — еще один удар по косяку, и мужчина вернулся, чтобы снова присесть. — Я пощадил Уотерса — и погибло много людей. А не стал бы жалеть — и мы вообще бы никаких пиратов не встретили! Почему ты этого не хочешь признать? Он понес заслуженное наказание — а гибель людей теперь лежит на мне, не на нем! Ты понимаешь, что мы их всех встретим, когда выйдем в моря на другой стороне?! Включая твоего Дэвида, которого я вообще не хочу переправлять на ту сторону, да деваться мне некуда!       С последней фразой в глазах женщины сверкнуло что-то опасное, прокатив по телу волну напряжения так, что дай ей возможность, она сорвется и что-то сделает. Но она принуждала себя держаться, хотя Уилл своими эмоциями весьма сильно задевал ее.       — Я признаю это, — как можно тише сказала она, но твердо. Держать себя в руках становилось так тяжело, что сводило скулы. — Но такого больше не должно повториться.       Он ничего на это ей не сказал, уронив голову на руки, но не чувствуя раскаяния, нет. Его раздирала досада за то, что не предотвратил гибель людей, когда мог — кто, как не Элизабет, знала, как сильно он винил себя в гибели двухсот моряков с «Голландца», хотя объективно ничем помешать тому бы не смог. Сейчас же ему казалось, что ошибку допустил даже не столько капитан Торн, а он сам, когда поддался жалости.       Словно издалека, до него доходили предостережения Элизабет, которая на все смотрела иначе, и стоило ей огласить свой приказ, как внутри Уилла вздыбилась огненная волна в безапелляционном протесте. Он ведь ей говорил, что ничьего контроля более над собой не потерпит — и ему стоило титанических трудов сдержаться и вообще ни слова ей не сказать.       Она тоже ничего не сказала. Молчание повисло из-за этого напряженным — Уилл, видимо, тоже все копил в себе, изначально зайдя в каюту в весьма дурном расположении духа. И Суонн понимала, отчего он такой. Конечно, он переживает — ведь это было его долгом на протяжении стольких лет, а теперь…       Элизабет поймала себя на мысли, что Тернер снова взял всю вину на себя, хотя к ней не причастен — невозможно было предугадать, куда отправится Уотерс и на какой корабль нападет. По крайней мере, он так считал, и это выводило женщину из себя.       — Уилл, я боюсь за тебя. И не хочу, чтобы ты поддавался переменам, навязываемым Калипсо, — и тут же прикусила язык. Что, если он всегда таким был? Ведь она узнает его заново спустя двадцать два года.       Он вновь промолчал, поднялся со стула, подошел к дыре, оставленной ядром, затем, что-то вспомнив, прошелся по всей каюте по прямой и извлек из кучи обломков тяжелый круглый шар — собственно, само пушечное ядро. Вернувшись к дыре, выкинул его за борт и, привалившись к краям, принялся попросту бездумно смотреть на пробегавшие мимо волны.       — Надеюсь, по прибытии в порт нас не встретят еще какие-нибудь неприятные известия. На кренгование уйдет, наверное, еще день-два, затем погрузка… Хотя слабо представляю, что случится с запасами, когда мы опустимся на дно. Но, возможно, все обойдется. Я вот только не представляю, что будем делать, если не найдем Генри.       Казалось, он не хочет ее слышать. Вообще. И это вызывало раздражение.       — Мы найдем его. Ты сможешь его почувствовать. Я уверена, — добавила Элизабет, думая о том, что муж стал еще на шаг ближе к морской стихии, а значит, вполне возможно, способности его наконец смогут раскрыться.       Тяжело вздохнув, она плавно добралась до края кровати, опустила ноги и принялась надевать сапоги.       — Если же нет, я прибегну ко всем богам, чтобы найти сына, — решительно произнесла она, поднявшись по весь рост.       — Богам доверять нельзя, как ты видишь, — он покосился на нее, затем вернул внимание морю и расфокусировал взгляд, уходя в себя, точнее, сосредотачиваясь на внутренних ощущениях, и впрямь решив попробовать понять, где сейчас находится сын. Еще ему вспомнилось предостережение, которое они получили вчера, о том, что Салазар через два дня окажется на Исла Парадизо — и с какой целью, они не знали. Но если вспомнить, при каких обстоятельствах к ним попала карта в бутылке, вряд ли их ждало что-то хорошее.       Подул ветер, залетая в каюту, взметнул волосы Тернера, зашуршал юбкой Элизабет и поднял тучу пыли в обломках. Солнце медленно опускалось в море, золотя поврежденный корабль и сидящего в его дыре, похожей на рану, мужчину. Небо было чистым, без единого облачка — порядочно распогодилось. Не открывая глаз, Уилл заметил:       — Сегодня будет светить луна. Будем надеяться, команда не выкинет за борт их временного капитана, потому что я не могу придумать повод, который позволил бы мне пропустить вахту.       — Ты чувствуешь его? — внимательный взгляд следил за мужем, сама женщина осторожно шагнула к нему. — Повод может быть один и совершенно простой — придумаем, будто случилось что-то со мной, отчего ты должен пропустить вахту и остаться со мной.       — Что, например? — он повернулся к ней, невольно подаваясь вперед. При мысли о том, что жена могла пострадать, его передернуло. Дьявол он или нет, а уничтожит любого, кто рискнет угрожать ей — и в методах раздумывать не станет, подумалось ему предельно ясно. — Нет, так сразу море не почувствовать. Нужно время, — запоздало ответил он ей.       — Например, я могла бы быть ранена, — пожала плечами Элизабет. — Из каюты я не выходила весь день, меня видели кок и мистер Талли, но по моему виду можно сказать что угодно. Безусловно, лорд Грейтцер знает о том, что это невозможно, — шумно выдохнула она и сменила тему, возвращаясь к мыслям о сыне. — Тебе не мешать?       — Нет, останься, — быстрее, чем обдумал, ответил Уилл, потом попытался догнать эмоции здравым смыслом. — Ты же ранена, так? Правда, что мешает позвать врача, который быстро выяснит, что это неправда? — он откинулся затылком о деревянную обшивку, пытаясь придумать что-то еще. — Нет, ранение нам не подходит. Что же…       В дверь постучали.       Недоуменно подняв бровь, он крикнул:       — Войдите.       Оказалось, пожаловал мистер Талли.       — Мистер Медоу просит передать, — начал он, — что течь в трюме оказалась несколько больше, чем мы ожидали. Он опасается, что мы наберем слишком много воды, и рекомендует сделать остановку на ближайшем необитаемом острове, чтобы спокойно заделать ее.       — Он знает дорогу до острова? — переглянувшись с женой, спросил Уильям, которому в голову пришла идея.       — Да, сэр. Если вы отдадите приказ, он готов сразу же поменять курс, — кивнул канонир.       — Тогда пусть ведет к острову. Задержка на несколько часов оправдана, не будем рисковать кораблем и людьми, — распорядился Уилл и, как только Талли вышел, перевел дух.       — Что, если они позовут тебя ночью из каюты? Ты же будешь… и я… — Элизабет нахмурилась, пытаясь понять эмоции супруга. — Или у тебя есть какая-то идея, что могла бы нам помочь?       — Три с половиной часа у нас есть, а там Медоу бросит якорь у острова, и все будут заняты ремонтом. Я спущусь в трюм, чтобы луна на меня не светила, и помогу заделать течь. Правда, тебе, наверное, лучше всего будет не выходить никуда из каюты.       — Спустишься в трюм, значит… — протянула она наигранно задумчиво, а затем согласно кивнула. — Хорошо. Идея неплоха, и тебя видно не будет. А я и правда проведу время здесь, — и не важно, что ей осточертела эта каюта, но деваться было некуда.       Он невесело усмехнулся, слез с насиженного места и подошел к ней, чтобы поцеловать в лоб. Затем направился к двери:       — Скорее настало бы утро. Я спущусь в кубрик, скажу, что хочу проведать раненых и отдохну там, пока луна не вышла.       — Раз тебе там будет спокойней, иди. Только последняя наша остановка на острове не принесла ничего хорошего. Надеюсь, эта ничем дурным не обернется, — голос прозвучал сухо, будто она вспомнила то, с чего начался их разговор, а затем, отвернувшись от Тернера, ей не оставалось ровным счетом ничего, как снова занять свое место на кровати, вслушиваясь в шум моря через разбитое окно.       Признаться, он сперва и не понял, что она имеет в виду, но потом вспомнил приключения на «живом» острове, где всем порядком досталось, и хмыкнул. Затем наконец вышел.       Четыре часа пролетели незаметно. Никто Элизабет не тревожил, а из разговоров, подслушанных с палубы, стало ясно, что все идет своим чередом. Ближе к десяти часам вечера, то есть почти перед склянками, «Роза» бросила якорь у маленького острова, густо поросшего пальмами. Луна светила вовсю, помогая на мелководье, а потом выслали пару шлюпок, чтобы разведать местность, разбить лагерь на берегу и нарубить дерева.       Пока всем этим занимались, Тернер отсиживался в трюме, где вместе с плотником и его парой помощников решали, как лучше поступить. Пробоина возникла едва ли выше ватерлинии, что, несомненно, было к удаче, но заделать подручными средствами получилось очень грубо и ненадежно. И хотя до Ямайки оставалось еще полдня пути, поговаривали о тучах на горизонте, что грозили неприятностями в виде еще одного ливня, а то и бури, чего «Роза», скорее всего, перенесла бы крайне тяжело.       Попутно выкачивали воду. Здесь пригодились сильные руки бывшего кузнеца, а матросы, с которыми он этим занялся, зауважали пуще прежнего: в королевском флоте не встретишь капитана, который пожелал бы выполнять самую черную работу наравне со всеми. Им, разумеется, было невдомек, что Уилл этим занялся по непонятной для них причине, хотя и на «Голландце» он не считал зазорным помочь даже самым опытным морякам.       Но вот с водой было покончено, и приняли решение перенести уцелевший груз, а так же раненых из влажного нутра на берег, чтобы вытащить корабль на мелководье, до конца осушить и заняться наконец ремонтом. Дело шло к утру, на востоке небо уже начинало светлеть, но луна низко висела на западе и, похоже, не торопилась уходить.       — Талли, у вас там все в порядке? — послышался откуда-то из трюма голос одного из моряков, и тут же раздалось в ответ:       — Да! Сейчас будем переносить груз и раненых на берег!       — Рук хватает?       — Еще бы! Мистер Тернер с нами! — после этой фразы, которую Элизабет услышала благодаря весьма хорошей слышимости на «Розе», женщина напряглась, кидая взгляд за окно — уже светало, но не было достаточно светло, чтобы предотвратить действие проклятья. А это значило то, что Уилл сейчас в невыгодном положении, из которого он, конечно, сможет выпутаться, но Суонн решила не предоставлять ему такой возможности: сидеть в каюте чертовски надоело.       Элизабет стремительно спустилась по лестнице в трюм, чуть было не налетев на нескольких моряков, что уже тащили пару ящиков наверх. Ничего им не сказав, она прошла к мужчинам, среди которых находился и ее муж, которые разбирались меж собой насчет раненых.       — Уилл, мне нужно, чтобы ты пошел со мной, — требовательным и звонким голосом сказала она, краем глаза замечая, как моряки непонимающе взглянули на пару. Элизабет же взяла супруга за руку, чуть сжав ее и ловя глазами его взгляд.       — Что? Куда? Что случилось? — ей удалось его убедить, тем более что он, указав взглядом на трюмовый люк, благо стоял спиной к морякам, едва заметно качнул в отрицании: мол, ты же видишь, что нельзя нам наверх, все же будут смотреть. Но, заметив свободный угол, Уилл отвел ее именно туда и спросил:       — Элизабет, что ты задумала?       — Они захотят твоей помощи на берегу. А ты должен быть здесь. Нам же нужно потянуть время? — прошептала она, лицом находясь так близко к его лицу, что могла бы ощутить его дыхание. — Главное, создать иллюзию.       — Тоже верно, — хмыкнул он, кивая, и тут его окликнули:       — Мистер Тернер, мы готовы!       — Сейчас буду! — крикнул он и, отойдя от Элизабет, спросил: — Мистер Симонс уже на берегу?       — Да, сэр. Позвать его?       — Нет необходимости. Моей жене немного нездоровится, я сам проверю ее. Немного задержусь, — махнул рукой Уилл. — Пусть команда продолжает обустраивать лагерь и размещать раненых, мы скоро присоединимся, — вернувшись к Элизабет, он с досадой выдохнул: — Люди могут подумать, что я отлыниваю от работы.       — Но ты же не отлыниваешь. Ты с женой. Я имею право отвлечь тебя от дел, — серьезно проговорила Элизабет, глубоко вдыхая. — К тому же, всего лишь на пару часов — первые лучи солнца не сразу, но постепенно угасят свет луны и ты сможешь выйти. Как и я. А до этого… — она окинула себя взглядом, подавляя смешок. — Ты, как порядочный муж, поможешь мне с платьем. Или ты меня выпустишь в этом с корабля? — она демонстративно взяла юбку платья, чуть потянув ее, и та тут же разошлась разрезом до середины бедра, оголяя кожу. — Не спорю, подобное платье мне шло когда-то… — в голову снова ворвались воспоминания об их дне перед разлукой в первые десять лет. — Но не при других мужчинах, а их здесь немало.       — Тебя и без того видели все во время сражения, — оглянувшись, Уилл убедился, что их не слышат, но на всякий случай стоял, закрывая супругу собой, и говорил, сильно понизив голос. — Относятся с пониманием, да и не до того всем сейчас. Погоди, но ведь у тебя есть накидка, помнишь? Только она осталась в каюте, — с досадой поморщился он, запоздало спохватываясь.       — Во время боя до меня никому не было дела. Не думаю, что они стали бы заглядывать мне под юбку, когда им грозит смерть, — мягко парировала Суонн, оглаживая ворот рубахи мужа в бережном жесте и чуть подавив усмешку, видя его растерянность. Она мягко увела его за собой в еще большую тень угла трюма, с неким блеском в глазах наблюдая за ним и взяв его руку в свою. — А сейчас бой окончен. Работа, конечно, есть, но все любят на что-то отвлекаться. Так скажи мне, Уилл, — она по-хозяйски положила руку мужа на свою ногу возле колена. Его пальцы могли чуть касаться оголенной кожи под тканью. — На меня можно отвлечься, когда у меня так… — сжав руку Тернера, Элизабет повела ее чуть выше, от колена к бедру, давая пальцам скользить по коже, — неприлично порвано платье?       — Элизабет… — он мягко, но решительно опустил ее колено. Глаза при этом с нее не сходили, но смотрел Тернер решительно лишь ей на лицо. — Увидят же. Предлагаешь быстро сшить тебе платье из парусины? — чуть усмехнувшись, он обернулся, заметил, что трюм как раз опустел, и повел жену в дальний конец, откуда уже убрали большую часть груза. Там, усадив жену в покачивавшийся гамак, он устроился рядом и взял ее за руки. — Посидим тут, пока солнце не встанет.       — Вот так вот просто на гамаке подождем? — как можно спокойней поинтересовалась Элизабет, не акцентируя внимания на том, что поведение мужа вышло у нее из-под контроля. И, тем не менее, на лице или во взгляде это никак не отразилось, и она послушно проследовала к месту, куда привел мужчина. — Ты же говорил, что могут подумать, что ты отлыниваешь от работы, — напомнила Суонн. — А тут ты прямо-таки конкретно отлыниваешь, отдыхая с женой, — она усмехнулась, беззаботно одернув платье, уже лежа. — Не будем ничего делать с платьем, если нет никаких вариантов, — кивнула она. — До Порт-Ройала осталось совсем ничего, как и до того, как солнце встанет. Когда это случится — будет проще.       — Я же сказал, что тебе нездоровится, а раз ты легла, значит, так и есть, — Уилл подвинулся, чтобы Элизабет было удобней, и поправил разрез юбки, словно невзначай при этом коснувшись голой кожи. Склонив голову набок, он пару минут прислушивался к шумам и разговорам вдали, потом обернулся и посмотрел на пробоину, выходившую аккурат на восточную сторону. Именно через нее должны пролиться первые лучи солнца, но сейчас еще оставалось темно.       Уилл растер руки, натруженные после откачки воды — если бы не проклятие, мышцы б вовсю гудели.       Кто-то подошел сзади, заметив супругов:       — Может быть, все-таки позвать мистера Симонса, сэр?       От неожиданности тот чуть не дернулся — ушел глубоко в мысли, и мистер Талли успел застигнуть врасплох.       — Не нужно, благодарю. У моей жены закружилась голова, она немного отдохнет, и мы выйдем на берег.       — Может, лучше сейчас? На свежем-то воздухе всяко легчает, — с сомнением продолжил тот.       Тернер оценил его благие намерения, которые сейчас были абсолютно не к месту.       — Так и сделаем. Скоро придем. Пожалуйста, оставьте нас одних, мистер Талли.       Когда тот наконец удалился, мужчина подавил досадный вздох.       — И ведь искренне беспокоится… Скорей бы рассвет.       Все остальное время Элизабет предпочла ничего не говорить, молча наблюдая через пробоину за светлеющим небом. Рассвет близился, но когда он был так нужен, он растягивал свой приход. Поэтому все то время, что осталось у них на двоих, Суонн, положив голову на плечо мужа, думала о том, что ее беспокоило до сих пор и то, чему Уилл не придал значения — потеря его человечности.       Ей удалось, кажется, даже задремать на момент, когда солнце наконец пробилось своими яркими лучами через пробоину, касаясь лиц и побуждая пробудиться. Медленно приоткрыв глаза, Элизабет нахмурилась, не ориентируясь в пространстве, а после, подняв взгляд к лицу мужу, убедилась, что все в порядке.       — Можем идти? — сухо улыбнулась она уголками губ, пытаясь прийти в себя после внезапной дремы.       — Мистер Тернер, миссис Те. — резко шедший к ним один из моряков вдруг опешил, заметив Тернеров в объятиях друг друга. — О… — выдавил он, собираясь с мыслями. — Все уже на берегу… Вас ожидать?       — Мы уже идем, — кивнула Элизабет, вставая с гамака.       — Кажется, нас сморило, — взгляд, который Уилл адресовал жене, так и говорил: «Теперь точно скажут, что капитан отлынивает». Поднявшись, он внимательно посмотрел на нее. — Голова не болит? Как себя чувствуешь?       — Не болит, все в порядке и гораздо лучше, — кивнула Суонн на беспокойство мужа, пусть и, возможно, напускное.       — Шлюпка ждет вас, я перевезу вас на берег, — моряк ушел первым, оставляя люки открытыми, чтобы супругам легче было подниматься на борт.       Снаружи вовсю светило раннее солнце. На берегу виднелся обустроенный лагерь, где над разведенными кострами уже поджаривалась настрелянная на острове дичь, между которыми хлопотал кок. Раненых устроили в тени пальм, за ними присматривал мистер Симонс, который по прибытии Тернеров пытливым взглядом вперился в Элизабет, зная, что их задержало ее самочувствие. Для них готовилась отдельная еда — в виде сытной жидкой похлебки.       — Все в порядке, сэр? — спросил он. — Может быть, мои услуги все-таки требуются?       — Не беспокойтесь, мистер Симонс, — терпеливо отозвался Уильям. — Моей супруге требовался отдых после вчерашнего печального происшествия, но теперь все хорошо.       На берегу и правда уже все успели обустроиться, а многие взгляды тут же были обращены на чету Тернеров. Поэтому, как только муж отмахнулся от врача, Суонн глубоко вдохнула, коротко улыбнулась доктору и негромко проговорила:       — И правда, сэр. Мне стало гораздо лучше. Все-таки женщине сражаться в бою… — она демонстративно развела руками. — Но мой муж оказал мне поддержку, — и если кто-то еще захотел бы сейчас что-то сказать о том, что у них мало рук, она бы нашла что сказать. Но говорить этого не пришлось. Им тут же предложили позавтракать и ввели в курс дел. Больше, конечно же, Тернера, нежели ее. — Что это за остров?       — Маленький островок в половине дня пути от Каймановых островов до Ямайки, — ответил лорд Грейтцер, вышедший к сидящим из ближайших зарослей. Он опирался на трость из грубо обтесанной ветви и слегка прихрамывал, но в целом выглядел, как всегда, бодрым. — На другой стороне попадаются рифы, а также видны обломки нескольких затонувших кораблей. Скорее всего, животные, что здесь обитают, были завезены сюда этими кораблями, потому что они не смогли бы вырасти здесь самостоятельно. Возможно, через пару столетий этот островок уйдет под воду, как его часть, которую обнаружили севернее, и здесь будет плескаться Карибское море, впрочем, оставаясь для проходящих кораблей местом по-прежнему опасным.       — Тем лучше для нас, что он попался на нашем пути сейчас и стал для нас местом отличной стоянки для отдыха и ремонта, — заметил Уилл, который как раз закончил с едой и потянулся за длинным и широким листом ближайшего растения, чтобы сорвать и сложить туда кости.       — Люди благодарны вам за спасение их жизней и корабля, мистер Тернер. Я слышал, что многие поговаривают о том, чтобы попроситься на службу к вам, как прибудем в Порт-Ройал, — заметил аристократ, как всегда, проницательно поглядывая на обоих супругов.       — К сожалению, придется их разочаровать, — качнул головой тот с невеселой улыбкой. — Я не набираю людей. Но «Роза» — хороший корабль. Ей бы толкового капитана — а толковая команда уже есть.       — Толкового капитана — и толкового старшего помощника, мистер Тернер, — Грейтцер тихо вздохнул. — Впрочем, я полагаю, что мистер Медоу справится с этой должностью.       — Согласен, — поддержал Уилл. — Он справится.       — Значит, есть повод походатайствовать за него перед адмиралитетом, — Грейтцер кивнул, как будто бы дело уже было решенным.       Элизабет молча выслушала слова Грейтцера, мельком взглянув на Уилла, а затем вновь обводя побережье острова взглядом, пытаясь думать о хорошем. Или хотя бы отчасти хорошем. Например, о проведенном времени вместе с Джеком, когда на необитаемом острове, очень похожем на этот, она чувствовала себя свободной и счастливой. И, тем не менее, за ту ночь поняла, что не смогла бы оставаться с Воробьем на острове достаточно долго в трезвом рассудке. Как и тогда, важнее всего было вернуться в Порт-Ройал, из-за чего вынужденная остановка ее угнетала.       — Вы хорошо изучили остров? — снова привлекала она к себе внимание мужчин настойчивым тоном. — Нет ли здесь источников пресной воды, лорд Грейтцер?       — Да, миссис Тернер, люди нашли источник неподалеку и уже набрали воду, — кивнул тот. — Очень кстати, что он тут есть: можно пополнить запасы в бочках и промыть раны пострадавшим.       — Нам повезло, — согласился Уилл, затем, что-то вспомнив, взглянул на жену и поднялся с песка. Ему пришлось отряхнуться, потому что одежда, намокшая после вычерпывания воды в трюме, еще не просохла и охотно цепляла песок. По той же причине он скинул сапоги, которые также оставил сушиться, и ходил по нагретому пляжу босиком. — Мы отлучимся ненадолго, милорд.       — Конечно, — кивнул тот и отвернулся к костру.       Отведя Элизабет в сторону, Уильям запустил руку и взлохматил волосы, хмурясь.       — Я тут вспомнил кое-что странное. Со всеми этими приключениями совсем вылетело из головы.       — Что ты имеешь в виду? — спросила она негромко, кинув взгляд в сторону моряков, что сидели на берегу.       — За двадцать с лишним лет я отвык, что после боя всегда остается полно раненых, — сказал тот, прислонившись к стволу ближайшей пальмы, скрещивая руки на груди. — Если помнишь, в недавней стычке с Салазаром мы потеряли уйму народу — почти треть команды. Все были новичками, из ветеранов никого даже не задело. Меня, если помнишь, только царапнуло. Но не странно ли, что у нас вообще не было раненых? Ни одного? — Уилл кивнул на импровизированный полевой госпиталь, устроенный на берегу.       Задумчиво переводя взгляд обратно на лагерь, где лежали раненые, Элизабет замолчала на какое-то время, вспоминая, что было в тот день, когда Салазар напал на них. Тогда погиб человек, который решил ей помочь. И не один — погибли многие.       — Не в каждом бою же есть столько раненых, — прислонившись спиной к дереву, предположила она. — У тебя сильная команда. У Салазара тоже. А здесь шансы не были равны.       — Или же Салазар следил особо тщательно, чтобы его команда не оставляла в живых никого. Убивая как можно больше людей, зная, что я не смогу не думать об их судьбе в мертвых морях, — мрачно предположил Тернер, не зная, насколько далеко или как близко находится к истине. — Если так, что выводы напрашиваются неутешительные, учитывая, что мы знаем, кто отправил его на охоту.       Встрепенувшись, она повернула к мужу голову, сводя брови.       — Какие выводы, Уилл? — по ней прокатило едва ли заметное напряжение. — Калипсо хочет заполучить тебя — это факт. Салазар — ее охотник. И думаю, он тоже в курсе, зачем ты нужен морской богине, — она отвернулась. — Не хочу думать о какой-либо другой версии. Все это вызывает у меня злость и желание покончить с этим, а мы застряли здесь — на острове, с кораблем, который поврежден после боя с пиратами. Кажется, мы никогда не доберемся до дома. Море против нас, — взгляд со злом устремился в море. — А вернее, его богиня.       — Ну, Уотерса вряд ли прислала она, — негромко заметил тот и, притянув жену ближе, сплел руки на ее талии. — Возможно, Калипсо хочет заставить считать, что в гибели наших людей виноват я. Мол, если бы сразу вернулся на службу, то они были бы живы. Как видишь, настойчивость ее безгранична. Но ничего, надеюсь, к вечеру мы вернемся в Порт-Ройал.       — Она может думать все что угодно, — отрезала Элизабет. — А ты здесь не при чем. Не пошли она Салазара, не выйди я в море… — с шумом втянув воздух в легкие, Суонн мягко, но настойчиво отстранилась от Тернера. На губах появилась короткая улыбка. — Я пойду к источнику. Смою с себя сажу и кровь.       — Хорошо. Будь осторожна, держись подальше от хищников, хотя они вряд ли подойдут к лагерю, — напутствовал муж, огляделся и указал рукой направление. — Вон там. Оттуда катили бочки, значит, источник там. Я пройдусь по берегу — попробую еще раз что-нибудь почувствовать. И скажу другим, чтобы за тобой не ходили и не мешали.       Кивнув мужу, она удалилась прочь в джунгли — туда, где кроме живой природы не было слышно никого, за исключением изредка доносящихся голосов с пляжа, когда моряки переговаривались меж собой или отдавали какие-либо команды.       Она вышла к небольшому водоему, что блестел меж зелени подобно оазису. И за последние дни это было одной из лучших находок. Грязное и порванное платье было снято, а прохладная вода прекрасно остужала и приводила в чувства. Сажа, оставшаяся на щеках и шее, забрызгавшая до локтей кровь — все это было смыто. Привыкшая к битвам, Элизабет была закалена в них. Да что там. Даже собственная свадьба прошла под лязг мечей и дыхание смерти.       Нырнув, омывая волосы пресной водой, Суонн блаженно улыбнулась, наслаждаясь уединением. Вокруг было тихо. Даже не было слышно никаких голосов с берега. Поэтому она провела достаточно времени, чтобы протянуть как минимум час на этом острове в пользе для себя.       Когда пришло время выходить, Элизабет с огромным нежеланием начала надевать платье на влажное тело — хотелось что-то другое и куда более свежее, нежели потрепанная боем тряпка. Но выбора не было. И чтобы хоть как-то обсохнуть и не возвращаться в лагерь, где ей нет места, она направилась в сторону берега, надеясь, что скоро они наконец уплывут.       А пока она бродила, ближайшие заросли зашевелились. Не успела Элизабет пройти мимо, как оттуда выскочил какой-то дикий, неопрятный человек, одетый в звериные шкуры, повалил ее наземь, в густую траву, и первым делом зажал рот, не давая закричать. Силы в нем оказалось немерено, как и веса, так что когда он прижал ее к земле, сводя на нет все предпринятые усилия быть чистой, Элизабет могла бы поклясться, что, если бы не проклятия, он продавил бы ей ребра.       Длинная веревка очень кстати возникла в руках незнакомца, и первым делом он этой веревкой неприятно стянул ей рот, заставляя закусить, а концами деловито принялся связывать руки. Судя по пыхтению, удерживать брыкавшуюся женщину ему было трудно, но в себе он был уверен.       Для нее это было более, чем неожиданно. Все произошло так быстро, что она не успела сориентироваться, а платье, чертово платье, весьма сковывало ее движения, даже будучи порванным до самого бедра. Крикнуть она не успела (скорее, инстинктивно), потому что во рту оказалась веревка, зато вырваться она попыталась знатно — локтями норовила ударить обидчика, но тот лишь уверенно стягивал ее руки веревкой. Откровенно зарычав, Элизабет сжала от злости веревку в зубах, выбрала момент и прицелилась коленом прямо в пах, но мужчина увернулся, и удар пришелся на его ногу, что, впрочем, тоже было не мало, потому что женщина не растерялась, прикладывая все свои силы, отталкивая второй ногой от себя сумасшедшего так, что тот повалился на землю. Ей удалось вскочить и пробежать десяток метров прежде, чем ее вновь повалили, а затем подняли на ноги и закинули на плечо, лишая возможности куда-нибудь врезать.       Похититель не произнес ни слова, ни звука, а побежал со своей ношей через джунгли так, будто та не весила ничего. Чем дальше они удалялись от лагеря, тем меньше надежды оставалось на то, что отсутствие женщины быстро заметят и успеют спасти. Он и двигался-то по джунглям бесшумно, так, что ни одна ветка не треснула, что значило неприятную истину: этот остров он успел изучить откуда-то очень хорошо.       Так и было. Добравшись до неприметной поляны в самом сердце острова, похититель юркнул в особенно густые заросли, которые невозможно было заметить с первого взгляда, так как их ограничивали и частично скрывали густо растущие пальмы, и поддел тщательно запрятанный люк. Из раззявленной темноты пахнуло землей, а затем незнакомец поставил добычу на землю, не отпуская, и толкнул к краю дыры, приказывая спуститься — сбоку в стене той дыры обнаружились остатки старой веревочной лестницы, возможно, трапа с затонувшего корабля.       Как только Элизабет оказалась под землей, он залез туда следом, закрыл люк и снова пихнул ее: мол, двигайся дальше.       Несмотря на свое положение, ее переполняла злость, а не страх. Она не боялась за свою жизнь — она ведь бессмертна. Единственное, за что она опасалась, была ее честь, и Элизабет была уверена, что сможет защититься, ровно до того момента, пока похитивший ее не приказал спуститься в какое-то самодельное убежище. Взглянув на незнакомца так, что было понятно: дай ей возможность и она убьет его — Суонн медленно, держась завязанными руками за лестницу, спустилась вниз, где было заметно холодней, чем наверху. Неуверенно оглядевшись, она почувствовала толчок, призывающий двигаться и дальше в темноту, на что огрызнулась. И ей пришлось двигаться, осторожно ступая вперед и судорожно соображая, что будет дальше и как отсюда сбежать.       Положение Элизабет было плачевным, и усугубилось оно еще тем, что по прибытию в просторную пещеру, служившую похитителю домом, тот упрятал ее в просторную клетку — в таких перевозят животных или бандитов, которым дорога на виселицу. На полу валялась солома и белели какие-то начисто обглоданные кости, несло гнилью и пахло червями. Но, с другой стороны, клетка защищала и от самого обитателя мрачного схрона, если так уж подумать.       Помимо клетки из мебели здесь стоял стол, вокруг него — пара чурбанов, необтесанных от коры, большая куча пальмовых листьев служила в углу постелью, а прогнивший корабельный рундук, наверное, содержал в себе личные вещи. В одной из стен, хотя углов в помещении не было, виднелся проход в соседнюю комнату, откуда тянуло чем-то тленно-съестным.       Взяв со стола нож — почти чистый от ржавчины, не самодельный — хозяин пещеры подошел к клетке и поманил пленницу, обратившись к ней с сильным акцентом:       — Иди сюда, не бойся. Веревка, — он указал на ее руки.       Элизабет взглянула на него, как зверь, пойманный в клетке, вжавшись в противоположную стену клетки от мужчины. Но, стоило увидеть нож в руках незнакомца и услышать его голос, как она тут же нахмурилась, осторожно приблизившись и чуть вытянув руки.       Было заметно, что чужаку непривычно с кем-либо говорить, его лающий голос с испанским акцентом сильно хрипел. Поставив перед клеткой чурбан, он опустился на него тяжело, бросив нож обратно на стол, как только перерезал веревки. Уперев руки в колени поверх потрепанных кожаных коротких штанов, щедро измазанными грязью и потеками застарелой крови, очевидно, той добычи, что себе добывал, он жадно пожирал ладную фигуру Элизабет, затем пригладил пятерней завязанные кое-как в хвост грязные волосы и спросил:       — Куда ваш корабль идет? Кто вы такие?       Сбросив веревку с рук, Элизабет тут же освободилась от веревки во рту, со злом взглянув на мужчину, и отступила обратно к дальней стене клетки. Ей не впервой сидеть за решеткой.       Суонн села на колени, горделиво расправив плечи, окинув мужчину презрительным взглядом, а затем, отведя от него глаза, посмотрела четко вперед и резко ответила:       — Если бы ты хотел узнать ответы на эти вопросы, пришел бы в лагерь и спросил, — холодным тоном ответила она, глубоко вдыхая и испытывая явное раздражение. — Но вместо этого ты решил разрушить возможные шансы на твое спасение, засунув меня сюда, — она не взглянула на него, будто не удостоив важным того, чтобы вообще на него смотреть.       — Спасение? О каком спасении говоришь ты, портовая… — дальнейшая тирада звучала исключительно на забористом испанском — хозяин пещерами себя манерами утруждать явно не был намерен. — Английские псы! Проклятые еретики! — вдруг замолчав, оглядел ее с ног до головы и недобро прищурился. — Так кто ты такая, черт тебя побери? Зачем псам на борту портовая девка?       На тираду испанца она не отреагировала, равнодушно продолжая смотреть вперед, сохраняя горделивый вид, а в голове в это время продумывая, как будет лучше спастись.       — О, вижу, тебе нравится жить, как ты живешь, — усмехнулась Элизабет весьма едко. — Я — твоя смерть, — и взглянула на него со всей тьмой, что была в ее глазах. — Буду ею, если ты меня не отпустишь, грязный мерзавец, — последние слова она почти прорычала, но все еще оставалась хладнокровной. — Какое из моих имен тебе лучше предоставить или сойдемся на «смерти»?       — Муэрта? — по виду отшельника она поняла, что ей удалось его удивить. Откуда ж ему было знать, что «смерть» и впрямь имеет к Элизабет отношение, хотя и в ином качестве, нежели он себе представлял. Впрочем, он пожал плечами, поднялся и, достав из рундука точило и огромный ржавый тесак, принялся не спеша затачивать предмет кухонной утвари, временами поглядывая на пленницу совершенно бесстыдным взглядом, нисколько не вязавшимся с хваленым испанским благочестием, которое впитано каждым идальго с молоком матери.       Закончив точить тесак, он собрал, вытянув через решетку, веревку, бережно разложил на столе и, отмерив нужных отрезов, нарубил их, рассек веревку мощными ударами, от которых аж стол задрожал. Затем притащил откуда-то мешок, разложил на столе, разглаживая отчего-то тщательно, и повернулся к Элизабет.       — Решай, — он указал на мешок, держась внешне спокойно, но на деле готовый к любой ее выходке. — Чем дольше ты будешь говорить, тем дольше будешь жить. Когда замолчишь — пеняй на себя. Здесь редко бывают женщины, поэтому, когда ты надоешь, ты станешь едой.       Если бы не удары по столу режущим орудием, она явно бы не обратила на его действия какого-либо внимания. Изумленно приподняв бровь, явно не понимая, что он имеет в виду, Элизабет подняла взгляд.       — Как много знаешь ты о морском дьяволе? — спросила она будто невзначай, не показывая страха в глазах — его не было.       — Как смеешь ты исторгать подобное богохульство! — он аж побагровел и метнул тесак так, что острое лезвие вонзилось прямо в столешницу. — Сказки упившихся еретиков, что, как свиньи, валяются в собственных нечистотах! — он вдруг сощурился и посмотрел на женщину особенно зло, не скрывая безумия, царившего в его пропащей душе. Вернувшись к столу, он взял самый длинный моток веревки и решительно двинулся к решетке.       Заметив веревку в руках мужчины, Элизабет напряглась, готовая в любой момент рвануть или что-то сделать. В глазах отразилось явное предупреждение.       — Не смей подходить, — процедила она сквозь зубы. — Иначе поплатишься жизнью, — в тени уголков губ промелькнула странная улыбка. — Умом ты уже поплатился.       Но ее предупреждение не возымело никакого успеха. Отперев клетку, испанец шагнул внутрь и сразу же набросился на Элизабет, намереваясь сбить ее с ног и снова связать, хотя зачем в таком случае освобождал ее ранее — непонятно, но есть ли что-то разумное в поступках безумца? Дернув за платье, он заставил ткань затрещать, расходясь на спине, с явным намерением сорвать его прочь.       Она готова была вскочить к выходу, но не успела: слишком быстро все произошло. Ужас на мгновение охватил ее, сжал горло рукой и не дал дышать. Элизабет пыталась вырваться из хватки, попутно ведя себя вовсе неподобающе: ругалась, била мужчину и пыталась его оттолкнуть, в какой-то момент двинув с особой силой коленом в живот, выиграв для себя секунду, чтобы отползти от испанца в другой угол клетки, покосившись на дверь.       — Что, решил обесчестить губернаторскую дочь?! — тяжело прохрипела она, краем глаза замечая тесак, торчащий в столешнице.       — Ведьма! — вскочив на ноги, быстро оправившись, испанец снова накинулся на нее. Несмотря на безумие, ему хватало ума заслонять собой выход из клетки, не давая женщине сбежать. Повалив ее снова, он умудрился на сей раз продрать ее платье настолько, что совершенно бесстыдным образом порвал на груди до самого пояса, и дернул в стороны края, стараясь запутать в ней женские руки, чтобы легче было вязать. Возясь на землистом полу, он распалялся от похоти и разошелся настолько, что не замешкал отвесить ей крепкую затрещину, от которой у любой в голове б зазвенело.       От затрещины у нее, быть может, и зазвенело бы, чувствуй она боль, но Элизабет не почувствовала ничего. Как и болезненность хватки. Отчаянно вырывая руки, брыкаясь, выкручиваясь из насильственных объятий, она резко подалась вперед, кусая дикаря за плечо со всей силой, а следом, вырвав руки из хватки, оттолкнула его ударом кулака по челюсти.       Платье висело на ней на одном плече, открывая ее обнаженные формы. Но Элизабет это не волновало. Она стремительно рванула к выходу из клетки и как только выбралась из нее, схватила тесак, придерживая платье, а вернее, его остатки, у груди свободной рукой. Тюремщик к этому моменту уже успел подняться на ноги, а Элизабет не стала медлить, замахнувшись кухонным оружием прямо в мужчину, и попала, благодаря его изворотливости, прямо ему в плечо. Впрочем, этого было достаточно, чтобы рвануть к выходу.       Если бы она успела запереть в клетке этого дикого зверя, то, вероятно, ее беды на этом бы исчерпались, но того не случилось — и похититель бросился за ней с тесаком, взревев в буквальном смысле раненым зверем. Отсюда наверх вел всего один подземный ход — тот самый, что привел их сюда — он не был длинным, потому что в этом не имелось никакого смысла, и скоро над головой Элизабет увидела люк, тонущий в полумраке. Но ей в любом случае пришлось замедлиться, поднимаясь по веревочной лестнице, и тогда, когда до люка стало подать рукой, ее схватили за ноги и дернули вниз с намерением подмять под себя.       — Мерзавец! Сумасшедший! Отпусти меня! — удары рук приходились везде, где она могла дотянуться. В руках мужчины же она заметила тесак, которым он замахнулся и который она чудом остановила, вгоняя пальцы в его свежую рану, пачкая руку в крови. Это дало возможность выбраться из-под него и пнуть ногой в живот, а потом двинуть по мужскому достоинству. И не долго думая, она вновь рванула вверх по лестнице, добралась до люка и выбралась на свежий воздух.       Ненадолго замешкавшись, шатаясь от удара, еще больше разъяренный испанец, напоминавший сейчас бешеного дикого зверя, поудобнее перехватил тесак и ринулся за женщиной наружу. Куда ей бежать в незнакомом тропическом лесу? Но если бежать все время в одном направлении, рано или поздно выскочишь на берег — к чужакам, что пришли на корабле и разбили лагерь.       Так мог бы подумать любой здравомыслящий человек, но обитатель пещеры от долгого одиночества на острове стал куда ближе к животным, чем к людям, по крайней мере, в своем восприятии.       Усложняло задачу то, что она совершенно не знала, куда деваться. Это он, ставший практически местным, ведал и о змеиных гнездах неподалеку, и ядовитых колючках, и ямах с острыми кольями, которые он вырыл и прикрыл листьями для ловли добычи. Что ж, если в одну из них упадет эта дерзкая ведьма — быть посему.       Наконец он загнал ее на высокий обрыв, возвышавшийся над джунглями на добрых десятка два метров. Здесь находилось жерло вулкана, еще в незапамятные времена утихшее и ставшее удобным ложем для озера. По берегам все давно заросло пышно и ярко, и только скалы неприступно защищали жерло и деревья внизу от вездесущего ветра.       Она бежала не хуже напуганной кошки, но каждый раз, стоило ей приблизиться к берегу, охотник нагонял ее и гнал прочь. Элизабет несколько раз выкрикнула имя мужа, надеясь, что кто-то услышит — вряд ли у нее хватит сил отбиться от сумасшедшего, хотя усталость и не чувствовалось. Гораздо хуже было, если бы он исполнил свой замысел и взял ее, чего она не смогла бы принять и о чем уже тем более рассказать мужу. Она бы увяла, как цветок, став точно мертвецом — без чувств, без эмоций, без тепла.       Остановиться пришлось у обрыва, куда она чуть не нырнула, замерев. Из одежды на ней остались лишь сапоги — платье потерялось где-то среди веток. А безумец с безумными глазами сейчас стоял и смотрел на нее. Это, наверное, и послужило решительным выпадом — Суонн подхватила толстую палку с земли. Она попыталась вспомнить все свои навыки боя, и когда мужчина вновь напал на нее, палка врезала ему по подбородку, а ловкая женская рука вырвала тесак, одним взмахом, не глядя, всаживая лезвие в шею обидчику, откуда тут же брызнула кровь. Под хлюпающие звуки Элизабет отпустила рукоять.       Ее обидчику этого показалось мало, и он с ревом кинулся на нее, вырвал лезвие и запустил в женщину, замахиваясь, в горло, как поступила она — но рука дернулась, и острый край пробил ей ключицу. На неверных ногах испанец двинулся на нее, загребая руками, от боли не видя почти ничего вокруг, наконец оступился и, подняв кучу земли и мелких камней в воздух, сорвался с обрыва. Звука падения она не услышала — лишь треск ломавшихся веток, на которые безумец, видно, упал, да так земли не достигнул.       Ни боли, ни ощущений, ни даже крови не было, будто тесак вошел в труп. Элизабет вырвала из себя оружие, запачканное кровью мужчины — она осталась даже на ее ключице, что тут же восстановилась, как ни в чем не бывало, испачканная алой жидкостью.       Переведя дух, Суонн сделала пару шагов назад от обрыва, чувствуя, что ее бьет легкая дрожь от пережитого, и, взглянув на тесак, сжала зубы и с размаху запустила его в обрыв. Тот упал вслед за хозяином совершенно бесшумно, не задевая, кажется, и веток. Она выжидала некоторое время, а затем пошла по обратному следу в поисках платья — возвращаться нагой в лагерь, полный мужчин, было не лучшей идеей.       Только чем дальше она шла, тем запутанней мнились ей джунгли, в которых не встречалось ни одного знакомого ориентира. Точнее, множество мелких деталей сбивали с толку, потому что выглядели похоже, создавая впечатление, будто женщина тут уже пробегала, на деле же ей попадались звериные тропы — на ее счастье, ее блуждания распугивали живность вокруг, а хищники держались подальше, видимо, чувствуя, что проклятая добыча для них несъедобна.       Тем временем время перевалило далеко за полдень, солнце медленно катилось к закату. Говорили, что островок небольшой, но на деле он казался огромным, потому что отсутствие ориентиров заставляло ходить по кругу, и даже дневное светило то и дело скрывала густая листва. В воздухе начали появляться первые вечерние запахи, свет уже не выглядел таким ярким. С «Розы» чета Тернер сошла примерно к полудню, но обед у костра, затем купание, похищение и блуждание по лесам заняли далеко не пару часов, а раза в три больше.       Конечно, Элизабет знала, что ее будут искать. Но сколько в действительности протяженность этого острова, раз до сих пор не слышно ничьих голосов?       …И все это вызывало в ней раздражение. Грейтцер так уверенно сказал, что остров маленький, что не было сомнений, что сходить искупаться ничего не стоит. Только вот кто знал, что купание закончится тем, что ее похитят и захотят надругаться? А то и убить, что в данной ситуации далеко не было самым худшим вариантом, как первый.       Она перестала заниматься поисками тогда, когда заросли в очередной раз привели не туда, сообщая, что она просто идет дальше по острову. И не слышно не одного человеческого голоса.       Выбрав наиболее действенный способ выбраться из джунглей, Суонн направилась прямо к берегу, вернее, предполагая, что он может быть там. Она несколько раз виляла дорогой, то слыша звук волн, то нет, но после все же вышла на белый песок, благодарно выдыхая. И хоть эта часть острова была необитаемой, Элизабет знала, что обойди его — точно наткнется на лагерь.       Идея была хороша, только вот спустя несколько километров пляж перегородили поваленные деревья, будто кто-то пытался устроить преграду неведомо отчего-либо же по острову когда-то прошел ураган, поваливший стволы — судя по торчавшим засохшим корням, такой вариант тоже имел право на жизнь. Дальнейшее продвижение осложнилось необходимостью перелезать через всю эту груду, хотя при детальном осмотре нашлось место, достаточно удобное, чтобы преодолеть это препятствие.       Взвесив все за и против, Элизабет кинула взгляд в сторону джунглей, убеждаясь, что возвращаться туда не хочет, и, собравшись с мыслями, полезла через стволы.       Показалось — или за поваленными стволами что-то мелькнуло? Отчетливый шорох привлек внимание сначала с одной стороны, затем другой — а затем на вершину преграды выскочил Уилл, а за ним, кто по деревьям, кто по песку, следовал отряд из шести человек. Увидев Элизабет, Тернер шуганул остальных отвернуться и спрыгнул, на ходу стаскивая с себя рубаху, чтобы надеть на жену и что было силы обнять.       — Господи, Элизабет, что случилось? Почему ты… — он отстранился, с неудовольствием замечая, что рубаха едва прикрывает ее, и снова к себе притянул. — Мы тебя уже столько времени ищем. Источник ведь совсем рядом с лагерем, куда же ты делась?       Укутываясь в рубаху мужа, она как можно крепче прижалась к нему, утыкаясь носом ему в изгиб шеи, вдыхая его такой родной запах и прикрывая глаза.       — Просто пойдем на корабль, Уилл. Я заблудилась, — рассказывать, что случилось, когда недалеко стоят моряки, которых она увидела не сразу, не самый лучший вариант. — Остров оказался больше, чем мы думали.       — И не поспоришь, — фыркнул он, думая о том, сколько пришлось бегать по местным лесам до тех пор, как они нашли этот берег. — Погоди, — он отстранился и, нахмурившись, окинул ее с головы до ног, убеждаясь, что она цела и невредима, хотя иначе и быть не могло. — Ты ведь расскажешь мне? Я не знал, где тебя искать, до тех пор, пока не… — он не договорил, вдруг вспомнив, что посторонние рядом, и крикнул им: — Возвращайтесь в лагерь! Мы придем следом. Передайте его светлости, что моя супруга нашлась, и найдите других до наступления темноты, сообщите, что поиски завершились успехом.       Отпустив моряков, Уильям еще раз оглядел Элизабет, словно не мог поверить в то, что она рядом с ним, а потом прижал к себе так крепко, что у обычного человека сломались бы ребра, не в силах двинуться с места.       — Господи, это был самый долгий день в моей жизни…       — В моей тоже, — шепнула она, успокаиваясь в объятиях мужах и стараясь забыть о том, что было. Она молчала, с несколько минут просто обнимая Уилла, вслушиваясь в биение его сердца настолько, насколько позволяло море, игравшее небольшими волнами. А затем прикусила губу в явной нерешительности, но все же тихо начала говорить, не отстраняясь от мужа: — Как только я вышла из водоема, меня перехватил какой-то сумасшедший. Я пыталась освободиться, но он не позволил. Он… Вероятно, жил здесь. Притащил в свое убежище… там была… клетка… как на кораблях, знаешь? Думаю, он потерпел кораблекрушение… испанец. Он проклинал англичан и явно сошел с ума.       — Что? Клетка?! — от неожиданности он отшатнулся от нее, и женщина могла наблюдать мгновенную перемену в его лице: из обеспокоенного и счастливого оно превратилось в яростное — только присутствие Элизабет не давало тут же сорваться с места на поиски обидчика да здравый смысл сумел дать объяснение: — Его смерть привела меня к тебе, верно? Ты пострадала от него? Так вот почему твое платье исчезло, — на последнем слове речь превратилась в рычание, и Уильяму от души захотелось по чему-нибудь врезать — помимо ярости его охватил ужас при мысли о том, что чертов испанец мог сделать с любимой.       От буйной реакции мужа она отшатнулась точно так же, как и он, в беспокойстве и неком сожалении глядя на него. Но внутри было спокойно — все плохое позади, а ужасное не случилось.       — У него не получилось, Уилл, — мягко, но весьма настойчиво произнесла она, шагнув к Тернеру и беря его яростное лицо в руки, чуть сжимая и глядя ему в черные глаза. — Не получилось, слышишь? И ты прав: ты пришел на его смерть. Я — королева пиратов. И я смогла за себя постоять и не позволила тронуть то, что принадлежит тебе, — последние слова звучали как никогда уверено, а взгляд отразил сталь вперемешку с нежностью.       Он замер, как зверь, которому что-то спокойно втолковывают, реагируя больше на голос, нежели на слова. Не сразу, но расслышал, что именно она говорит, заставив гул в ушах от бьющей громовыми раскатами крови утихнуть. Гораздо больше времени потребовалось на то, чтобы осознать все, что услышал — но стоило посмотреть на Элизабет, жмущуюся в одной рубахе с его плеча, как бешенство норовило проснуться и разнести хоть весь остров, где свое сокровище он мог так легко потерять.       — Его счастье, что он умер не в море, — выдохнул он, от пережитого потрясения падая перед ней на колени — ноги не хотели держать — и зарываясь носом в мягкий теплый живот, не отпуская ее.       — Нет. Не в море, — кивнула Элизабет, запуская руку в волосы мужа и тут же распутывая ленту, что собрала их в хвост. — Все это позади, Уилл. Все обошлось, — продолжила успокаивать она, мягко перебирая темные пряди меж тонких пальцев, не сводя глаз с Тернера. И сама чувствовала, какое облегчение приходит в ее душу, ведь не предприми она ничего — испанец бы совершил задуманное. — Пойдем на корабль? Мы должны уже плыть в Порт-Ройал, но из-за… — шумно вздохнула. — Я так устала за этот день.       По тяжелому дыханию мужа она поняла, почему он не ответил: ему тоже было нужно перевести дух, прийти немного в себя и признать наконец, что все ужасное позади. По крайней мере, до конца этого дня. Впрочем, учитывая подступавшие сумерки, один ужас все еще им угрожал, ведь на небе снова не наблюдалось ни облачка — счастье, что луна на востоке висела низко, и ее скрывали густые леса.       — Да, идем, нам нельзя оставаться, — поднявшись на ноги, Уилл огляделся, укрыл жену так, как только смог, и повел ее быстрым шагом обратно в лагерь. Влага с его лица чуть заметно холодила живот Элизабет. Впрочем, сам лагерь уже свернули, шлюпки доставили содержимое трюмов обратно, и мистер Медоу только ждал приказа, чтобы вернуть людей на борт.