Дань пиратству

      Как только Тернеры вернулись, к ним было подступили люди, но Уильям резким взмахом пресек все расспросы:       — Все на борт. Мы и так порядочно задержались.       Он настоял, чтобы его и жену переправили первыми, сославшись на то, что Элизабет необходимо привести себя в порядок и наконец-то одеться. Вместе с ними в лодке плыл Грейтцер, которому всегда хватало воспитания вовремя притвориться слепым. Единственным, что он сказал, разве что было:       — Даже не знаю, что думать: кажется, обыденные путешествия в вашем обществе попросту невозможны.       Это сошло бы за дерзость, однако Тернер был занят заботами о делах и оставил реплику без ответа.       Пока они плыли в шлюпке, ему пришлось уделить внимание обсуждению насущных дел, принимать доклады, спрашивать и слушать ответы. Но все это время он не выпускал Элизабет из объятий, словно опасаясь, что она вдруг исчезнет. По прибытию на борт первым делом он распорядился доставить ей горячую воду и не отходил ни на шаг.       В шлюпке Элизабет держалась от всех отчужденно, обнимая себя руками и смотря куда угодно, но не на тех, кто был рядом. Вспоминая о безумном взгляде испанца, она прикрывала глаза, ежилась и глубоко вдыхала, плотнее сжимая зубы. За годы своей жизни ей хватало внутренного стержня, чтобы выстоять, и, тем не менее, мысль о том, что ее мог взять другой мужчина, не Уилл, была ей настолько противна, что она злилась, омрачая свою душу тьмой.       На корабле уже все было готово к отплытию. Каюту Тернеров более-менее прибрали: обломки унесли, мебель кое-как поставили на место, но зияющая дыра в стене напоминала о том, что случилось за этот долгий, весьма богатый на эмоции день.       — Сейчас, миссис Тернер, — послышался голос матроса позади четы Тернеров, что вошли в каюту. Через пару мгновений в комнату внесли лохань с водой. Как только дверь закрылась, женщина шумно вздохнула и без разговоров стянула с себя рубаху мужа, отдавая ему. Смыть этот день было лучшим событием.       Он сам ее вымыл, и она могла заметить, как при этом дрожали его руки. Его и самого порядком трясло. А после, закутав в простыню, просто усадил к себе на колени и держал в объятиях, ничего не говоря — колотящееся сердце говорило все за него. Когда постучали, испрашивая разрешения забрать лохань с грязной водой, Уилл неожиданно для самого себя чуть было не сорвался на матросов, но успел взять себя в руки, просто молча кивнул и попросил беспокоить только в случае какого-нибудь серьезного бедствия.       После ванны ей стало лучше. В заботливых движениях мужа она чувствовала облегчение, несмотря на то, что его руки дрожали. Элизабет понимала, какой и он пережил ужас. Хотелось добраться до Порт-Ройала, увидеть сына и успокоиться. Уткнувшись носом в шею мужа, она молчала весьма долго, одной рукой выводя узоры у него где-то на груди кончиками пальцев. «Роза» подняла якорь и распустила паруса, отчаливая от места стоянки, полностью готовая к путешествию, разве что теперь вряд ли они прибудут домой ночью — утром, а то и днем, если не повезет.       Через дыру в стене прекрасно слышался плеск воды. Доносились разговоры команды.       — Все позади, — произнесла Суонн тихим голосом то ли себе, то ли Уиллу. — Бывало и хуже, — добавила она, чуть отстраняясь от шеи мужчины, чтобы взглянуть на его лицо. — Я не хочу вспоминать об этом.       Он как раз собирался что-то сказать, но, услышав ее слова, промолчал снова и только кивнул. Продолжало трясти. Не стал рассказывать о том, как его сердце чуть не остановилось, когда он почувствовал смерть — первой мыслью стала страшная догадка, что это связано с ней, но что ему твердило, что не просто связано, а что могла погибнуть она, Уильям не смог бы сказать.       Он помнил, как остановился и выцвел мир, прежде чем он смог выбраться из мимолетного кошмара и пуститься на поиски по невидимому жуткому следу, объявив поисковой команде, что видел Элизабет где-то далеко впереди — плохо скроенная ложь, конечно же: в этих джунглях и на десяток шагов пути не увидишь.       Помнил, как едва не умер от счастья, найдя ее, не сразу даже заметив, что любимая выглядит как-то иначе — мозг запоздало обрабатывал информацию, но и тогда, когда он понял, что она без одежды, дорисовал простую причину: мало ли, купалась в источнике, платье смыло водой, а она не заметила, пошла искать и потерялась.       Только вот очевидная вонь, которой ему всегда чудился след смерти, выдавала, что на деле все было вовсе не так.       Но Элизабет жива — и ничего другого значения сейчас не имело.       — Ты же знаешь, что меня нельзя убить, — мягко напомнила она ему, вдруг вспоминая, как тесак разломал ей ключицу. Взгляд опустился к собственной груди, но Элизабет быстро его отвела, понимая, что все с ней в порядке.       Она коснулась губами щеки супруга, обдавая кожу теплым дыханием, скользнула ниже к щетинистой скуле, оставляя невесомый поцелуй, опустилась ниже к шее, чуть более ощутимо целуя, но с нежностью, присущей любящей женщине. Она хотела его успокоить и, на деле, себя тоже, ибо ей было до сих пор не по себе.       Дорожка поцелуев, ласковых и бархатных, прошла до самого изгиба шеи. Целуя кожу мужа, Элизабет успокаивалась, понимая, что вот он — ее мужчина. Рядом. Тот, чьи руки могут согреть и защитить; тот, чьи руки могут сковать и не выпустить.       Явив улыбку, которую Тернер бы не заметил, потому что она теперь выцеловывала его плечо, Суонн плавно отстранилась, намереваясь лечь.       Он не препятствовал ей в этом, наоборот отодвинулся и затем встал, уступая ей место, хотя руки до последнего не выпускал — только когда совсем уж отошел. Правда, посмотрев на начерно заделанную дыру в обшивке и затем глянув в разбитое, а потому заколоченное окно (через щель), сразу же вернулся и сел рядом, вначале полуразвернувшись к жене, а потом уронив руки на колени и расслабив спину и плечи, сидя этой самой спиной к ней, чего обычно старался не делать, не спрятав застарелые шрамы, полученные на «Летучем голландце» от собственного отца когда-то давно — но сейчас его рубаха валялась в углу на рундуке после того, как ее сняла Элизабет и вернула ему.       Конечно, ласка любимой помогла немного разжать мертвую хватку на сердце, за что Уильям был ей благодарен. Даже смотреть на нее — уже становится легче. Вспомнив об этом, мужчина скинул сапоги и забрался с ногами на постель, устраиваясь на боку рядом с женой, поддерживая голову рукой, которой опирался. Свободная ладонь взяла Элизабет за руку и бездумно погладила ее пальцы.       — Наверное, на рассвете прибудем в порт, — это было первым, что, кроме распоряжений, он сказал по возвращении на корабль.       Тонкие пальцы осторожно коснулись одного из шрамов. Суонн плавно сжала пальцы, подняв взгляд в глаза мужа.       — Да, надеюсь. Но если это сказал лорд Грейтцер… я не особо ему доверяю, — тень улыбки мелькнула на губах. — Ведь остров оказался далеко не маленький. Но если это говоришь ты, — она удобней устроилась, повернув голову в его сторону и чуть приподнимаясь на локте, приблизившись к его лицу. — То значит так и будет.       — Грейтцер тут никогда не бывал, как и мы, в Карибском море тысячи таких неизведанных островков, — успел пробормотать тот, запоздало спохватываясь, с чего ему вдруг пришло в голову заступаться за не самого желательного союзника.       Элизабет накрыла его губы своими, и поцелуй это выглядел так, будто пробует на вкус воду после изнурительной жары, не веря тому, что живительная влага оказалась так близко. Хотелось жаться к Тернеру, касаться его, целовать, словно Элизабет пыталась найти убежище рядом с ним и согреться после холода, что испытала.       Сердце же самого Уилла то бешено колотилось, то начинало успокаиваться. К сожалению, его самого все еще пробирал холод, который никак не удавалось прогнать, и в немалой степени Уилл льнул к жене в поисках душевного тепла как средства восстановить утраченное равновесие. Ему было жизненно необходимо убедиться, что она рядом с ним и с ней все в порядке.       Она плавно отстранилась.       — Найдем Генри и отправимся в путь. Больше ничего не помешает нам. И никто. И прошу тебя, — говорила она чуть с нажимом. — Не думай о том, что было. Все уже позади.       — Если ты помнишь, Грейтцер хочет, чтобы мы сперва взяли его с собой кое-куда еще — прежде, чем сможем отправиться туда, куда запланировали, — помятуя о прекрасной слышимости на «Розе», Тернер говорил иносказательно. Было заметно, что он весь подобрался, хотя с виду лежал совершенно спокойно. — И мы согласились. Правда, помнится, ты была резко против того, чтобы брать с собой Генри. И как же нам быть? Я больше не хочу оставлять сына, зная, что его уже однажды забрали у нас.       — В мертвые моря… — вспоминая и пробуя на вкус то, что им предстояло, Элизабет поменялась в лице. — Да, я помню. Я тоже не хочу оставлять Генри одного. Не думала, что опасность придет так внезапно и эта треклятая морская чума доберется до него, — слова она почти процедила сквозь зубы, явно выразив волну злости. — Возьмем Генри с собой. Вот, что мы будем делать.       От этих слов он даже чуть ближе к ней переместился и уставился на нее немигающий взглядом, что стремительно почернел, напоминая о том, кем он на деле является.       — Мне ведь придется тогда принять присягу и от него. Как и от Грейтцера. И от тебя, Элизабет — я больше не могу допустить нашей разлуки и не могу тебя потерять еще раз. Присяга всегда указывает, где находится каждый член команды «Голландца». К тому же так тебя не сможет забрать тот, к которому мы собрались в далекое путешествие, если ему вдруг взбредет в голову подобная дурная идея.       Элизабет заметила, как его глаза потемнели, прекрасно уже понимая, что это значит. Но она не отодвинулась, не отшатнулась и никак не отстранилась, глядя в темный омут так внимательно и завороженно, что не сразу ответила. Смысл слов доходил постепенно, вынуждая тонкие брови чуть свестись.       — Сомневаюсь, — покачала головой Суонн, отводя взгляд и поджимая губы. Она предполагала, что может значить присяга, видела, что она делает, но все же ее натура требовала спросить: — И помимо этого, никому из команды нельзя ослушаться приказа своего капитана? — она вспомнила слова Шансы о том, что Уилл захочет ее душу — а что делает человек, вступая на борт «Голландца» в качестве нового члена команды? Отдает свою душу. Она любила Уилла всем сердцем и была готова отдать ему все, что у нее есть, и, тем не менее, у нее оставалась та сторона, которая требовала свободы, а присягнув, она лишится свободы до того момента, пока муж не освободит ее.       — Ослушаться нельзя. Грейтцер сам до конца не понимает, во что ввязывается, — Уилл усмехнулся насмешливо, и ухмылка вышла по-настоящему дьявольской. Однако он сразу же посерьезнел и посмотрел на нее с прежней мягкостью. — Обычно я этим правом не пользуюсь — команда сама понимает, когда можно выступать со своими предложениями, а когда нужно просто делать привычную работу. Даже Уэллоу — он ведь тоже достался мне в «наследство» от Джонса. Как видишь, даже зная теперь, что связь с кораблем сохранилась, я не заставил его выкинуть его сомнения из головы и слепо следовать приказам. Он тоже об этом помнит и именно потому осмелился выразить недовольство — зная, что его внутренней свободе ничего не угрожает. Когда мы плавали в мертвых морях, повода прибегнуть к «прямому приказу» у нас не возникло ни разу. Я обещал себе, что пойду на это только ради безопасности команды, корабля или иных людей в качестве самого крайнего средства.       — Но я не просто осмелюсь выразить недовольство, Уилл, — напомнила она ему. — Я твоя жена. Даже если я и приму это и стану членом команды, я ею останусь. Но как бы я ни выражала свое мнение, я ведь не смогу… — она замолкла, заправляя прядку волос за ухо, явно чуть занервничав — ограничение ее свободы было для нее большим шагом. — Сделать так, как хочу? — выдохнула она, глядя на Уилла. — А что будет, как мы вернемся из мертвых морей?       — Без моего ведома — не сможешь, если я прямо тебе запрещу, — он качнул головой, не собираясь увиливать, рассказывая все как есть. — Так что удрать из дома и пуститься в приключения, как в прошлый раз, уже не получится. Но ведь ты сама говорила, что хочешь, чтобы мы вместе искали и принимали решение. В таком случае присяга попросту убережет от… необдуманных поступков. Она сохранится и по возвращению в мир живых, если только не освобожу от нее, — он вдруг помрачнел еще больше, хотя невозможно было с уверенностью сказать, что именно творится в его голове — хотя многое было написано на лице.       — Необдуманные поступки, которые ты считаешь неправильными, — поправила Элизабет. — То есть, если я не договорюсь с тобой и мы не придем к какому-либо решению, повлиять на ход событий я не могу, — послышался шумный вздох. Она видела помрачневшее лицо мужа, понимая, что присяга — это то, что он хочет. Это то, чего хочет морской дьявол, которому предоставился шанс взять еще одну душу в свой плен. — А ты освободишь по прибытию в живой мир? Ведь я бессмертна, Уилл. А деваться от тебя никуда не собираюсь, — она попыталась ободрить его, но сама испытывала внутри слишком странные чувства, еле понимая их. — Или мне нужно будет попросить, если захочу?       — Разве муж и жена не должны договариваться между собой, если хотят мира в семье? Мы ссоримся с тобой потому, что этому еще не научились, — перекатившись на другой бок, Уилл плавным движением встал и прошелся от постели до поврежденного окна. — Я знаю, что ты хочешь все держать под контролем так же, как я — но мы ведь не сами по себе живем, — он полуобернулся к ней и склонил голову чуть набок, вырисовываясь в вечернем полумраке. — Ты, конечно, можешь просить меня обо всем, о чем угодно, прежде всего, как мужа, а не капитана. Подавшись вперед, она села и сжала простыню возле груди, изучая мужа взглядом, ожидая ответа на заданный вопрос. Только Уилл не ответил, вовсе предпочитая не обратить на то внимания. В полумраке каюты стоя с обнаженным торсом, говоря так, будто уговаривал ее согласиться на сделку, он воистину выглядел как дьявол.       — Потому что ты не хочешь уступать, — сухо ответила она, хмурясь. — Уилл, я спросила тебя. Ты освободишь меня по прибытии, если я попрошу?       Он смотрел на нее долгим изучающим взглядом — оценивающим взглядом, пожирающим взглядом, таким, что, будь она хворостиной, то мгновенно бы вспыхнула и превратилась в золу. Он понимал, что сама форма заданного ею вопроса подразумевает конкретный ответ, слышал, как она буквально требует озвучить только этот единственный ответ — почти слышал, как она повторяет, чтобы он ответил именно так, как хотела она, не иначе.       Но он до безумия любил ее, сходил без нее с ума и был готов перевернуть всю вселенную, чтобы она была рядом.       Поэтому решил к ней быть честен:       — Нет, — он покачал головой, и прежде спокойный голос прозвучал непривычно болезненно, тихо. — Я не смогу — нет, не так. Я не хочу. Не для того, чтобы заставить подчиняться себе, ломая тебя в угоду своему самомнению. Но потому что только так могу быть уверен, что ты всегда будешь со мной и никто не сможет нас разлучить. Ты ведь моя, Элизабет — но принадлежишь мне не полно. И это сводит с ума, потому что я все время теряю тебя. Но если отвечу, что да, отпущу — ты не станешь смиряться и выносить эту ложь. Я не хочу тебя обманывать и принуждать к чему либо, как вышло на Исла дэ Муэрто.       Под его взглядом Элизабет и правда почти вспыхнула. Она буквально чувствовала, как касался его взгляд каждой клеточки ее тела, углублялся и доставал до души, оценивая ее как неплохую добычу. От такого взгляда ей пришлось перевести дух — слабые мурашки пробежались по телу незаметным рядом и тут же исчезли. В глубине души она была готова к такому ответу. И это пугало и притягивало одновременно. Элизабет смотрела на него, не способная ничего сказать в ответ, и понимая лишь одну истину: того, что он имел сейчас, ему было мало. А слова ведьмы оказались правдой. Деваться некуда. Мертвые воды не примут ее как человека или убьют, если она задержится больше нужного срока, а срок этот ничтожно мал.       Она пыталась понять и принять то, что ей сказали, и одновременно с этим понимая, в какую ситуацию попадает.       — Да, но, Уилл, у меня нет выбора, если я поплыву вместе с тобой в мертвые воды, — отстранено заметила она: — Я готова быть твоей без остатка. Готова принять это, я боюсь лишь за… — Элизабет пыталась правильно подобрать слова. — Что ты не уступишь мне в чем-то. Что мы всегда будем решать только так, как желаешь ты, — глубокий вдох. — Что и должно быть правильным… — добавила она, понимая, что манеры и обычаи требовали ее подчинения.       — Ты боишься, что однажды, когда мы не сможем договориться и поставим обиды выше нашего брака, у меня лопнет терпение и я попросту прикажу тебе замолчать и поступить так, как пожелаю, а ты, будучи неспособной дать в том отказ, выполнишь это — и возненавидишь меня? — негромко переспросил мужчина, спрашивая себя, способен ли он на подобный поступок, и холодея, потому что ответ ему уже был известен. — Это правда — в том, что меня печалят наши размолвки, когда чудится, будто ты вовсе не хочешь посмотреть моими глазами, не просто признать правоту — увидеть, почему я что-либо таковой считаю. Я не могу дать тебе никаких обещаний, потому что не уверен, смогу ли сдержать их — но хочу, чтобы ты всегда помнила: я люблю тебя, Элизабет, а значит, хоть и споря с тобой, тебя уважаю и желаю тебе только блага — тираны же редко принимают во внимание чье-либо мнение, хотя я слишком мало знаю о них, чтобы судить. Мы с тобой бесконечно упрямы, но последствия наших ссор испытываем сами и видим, что наши люди тоже подвержены им. Ссоры с тобой причиняют мне боль, и если когда-нибудь я обойдусь с тобой так, как ты опасаешься — видимо, в тот час во мне не останется совсем ничего человеческого.       — Я не смогу возненавидеть тебя, — отрезала она, понимая, что на деле не имела ничего подобного в своем вопросе, но Уилл озвучил возможные последствия, и ей стало не по себе. — Уилл, если тебе чудится, что я не могу видеть твоими глазами, то моими глазами разве ты пытался хоть раз посмотреть? Мы не допустим, чтобы ты так поступил. Я не допущу, чтобы человечность покинула тебя, — голос звучал твердо, но ей было страшно.       — Мне кажется, я смог понять, почему ты покинула дом и ничего не сказала. Если бы не проклятие Джонса, то я вряд ли сумел бы тебя отыскать, — Уилл прикрыл глаза, в который раз за последние полторы недели думая о том, как близко был к тому, чтобы по чудовищному стечению обстоятельств потерять Элизабет. Ведь Салазар забрал бы ее, если знал, сколь много значит она для капитана «Голландца», и мог бы ставить условия. Если б вообще не убил. — Ты хотела защитить нас — меня и Генри. И я, имея те же стремления, разделяю их. Двадцать два года ты справлялась одна, в одиночестве растя сына — и ты справилась так, как не смогли бы многие. И принимая решение покинуть дом, возможно, ты снова говорила себе, что справишься — ради семьи. Бывает не просто представить, какие бури тебя терзают, но я действительно стараюсь тебя понять, надеясь, что однажды и ты сумеешь взглянуть моими глазами.       — Ты прав, Уилл. Это я в силах не дать превратиться тебе в чудовище, — она чуть приподняла острый подбородок, вскинув брови. — А что ты дашь мне за присягу?       — А что тебе нужно? — спросил он, перемнувшись с ноги на ногу так плавно и тихо, будто зверь затаился в засаде.       — Ты, — немедля, отозвалась она, усмехнувшись. — Хочу, чтобы ты принадлежал мне так же полностью, как и я тебе. Как муж, ты отдал мне свое сердце. А как капитан что ты сделаешь?       — Корабль отдать не смогу, — тихо рассмеялся упомянутый муж, не спеша приближаясь. Достигнув постели, плавно, будто не желал спугнуть, сел, подложив под себя ногу, и, поймав конец простыни, взялся поигрывать им. — Но тебе ведь вовсе не «Голландец» интересует. Как капитан, говоришь… Скажи прямо, Элизабет, что ты хочешь, чтобы я сделал?       Его приближение не осталось без внимания — Элизабет напряглась, сильнее сжав край простыни на груди, не сводя глаз с Уилла.       — Чтобы также присягнул мне, — без толики сомнений ответила она.       Теперь он оперся на локоть, подобравшись еще немного ближе. Лицо выглядело заинтересованным и задумчивым одновременно.       — Расскажи мне о присяге, которую ты желаешь принять в свою честь.       — Как муж в роли моего капитана, которому я должна дать присягу, ты должен присягнуть мне, — Уилл подбирался медленно, но сохранял еще небольшую дистанцию, тем не менее, Элизабет не оставляла это без какого-либо акцента и сильнее вжималась в стенку спиной и подтягивала ноги ближе к себе, будто увиливая от него. — Ты будешь властен надо мной. И я хочу того же.       На этот раз он остановился и слегка свел брови весьма озадаченно.       — Ты хочешь от меня той же присяги и возможности «прямого приказа»? Не только мое сердце — оба сердца, — исправился он, — принадлежат тебе, но и весь я, и ты это знаешь, ведь нас вручила друг другу брачная клятва. И я могу объявить, что свою душу, если она еще есть, вручаю тебе — но не в моих силах обеспечить полное соответствие: все мои так называемые сверхъестественные способности — часть проклятия Джонса.       — Вручаешь мне, — повторила она слова, будто пробуя на вкус и довольствуясь ими. — Я знаю, что полное соответствие невозможно, ведь ослушаться ты меня вправе, — подавив смешок, склонила голову на бок. — Хотя, быть может… — она демонстративно задумалась, отводя взгляд. — Если попросить Джонса немного поменять правила игры…       Он все-таки дотянулся до нее, пробрался под простыню и защекотал бок.       — Думаешь, ему есть дело до нас? Ему и так не повезло в жизни, ни к чему еще сильней растравлять душу, напоминая о том, чего у него нет, — несмотря на все происшедшее, а так же на роль Джонса в судьбе самого Уилла, последний не питал никакой злости к нему и, наверное, даже сочувствовал.       От такого подвоха она выкрутилась, тихо засмеявшись и буквально отпозла от Уилла на другой край кровати, не давая простыне соскользнуть со своего тела. В глазах появился огонек.       — Есть. Стал бы он являться к нам и предупреждать нас? Или ты просто не хочешь подчиняться чьим-то приказам так же, как придется мне? Но я бы не собиралась приказывать тебе. Ты бы просто… принадлежал мне, помимо брака связанный со мной еще нечто крепким.       Это его не убедило, и он снова забрался на постель с ногами, чтобы, прищурившись, еще раз потянуть за угол простыни с хитрой усмешкой.       — Какой же тогда получится дьявол, если он сам себе не хозяин? Пародия какая-то выйдет, не думаешь? — он призадумался, поймал жену за пятку и пощекотал ступню. — Но, кажется, у меня есть идея, что можно устроить, чтобы тебе понравилось.       Это было похоже на игры в кошки-мышки, где Элизабет, увы, была жертвой, потому что Уилл удобно вылавливал ее. Снова тихо и коротко смеясь, она вырвалась из его хватки, подтянула ноги и глубоко вдохнула, с интересом глядя на мужа.       — Что, дьяволу не нравится принадлежать кому-то? — с вызовом проговорила она, вскидывая бровь. — Но он уже принадлежит мне. И как муж, и как… пират, который принадлежит своей королеве, — она покосилась в сторону края кровати, продумывая, как будет лучше ускользнуть, а затем, выразив заинтересованность на лице и далеко не наигранную, произнесла: — Что за идея?       — Пират, который не слушается свою королеву, помнишь? — многозначительно поправил он ее, заметив, что она отвела взгляд. Но выше его сил было бы ее отпустить, поэтому, решительно притянув жену к себе, опрокинув под себя, Уилл прижал ее собой и как ни в чем не бывало уставился на нее, поглаживая по щеке — только лицо выражало задумчивость. — Сперва нужно подумать, получится ли. Я и так твой, но если тебе нужно еще одно доказательство… Душа, значит? — и потянул край простыни к себе.       Даже будучи в таком положении, оставаясь гордой и якобы неприступной, Элизабет вздернула подбородок и, сжав простыню рукой, затормозила движение руки Уилла, что потянула простынь за собой.       — Ты же требуешь от меня еще одного доказательства, Уилл. Чтобы я никуда от тебя не делась, — напомнила она почти мурлыкающим голосом, хотя сама вся была напряжена. — Я лишь потребовала что-то взамен. Учитывая, что пират не слушается свою королеву и даже не несет наказание.       — Ты точно уверена, что не тебя следует назвать морской дьяволицей? — она услышала негромкий смех веселившегося мужа, который, собственно, и веселился для того, чтобы не накалять обстановку. — Я не отказываю тебе, Элизабет, я думаю, что и как можно сделать, чтобы ты лишний раз убедилась, что заполучила меня с потрохами. И да, я действительно не хочу, чтобы ты куда-нибудь подевалась опять. Это преступление?       — Ты же морской дьявол. В твоих руках столько возможностей… И все же, ты знаешь, что я хочу.       — Теперь знаю, — он улыбнулся и, оттолкнувшись руками, нехотя поднялся и встал. — Я уже последнюю четверть часа слышу какие-то бурные обсуждения над головой. Пойду проведаю, что там случилось, — подойдя к окну, он удовлетворенно хмыкнул. — Отлично, опять тучи. Тебе не кажется, что для данного сезона на нашем пути слишком много дождей? — поинтересовался он у жены с самым что ни на есть невинным выражением лица, взял из рундука свежую рубаху (не иначе, как распорядился Грейтцер, заметив, что у Тернера они долго не выживают) и, натянув сапоги, вышел за дверь.       Она не получила ответа, который бы хотела, потому что Уилл вновь ушел от ответа. Вернее, сбежал. И, когда он ушел, Суонн весьма тяжело выдохнула. Она села в кровати, с несколько мгновений неподвижно глядя куда-то в пустоту, а затем, будто в голове что-то щелкнуло, взглянула на рундук, из которого Уилл достал рубаху. Идея пришла моментально.       Она отбросила прочь простыню, прошла к месту, где лежали вещи и уже через несколько мгновений надела мужской костюм — штаны и рубаху. Да, Грейтцер позаботился о том, чтобы у Уилла была запасная одежда, но и Элизабет воспользовалась им, проигнорировав платье.       Затянув ремень потуже, Элизабет отыскала ленту для волос в одной из тумб и, собрав волосы в хвост, заплела ее вокруг головы, оставив лишь пряди у челки спадать на лицо. Она проделывала это давно, когда искала Уилла — преображалась в юнца, чтобы сделать вид, будто она юнга и никакая там не девица.       С этими мыслями она натянула сапоги и вышла за дверь, осторожно прошла по коридору в сторону палубы, вслушиваясь в голоса, что вели бурное обсуждение. Вести себя как мужчина ей не составило труда — ранние года плаванья рядом с пиратами и нынешние путешествия прекрасно научили ее всевозможным повадкам.       Оказалось, что говорили о грот-мачте: во время нападения пиратов она сильно треснула, ее подлатали на острове как могли, но поднявшийся сильный ветер грозил сломать ее окончательно. Из-за чего теперь высчитывали, успеет ли корабль проскочить мимо бури, которая, хоть и должна была пройти стороной, но из-за ветра могла причинить неприятности. Поэтому собравшиеся на квартердеке офицеры в лице Уилла, мистера Медоу и лорда Грейтцера как раз решали, стоит ли им сменить курс, чтобы взять крюк и обойти препятствие стороной.       Разговор ей был прекрасно слышен, а взгляд тут же устремился на мачту, оценивая ее состояние. Элизабет, кинув взгляд на квартертек, прошла к офицерами, а затем произнесла из-за спины наигранным мужским голосом:       — Думаю, рисковать не стоит. Мы и так достаточно пережили.       На нее тут же удивленно воззрились обозначенные лица, а Уилл прищурился, пристально изучая ее. Если Медоу больше поразило то, что кто-то из его подчиненных вот так в открытую поднимается на мостик и выражает свое мнение, то английского лорда удивило даже не это, а некая знакомая беспардонность.       — Мы пришли к тому же выводу, миссис Тернер. Отрадно, что вы успешно применяете полученные навыки, — Грейтцер позволил себе почти неуловимую улыбку и выразительно поднял брови.       — Навыки для того и даны, чтобы ими пользоваться, не так ли? — ухмыльнулась она, ловя на себе удивленные взгляды мужчин и мельком одарив Уилла вниманием. — Жаль, лорд Грейтцер, что мы не пересеклись с вами ранее. Тогда бы вы оценили по достоинству каждый мой навык. Единственно, что рассчитывать время пути для меня еще сложно: я была капитаном корабля мизерно мало. Поэтому хочу знать: сколько, в связи со сменой маршрута, придется еще плыть и когда мы наконец прибудем в Порт-Ройал?       — Не более четырех-пяти часов, Элизабет, — отозвался ее муж, так и не сводя с нее взгляда. Затем все же подошел к карте, которую держал Медоу, и показал точнее: — Мы сейчас примерно вот здесь, — он показал точку западнее и южнее Ямайки, — а пройдем вот здесь, — рука двинулась выше, на север, — и пройдем вдоль побережья весь остров, повернем на юг и потом выйдем к Порт-Ройалу с востока, оставив таким образом шторм, который, судя по наблюдениям, как раз охватит все южное побережье. Таким образом, оставим непогоду далеко справа.       Проследив за движением руки мужа, который не дал и слова сказать Грейтцеру, Элизабет хмыкнула, кивнув.       — Надеюсь, по пути не случится ничего такого, что могло бы нас затормозить. Будем готовы ко всему. Не нарваться бы на пиратов. Хотя, — взгляд ее играл каким-то странным огоньком. — У вас на борту их королева. Прошлые пираты не знали… свода правил.       Во взгляде, которым Медоу посмотрел на Элизабет, читалось такое недоумение, что лучше бы она вообще не упоминала о пиратах: боцман «Розы» ведь не был посвящен в подобные тонкости и считал Тернеров обычными пассажирами — путешествующей вместе с лордом-губернатором семейной парой, глава которой по счастливой случайности оказался опытным моряком, что теперь вел корабль обратно домой. Так уж сложилось, что лично он не был свидетелем визита Дэйви Джонса и не видел, что явила луна, а потому считал россказни матросни не более, чем дурной шуткой, за которую, кстати, некоторым особо упорным все же влетело.       — Вряд ли они посмеют сунуться к побережью Ямайки, вдоль которого путешествуете вы, миссис Тернер, — любезность Грейтцера была призвана сгладить неловкость. — Но здешние воды спокойны. Мы увидим землю уже совсем скоро.       — Поверьте, лорд Грейтцер, посмеют, ведь они понятия не имеют, что я здесь, — холодно ответила она мужчине, взглянув на него, а потом положила руку на плечо Медоу и похлопала. — Не волнуйтесь, сэр. Вы серьезно поверили, что я королева пиратов? Стала бы королева сражаться против своих подопечных? — ободряюще сжав рукой плечо мужчины, она кивнула Грейтцеру, взглянула на мужа и решила удалиться, выяснив все, что ей нужно.       — Если пойдем вдоль берега, нам понадобится лоцман, которого у нас нет, — тут же продолжилось за ее спиной обсуждение. Послышался шорох: это Медоу свернул карты. — Следует ли отойти дальше в море, на глубину, милорд? — явно в адрес Грейтцера спросил он. — Правда, это нас задержит еще на час или два…       — Я проведу, — отозвался Уилл. — Воды в окрестностях Ямайки мне хорошо знакомы, могу провести даже с закрытыми глазами. К вечеру прибудем в Порт-Ройал.       — Что ж, решено, — подытожил лорд-губернатор. — Здесь мы полностью полагаемся на вас.       — Сообщите, когда покажется земля, но курс не меняйте, — хлопнув по плечу боцмана, кивнул Тернер и спустился по трапу на палубу, намереваясь найти жену, чье безрадостное настроение успел заметить, хмуро поглядывая на небо. Тучи висели низко, скрывая ночное светило, но дождь должен был пройти стороной.       Оперевшись о фальшборт, Элизабет молча смотрела в темную воду, которую тревожила «Роза». В голове было лишь одно желание: добраться до дома и наконец увидеть сына, чтобы сердце успокоилось.       Тернер появился рядом с ней, подойдя незаметно, бесшумно, как кот, хотя скрываться намерения не имел.       — С Генри все будет в порядке. Мы скоро увидим его, — произнес он негромко, тоже опираясь о дерево, смотря вдаль. — Меня беспокоит сообщение, которое доставила русалка: о том, что Салазар будет ждать у Исла Парадизо. Три дня почти прошли — значит, он там. Главное, что мы находимся здесь, а не где-то еще.       Элизабет поджала губы на его слова и постаралась вновь отвлечься на воду.       — Ты почувствовал Генри или решил поверить словам Шансы? — произнесла она, не глядя на него. — Почему-то именно возле этого острова он нас ждет.       — Я ничего не почувствовал, — опустив голову, покачал ею мужчина и вновь выпрямился. — Думал, что есть смысл попробовать, когда мы стояли лагерем, но на суше у меня получается еще хуже, чем в море. Вообще ничего не вышло. Я хочу верить, надеясь, будучи родителем — как и ты. Права была ведьма или нет — скоро узнаем. Ты, кажется, за что-то обижена на меня? — прямо спросил он, развернувшись по привычке к морю спиной, опираясь на планшир.       — В чем-то ведьма была права, — тихо отозвалась Суонн. — Ты захотел душу. Как истинный морской дьявол. И поэтому теперь я питаю надежду, что и насчет Генри она была права, — она чуть повернула к нему голову, нахмурившись, а затем хмыкнула. — Ну, побегай я от тебя с какими-то недомолвками, остался ли бы ты спокоен?       — Ты уходишь от ответа, — чуть щурясь, произнес он, наблюдая за ней. — Что до души… Я не хочу с тобой расставаться, но не вижу иного способа, кроме как взять тебя на борт «Голландца». Я не знаю, будешь ли ты жить вечно молодой, как прежде — или же это условие кануло в Лету вместе с условиями Калипсо, которые разрушил Трезубец. Я не хочу тебя хоронить, Элизабет, — он добавил это тише и произнес так, что едва смог закончить: — Мы ведь об этом говорили уже.       — Да. Мы говорили об этом. Но наш последний разговор был вовсе не об этом, если ты помнишь, — ответила она, хлопнув по фальшборту ладонями и поворачиваясь так же, как и муж, упираясь теперь спиной в дерево. — Все, казалось бы, предельно просто, — взгляд устремился куда-то под ноги. — Но меня выводит из себя одна лишь мысль, что тебя может забрать Калипсо. А я, будучи членом твоей команды, ничем не смогу помешать, — голос на этих словах разве что холодом не обдавал. — И самое ужасное, Уилл, что я стану принадлежать не тебе. А тому, кого она из тебя сделала. Или… ей. Помочь я тебе не смогу, ведь ослушаться тебя будет невозможно.       — Если она нарежет то сердце на мелкие кусочки и превратит меня в бессердечную тварь, боюсь, не дать мне превратиться в чудовище сможешь только ты, Элизабет, — бросив взгляд через весь корабль на море, промолвил Уилл. — Но размышляя над твоей просьбой об ответном шаге, я не могу не думать о том, что, связав наши души, подставлю под удар и тебя. Что, если моя «бесчеловечность», которая, как говорил Шаркман, окажет влияние не только на «Голландец», но и на тебя? Помнишь ведь, как изменились корабль и команда из-за действий Джонса. И даже больше: будешь ли ты достаточно защищена присягой и проклятием Кортеса, чтобы Калипсо не сумела добраться и до тебя, зная, что ты — мое слабое место? Я оставлю нам лазейку и устрою так, что только ты сможешь привести меня в чувство, когда увидишь, что я перестал быть собой, — он взглянул на нее, для себя что-то решая. — Сможешь остановить и удержать рядом с собой — и она с этим ничего не поделает, потому что это станет твоей обязанностью в качестве члена команды, то есть, попадет под действие присяги, которую она не может отменить, поскольку… — прикусив губу, он помолчал, вглядываясь в далекие штормовые облака где-то на западе. — Поскольку капитаном меня сделала не она, а Джонс, который придумал это на суше. И там же, на суше, — он даже зачем-то подобрался, — я отдам тебе свою душу, чтобы у тебя всегда была возможность вернуть меня. Я смогу это сделать. Я знаю, где это сделать.       Во внимательном и чуть встревоженном взгляде Элизабет промелькнула тень надежды.       — После последних событий, Уилл… — она прекрасно помнила, как равнодушно он убил двух человек и совершенно не задумывался о том, как это выглядело со стороны. — Наверное, это единственное, что спасет тебя от нее. И я смогу помочь, надеюсь. Но где ты намерен отдать душу?       Черные глаза смотрели прямо на нее. На мгновение в ночном сумраке показалось, что в них мелькнуло что-то светлое — что-то прежнее очень знакомое? Кто знает.       — На берегу мертвых, Элизабет. Там, где мы заберем пассажира. И тогда ни море, ни боги, ни сама смерть не смогут разлучить нас. Ты сойдешь туда вместе со мной?       — На берегу мертвых? — голос чуть осип от удивления. — Я… — она как-то осунулась, но взгляда от черных глаз не отвела. Ведь пути назад нет. Она прождала его двадцать два года. Ждала и мечтала, чтобы он был рядом. Чтобы чувствовать его тепло, слышать его голос. Она была готова бороться за мужа. Он вернулся к ней, и ни одна богиня не разлучит их. Потому что каким бы морским дьяволом он ни был, он принадлежал ей. А она — ему. — Да, — отозвалась она, глядя ему в глаза. Голос сначала звучал тихо, но взгляд был тверд, как и ее слова. — Да. Я сойду с тобой даже туда.