Дань пиратству

      По ту сторону двери не было слышно никаких шагов, за досками царила глухая тишина. Но стоило дернуть дверь посильнее, как сверху на Элизабет рухнуло ни много ни мало ведро, полное воды, которая окатила женщину с головы до ног. Оказалось, что ведро было закреплено над верхним косяком и наклонялось при движении толстой нити, тянувшейся к ручке, которая цветом сливалась с самой дверью и оттого не бросалась в глаза.       Правда, ни холода или боли, ни какого-либо дискомфорта, Элизабет не почувствовала, лишь многозначительно взглянула вверх. Так как свет луны не падал на ее лицо, она вскинула брови, поежилась и глубоко вдохнула.       — Стоит ли говорить о том, что способ защиты ты выбрал наихудший? — громко проговорив эту фразу, Элизабет полностью вошла в тень крыльца, ожидая, когда сын спустится на шум.       Она услышала торопливые шаги, шум возни с дверью, которая затем распахнулась, и на пороге возник Генри с выражением чрезвычайной встревоженности на лице, которую красноречиво обозначала, помимо того, сжимаемая в руке сабля. Не то что бы оружие помогло защититься от морской богини — юноша и сам это понимал, когда спохватился и сунул саблю куда-то в сторону.       — Мама? Вы вернулись! — замерев перед Элизабет, Генри порывисто ее обнял, но уже через четверть минуты принялся вертеть головой по сторонам. — А где отец? Он вместе с тобой?       Стоило сыну открыть дверь и появиться перед ее взором, как с сердца женщины будто упал тяжелый камень. Стало легче дышать. Даже теплее стало. Она также в ответ кинулась обнимать его, прижимая к себе как можно крепче. С ним ничего не случилось, он в ее объятиях. Такой взрослый, но всегда сеющий в душе тревогу, если что-то шло не так.       — Да, он со мной, не волнуйся. Сейчас придет, — кивнула Суонн, отстраняясь от сына так, чтобы взять его лицо в руки — он вырос чуть выше Уилла, и приходилось хорошенько задирать голову, чтобы посмотреть ему в глаза. Убедиться, что они теплые, все те же, с шоколадным отливом. — Что она сделала? — внезапно сурово спросила она. — Она как-нибудь навредила тебе? Что здесь произошло?       — Она ничего мне не сделала, — отпустив мать и отстранившись от нее на шаг, ответил Генри на выдохе. — Но забрала сундук с сердцем. Не знаю, откуда узнала… Я должен был ее остановить.       — Ничего не сделала? — в глазах Элизабет отразилась боль, скрытая за строгостью в темных очах. — Ты вернулся совершенно недавно, Генри. Она забрала тебя из дома! Ты называешь это «ничего не сделала»? — волнение в голосе женщины было отчетливо слышно, хотя ноты злости читались слишком явно.       На лице юноши было написано огромное облегчение, когда он понял, что оба родителя вернулись живы-здоровы — он переживал за них даже больше, чем за себя, хотя приключения ему выпали те еще. Но неприятные новости еще не закончились.       — Мне она лично ничего не сделала, мама, я это имел в виду, — юноше было неловко, но он поспешил успокоить Элизабет. — Может, войдете в дом? Вы же оба, наверное, устали. Почему вы вообще так внезапно сорвались с места, даже «Голландец» оставили?       Элизабет оглянулась куда-то за плечо, ища взглядом Уилла и понимая, что он зайдет сам не раньше, чем сын отойдет от двери, чтобы не видеть его в облике мертвеца. Не лучшее зрелище для ребенка, который почти не знал своего отца, но мечтал спасти его от проклятья, а тут уже новое.       — На то есть причины, — более спокойно ответила Суонн. — Мы все обсудим. Отец придет за нами следом, дождемся его внутри, хорошо? — она кивнула в сторону двери, подтолкнув сына внутрь дома, а сама обеспокоенно вновь оглянулась назад — еще немного и она сорвется за мужем.       — Скажи только: он в порядке? Отец? — отступив под крышу, спросил Генри, догадавшись, что мать торопится неспроста. — Может, лучше сходить за ним? — вырвалось у него, и юноша тут же прикусил язык: кажется, он беспокоится чересчур сильно — но трудно не предполагать самое худшее, когда знаешь, какие силы вовлечены. Впрочем, он ведь заметил, с какой тревогой оглядывается мать, что, в свою очередь, лишь усиливало панику в нем самом.       — Все хорошо. Я здесь, Генри, — Уилл шагнул через порог, дождавшись благоприятного момента, когда сын отвлечется и упустит из виду дверной проем, по ту сторону в метре от себя освещенный луной. Тернер крепко обнял сына, переглянулся с женой и прошел в глубь дома, в общую залу на первом этаже, где устало опустился на сиденье жесткого кресла.       Появление Уилла дало Элизабет наконец свободно вдохнуть, чуть кивнуть на его появление, а затем вернуть внимание сыну, проходя также в дом и закрывая дверь. Стоило добавить немного света в дом, а потому она зажгла пару ламп, создавая полумрак и нервно заправляя прядку волос за ухо, взглянув на сына.       — Как ты оказался в море и связался с русалками? Как ты мог допустить, чтобы она нашла сундук? — с некой толикой боли произнесла Элизабет, глядя на сына без зла и обвинения, но с тяжестью в глазах. Ей, кажется, предстоит после поговорить об Уилле с Генри наедине. И это понимание вынуждает взглянуть на мужа и подойти к нему, кладя руку на плечо, чуть сжимая, а после коснуться щеки. — Тебе лучше?       — Да, теперь лучше, — Тернер вздохнул, позволяя себе на мгновение прикрыть глаза в ответ на ласку жены, но тут же сосредоточился на беседе. — Русалка приплывала к бригу, на котором мы сегодня вернулись в Порт-Ройал, — пояснил старший Тернер на невысказанный вопрос сына. — Она оставила сообщение, по которому мы поняли, что ты, возможно, в беде. Затем мы получили подтверждение от ведьмы с Большого Каймана — у нас там была встреча, и ведьма тоже там находилась.       — Мне не стоило впускать в дом незнакомца, — по голосу было заметно, что Генри терзается чувством вины. — Пришла Мэри, помощница миссис Норрис, портнихи из города. Она принесла жилет, который ты заказывала месяц назад — но самом деле это была морская богиня Калипсо. Она знала, где спрятан сундук, и сама нашла его, — обескураженно качнул головой. — Я попытался выбить сердце из ее рук, но вместо этого случайно отсек от него кусочек. Прости меня, отец. Мама… — он хотел сказать что-то еще, но поднявшийся с кресла Уилл подошел к сыну и крепко взял за плечи, смотря в глаза:       — Ты сделал все, что мог, Генри. Твоей вины ни в чем нет.       — Но я должен был ее остановить! Я думал, что убил тебя, пока русалки не объяснили, что это не так! — юноша было отшатнулся, не находя себе места. — Я не понимаю, что происходит и что теперь с тобой будет! А главное — как все исправить!       — После того, как она забрала сердце, что было дальше? Куда Калипсо тебя увела? — Уильям старался сохранять спокойствие, внутри сочувствуя сыну, которому выпало ввязаться в то, чего не понимал.       — На остров, если так можно назвать, — чуть нервным жестом Генри провел по волосам, отбрасывая назад. — Кусок скалы в море, на котором росло одинокое дерево, совсем мертвое, — он заметил, что родители переглянулись.       — Мы проплывали мимо такого острова дней шесть назад, — сказал Уилл. — Сразу же после этого мы… нашли первый кусочек, это случилось еще на «Голландце».        — Это еще не все, — юноша отчего-то сглотнул и перевел дух. — Русалки собрались держать меня на той скале по воле Калипсо. Но затем уплыли, а вместо них приплыли Сирена и Филлип, — он поведал о бегстве, показал ракушку «дыхание моря», что продолжал носить на шее, добрался до привала в гроте. — …И тогда Сирена предложила позвать на помощь Дэйви Джонса, чтобы он помог избавиться от акул-охотников, высланных мне вдогонку…       Ему пришлось прервать рассказ, потому что Элизабет, вскрикнув от ужаса, сграбастала сына в охапку, браня бывшего морского дьявола на чем свет стоит. Уилл же застыл молча, переваривая в себе новость.       — Мы все рисковали, но он сдержал слово! — продолжил Генри, когда мать дала ему вставить слово. — Он доставил меня на берег Ямайки, зная, что его в союзники не запишут, а охотников скормил Кракену, которого выслал вперед. Здесь, на берегу, он ушел, а Сирена и Филлип встретили меня, убедившись, что все вышло так, как мы хотели. Узнав, что «Голландец» пришел в порт, я хотел было пойти домой, но узнал, что вы отбыли на «Розе» и все это время пережидал в гостинице по совету друзей. Только сейчас я и вернулся домой, узнав о причале «Розы», чтобы встретить вас.       Глядя на Генри, который говорил на повышенных тонах, Элизабет стало невыносимо трудно дышать. Меньше всего на свете она хотела, чтобы младший Тернер грузил себя каким-либо бременем, что обычно принимал на себя его отец. Но стоило услышать о том, что ее сын оказался на том острове, который они видели, доверился морскому дьяволу и рисковал своей жизнью, как в глазах женщины мелькнули хорошо очевидная сталь и холодная ярость к виновнице.       — Калипсо хочет забрать твоего отца, Генри, — спокойным, но абсолютно лишенным эмоций голосом проговорила Суонн, привлекая к себе внимание сына. — Любым способом сделать из него чудовище, коим был Джонс. Хорошо, что он помог… но ведь могло все обернуться иначе! — она мельком кинула все еще полный страха взгляд на супруга. — Ей понадобилось сердце, и потому теперь мы находим его кусочки. Но, — она шагнула к юноше. — Не волнуйся. Мы справимся. Только наша любовь сильнее чар богини.       — Но зачем ей это нужно? У нее же нет над тобой власти, — обняв мать, Генри посмотрел на отца, который вернулся в кресло.       — Раньше я думал, что она хочет вернуть меня на должность перевозчика душ, но теперь в том не уверен, — покачал головой Уилл, хмурясь. — Должно быть что-то еще. Она пытается разлучить нас с матерью, сбивая ее с толку лживыми видениями, убеждая, что Элизабет должна меня отпустить. Меня же пытается достать с помощью сердца, отрезая вместе с каждой его частью… — он поморщился, прижимая руку к груди, — какую-то часть моей человечности. Хочет, чтобы меня ничего не связывало с миром живых. Присядь, Генри, у нас впереди долгий разговор, — Уилл кивнул на обитый ситцем диван, стоявший рядом с креслом, затем встал, поискал глазами кремень и разжег в камине огонь, чтобы прогнать вечерний холод.       — Я бы подумала, что Калипсо выбрала твоего отца… иначе, — заметила Элизабет между прочим, тихо выдохнув. — Но такая женщина не способна на любовь. Все только ради себя, — она окинула взглядом своих мужчин, а затем вышла на кухню, зажигая и там свет и ища горячительного напитка — такие бутылки хранились в нижней полке, а что покрепче — в кладовке. Налив каждому в кружку напитка, Суонн вышла к Уиллу и Генри лишь спустя время, дав им наговориться о том, что происходит, а после вручая каждому по кружке и вставая недалеко от камина.       — Ты сказал ему о медальоне? — спросила она, глядя на пламя и делая глоток, поморщившись, обращаясь к Тернеру.       — Нет, еще не успел, — Уилл и впрямь еще не дошел до изложения столь интересных подробностей, успев рассказать только о бегстве Элизабет из дома и стычке с «Немой Марией».       По виду сына можно было легко сказать, что известие о возвращении одного из самых кошмарных ужасов Семи Морей впечатлило до глубине души, ведь он помнил, что мертвецы Салазара не были подвластны смерти, а потому он и радовался о выживших, и скорбел о погибших, невольно вспоминая, как сам когда-то остался единственным уцелевшим — лишь потому, что Салазару был нужен посыльный с весточкой для одного юркого пирата.       — Какой медальон? — спросил Генри, как раз вернувшийся из верхних комнат, откуда принес сухую ткань для матери. — Мама, может быть, ты хочешь переодеться? Мы подождем тебя здесь, — он оглядел мокрую как мышь Элизабет с виноватым видом. — Прости, что так получилось.       — Я расскажу сыну об Исла дэ Муэрта, пока будем ждать, — кивнул Уилл жене и невольно чуть было не улыбнулся, услышав возглас сына:       — Исла дэ Муэрта? Вы нашли его? Но ведь остров ушел на дно давным-давно!       — Я нашел, — осторожно выбирая слова, уклончиво ответил Уилл, провожая взглядом жену. — Его может найти тот, кто бывал там, как мы с мамой, и тот, кто чувствует смерть. На том острове мы снова нашли большой каменный сундук и пересчитали монеты, а потом…       Его рассказ прервал громкий стук в дверь. Мгновенно схватившись за саблю, Уилл развернулся к двери и крикнул:       — Кого там несет?       — Лейтенант Гринвард со срочным сообщением от лорда Грейтцера, — донеслось с улицы.       Переглянувшись с сыном, Тернер-старший подскочил к двери, открыл ее и, только увидев перед собой человека, опустил саблю.       — Входите, лейтенант. Что случилось?       — В резиденции губернатора совершено нападение, капитан Тернер, — посыльный говорил торопливо, но четко. — Лорд Грейтцер получил серьезное ранение и послал немедленно известить вас о том, что он взял карету и направляется в порт, к вашему кораблю. Губернатор не пострадал. Весь город поднят на ноги в поисках убийц, их было несколько. Лорд Грейтцер очень просил вас поторопиться встретить его.       Успев вытереть волосы, Элизабет услышала, как в дверь постучали, моментально выныривая из спальни на втором этаже, где переодевалась, с обеспокоенным выражением лица. Проверила ремень с оружием, которое захватила в спальне из шкафа, где прятала оружие на случай, если решат, что она беззащитная женщина. Быстро спустившись вниз, она наткнулась на человека Грейтцера, успев услышать несколько самых важных фраз.       — Мы немедленно выезжаем, — услышала она слова мужа.       — У меня с собой свежая лошадь на случай… — добавил посыльный, но был перебит:       — Благодарю, лейтенант, наши лошади не устали, — вешая саблю обратно в ножны, Уильям остро взглянул на домочадцев: — Элизабет, Генри поедет с тобой. Я поскачу вперед, чтобы успеть. Если Грейтцер смертельно ранен, его спасет только присяга, — с этими словами он стремительно вышел из дома, вызвав недоумение сына и Гринварда.       Впрочем, посыльный не стал мешать и, запрыгнув на лошадь, удалился первым. Выбежав вторым, юноша заметил отца, спешно седлавшего вороного, и поспешил отвязать гнедую лошадь.       Элизабет, как и вся семья Тернеров, быстро рванула на улицу, без лишних разговоров закинула седло на гнедого, но ее вовремя перехватил Генри, помогая поднять тяжелую вещь на спину коня. Благодарно улыбнувшись, Суонн кинула взгляд на мужа, что уже садился в седло, и почему-то ощутила тревогу. Вдруг впереди ждет ловушка?       — Уилл, — позвала она его прежде, чем он сорвался с места. — Будь осторожен.       Оглянувшись на сына, что уже также залезал в седло, Элизабет схватилась за руку юноши, поставив ногу в стремя, и села позади младшего Тернера, держась за него, сжимая ногами бока лошади, когда та рванула вперед.       Вороной нес быстрее гнедой, к тому же двоих всадников носить тяжелее, чем одного, поэтому разрыв между супругами рос. Уилл дал шенкелей коню, подгоняя, выбирая ту же дорогу, которой он и Элизабет вернулись домой. В джунглях особенно не разгонишься, а в песке животное вязнет, поэтому в порт вся семья прибыла лишь с небольшим отрывом друг от друга.       Наскоро привязав коня возле конюшни, где брали, Тернер почти бегом добрался до причала, рядом с которым как раз остановилась карета. Оттуда, в сопровождении четверых гвардейцев, выбрался лорд-губернатор, бледный как смерть, держась за наспех перевязанную рану, пришедшуюся на левый бок чуть ниже груди.       — Быстрее, помогите ему взойти на корабль, — приказал Уильям «красным мундирам» и огляделся, чтобы заметить, как к карете приближается лошадь Элизабет. Он помог жене встать на землю, кивнул сыну, который повел животное к привязи, и едва ли не взлетел на борт «Голландца», где толпились поднятые суматохой вахтенные во главе с Шаркманом и, на удивление, почти всем остальным офицерским составом.       Кто-то додумался придвинуть ящик, на который с помощью сопровождавших тяжко опустился лорд-губернатор. Силы покидали его на глазах, с первого взгляда было всем ясно, что он не жилец — и запах сгущавшейся вокруг него смерти Уилл уже начал чуять отчетливо. Дождавшись, когда жена и сын поднимутся на палубу к ним, он наклонился к раненому и произнес очень тихо — но слышали при этом все, кто стоял рядом:       — Я могу спасти тебя только одним существующим способом. Только сейчас, потом будет поздно.       — Я же… все равно собирался отправиться в это путешествие… капитан Тернер, — через боль ломко усмехнулся Грейтцер. — Делайте что нужно, какая разница — сейчас… или через несколько дней.       — Хорошо, — Уилл отступил на шаг и как будто стал выше, выпрямившись, взирая на человека, стоявшего в полушаге от собственной могилы.       Словно почуяв, к чему дело идет, и поняв, что сейчас будет, Шаркман, Легз, Коленико, Огилви и Билл Тернер обступили своего капитана, а прочие моряки слегка расступились, чем вызвали замешательство Генри, который не понимал, что творится, и обеспокоенно взирал то на мать, то на отца, то на деда с немыми вопросами, не заметив, как нашел руки Элизабет и сжал в своих, неосознанно прося о поддержке. «Мундиры», недопущенные на корабль, внизу тоже нервничали, но им кто-то отмахнулся, веля не мешать.       — Алан Грейтцер, — вновь заговорил капитан Тернер, неотрывно смотря на сжавшегося от боли человека. Его низкий голос звучал непривычно чуждо и глухо. — Готов ли ты присягнуть мне, бессмертному капитану «Летучего голландца», и служить до тех пор, покуда я сам не отмерю твой срок и не сочту твою службу оконченной, в мертвых морях и в мире живых, на смертной земле и на мертвых берегах?       Элизабет могла услышать, как рядом тихо ахнул сын, до которого нереальность происходящего вдруг обрела смысл.       — Да, я… готов, — смерть все стремительнее сгущалась над раненым, силы его почти покинули, так что сказанное приходилось буквально проталкивать через себя. — Я присягаю бессмертному капитану «Летучего голландца» Уильяму Тернеру! — на последних словах Грейтцер захрипел и начал заваливаться вперед, однако его успели подхватить, не давая упасть.       — Я принимаю, — резко подытожил Уилл, и как по команде люди вокруг зашептали зловещее:       — Часть команды — часть корабля. Часть команды — часть корабля. Часть команды — часть корабля… — они двинулись к лорду и совершенно заслонили собой.       — Что происходит? — совершенно обескураженно выдохнул Генри. Для него, человека, который посвятил всю свою юную жизнь спасению отца из плена проклятья, видеть подобное было жутким кошмаром — мать рассказывала, кем являлся отец, и именно от этого бремени он хотел его спасти, разбив Трезубец. Но сейчас он не понимал ничего. Совершенно.       — Уилл до сих пор связан с «Голландцем», — пояснила Элизабет, сжимая руки сына в ответ. Она чуть приобняла его, сама к нему прижалась и старалась внушить всем своим телом поддержку. — Проклятье, что ты разбил, Генри, держало Уилла на службе Калипсо, но к кораблю его привязывает иное проклятие, потому что Дэйви Джонс проклял свое сердце на суше — и Трезубец помочь здесь не мог. Твой отец — свободный капитан, сам себе хозяин, сам себе господин. Калипсо не властна над ним. Он сам вызвался сопровождать души.       — Души? — Генри перевел удивленный взгляд с команды и Грейтцера на мать, непонимающе хмурясь.       — Он хочет снова перевозить их, но об этом потом, — успокаивающим голосом проговорила она, переводя дух. Суонн сейчас так внимательно следила за выражением лица мужа, будто изучая заново, а тело невольно крепче прижалось к сыну.       Тот же, почувствовав взгляды своей семьи, обернулся через плечо. Корабельный фонарь с мачты светил прямо над ним, вырисовывая черты лица слишком острыми, отчего лицо мужчины выглядело еще более чуждым. Жена и сын видели, как крепко сжимается в кулак его правая рука, точно Тернер старается удержать нечто в себе — прежде подобное напряжение прорывалось вспышкой гнева, из-за которой потом доставалось мебели или же самому кораблю. Но на сей раз ничего подобного не случилось. Уильям молча пережил то, что его недолгое время терзало, и наконец выдохнул, а после двинулся вперед на пару шагов.       Команда расступилась, явив Грейтцера, который, хмурясь, приходил в себя, вдруг сумев свободно дышать и перестав претерпевать муки. Разум требовал рационального объяснения, но смерть отступила, развернулась и исчезла в поздневечернем мраке, куда свет от фонарей с корабля и пристани не долетал.       — Значит… вот как это бывает, — организм сообщал Грейтцеру, что он совершенно здоров, хотя по здравому размышлению того попросту не могло быть. Он поднялся с ящика, прошел туда-сюда по палубе и остановился, прислушиваясь к ощущениям. Выглядел он и вел себя при этом как самый обычный живой человек.       — Кто напал на вас и губернатора? — спросил Тернер, про себя удивляясь усталости и тяжести на душе и вспоминая, что ему доводилось переживать то же самое двадцать два года назад, когда он только занял пост Джонса.       — У нашего братства… есть недоброжелатели, которые хотят устранить наиболее влиятельные фигуры, — несколько уклончиво объяснил Грейтцер, не желая посвящать в подробности посторонних, но Уилл его понял. — К счастью, они не тронули губернатора Смита, потому что тот непричастен, но, как видите, добрались до меня. Благодарю, капитан Тернер, за то, что спасли мою жизнь, — несмотря на присущую его стилю речи официозность, говорил он совершенно искренне.       — Отец всегда был таким? — шепотом спросил Генри у матери. — Когда он вернулся домой, он был… живее? Даже когда я видел его в ракуш… — он прикусил язык, а затем и губу, поморщившись, потому что знал, что тогда ослушался ее. Но Элизабет уже было известно то, что он натворил.       — Когда ты совершил безрассудный поступок, Генри, — уточнила Суонн. Юноша кивнул.       — Он выглядел отчужденным, но узнал меня, и глаза были теплые, а сейчас…       — Как бы там ни было, — Элизабет вынудила младшего Тернера повернуться полностью к себе, глядя на него снизу вверх. — Он станет прежним, Генри. Это не он. Это то, что с ним делает она. Запомни это, пожалуйста, — шумно вздохнув, женщина включилась в разговор мужчин. — Вам было бы рано умирать, Алан, — с ободряющей улыбкой произнесла она, но тут же добавила: — Эти недоброжелатели способны как-то повредить нашей экспедиции или они считают, что вы абсолютно мертвы?       — Я не знаю, — честно ответил тот, качнув головой. — Они могли следить за каретой — тогда им известно, что я здесь и, возможно, они видели, что только что произошло. В таком случае тайна этого корабля может стать им известна.       Услышав это, Уилл развернулся к Шаркману:       — Палифико вернулся? Пусть возьмет людей и обыщет город. Если нет — займись ты.       — Я займусь, — кивнул старпом и скрылся в толпе, откуда начал выкликать людей себе в помощь. Вскоре три десятка моряков сошли на берег и скрылись в ночном мраке.       — Если ваши враги еще на острове, они далеко не уйдут, — мрачно пообещал Тернер, глянув на Грейтцера, заметил сына и шагнул к нему: — Генри, нужно многое тебе рассказать. Столько всего произошло, о многом мы с мамой просто не знали.       В этот самый момент Генри вдруг расширил глаза, вырвался и отшатнулся к двери между трапами, ведущими на квартердек, возле которых стояли он и его мать. На лице юноши был написаны самые настоящие ужас и потрясение, когда его взгляд принялся метаться по каждому из присутствующих, на которых вдруг пролила свет вышедшая из-за облаков луна. Шарахнувшись и невольно вжавшись в дерево, он не мог вымолвить ни слова, внезапно обнаружив себя в каком-то чудовищном кошмаре, в котором его обступили десятки мертвецов — и хуже всего было то, что его собственные родители оказались одними из них!       Наверное, для нее это было самым ужасным моментом, потому что как только сын отшатнулся прочь, Элизабет непонимающе взглянула на него. Она не сразу поняла, что свет луны касался ее, превращая ее в безжизненный скелет в рваной одежде, ели державшуюся на костях. Не заметила, как далее свет двигался к команде и мужу, превращая и их в подобных мертвецов.       — То золото, Генри, — стараясь сохранять голос ровным, начала Суонн, но к сыну не приближалась — наоборот, ей хотелось скрыться, чтобы он не видел ее. — Золото Кортеса. То, что свело меня и твоего отца когда-то, помнишь? Его действие было необходимо вновь.       — Мы используем это ацтекское проклятие в качестве защиты от Калипсо. Пока оно действует, она не может навредить никому из нас — только насылать лживые мороки, — в отличие от жены, Уилл подошел совсем близко к насмерть перепуганному юноше. — Генри, посмотри на меня, — мягко, но весомо обратился он к сыну. — Не таким способом я хотел поведать тебе обо всем, через что нам пришлось пройти за последние полторы недели. Но, раз так уж вышло, скажу тебе главное: я по-прежнему бессмертный капитан «Летучего голландца», за которым осталась обязанность перевозить души погибших в море к берегам мертвых; я нашел Исла дэ Муэрта и уговорил твою мать и всю команду взять по монете из сундука с проклятым золотом; я не намерен уступать Калипсо и так же, как и Элизабет, я пойду на все что угодно ради защиты нашей семьи. В этом ты можешь быть абсолютно уверен.       Генри требовалось время, чтобы переварить обилие столь шокирующих новостей, и луна, снова спрятавшаяся в облаках, конечно, душевное равновесие не вернула, но возвратила проклятым человеческий облик. Из всех собравшихся не изменились только сам Тернер-младший и лорд-губернатор, которого не было на острове с проклятым сундуком.       Тянулись долгие мучительные минуты ожидания. Генри разрывался на части между желанием броситься к родителям и сбежать от них же куда глаза глядят с проклятого, как выяснилось, корабля. Человеческий страх сильнее любых доводов разума — и только глубокая душевная привязанность к родным удерживала его на месте.       — Это же… Это же не навсегда? — кое-как выдохнул юноша, отчаянно уговаривая себя успокоиться.       Заметив это, Уилл полуобернулся к команде и жестом попросил разойтись, чтобы дать Генри больше пространства, чтобы тот не чувствовал себя загнанным в угол.       — Конечно, не навсегда, — в голосе отца послышалась теплота. — Мы снимем проклятие Кортеса, как только избавимся от угрозы Калипсо.       — Никому не нравится эта идея с проклятьем, Генри, — послышался голос Элизабет, звучащий чуть ласково и успокаивающе. Она шагнула навстречу к сыну, но замерла в нерешительности. Луна скрылась, возвращая ей реальный облик, но осадок до сих пор остался. Кажется, она надолго запомнила перепуганные глаза собственного ребенка, в ужасе глядящего на нее. — Оно отнимает определенные человечески качества, ты должен это знать, прежде чем… — говорить это ей было сложно. Дух перехватывало. Она опустила взгляд, шумно вздохнув, подошла все-таки ближе, встав рядом с мужем, так, чтобы слышал лишь сын и он, а затем уверенней произнесла: — Отец хочет, чтобы ты тоже взял проклятие на себя. Но ты имеешь полное право решить сам, согласен ли ты на это или нет. У тебя будет на это время.       — И… сколько у меня этого времени? — сглотнув, спросил тот, даже прижав ладонь к горлу, чувствуя, как под пальцами гулко бьется в артерии кровь. Его сердце было готово вылететь из груди, но он все же держался, хотя про себя чувствовал, как внутри поднимается глухое отчаяние. Выходит, все, что было сделано, зря? Потому что в одночасье все оказалось гораздо хуже, чем прежде.       — Пару дней побудем в порту, затем «Голландцу» придется выйти в море и… — Уилл не собирался ничего от сына скрывать. — Мы войдем в мертвые моря. Так нужно, потому что я дал слово лорду Грейтцеру помочь его братству в обмен на их помощь в решении нашей проблемы. Подробно о планах мы на воде не говорим — только на твердой земле, чтобы она не услышала. Учитывая, что она уже пыталась использовать тебя против нас… Генри, тебе лучше отправиться с нами. Тебе и, возможно, Карине — несмотря на опасность, это решение остается за вами, — он тяжело вздохнул не без заметной досады. — Сын, мне очень жаль. Но ни я, ни мама не можем позволить кому бы то ни было навредить нашей семье, будь этот некто хоть трижды богиней.       Он хотел еще что-то сказать, но отвлек оклик боцмана Легза:       — Капитан! Палифико и Уэллоу вернулись!       — Элизабет, прошу тебя, объясни Генри все, что нужно, в каюте. Как видишь, меня призывают дела, — почувствовав стойкий запах смерти, повернулся к жене Тернер, сочтя, что с отпрыска на сегодня достаточно потрясений. Стоявший рядом Грейтцер удивленно поднял бровь, заслышав то же самое в воздухе, но еще не понимая, что к чему.       Кинув взгляд в опаске в сторону причала, Элизабет кивнула мужу, а затем взглянула на сына. Тот в нерешительности направился вслед за ней в каюту.       Элизабет закрыла дверь. Дала время сыну принять информацию, краем глаза следя за ним — он прошелся пару раз по комнате, провел рукой по волосам, а потом замер, весьма громко и шумно вздохнув.       — Не понимаю… — признался он. — Я так долго пытался спасти отца, чтобы… — в его голосе отчетливо слышались разочарование и отчаяние. — Все усложнилось.       — У твоего отца есть план. Ни я, ни отец не будем торопить тебя в подобном решении — видеть, как ты становишься таким же, как и мы, мне так же сложно, как и тебе видеть нас… мертвецами, — она поморщилась.       — План, о котором нельзя говорить на воде, я помню, — юноша все еще метался по помещению, не находя себе места. — Когда вы уплыли в первый раз, я не знал, что и думать. Нашел твое письмо, а на обороте — записку отца, и оба послания ничего не прояснили. А теперь думаю, что, если бы не послушался и, как и вы, покинул дом, то… — он вздохнул еще раз и наконец сел возле окна за столом. — Ничего бы в действительности это не изменило. Калипсо забрала бы сундук, а мы бы даже о том не узнали. Значит, отрезанные куски сердца меняют отца? Мама, — помедлив, Генри решился-таки озвучить то, что заметил. — У него глаза совсем мертвые. Черные. Я это еще в доме заметил, но не успел об этом сказать.       — У него отрезают куски сердца, Генри. Его первого сердца. Поэтому глаза его такие… темные, — каждое слово давалось непосильным трудом. У нее едва ли получалось говорить твердо и уверенно, но было видно, что это беспокоит ее не меньше сына — даже больше, потому что она уже видела, на что способен ее муж. — Если мы не поторопимся, если мы не успеем… я не знаю, в кого он превратится, — призналась она, опускаясь на стул возле стола. — У нас с ним есть план, он обещает сохранить самое главное в твоем отце — любовь. Именно любовь не дает ему окончательно превратиться в чудовище.       Теперь, в теплом свете свечей в уютной каюте, увиденное снаружи, на палубе, мнилось мимолетным кошмарным сном. Генри тянуло к матери, как всякого ребенка, долгие годы росшего рядом с той, что дала жизнь. Поэтому юноша, придвинув стул, сел к ней ближе и вновь взял за руки, отмечая, что чувствует гладкую нежную кожу, а вовсе не неестественную гладкость выбеленной временем кости. Раз осязание говорит так, может быть, проклятие само создает морок?       — Если вы хотите, чтобы мы плыли вместе, пусть будет так. И мне не придется гадать, что с вами станет и когда ждать домой. Мы слишком долго с тобой ждали его, правда, мама? Если мы можем помочь… Я сделаю что смогу. Расскажи мне о мертвых морях. Нам придется присягнуть отцу, как это сделал лорд-губернатор? Или ты уже это сделала?       — Да, придется, — тяжело произнесла она, не отвечая на вопрос о себе. — Но присяга обязывает на службу капитану, Генри. Я знаю также, что ты — взрослый человек. У тебя есть дама… сердца? — тут она не смогла сдержать слабую улыбку. — И я хочу, чтобы ты прожил свою жизнь как нормальный человек. Чтобы у тебя были дети и ты был счастлив, — рука женщины аккуратно коснулась лица юноши, проводя большим пальцем по его щеке. Как же он все-таки вырос. — Поэтому, когда отец попросит тебя дать ему присягу, Генри, прошу тебя, укажи срок, на который ты согласен, — голос Суонн отчего-то зазвучал тревожно, но твердо. — Попроси отца назвать срок — то время, что мы будем в мертвых морях. Потому что… — во взгляде промелькнула тоска, смешанная с холодом. — Потому что я не знаю, на сколько хватит его человечности, но ты должен быть свободен в своих желаниях и своей жизни. Ты имеешь полное право жить так, как тебе хочется. И чтобы он отпустил, точно отпустил, Генри, без шепота тьмы в его душе, попроси его.       — Ты ничего не сказала о себе, мама, — в их семье нелегко уйти от вопросов, и она знала, что сын в этом пошел в обоих родителей — равно как в умении настоять на своем и самому ловко уходить от неудобных ответов. — Что будет с тобой? Ты поплывешь с нами? Должен найтись способ освободить его от «Голландца», раз Трезубца оказалось недостаточно. Но ведь ты сказала, — пытливый взгляд замер на лице Элизабет, и юноша недоверчиво нахмурился. — Отец ведь откажется, верно? Ты сказала, что он хочет заботиться о тех, кого забрало море. Он хочет остаться перевозчиком душ. Это его собственное желание или колдовство морской богини?       — Это его собственное желание. Отговорить его не удалось, — она отвела взгляд и хотела было отстранить руки, потому что перед тем, что она готовилась сказать, ощущение тепла рук сына могло вынудить ее передумать. — Я поплыву с вами, — кивнула она. — Но скорее всего, если я дам присягу, я больше не выйду из-под нее, — призналась, тяжело выдыхая и снова отводя взгляд, словно сокрушенная, и, тем не менее, понимающая, что иного пути почти нет. — Я могу тоже попросить его назвать срок, о, я могу, — она печально усмехнулась. — Но боюсь, что только я могу спасти его от нее. Поэтому мой срок на его на корабле будет неограничен… Нет, не поэтому. Потому что так хочет Уилл, — она совсем помрачнела. — Да, я могу тоже его попросить о сроке, но что мне делать без него… — разговаривая больше сама с собой, она хмыкнула. — Ты должен пообещать мне, Генри, что ты сделаешь так, как я сказала, — взгляд впился в лицо юноши. — Обещай.       — Я спрошу его об этом, — согласился Генри, но в его голосе не было облегчения. Ему стало ясно, что отец не хочет расставаться с матерью, и это желание было понятно, потому что они были разлучены много лет. К тому же, если отец бессмертен, каково ему будет увидеть, как она стареет, а однажды просто уйдет? Сердце неприятно защемило при мысли, что мать требует от него согласиться именно на такую судьбу: смотреть, как он, Генри, будет становиться старше, как у них с Кариной (если все сложится) вырастут дети, а затем они все состарятся и уйдут из жизни — а она и отец не изменятся ни на день. Только сердце отца почернеет, если они сейчас не придумают, как подобное предотвратить. — Если он хочет, чтобы ты всегда была с ним, значит, он надеется, что ваша любовь поможет ему остаться человеком, — протолкнув в горле противный комок, тихо сказал Генри и попытался сменить тему. — С присягой мне ясно. Но ты говорила о проклятом золоте. Ты сама рассказывала мне о капитане Барбоссе, который брал это золото. Что оно отняло у вас?       — Чувства, делающие нас людьми. Мы перестали чувствовать боль. Нам не нужен сон. Я заметила, что не хочу пить. Вернее, от воды не получаю удовлетворения жажды. А жажды тоже нет. И проклятье будет отнимать больше, если мы обострим наши с Уиллом отношения. Но это временно, помнишь?       — Помню, но… Почему вы потеряли так много? Вас же и двух недель не было? — Генри почувствовал, как по спине пробежал неприятный холодок. Конечно, он помнил рассказы матери о том времени, когда она попала в беду из-за отцовского медальона, и помнил описания проклятых пиратов, но также не забыл, какими словами те описывали свое проклятье. Но все же ему казалось, что не могли его родители стать такими же, как те пираты, несмотря даже на то, что своими глазами видел Уилла и Элизабет. В голове почему-то упорно не хотел представляться в виде скелета и отец Карины, капитан Гектор Барбосса — а ведь его, проклятого золотом, лично видела мать.       Картинка никак не желала собираться воедино.       — Все это звучит похоже на то, что происходит с отцом. Вы теряете человечность из-за золота, верно? И если потеряете совсем, то… — в какой-то момент Генри стало аж слегка нехорошо, потому что он вдруг красочно смог представить, что тогда станет с его близкими.       — Пока мы способны контролировать собственные эмоции и ставить любовь выше, мы не потеряем ничего. Мы потеряли столь многое, потому были не согласны друг с другом в очень яркой форме, — хорошо завуалировала понятие ссоры женщина. — Как только мы это поняли, мы старались сдерживать себя. Приходится быть хорошей женой, Генри, понимаешь? — с грустной улыбкой пояснила она, вернув взгляд на лицо юноши. — К тому же, были ситуации, когда мы боялись потерять друг друга. Думаю, они тоже повлияли. Но не волнуйся. Мы остановились.       — Отец упрям не меньше, чем ты? — невольно улыбнулся юноша, неуверенный, что до конца понимает, что за сложности возникли между родителями, но догадавшись, что те вызваны, скорее всего, простым недостатком общения друг с другом, ведь они виделись так редко, что попросту не имели шанса притереться друг к другу.       Юный Тернер собирался еще что-то спросить, однако снаружи послышались голоса и какой-то шум. Поднявшись со стула, Генри выглянул за дверь в коридор, а потом и на палубу, после чего вернулся за матерью:       — Там привели какого-то человека, похоже, чужак. Пойдем, посмотрим?       Успев улыбнуться сыну в ответ, Элизабет напряженно взглянула в сторону шума и, дождавшись, когда сын вернется, резко встала.       — Чужаков еще не хватало… — тихо выдохнула она, переглянулась с сыном, а затем вместе с ним вышла на палубу, где были теперь все: от моряков до офицеров. А в центре стоял Уилл.       Но тот смотрел вовсе не на чужака. Элизабет легко узнала мистера Талли — то самого моряка-канонира с «Розы», которого Тернер спас на пути к Большому Кайману. По обе стороны от него мрачно высились Палифико и особенно насупившийся Уэллоу. Неподалеку от них не кто иной как мистер Ричи склонился над каким-то пахнувшим дурно мешком у левого борта. Грейтцера не наблюдалось — карета с гвардейцами с пристани тоже исчезла.       — Я никому не скажу, что видел, капитан, — убеждал тем временем канонир и нашел взглядом старшего канонира «Голландца». — Вот мистер Огилви не даст мне соврать! Мы хоть и знакомы всего ничего, но я сразу понял, что мистер Огилви дурного не посоветует. Он много чего хорошего говорил, вот я и рассудил, что стоит попытать удачу. А после того, как вы спасли мою жизнь, капитан, я так и вовсе перед вами в долгу.       — Я ведь говорил, мистер Талли, что не набираю команду, — покачал головой Уилл, терпеливо втолковывая незваному гостю, ни словом не выдавая, что обратил сколько-нибудь внимания на обещание. — Возвращайтесь на «Розу». Это хороший корабль, и вас там ждет хорошее место, лорд-губернатор ведь обещал замолвить за вас слово. Уверен, под началом достойного капитана — а я не сомневаюсь в том, что он скоро появится — вы сделаете хорошую карьеру.       — Почему вы поймали его? — Элизабет вмешалась в разговор бестактно, как привыкла во всех пиратских разговорах. — Что он видел?       — Этот… с позволения сказать, джентльмен прятался под пристанью и грел уши! — возмущенно ответил ей не муж, а Уэллоу. — Мы с мистером Палифико так и сели. Только вернулись с дурными вестями — а тут лазутчик!       — Да говорю же вам, что мне некуда было деваться, когда карета подъехала, вот я и спрятался! — видимо, уже не в первый раз объяснял Талли. — В воду прыгать надо было, что ли? А так под настил залез, повис там на балках — и сух остался. Я же все равно шел к вам, чтоб проситься на службу! И сам вылез, как только лорд-губернатор уехал!       — Похоже, что мистер Талли слышал присягу, Элизабет. И слышал, о чем мы говорили, — Уильям взглянул на нее, затем на сына и вернул внимание гостю.       — Слышал — и получил ответы на все свои вопросы, капитан Тернер, — горячо закивал тот. — Я понял, что мне тогда не привиделось. Ваш разговор с Дэйви Джонсом и то, как вы выглядели при полной луне. Все на «Розе» ведь видели. Но другие сочли, что им показалось или просто приснилось — но я знал, что все это правда.       — Вы видели Джонса? — одновременно в два голоса переспросили Генри и Палифико. Другие члены команда между собой зашептались, а Уэллоу прищурился и замолк.       — Много болтаете, мистер Талли, — без угрозы, но весьма строго одернула мужчину Элизабет и взглянула на сына многозначительным взглядом.       — Когда вы… — успел лишь выдохнуть тут, но женщина перебила:       — Генри, — попросила она его, вернув взгляд на бедолагу, что оказался в ненужное время и в ненужный час. Она знала его слишком мало, но понимала, что теперь, видимо, нет другого пути, как тот, что стоит перед ними. — Прими его, Уилл, — попросила она мужа. — Возьми еще одного человека в команду, раз так уж складывается судьба. Он тебе благодарен, а правилам его научит команда.       Капитан ей сперва не ответил, посмотрев на нее красноречивее всяких слов. Для него члены команды «Розы» были такими же, как те двести моряков, погибшие полторы недели назад, и новых смертей он старался избегать всеми способами (что, впрочем, на врагов совершенно не распространялось). Став частью команды «Голландца», мистер Талли, конечно, выживет в любой передряге, но его жизнь перестанет принадлежать ему самому до тех пор, пока не выйдет срок, назначенный капитаном. Понимал ли храбрец, о чем просит?       — Кто ждет вас на берегу, мистер Талли? — наконец спросил Тернер.       — Дочка моя, Мэри, с мужем своим и внуками, живет в Кингстоне, — отозвался с готовностью тот, хотя и несколько озадаченно.       — Больше никого?       — Нет, сэр. Жена моя, Сюзанн, преставилась в прошлом году, упокой Господь ее душу…       — И вы готовы оставить ваших близких ради службы на моем корабле? Вы знаете, что это за корабль? Понимаете, на что вы идете?       — Да, сэр. Я слышал, как вы сами говорили о вашем корабле, и думаю, что понимаю, — продолжал храбриться Талли, невольно косясь на Огилви, который стоял чуть поодаль. — Знаете, сэр, не люблю быть должным. Как-никак, я вам должен.       Тернер снова помолчал, тряхнул головой и воззрился на человека.       — Кажется, мне вас не переубедить, мистер Талли, — послышался тяжкий вздох. — Будь по-вашему, — последнее относилось также к Элизабет, ведь это она попросила принять еще одного члена команды.       Новичок дал ту же самую присягу, текст которой ранее повторял лорд Грейтцер, и был определен под начала мистера Огилви повышать свой профессиональный уровень. Уилл снова то ли в досаде, то ли еще в каком напряжении напряженно стиснул руки в кулаки и отошел к борту, отпустив остальных, кроме Палифико и Уэллоу. Само собой, его домочадцев этот жест тоже не касался.       — Отец не слишком доволен брать нового человека в команду? — в полголоса поинтересовался Генри, глядя за тем, как проходит присяга. Во взгляде юноши в этот момент отражалось любопытство, смешанное с отчетливым ужасом — ведь только что душу мистера Талли забрал не кто иной, как родной отец Генри.       — Многие из его команды погибли в схватке с Салазаром, — также тихо ответила Элизабет, глядя на старшего Тернера. — Теперь каждая новая душа для него — бремя. Мы будем искать убийц? — осторожно поинтересовалась она, показавшись из-за плеча сына.       — Маккус еще не вернулся, — глухо ответил Уилл, все еще сильно удрученный происходящим. — Как только он вернется, я дам тебе знать, если хочешь. У нас здесь… есть и другие новости, — он кивнул на мешок, возле которого продолжал сидеть мистер Ричи, по виду так совершенно расстроенный. Зато Томас Уэллоу рядом едва не светился от гордости.       — Нечем гордиться, мистер Уэллоу, — осадил его не менее мрачный Палифико. — Ты, между прочим, пошел против слова капитана. Совсем из ума выжил?       — Зато капитан не будет опасаться, что кто-то начнет болтать о нем и корабле, — парировал тот. — Тайна останется тайной.       Генри вышел из-за плеча отца и приблизился к мешку. Тронув Ричи за плечо, он присел рядом и тронул кончиками пальцев темные доски, приняв сначала за тень, но затем поднес ко рту и попробовал языком.       — Это… Это кровь.       — Конечно, это кровь, юный мистер Тернер, — подхватил Уэллоу. — Как иначе сохранить тайну?       Резко развернувшись, Уильям вдруг с размаху врезал Томасу по скуле, чем заставил шарахнуться всех остальных, включая даже очнувшегося мистера Ричи.       — Таким капитаном ты хочешь меня видеть, Уэллоу? Вот он, твой способ решать проблемы с командой — разделить на куски да собрать в кровавый мешок! Даже Дэйви Джонс не опускался до подобной жестокости!       — Он не просто разрубил мистера Смита на куски, капитан, — удрученно качнул головой Палифико. — Мистер Смит прятался на мельнице, у своих родственников. Уэллоу пропустил его через жернова.       — Господи… — Тернер закрыл глаза ладонью. — Томми, что мне делать с тобой? Ты не просто нарушил приказ — ты сделал так, что слово капитана на этом корабле больше ничего не значит. Я ведь обещал каждому право выбора — кто захочет уйти, может уйти. Мистер Смит всего лишь воспользовался своим правом, и ни ты, ни кто-то еще, ни даже я не должны оспаривать этот выбор.       Элизабет непонимающе взглянула на мешок возле мистера Ричи, хмуря брови. А когда выяснилось содержимое, у Суонн перехватило дух от ужаса, пока голос виновника не был нарушен глухим ударом, который нанес Уилл. Женщина вздрогнула от неожиданности.       — Чтобы после кто-то узнал о тайне?! — оклемавшись после удара, прокряхтел Уэллоу в ответ Тернеру. — Я делаю, как будет лучше, капитан, вы еще меня благодарить должны!       — Но вы ослушались капитана, — также напомнила Элизабет холодным тоном голоса, сама себе не веря в то, что говорит. Ведь она бы тоже ослушалась, пусть и не так кровопролитно. — Откуда столько жестокости? Или вы добиваетесь такой же расправы над собой? — ее взгляд метнулся к мужу. — Что делает капитан с теми, кто ослушался его?       — Ты еще и самодеятельностью увлекся, Уэллоу! — одновременно с ее вопросом рявкнул Палифико. — Никак сам капитаном хочешь заделаться? Никак жить надоело?       — Я не знаю, как поступил бы Джонс, может, подвесил бы на недельку на рее вниз головой, — вздохнул Уилл, и впрямь не зная, как поступить. — При мне ничего подобного не случалось — не было необходимости выяснять. Вот что, Томас, — он обратился к виновнику, и его голос зазвучал вроде по-прежнему, а вроде иначе — таким он принимал присягу двух новых членов команды. — Ты спустишься в нижний трюм и останешься там до тех пор, пока я не решу, что с тобой делать. Будешь сидеть взаперти молча, пока не позову сам. Все тебе ясно?       — Да… капитан, — по виду Уэллоу ясно читалось, что он считает заточение несправедливым и не стал бы выполнять приказ, не будь тот… приказом, пойти против которого невозможно. Он развернулся и сам направился в трюм — его даже никто не сопровождал, потому что не было необходимости.       Палифико поднял мешок и тоже спустился по трапу вниз, оставляя за собой тонкую багровую струйку, натекавшую с ноши. Ричи последовал за ним.       Тяжело оперевшись о борт, Уилл несколько минут стоял, совершенно оглушенный разыгравшейся трагедией. Он не смотрел ни на жену, ни на сына и проговорил скорее самому себе:       — Я представить себе не мог, что он найдет способ убить мертвеца. Живая душа осталась привязанной к… тому, что осталось, но ведь тело восстановить невозможно. Не из кровавого месива. Я ведь хотел уберечь всех от смерти. Хотел защитить. Но все, что я ни делаю, обесценивается, и в итоге становится во сто крат хуже, — резкий хлопок пришелся по планширю, но удар облегчения не принес, ведь боли проклятые давно не чувствовали.       — Ты здесь не при чем, — тихо отозвалась Элизабет, понимая, что чувство вины его разрывало часто. Впрочем, и до того, как он стал капитаном и вообще пиратом, Суонн прекрасно помнила, как он, будучи юношей, старался защитить всех.       Она подошла осторожно, вставая не близко к Тернеру. Генри держался рядом, напряженно глядя на отца.       — Всех не спасти, Уилл. Никогда. Не вини себя. Ты сделал все, что мог. Невозможно за всем уследить, — хоть голос звучал спокойно, но она чувствовала настроение мужа, чуть нервничая и напряженно глядя на него.       — Но я должен подобное предотвращать, — отозвался тот весьма зло, прищурился и выпрямился, точно осененный идеей. — Значит, что бы сделал Дэйви Джонс на моем месте?..       — Отец, о чем ты? — спросил сын, которому перемены в родителе со стороны были намного заметнее, нежели тому самому.       — Нельзя оставить все как есть, Генри. Если Уэллоу не остановить, то он продолжит сеять хаос. Наказывать его бессмысленно: он даже не почувствует. Может быть, раньше бы это сработало, но я сам допустил, чтобы команда потеряла чувствительность к боли, — мельком взглянув на Элизабет, Уилл выпрямился и направился к люку на нижние палубы.       — Отец, что ты задумал? — Генри пошел за ним следом, явно желая выяснить, что в голове у отца, и явно не готовый к новому амплуа родителя. Элизабет перехватила его за локоть, вынуждая остановиться, и если юноша оглянулся взглянуть на мать непонимающе, то Суонн смотрела, как муж удаляется в трюм.       — Генри, отец сейчас совершенно другой. Не тот, о каком человеке я тебе рассказывала, — сообщила она, поспешно взглянув на сына. — Поэтому то, что ты можешь там увидеть — не то, к чему я тебя готовила, понимаешь? — многозначительно глядя на юношу, она уловила в его глазах явное недоумение, плавно меняющееся на понимание и боль.       — Это из-за сердца… да? — осторожно поинтересовался тот.       Ничего не ответив, Элизабет поджала губы и отпустила Генри, спустилась в трюм вслед за Уиллом, сама не уверенная в том, что сейчас увидит.       На первый взгляд, ничего особенного они не увидели. В нижнем трюме пара матросов откачивала воду, еще один осматривал свежезаделанную пробоину, полученную примерно неделю назад. Капитан стоял перед клетью, хорошо знакомой Элизабет, в которой сейчас находился единственный заключенный. Уэллоу сидел на почти сухом полу и мрачно взирал на него снизу вверх.       — Ты же понимаешь, что зашел слишком далеко, — негромкий голос принадлежал Уиллу. — Видишь слабину и метишь в нее, верно, Томми? Что ж ты раньше не сравнивал, каково тебе жилось на «Голландце» при прежнем капитане и под моим началом? Ты всегда боготворил Джонса, все знают. Но сегодня ты перешел черту.       — Хватит разговоров, Тернер, прекрати наконец оправдываться и хоть раз в жизни поступи как капитан! — несмотря на то, то сидел на полу, Уэллоу позволял себе отчитывать того, кто воплощал собой абсолютную власть на данном корабле.       — По-твоему, преследовать и убивать невиновных — поступок, достойный капитана?! — ладонь со звонким хлопком впечаталась в прутья решетки. Оттолкнувшись, Уильям принялся расхаживать туда-обратно, пока не развернулся и не процедил: — Ты специально подначиваешь меня, Уэллоу. Знаешь, что я не могу спустить тебе с рук твою жестокость — и не стану спускать! Взять бы тебя самого да пропустить сквозь мельничные жернова, чтобы твоя душа корчилась в муках целую вечность, не имея ни шанса ни вернуться к жизни, ни уйти на тот свет. Ты, похоже, забыл, что служишь на этом корабле — да, ты остался здесь добровольно, тебя никто не неволил. Но ты так же, как все, подчиняешься его капитану. Ты дал мне присягу, Томас Уэллоу. Это значит, что твоя душа, как и жизнь, принадлежат мне.       — А ты, значит, хочешь забрать мою жизнь, а, капитан? — хмыкнул тот, невольно прислушиваясь, но по-прежнему не ставя слова ни во что. — Так благодаря тебе никто из нас сдохнуть не может, напомнить тебе? Ну разве твой сын, юный мистер Тернер, но я не сомневаюсь, что и его душонку ты приберешь к рукам…       — Не смей говорить о моей семье подобным образом! — если бы решетка не врастала между палубами, от силы нового звонкого удара обеими руками она бы вылетела из пазов. В один момент совершенно успокоившись, доведенный до бешенства Уилл приблизился к прутьям вплотную и, сощурив глаза, тихо, почти полушепотом, но хлестко сказал: — Я придумал, что сделаю с тобой. Ты все еще исполняешь мои приказы. Ты же часть команды, часть корабля. А значит, на корабле и останешься.       По его слову обшивка борта позади заключенного взорвалась буйно разрастающимися водорослями, выросшими поверх дерева и кораллов, возникшими будто бы из ничего. Хваткие юркие морские лианы мгновенно опутали ноги, туловище, руки и голову Уэллоу и притянули к обшивке, внутрь которой и затащили. Тот не успел даже охнуть, как водоросли сплели собой получившийся кокон, как разверзшиеся кораллы обхватили и покрыли собой отступника с ног до головы и совершенно скрыли его, оставив почти ровную, почти гладкую твердую губчатую поверхность.       — Я назначаю тебе срок службы, Томас Уэллоу — один час после того, как проклятие золота будет снято. До этого момента ты останешься в чреве «Голландца» и по окончанию срока станешь навсегда его частью.       Напоследок с досады ударив по решетке рукой, Уилл развернулся и направился к трапу в противоположном конце трюма, собираясь подняться наверх. Жену и сына при этом он не заметил.