У обоих перехватило дух. Генри, наблюдавший за приведением приговора отца и отцом в исполнение, растерянно смотрел, как оживает корабль. Он помнил «Голландец», выныривающий из морской глубины, покрытый водорослями и ракушками, и хорошо помнил, как отец вернулся на совершенно обычном деревянном корабле. Как и Элизабет прекрасно помнила.
— Разве такое возможно? — тихо, совсем тихо спросил Генри у матери.
— Он слишком крепко связан с капитаном, — шелестя лишь одними губами, выдохнула Суонн. — Что происходит с капитаном, то и происходит с ним.
— Хочешь сказать, что корабль опять обрастет ракушками? — юноша взглянул на мать, видя, что на ней нет лица.
— Я не знаю, Генри. Но все не так, как нам хотелось бы, — она повернулась к нему, мучительно взглянув, словно что-то раздирало ее изнутри. — Нам бы все обсудить вновь. Всей семьей. Но боюсь, Уилл сейчас не настроен говорить. Вернемся домой?
— Без отца? — Генри слегка нахмурился. — Мама, я не узнаю отца!
— По-твоему, что здесь сделать? — голос женщины прозвучал резко. — Он наказал виновника. Тот заслужил, Генри.
— Сердце чернеет, корабль вытворяет это, — он неоднозначно кивнул вокруг. — Неужели отец не захочет послушать об этом?
Элизабет отвела взгляд.
— Нет. Он считает, что поступает так, как должен. Я видела, как он… Вершил суд над другими жизнями, и когда попыталась сказать, что можно было иначе, он был непреклонен. И если раньше я могла повлиять на него ссорой, то сейчас и ссориться нельзя — мне приходится играть с огнем. Таков твой отец.
Юноша глубоко вдохнул, обдумывая слова, а Элизабет тем временем направилась к трапу. Выйдя на палубу, Суонн заметила мужа рядом с одним из офицеров.
— Что мы будем делать теперь, Уилл?
Тот как раз закончил посвящать Легза в подробности приведенного в исполнение им же самим назначенного приговора и отпустил — теперь боцману предстоит сообщить новости команде. Оставшись наедине с семьей, Тернер тяжело оперся о планширь и повернул голову к ним.
— Если ты спрашиваешь о завтрашнем дне, то проверим, все ли готово, и отправимся, как ты сказала, в экспедицию. Туда, куда тебе никогда не хотелось бы возвращаться, Элизабет.
Он не чувствовал никакой радости от суда, внутри злясь за то, что снова не доглядел. Он смотрел на жену и сына с чувством, как внутри все переворачивается потому, что ему казалось, будто они отдаляются от него. Перед глазами Уилла стояло лицо охваченного ужасом сына, который внезапно узнал, в кого превратил отец своих людей, себя и его мать — и чувствовал, что напоминание об этом дне забудется совсем не скоро.
— Я превращаюсь в чудовище и почти этого не замечаю, — хлопнув по планширю ладонью в знакомом Элизабет жесте, мужчина резко выдохнул и уставился на темную воду, смотря, как мелкие волны легонько качают «Голландец».
— Генри, — карие глаза женщины отразили теплоту и просьбу одновременно, и сын, поняв мать, слабо кивнул и отошел дальше. Элизабет же шагнула к мужу, оказавшись теперь близко, и положила руку на его ладонь — ту самую, которой он только что ударил по дереву. — Чудовище никогда не признается, что оно таково, Уилл, — тонкие изящные пальцы сжали руку мужчины. — Ты не чудовище. Ты сделал так, как должен был сделать. Так, как велела тебе твоя душа. Ты защитил нас. А то, что случилось сегодня — кто мог это предвидеть?
— Я бы Уэллоу и впрямь пропустил бы через жернова, как он поступил с мистером Смитом. А если бы его не защищало проклятие, то забрал бы его жизнь прямо сейчас, но вместо этого проклятие Кортеса продлит его срок и Уэллоу распрощается с жизнью через час после того, как ацтекская монета вернется в сундук. У него есть время об этом подумать, — глухо отозвался Тернер, и Элизабет явственно услышала прозвучавшую злость — уже не только на себя, но и злость на самого виновника. — Корабль его не выпустит.
— Ты его не выпустишь. Корабль подчиняется тебе, — мягко поправила женщина.
Недолго думая, Элизабет плавно отстранила руку мужа от дерева и вдруг прильнула к нему, обнимая, обдавая теплым дыханием кожу его шеи, вжимаясь в него так, желая доказать, что он ее любимый, а не монстр. И холод, который веет от него, ей не помеха — она всегда способна поделиться своим теплом с ним. Она всегда будет с ним. С ее пиратом и морским дьяволом.
Он не замечал, что для нее в нем холода больше, чем тепла, хотя тому сам значения не придавал. Зато, впитывая тепло ее тела, почувствовал сам, как начинает отогреваться душа, похолодевшая от последних волнений. Запустив руки ей за спину, он прижал к себе крепко, но бережно, не порываясь сдавить, навязать что-то свое — нет, хотелось поделиться ответным теплом, чтобы Элизабет не мерзла — то, что ей холодно, он понял не сразу, заметив, что по ее коже бегают мурашки.
— Корабль является продолжением его капитана, — тихо, почти шепотом, произнес Уилл, глядя в глаза жены. Его собственные давно потеряли естественный цвет, когда радужка, прежде лишь временами, окончательно почернела — а он и не заметил, когда это произошло. И сейчас смотрел на любимую женщину внешне спокойно, сумев удержать голос ровным: — Не хочешь ли передумать, Элизабет? Я знаю, что тебе нравилось море — но знаю и то, что тебе хотелось жить нормальной жизнью. Я не хочу тебя неволить, уговаривая ходить со мной по обе стороны жизни. Я отпущу тебя на свободу по возвращению из мертвых морей, если об этом попросишь. Я говорил, что не желаю того, но делать тебя несчастной — не желаю вдвойне.
— Ты меня отговариваешь? — она удивилась, успев привыкнуть к мысли о том, что выбора у нее нет. Взгляд карих глаз внимательно и беспокойно вглядывался в черные омуты, которые теперь не отдавали привычным теплым цветом какао. Но Суонн смотрела в них так, будто любимые глаза ничуть не изменились, разве что ощущая, будто Уилл как-то возвысился над ней неприлично высоко. И дело было не в разнице роста между ними, а в том, какая сила теперь от него исходила. Совершенно дьявольская, опасная, устрашающая, утягивающая в свои путы, ломающая и покоряющая, отдающая то холодом, то жаром. — Отпустишь на свободу, — повторила она, улыбнувшись с более короткой усмешкой, нежели того хотела. — Значит, я буду находиться в неволе под твоей присягой и ты это только что признал? — тонкие брови изобразили на красивом, аристократичном лице хмурость, что ей шла, но не предвещала ничего хорошего — взгляд становился острее, опаснее и впитывал в себя бунтарский дух. — Мы не о заключении договаривались, Уилл. А о том, чтобы быть вместе. Чтобы я смогла спасти тебя. Ты это знаешь.
— Я говорил, что прежде никогда не прибегал к приказу, что нельзя не выполнить, когда был вдали от тебя, что никогда никого не неволил. Но ты только что узнала о том, что такая возможность не только существует — я воспользовался ею, — он зарылся носом в ее волосы с тяжким вздохом. — Я боюсь, что однажды прикажу тебе что-либо, неважно что, и у тебя не будет выбора. Наши ссоры ведь начались с того, что я отнял у тебя выбор, когда привез на Исла дэ Муэрта: я согласился с тобой, что мы лишь пересчитаем золото — но на самом деле пробудить проклятие задумал давно, а вернее, сразу после стычки с Салазаром. Я солгал тебе в этом, Элизабет. Но та ложь вызвана временной мерой, сейчас же… мы говорим о твоей судьбе до конца твоей жизни, если наступит он, этот конец. И лгать тебе не хочу. Потерять тебя не хочу.
— Ты же будешь контролировать себя, разве нет? — в глазах промелькнуло опасение. — Но если я выйду из-под присяги, а проклятие Кортеса будет снято, останусь ли я навеки женой морского дьявола? — говорила Суонн задумчиво, прижимаясь к мужу и все еще пытаясь подарить ему свое тепло — хоть без остатка. — Ведь такое возможно, если мы свяжем души? — в голосе послышалась какая-то надежда, но в какой-то момент женщина вжала пальцы в спину мужа, обдумывая. — Мне нет жизни без тебя, ты это прекрасно знаешь. Я не представляю — что такое вообще жить без тебя или ждать тебя вновь. Это мука.
— Как видишь, не всегда контролирую. Вернее, не считаю, что делаю что-то совсем мне несвойственное, — возразил он и покачал головой, прижимая к себе сильнее. — Я не знаю, Элизабет. Скорее всего, ты снова будешь стареть, потому что твоя молодость сохранялась по слову богини, а оно больше не властно. Джонс же, по понятным причинам, в своем проклятии ничего не сказал о спутнице… морского дьявола, — он с досадой выдохнул, так и не привыкнув к подобному именованию за двадцать с лишним лет. — Получив тебя, я смогу определить, какую именно власть тебе передам, чтобы ты всегда могла вернуть меня — мы это уже обсуждали. Но я опасаюсь, что богиня воспользуется этой возможностью и отдаст моими устами такой приказ, который сумеет нас с тобой разлучить. Что с этим делать, я пока не представляю, — глубоко вдохнув и с шумом выдохнув, Уилл добавил как можно тише: — И я без тебя не смогу…
— Разве она сможет так повлиять на тебя? — выдохнула она где-то возле его уха, отстраняясь так, чтобы видеть лицо. — Выходит, в любом случае нам угрожает разлука.
— Под присягой у нас больше шансов, а без нее ты рано или поздно умрешь, Элизабет, — смотря на не изменившуюся за двадцать лет ни на день любимую супругу, Уиллу никак не удавалось представить, как годы берут свое и она с каждым из них уходит все дальше от всего, что они имеют сейчас. Он сдержался и как можно спокойней добавил: — У тебя есть выбор. Я именно это хотел сказать.
Подняв взгляд обратно к лицу мужа, она заглянула ему в глаза, смотря почти не моргая, пытаясь понять, что делать дальше. Хотя ответ был так очевиден и прост. Хоть и не был желанным.
— Ты знаешь, что я уже дала ответ на твой выбор, но повторюсь вновь: я выбираю присягу, — с этими словами Элизабет потянулась к губами мужа, замерев на мгновение, а затем мягко накрыла их своими, целуя нежно и ласково.
Тут же сильные руки стиснули ее плечи, прерывистое дыхание согрело губы, которые остались теплыми, несмотря на предутренний холод. Супруги целовали друг друга с присущей им особенной нежностью и страстью, не имея ни шанса пресытиться друг другом, ни желания расставаться. Из всех присутствующих на палубе людей ни одному не пришла в голову мысль нарушить их уединение — это бы стало настоящим кощунством.
Лишь тогда, когда они отстранились сами, сохраняя объятия, к ним подошел Генри, за которым на два шага поодаль следовали мистер Палифико и поднявшийся из кубрика Легз.
— Отец, я согласен присягнуть тебе и «Голландцу» и разделить с вами проклятие Кортеса. Мне все объяснили, — он оглянулся на офицеров, с которыми только что беседовал, и вернул внимание родителям, задержав взгляд на матери, после чего посмотрел на Уилла. — Один раз мы с Кариной тебя уже освободили, осталось всего лишь закончить начатое.
— Насколько хорошо тебе объяснили, Генри? — спросила Элизабет, чувствуя, как холод пробирает сильнее.
— Я знаю, что дать присягу значит отдать душу морскому дьяволу на срок, что он определит, либо бессрочно, если срок не назначен, — объяснял юноша, мельком взглянув на капитана, замершего неподвижно, придерживая женщину за талию. — Я знаю, что он может отдать особый приказ, которому нельзя не повиноваться. Знаю, что так же, как капитан связан с «Голландцем», так и команда связана с ним: он всегда знает, где находится каждый член его команды, как и команда всегда знает, где находится их капитан. Знаю, что, покуда душа находится под властью капитана, ее владелец неуязвим и бессмертен, сохраняя при этом свое собственное «я». И знаю, что сердце капитана определяет, какими становятся команда и сам корабль. Как видишь, отец, мистер Легз мне все хорошо рассказал, — подчеркивая свою осведомленность, Генри невесело хмыкнул. — Он и мистер Палифико также поведали, что проклятое золото сделает меня неуязвимым против богини, но отберет те человеческие качества, которые вы и команда уже потеряли, до тех пор, пока последняя монета не вернется к другим в каменный сундук на Исла дэ Муэрта.
— Все так и есть, — кивнул Уилл, смотря то на сына, то на Элизабет, спрашивая взглядом, как ко всему отнесется она.
Генри понимал сомнения матери:
— Ты сказала, что эти меры — временные. Я верю в отца. Так будет лучше.
— Ты согласна, Элизабет? — Тернер крепко держал жену, будто опасаясь, что она внезапно исчезнет, но спрашивал ее мнение всерьез, давая ей понять, что он может слушать других членов своей семьи и принимать во внимание то, что те скажут.
— Ты сам принял решение, Генри. Будь благоразумным, когда придет время, — давая определенный намек на их разговор, Элизабет перевела взгляд на мужа. — Я не вижу иного способа уберечь его сейчас. Это будет лучше. Но временно, — подчеркнула она последнее слово особой интонацией, но от мужа никак не собиралась отстраняться — разве что черты лица стали острее. И не потому, что она была с чем-то не согласна, а потому, что опасалась за сына. Свою судьбу она уже определила.
Переводя взгляд с жены на сына и обратно, Уилл сделал глубокий вдох, медленно выдохнул, будто ему самому оказалось необходимо собраться с мужеством — хотя внешне остался спокойным — и произнес:
— Хорошо, сын. Ты слышал слова присяги, которую дал лорд Грейтцер.
Юноша кивнул, украдкой глянув по сторонам. В этот раз не было никакой толпы свидетелей — на палубе находились только семья Тернеров, Палифико да Легз, не считая занятых своим делом вахтенных.
Кажется, в горле у капитана все-таки пересохло, но он, кашлянув, заговорил, как и раньше, твердо и непреклонно, неотрывно смотря в глаза своему сыну:
— Генри Тернер. Готов ли ты присягнуть мне, бессмертному капитану «Летучего голландца», и служить до тех пор, покуда я сам не отмерю твой срок и не сочту твою службу оконченной, в мертвых морях и в мире живых, на смертной земле и на мертвых берегах?
— Да, — отчего-то внутренне холодея, ответил Генри. — Я присягаю бессмертному капитану «Летучего голландца» Уильяму Тернеру. Тебе, отец.
— Я принимаю, — рука мужчины легла на плечо юноши, который заметил, как сильно та дрожит. Присутствовавшие офицеры «Голландца» шагнули к новому члену команды со спины и положили свои руки также на плечи, давая понять, что отныне он принят. — Срок твоей службы, Генри — один день после того, как мы раз и навсегда избавимся от угроз нашей семье. После этого ты будешь волен жить обычным живым человеком так, как сам пожелаешь.
— Я понял, отец, — промолвил юноша, взглянул на бледную мать и затем — вновь на Тернера. — Я в тебя верю. Мы справимся.
Элизабет смотрела на происходящее, чувствуя, как сердце сжимается. Она вслушивалась в слова, ожидая, когда Генри ограничит свой срок. Но он не сделал этого. Не сделал, не послушав ее предупреждение, ее просьбу, а старший Тернер назначил срок так, как она и ожидала — когда он решит освободить его. И это вынудило сердце женщины на секунду сжаться до кулака, стянуть весь холод внутрь, сделать кожу бледной — почти фарфоровой на аккуратных чертах лица — и тихо, почти обреченно выдохнуть. Она не сразу поняла, как ее переполнило негодование, как следом за ним в нее влилась злость, а после успокоение — отдаленное, слишком отдаленное, потому что сын отныне под защитой. Вот только насколько — неизвестно.
Когда присяга легла на плечи Генри, Элизабет была уже мрачнее тучи.
Все это было неправильно. И правильным одновременно.
— Срок твоей службы тебя не волнует? — материнское сердце не выдержало.
— Мама, прости, но так лучше, — Генри не любил сердить мать, но был Тернером, а представители этой семьи, как известно, очень упрямы. — Я верю отцу. Что будет толку, если мы избавимся от одной проблемы и встретим другую — и тогда все придется повторить заново? Тебе не придется за меня волноваться, потому что отец всегда сможет сказать, где меня найти, и никто не сможет мне причинить вред. Подумай также о том, что мы с тобой — ты и я — сможем помочь ему остаться человеком, — юноша осторожно взял женщину за руки. — К тому же мистер Легз объяснил, что мне даже необязательно все время находиться на «Голландце» — я смогу жить, как все люди, на берегу.
— Ты сделал выбор, не приняв во внимание мои слова. Поступил как истинный Тернер, — на губы ее легла болезненная улыбка, плавно превратившись в ободряющую, на самое мгновение.
— Я принял их во внимание, мам. Прошу только и тебя довериться моему решению, — знал же ведь, что Элизабет никогда бы не позволила рисковать ему жизнью ради встречи с отцом, потребной лишь для того, чтобы сообщить ему о надежде. Юноша тоже ответил улыбкой: — Наше фамильное упрямство в полной мере передалось и тебе вместе с фамилией.
— Генри, — негромко окликнул Уилл, напоминая сыну. — Еще не все сделано.
Тернер снял со своей шеи золотую монету и, косясь на небо, зная, что скоро начнет светлеть на востоке, привлек внимание отпрыска.
— Да, отец, — отпустив руки Элизабет, тот развернулся и внимательно посмотрел на медальон. — Что именно нужно сделать?
— Пожелай того, что тебе дороже самой жизни, без чего жить не можешь, что никогда никому не позволишь отнять, — голос Уильяма звучал не менее серьезно, чем во время присяги. — То, что составляет основу твоего бытия. Пожелай так неистово, чтобы чувства захлестнули тебя с головой и ты утонул в них. Ты должен увидеть в этой золотой бляшке воплощение всего, что ты алчешь. И тогда возьми ее. Луна покажет, когда все получится.
— Это не трудно, — качнул головой Генри и задумался, не сводя взгляда с кругляша, что лежал на ладони отца.
Золото тускло блестело в отсутствии света и вдруг засияло, стоило ночному светилу выйти вновь из-за облаков. Рука, держащая сосредоточение проклятия, на глазах высохла и превратилась в окутанную лохмотьями кость, но юноша уже был готов к подобному зрелищу и потому не отшатнулся.
Только поднял глаза, поднимаясь взглядом по руке выше, пока не остановился на обрамленном собранными в низкий хвост волосами черепе, в глазницах которых клубилась сама чернота — а может быть, это тень неудачно упала на лицо капитана.
Медленно повернув голову к матери, Генри не вздрогнул, рассматривая ее изменившийся облик, который необъяснимым образом затрагивал даже одежду. Обернулся на офицеров, которые тоже потеряли человеческий вид, и про себя поразился, только сейчас осознав в полной мере, что вся команда «Голландца» тоже приняла проклятие, чтобы помочь их семье. Палифико упоминал, что-то было добровольным делом каждого, хотя, если нужно, отец мог бы заставить — но он этого не сделал, сумев объяснить остальным.
Вернув внимание родителям, Генри пристально смотрел поочередно то на мать, то на отца. Единственный человек на проклятом корабле, полным живых мертвецов — совсем как в историях, которые рассказывала Элизабет о своих приключениях под началом капитана Барбоссы. Она говорила о том, что ради ее спасения Уильям пошел на поступки, которые совершают пираты, потому что его не волновало ни золото, ни слава — а только она. Потому они полюбили друг друга больше самой жизни и отчаянно хотели эту любовь сохранить.
— Я понял, — произнес Генри, и что-то в его лице неуловимо изменилось. Затем он твердой рукой взял монету и сжал в кулаке.
И луна, светившая ярко, в то же мгновение преобразила его.
Юноша, некогда слышавший рассказы матери о ее первом знакомстве с капитаном Барбоссой, проклятым ацтекским золотом, воображавший подобное тысячу раз в голове и увидевший это наяву, вдруг сам стал частью маминых рассказов. Молодое лицо изменилось до неузнаваемости и все же осталось его. Одежда превратилась в лохмотья. Кое-где были видны голые ребра, а под ними даже сердце. Он стал тем же воплощением ужаса, как вся команда на «Голландце», как отец и мать, на которых он снова взглянул. И первым взгляд остановился на матери, которая не могла отвернуться, показывая, что ей больно. Упрямо стоя на своем, женщина смотрела в глаза скелету, обтянутому истлевшей кожей, и молила луну уйти с глаз. Но мольбы были тщетны.
— Вернемся в дом, — ровным голосом сказала Суонн. — Сегодня мы еще никуда не отплываем, — она старалась выглядеть уверенной и твердой, но внушала лишь ужас. Только минуты спустя лунный свет умалился.
И как только это случилось, сын шагнул к ней и заключил в объятия, снова став человеком, как и остальные присутствующие. Никто более не говорил ничего, давая время свыкнуться с новой реальностью, осознать и успокоить чувства.
— Генри, — снова окликнул сына Уилл и, когда тот обернулся, чтобы вернуть отцу монету, принял золотой медальон и надел себе на шею. Старшего Тернера терзали противоречивые переживания, хотелось что-то сказать, но в итоге он только молчал до тех пор, пока луна не спряталась окончательно. Развернувшись к офицерам, Уилл мельком оглядел пристань, подойдя к противоположному борту, и негромко сказал: — Когда вернется Маккус, обойдитесь без меня. До полудня пробуду с семьей, — увидев кивки Легза и Палифико, он обнял Элизабет и Генри и после шагнул к трапу на берег, мимоходом про себя отметив с удовлетворением, что лошади все еще находятся там.
Стоило повернуться спиной к морю, как послышался рокот, будто заворочался океан. Он нарастал приливной волной, водная гладь заволновалась, но недостаточно сильно для того, чтобы подняться. Пузырь на поверхности начал вскипать, покуда не прорвался тысячей брызг, и в тусклом предутреннем свете в сотне ярдов от берега, заставив качаться все отдыхавшие корабли, из пучины поднялся корабль со сломанной мачтой.
Элизабет обернулась через плечо сразу же. Она инстинктивно тут же выставила руку так, чтобы загородить сына, заводя его к себе за спину, хотя Генри превосходил ее в росте.
— Салазар… — одними губами произнесла она так тихо, насколько могла. — Уилл, уходим дальше в остров. Ты знаешь,
зачем он прибыл, — выделяя последнюю фразу, она напряженно смотрела на мужа, не зная, что делать. «Немая Мария», поражавшая своими размерами и чудовищным обликом, так и осталась стоять на том месте, где появилась.
— Меня гораздо больше беспокоит, почему он вылез именно сейчас, не раньше, — раздумывая, что делать, Тернер глянул на сына и вспомнил особенность, которую успел подзабыть: — Они не должны выйти на сушу. Элизабет, ты права: едем в глубь острова. Генри! Едешь с мамой. Легз! — крикнул боцману, стоя одной ногой уже на причале. — Присмотрите за «Голландцем». Незваные гости пожаловали по мою душу, поэтому вас, скорее всего, не тронут, но созови всех из города — будьте наготове. Пока этот корабль-мертвец преграждает выход из бухты, уйти не сможем. А в море даже нам оторваться будет непросто, хотя «Голландец» быстрее — но по-настоящему безопасно только на суше.
— Я бы не был уверен так, кэп, — Палифико стоял у правого борта и, обнажив саблю, неотрывно следил за приближавшейся ватагой полуистлевших душ, не обретших покоя. Расстояние между кораблями стремительно сокращалось, хотя со стороны моря не доносилось ни звука, ни дыхания, ни лязгания оружия — мертвецы мчались бесшумно.
— Вот и пригодится проклятие, — спрятав золотую бляшку под ворот рубахи, чтобы не бросалась в глаза, Уилл быстро отвязал лошадей и взлетел в седло вороного коня. Генри придержал гнедую кобылу, дожидаясь, пока усядется Элизабет, после чего сел позади. Всадники пустили животных галопом по широкой портовой улице, разгоняя сонный мрак громким цокотом, мешая всем спать.
Суонн оглянулась через плечо на мгновение — за ними никто не следовал, вот только это не значит, что все позади.
Они ускакали достаточно далеко — миновали Порт-Ройал и углубились в пышный лес на двух лошадях, что перешли уже в шаг.
— Если теперь уходить, то только с другой стороны острова, — произнесла Элизабет, подъезжая к мужу. — Ты смог бы отдать приказ команде, находясь так далеко от них?
— Да, смог, — кивнул тот, смотря за тропой — заросли с обеих сторон поднимались густыми, а в предутреннем мраке дорога почти не просматривалась, так что приходилось выбирать, куда направлять животных. — Проблема в том, что «Немая Мария» стоит на выходе из бухты, а значит, «Голландец» не сможет выйти. Дно в том месте не слишком глубокое, так что даже под кораблем Салазара пройти не удастся. С острова деваться нам некуда. Но хуже того, что он может приказать топить другие корабли и таким образом из-за меня… — Уилл покачал головой. — Людям все это не объяснишь. Да и если кто попытается прорваться, Салазар их пустит на дно. Кроме «Голландца» — но я и в том не уверен, ведь сам корабль ему-то не нужен — только его капитан. Я не знаю, насколько «Голландец» неуязвим для прорыва — будь он таким, мы бы не латали пробоины.
— Можем добраться до Кингстона и сообщить туда, — предложил Генри. — Лорд Грейтцер ведь на нашей стороне, так? Он поймет, что к чему, и сможет вывести против «Немой Марии» английскую эскадру, стоящую там.
— И тогда Салазар начнет топить ни в чем не повинных людей, — Уильям вздохнул. — Он может держать Порт-Ройал в осаде сколько захочет, зная, что каждый погибший будет укором мне.
— В прошлом, насколько мне известно, он был грозой пиратов, но не обычных людей, — мрачно заметила Элизабет.
— Он изменился, мама, — напомнил Генри.
— Да. И стал цепным псом своей хозяйки, — глубоко вздохнув, Элизабет взглянула на мужа. — Мы можем взять корабль с другой стороны острова. Договориться с Грейтцером, — в глазах женщины вдруг появился огонек идеи. — Уилл, Джонс умел перемещаться с одного корабль на другой. Быть может, и у тебя получится. Главное отвлечь Салазара, чтобы он вывел корабль из бухты.
Тернер задумался настолько крепко, что даже остановил коня. Вокруг троицы смыкался тропический лес, уже слышалась первая суета пробуждающейся живности, доносились первые птичьи голоса. Несмотря на духоту, дышалось свободно.
— Увести, говоришь… Это идея. Сбежать с другого корабля на «Голландец»… Раз Джонс умеет переходить с корабля на корабль, то и я должен уметь.
— Все бы ничего, только Салазар потопит другой корабль, когда узнает, что тебя там больше нет, — мрачно заметил Генри. — Должен же им кто-то управлять…
— Управлять… — Уилл развернулся к Элизабет. — Клинок Тритона. Он ведь у Грейтцера, помнишь, он обещал отдать нам меч взамен на путешествие в мертвые моря?
— Клинок у лорда-губернатора Ост-Индской компании? — поразился Генри. — Но ведь капитан Барбосса…
— Люди Грейтцера исследовали Гробницу Посейдона и нашли там меч Гектора, — объяснил сыну Уилл. — Грейтцер упоминал об этом.
— А самого капитана?..
— Нет, не думаю, что нашли, — печально качнул головой старший Тернер. — Но можно спросить. Во всяком случае, перед возвращением домой я не встречал Барбоссу в мертвых морях. Возможно, Калипсо забрала его еще раз либо же прошло слишком мало времени и мы попросту не успели встретиться.
— Но, похоже, скоро выясним наверняка, — заключил юноша, напомнив, что «Голландец» собирается в потустороннее путешествие.
— Возвращаясь к твоему плану, Элизабет… есть одна проблема, — мужчина нахмурился, взглянув на жену. — В прошлый раз Салазар нашел именно тебя и использовал как приманку. Потому что ты — королева пиратов. Значит, он и в этот раз тебя не упустит из вида. На другой корабль нам с тобой придется отправиться вместе, чтобы он точно поверил, что я уплываю с тобой. Вот только… Я не знаю, возможно ли перейти с корабль на корабль, как это делал Джонс, с человеком в нагрузку. Если не выйдет, под удар попадешь ты. Я не могу этого допустить.
— Уилл, мы все можем попасть под удар, если не будем действовать. А особенно под удар попадешь ты, а этого я тоже не могу допустить, — мягко возразила женщина. — Прошу тебя, нужно попробовать. Мы будем с тобой вместе — и все получится.
Уильям задумался, уставившись куда-то в траву. Со сторону могло бы показаться, что его печалит непростое положение, но на деле он сосредоточено размышлял, как выйти из ситуации с наименьшими потерями.
— Если не получится уйти с корабля, придется нырять на дно и уходить как можно незаметней, надеясь, что мертвецы Салазара не сразу догадаются нас там искать. Но ты, Элизабет, — он поднял глаза на жену. — Ты для него как маяк.
— Подожди, отец, — нахмурился Генри. — Как именно он смог найти маму? Учуял в ней пирата? Но ведь она не пират. То есть, конечно, королева пиратов, — бросив на Элизабет быстрый взгляд, поправился он. — Но тогда он и меня может учуять — я же плавал с пиратами. А команда «Голландца»? Мистер Легз говорил, что туда входят и те, кто когда-то был пиратом до того, как попали на «Голландец». Но если Салазару понадобилась мама, чтобы выманить тебя, это значит, что он не чувствует бывших пиратов. Иначе бы сразу кинулся преследовать «Летучий голландец», как только тот вышел в море.
— Бывших пиратов… Генри, ты прав, — развернув коня, Уилл выбрал боковую тропу и свернул туда. — Это же все меняет. Он не может нас выследить!
— Не может? — Элизабет растерялась, глядя на оживившегося мужа, а затем переводя взгляд на Генри. — Конечно, не может, иначе бы он нашел нас раньше! — развернув гнедого следом за вороным, сказала она. — Что мы будем делать, Уилл? Не просто так же он здесь появился. И не думаю, что я маяк — я маяк для тебя, а мой выход в море, уверена, был согласован с другой силой и ты знаешь, какой.
— Помчимся к дому губернатора — Грейтцер там, а с ним и Клинок Тритона, — негромко бросил муж, обернувшись через плечо, но потом резко развернулся и остановился поперек тропы, чтобы объяснить ставшей для него очевидную вещь: — Я не знаю, почему Салазар не догнал нас раньше, на пути в Бухту и по возвращению оттуда, но теперь понимаю, почему он не поймал нас на «Розе». Элизабет, вспомни: на твое имя, имена Генри и Карины Грейтцер и губернатор подписали приказы о снятии с вас всяких обвинений в пиратстве! Я не знаю, как это работает, но вы перед законом чисты — а значит, Салазар вас не видит!
— Кто-то привел его сюда, Уилл, даже если не мы. Либо он решил сам сюда наведаться, зная, что мы вернемся, поняв, что на Большом Каймане нас не поймать, — она рысью объехала вороного и выслала лошадь вперед в галоп, теперь оказываясь первой с сыном на пути к Грейтцеру. — Мы уйдем от него в любом случае! — крикнула она, а лошадь стремительно набрала скорость.
— Вряд ли важно, как у него появилась эта «светлая» мысль, — качнул головой Тернер, пуская вороного следом, но не слишком разгоняясь по густым джунглям.
Семейство торопилось добраться до губернаторского дома окольными путями, чтобы никто не смог их увидеть и сообщить мертвецам — мало ли как могло все сложиться. Но расположенный на холме дом выглядел тихим и сонным, но только на первый взгляд: в западном крыле, не видном с дороги, горел свет. Возле дома, с противоположной, восточной, стороны в сопровождении двух «красных мундиров» стояла карета, дверца которой открылась, стоило всадникам пересечь черту леса.
— Надеюсь, я верно истолковал ваш зов, капитан Тернер, — как только вся троица оказалась внутри, занимая места, сказал лорд-губернатор. — Понял, что должен встретить вас здесь. Что-то случилось?
— Салазар и «Немая Мария» преграждают выход из бухты, Элизабет придумала, как выманить их оттуда, чтобы «Голландец» смог уйти. Мы заперты на этом острове, — сидеть на месте было невыносимо. Уилл проводил взглядом «красных», которые приняли лошадей и повели к дому. — Нам нужно, чтобы на северном берегу меня и ее принял на борт другой корабль. Без команды, — черные глаза сместились на собеседника. — И поэтому нам также нужен Клинок Тритона.
— Я знаю. Я услышал вас, — Грейтцер кивнул на длинный узкий сверток в ногах. Генри уставился на предмет и не удержался от возгласа:
— Клинок у вас с собой?
— Вы смотрите на него, мистер Тернер, — позволил себе сдержанную улыбку Алан. — Капитан Тернер просил взять его.
— Как ты смог? — юноша уставился на отца.
— Зов капитана «Голландца» слышит каждый член команды, Генри, — объяснил тот. — Так мы выиграем время. Значит, едем на север? — снова спросил он аристократа.
— К заливу Святой Анны, — подтвердил тот. — Там есть пара подходящих кораблей. Мне не откажут, вы знаете. Но как вы сможете уйти от Салазара на море? При условии, что он узнает о том, что вы пойдете на другом корабле, и за вами погонится.
— У нас есть план, Алан, — быстро проговорила Элизабет, взбудораженная не меньше, чем Уилл. — Не важно, как мы уйдем — мы уйдем. От вас требуются лишь корабль, иначе Салазар перекроет нам кислород и путь к Атла… — она осеклась, взглянув на лорда весьма как-то испытывающе, нахмурившись, словно забыла, что для начала они идут в мертвые воды. — Мертвым водам, — тихо заключила она. — Нам нужно торопиться. Немедленно, — и в ее голосе хорошо был слышен четкий приказ.
— Нужно — значит, нужно, — Грейтцер громко хлопнул по дверце кареты, и та тронулась, набирая скорость. Из-за неровной дороги постоянная тряска всех раздражала, но, по крайней мере, лорд-губернатор и дочь губернатора к этому были привычны.
Вскоре карета выехала на дорогу, и над верхушками леса начало разливаться зарево первых восходящих лучей. Ехали молча, пока Грейтцер вдруг задумчиво не спросил:
— Скажите, капитан… Что станется с теми, кому выйдет срок службы?
Уилл понял, что он имеет в виду, и внимательно посмотрел на него.
— Сложиться может по-разному. Джонс забирал жизнь, потому что служба у него лишь отсрочивала смерть. Я своей команде сроков не ставил, но не держу их против воли.
— За исключением Уэллоу и меня, отец, — мягко напомнил Генри.
— Верно, — кивнул тот, прикрыв на мгновение глаза. — За исключением двух. Хотите узнать, какая судьба вас ожидает, лорд Грейтцер?
— Просто Алан, капитан, — Элизабет могла бы заметить, что лорд испытывает какое-то облегчение, обходясь без повсеместного упоминания титула. — Вы абсолютно правы. Мне бы хотелось так или иначе подготовить мою жену к происшедшим… изменениям, — нашел подходящее слово тот и добавил с настоящим сожалением: — Элеанор ведь не знает, что осталась вдовой.
— Но вы живы, — воспротивилась Элизабет, сидя рядом с мужем. — Вы были на грани смерти, но остались жить. Еще бы пару мгновений — и да, все бы не вернуть, но вы живы, — для нее слово «вдова» значило слишком многое все двадцать два года, покуда именно таковой ее все считали в Порт-Ройале. А потому реакция женщины была весьма острой на подобное неприятное заявление.
— И тем не менее, я хотел бы знать, чтобы быть убежденным, чего мне ждать, — последовал ответ мужчины с мягкой улыбкой.
Суонн шумно вздохнула, отводя взгляд. Она знала, что может его ждать — бесконечная служба, если того захочет Уилл, и таковое положение дел было лучшим, чтобы обеспечить полное соблюдение договора.
— Алан, вы не мертвец, вы живой человек, это точно, — пока заминка не превратилась в паузу, продолжил беседу Уильям, внимательно наблюдая за попутчиками. Одно из колес как раз наскочило на камень, так что Генри подпрыгнул и тихонько зашипел — точнее, зашипел бы, если бы вместо этого не удивился, почему вдруг ничего не болит, хотя должно бы, правда, вспомнил, что говорила мать. Уилл же, глянув на сына, продолжил как ни в чем не бывало: — Почти все, кто присягал Джонсу — кроме тех, кто изначально примкнул к нему, когда Калипсо дала ему корабль и поручила перевозить мертвых — так вот, все остальные члены его команды попали к нему, будучи поставленные перед выбором на пороге своей гибели — кто тонул в море, кого отправил на дно Кракен, кого убили при абордаже. Причин много. После смены капитана все они вернули человеческий облик и смогли кто остаться и далее, кто уйти. Я отпустил их, отдав последний приказ: жить долго и счастливо как обычные люди так, как они сами того захотят. Приказ настолько нерушим, что даже может таким вот образом возвращать к жизни, — на последних словах Тернер посмотрел к окно сквозь узкую щель занавешенных шторок — они ехали по широкой дороге по окраине еще одного леса. — Не волнуйтесь о вашей жене: вы вернетесь к ней целым и невредимым, совершенно живым человеком.
Наблюдавший за ним мужчина кивнул. Грейтцер, разумеется, обратил внимание на тот факт, что Тернер ни разу не упомянул срока службы, но этот вопрос мог подождать. Особенно при наличии неоспоримых преимуществ.
Спустя некоторое время, которое все остальные провели в молчании, они прибыли к месту назначения, и Элизабет почему-то показалось, что они ехали целую вечность и что в этой бухте тоже будет ждать какая-либо засада. Извозчик, тем не менее, остановил лошадей, «мундиры» открыли дверь и можно было выйти, пока Суонн всех не вынудила замереть на месте, вытянув руку в жесте «стоп».
— Нам бы убедиться, что здесь все в порядке, Уилл, — тихо сказала она, хотя ее слышали все в карете. Взгляд был устремлен только на мужа. — Кто знает, с кем пришел Салазар?
— Все будет в порядке, мама, — заверил Генри, плавно опуская ее руку, и Элизабет взглянула на сына, сводя брови, а затем глубоко вдыхая.
— Вы бессмертны, что может… — Алан попытался успокоить ее.
— Я остерегаюсь отныне любого шага, Алан, — заметила губернаторская дочь, резко выходя на воздух первой и тут же устремляя взгляд в сторону бухты, где стояло несколько кораблей с флагами Англии. — Прекрасное тайное место, — невесело добавила она.
— Я бы сказал, оно удобно тем, что пираты попросту сюда не доплывают, — Грейтцер выбрался из кареты. Место вокруг и правда было спокойным и тихим — корабли мирно покачивались на утренних волнах, купаясь парусами в теплых лучах солнца. Кое-где слышалось пение птиц, шелест деревьев от коротких дуновений ветра, и было сложно сказать, что на остров к ним пришла опасность. Здесь было спокойно, а самое главное тихо — без своеобразной городской суеты.
Лорд-губернатор указал на небольшую шхуну, стоявшую по выходу из залива, и пояснил:
— Я распоряжусь, чтобы «Судьбу» отдали вам, капитан. Надежный корабль, который вполне сгодится для вашей задачи. Достойная миссия для последнего путешествия, — он извлек из кареты сверток и передал его Уиллу. — Теперь вам не понадобится команда.
— Однажды мне довелось управлять целым бригом всего лишь вдвоем с капитаном, — не удержался от улыбки тот, переглянувшись с женой. — Помните?
— Разумеется, — улыбка оказалась заразительной и для аристократа. — В этот раз будет легче.
— Что нам делать, пока вас не будет? — спросил Генри.
— Возвращайтесь на «Голландец», — ответил его отец. — Будьте осторожны по пути. Предупредите форт, чтобы без нужды не стреляли — «Немой Марии» город не нужен, может, не тронет его. Как только Салазар уйдет из бухты, уходите от острова. Мы с Элизабет появимся сами.
— Пожалуйста, обязательно возвращайтесь, — попросил юноша.
Пожелав друг другу удачи, каждый направился к своей цели. Скоро к чете Тернер подошел владелец шхуны, который без особой радости сообщил, что корабль в их распоряжении. Генри и Грейтцер уехали, а Уилл, убедившись, что шхуна пуста, поманил Элизабет на квартердек.
— Чем скорее прибудем к Порт-Ройалу, тем будет лучше для всех, — он развернул сверток и взял в руки длинный дугообразный клинок, привычным движением оружейника оценивая вес, баланс и остроту лезвия. — Явно не боевой, но должен сгодиться. Что ж, попробуем.
И взмахнул мечом, сверкнувшим на солнце. Канаты и тросы немедленно, точно змеи, пришли в движение, паруса распустились, а штурвал сам собой взял курс на северо-восток, к выходу из залива.
Суонн успела вцепиться в мужа, удивленно вскидывая брови — шхуна мчалась вперед так, будто она шла на курсе бакштаг.
— С такой скоростью мы точно скоро доберемся до города, — выдохнула она, чуть улыбнувшись и отстраняясь от мужчины, чуть помрачнев, понимая, что худшее в данной ситуации только впереди.
Уильям тем временем выправил ход корабля, хотя приноровиться к мечу оказалось непросто: корабль шел слишком резво, натянутые паруса норовили порваться, реи натужно скрипели.
— Мы должны создать иллюзию, будто здесь целая команда, Уилл, — Элизабет выразительно посмотрела на мужа. — Салазар не должен понять, что у нас есть клинок Тритона — он должен думать, будто мы решили действительно сбежать на другом корабле, поэтому и скорость должна… соответствовать шхуне.
— Здесь ты права, — кивнул тот и убавил ход корабля, сам встал к штурвалу, держа меч в опущенной правой руке под прикрытием полы камзола, в котором путешествовал на Каймановы острова. — Команду изобразить не удастся, поэтому прибегнем к моему прошлому опыту, — он хлопнул рукой по штурвалу и усмехнулся. — Элизабет, встань сюда, провозглашаю тебя капитаном. «Судьба» сама следует курсу, а ты веди себя так, будто она подчиняется твоему ходу. Я изображу бурную деятельность на палубе, — с этими словами он стал спускаться на палубу, не дожидаясь, пока жена его сменит.
Спустя время корабль плавно повернув на юго-восток, и Суонн ощутила, что чем ближе они к цели, тем больше она волнуется.
— Его же никто не предупредит, что мы идем? — выкрикнула она мужу, надеясь, что он услышит.
— Именно поэтому мы с тобой мелькаем на палубе! — откликнулся муж, закончив закреплять какой-то шкот. Разговоры вести было некогда, поэтому он больше ничего не сказал, но и сказанного было достаточно, чтобы понять его мысль: капитан «Немой Марии» заметит корабль, идущий мимо, и увидит, кто на борту, сразу, как только взглянет в подзорную трубу.
Прошло не меньше пары часов прежде, чем «Судьба» на всех парусах, подгоняемая волшебством Клинка Тритона, обогнула восточный край Ямайки, повторив путь, которым прошла до этого «Роза», спасаясь от шторма — Элизабет могла бы сама повести судно, потому что маршрут ей уже был знаком. Как только впереди показались нужные скалы, высившиеся над морем, Уилл закончил возню с парусами и вернулся к жене.
Вдали слышался грохот пушек.
— Что он там делает… — вздрогнув, Тернер разложил подзорную трубу, которую нашел в тумбе-нактоузе, и уставился на порт. Затем передал окуляр своей спутнице.
Стреляли пушки «Голландца» и форта, которыми Порт-Ройал пытался отогнать «Немую Марию». Мертвый, полуразрушенный корабль начисто игнорировал ядра, половина которых пролетала сквозь ощетившееся, точно вывернутые человеческие ребра, балки и опоры. Рядом в бухте догорали три корабля, которым не повезло оказаться в порту, остальные виднелись вдали — их капитаны увели свои суда в Кингстон подальше от страшного корабля.
— Людей на борту нет. Успели сойти на берег, — сказал Уилл, сжимая ладонь в кулак. Обернулся к Элизабет. — Подойдем ближе, пусть нас хорошенько рассмотрят. Повернем в открытое море, а когда погонятся — перейдем на «Голландец». Надеюсь, у нас все получится.
Говорил он, как всегда, уверенно и твердо, но Элизабет чувствовала, что он сомневается.
— Кто начал первый огонь — даже не сомневаюсь… — тихо ответила она, глядя в подзорную трубу и поджимая губы. — Нужно сделать вид, будто мы хотим улизнуть, а не подманить его, — поправила Элизабет, взглянув на мужа. — Иначе, не сомневаюсь, Салазар поймет, что что-то не так. Если он сумел истребить стольких пиратов, думаю, он был весьма сообразительным.
Как раз в этот раз «Судьба» начала разворот, припадая на левый бок, ровно на таком расстоянии, чтобы привлечь внимание, но в то же время остаться в недосягаемости, хотя Тернер помнил, что «Немая Мария» не имеет пушек, предпочитая таранить своих жертв. Именно это и произошло с несчастными кораблями, волей недоброго случая стоявшими в тот день в порту: Салазр отдал приказ их потопить, однако люди успели спастись.
Приближаться к «Голландцу» и таранить его, видимо, не входило в планы испанца, а сам легендарный корабль терпеливо ждал благоприятный момент, когда сможет выбраться на свободу.
Мертвецы заметили шхуну и начали разворот. Ветер дул благоприятно «Судьбе», однако мертвый корабль мчался без всякого ветра. Обняв Элизабет, Уильям держал штурвал — но взгляд его не сходил с собственного корабля, видимый далеко впереди. Уилл потянулся к нему всей душой, представляя, как вместе с Элизабет перемещается на «Голландец», мысленным взором видел вблизи его мачты, слышал в своей голове скрип такелажа, видел, как нетерпеливо треплются паруса, готовые распахнуться и наполниться ветром…
Несколько долгих минут оба корабля шли каждый своим курсом: один уходил от второго, второй же неумолимо догонял первый.
…В какой-то момент время вытянулось и пролегло мостом через вечность с корабля на корабль, на бесконечный миг лишая связи с реальностью…
…А потом Уилл обнаружил себя на палубе своего корабля посреди удивленной команды…
…Без Элизабет, оставшейся на управляемой волшебством шхуне.
***
Она не сразу поняла, что случилось, но осознание пришло быстро — когда поняла, что на «Судьбе» никого нет, кроме нее. Ситуация была наихудшей.
— Уилл… — прошептала Элизабет. Однако сдаваться так быстро она не была намерена — клинок Тритона еще действовал на корабль, и это давало ей фору придумать, что делать дальше. — Только делай, как планировали, прошу… — воззвала она к мужу, который не слышал ее, и быстро рванула к носу корабля.
Она схватилась за одну из веревок, а следом взяла первый попавший под ноги груз — небольшой ящик, достаточно тяжелый, чтоб перевесить ее вес. Обмотав петлю вокруг талии и ящика, Элизабет дотащила его до фальшборта, перевела дух, снова оглядываясь назад, и, не дожидаясь, когда враждебный корабль подойдет достаточно близко, прыгнула в воду, набрав побольше воздуха, вместе с привязанным к телу ящиком. «Судьба» скрыла ее погружение.
Элизабет не боялась, как бы жутко вокруг ни темнело. Она бессмертна — это женщина помнила прекрасно. Открытые под водой глаза позволили увидеть, как над головой проплывает «Немая Мария». На губах мелькнула короткая улыбка — но сколько ей предстоит пробыть здесь, она не знала, однако слишком уповала на свое проклятье, пока воздуха начало не хватать, и стала уповать еще больше, обнаружив, что не нуждалась в воздухе. Не нуждалась нисколько.
***
…А в это время на «Летучем голландце» ее муж развернулся и, не заметив жены, ринулся к борту, подхватил у кого-то из рук подзорную трубу и уставился на «Судьбу». На палубе не было никого, а расходящиеся круги на воде от падения он не мог видеть: шхуна их заслонила собой.
— Элизабет осталась там, — пробормотал он, не находя себе места. — У меня не получилось забрать ее с собой на «Голландец».
— Наверное, потому, что она — не часть корабля, — предположил случившийся рядом Легз. — Она не давала присягу.
— Не успела, — кивнул Уилл и, резко крутанувшись, оглядел собравшихся моряков, не заметив, как выхватил Клинок Тритона. Опустив взгляд на меч, замер, а потом нашел взглядом сына. — Генри! Ты знаешь, что еще он умеет? Как Барбосса им пользовался?
— Я помню, как он разбил им бутылку, в котором была заточена «Черная жемчужина», потом корабль бросили в море, и он вернул истинные размеры, — торопливо заговорил сын, пробираясь через толпу, выходя вперед. Рядом с ним стоял Грейтцер, после своего чудесного спасения разучившийся удивляться.
— Джимми, тащи ром! — развернулся капитан к боцману. — Одну бутылку!
Тот скрылся в трюме, а Тернер вновь поднес в глазам трубу и вперился в корабль противника.
…«Немая Мария» шла на таран. Встав на дыбы, словно безумная лошадь, она буквально смяла, переломив пополам, опустевшую шхуну, чьи обломки тяжелым дождем принялись усеивать дно. В какой-то момент Уильям заметил, что сквозь свою трубу Салазар смотрит прямо на него, а затем отдает команду, махнув рукой в сторону тонувшей «Судьбы». Полуистлевшие призраки по его приказу собрались на носу и попрыгали в воду, скрываясь в морской глубине, и Тернер похолодел, осознав, что они кинулись за Элизабет.
— Она не может утонуть, покуда ее защищает проклятие, — схватив у подбежавшего боцмана бутыль с ромом, Уилл выбил пробку, вылил драгоценный напиток за борт и заткнул опустевшую тару. — Найдите ее первыми! — по его слову один за другим люди бросились в море, спеша раньше призраков найти миссис Тернер, а если понадобится, отбить ее у врагов.
— А что будешь делать ты? — чувствуя, что этим дело не кончится, спросил бледный Генри.
— Ждать благоприятного момента, — ответил его отец, не сводя глаз со вздыбленной морской глади, поглотившей и проклятых, и мертвецов.
***
Надеялась лишь на то, что все обойдется, Элизабет пыталась понять под водой — куда плыть, прикидывая примерное расстояние до «Голландца», если «Немая Мария» шла ровно от него. Она обернулась через плечо — рядом проплыли какие-то рыбы, что шарахнулись ее резкого движения в их бесконечно темно-синем царстве. Там в глубине, вдалеке, было пусто и тихо, хотя вибрация от столкновения кораблей прошлась так, что даже она почувствовала. Поняв, что медлить нельзя, Элизабет отвязала себя от ящика, поплыла в противоположную сторону от шхуны и корабля Салазара, через какое-то время заметила какие-то мелькающие впереди фигуры, что вполне могли напоминать акул. Но это было не акулы. Это были люди. Под водой, как и она.
От неожиданности Суонн замерла на месте, а затем смогла разглядеть знакомые лица команды своего мужа — значит, он понял, куда она делась, и от этого стало спокойней. Вот только когда послышалась еще одна вибрация от каких-то голосов, Элизабет обернулась назад, видя, как к ней с другой стороны, из глубины, подобно ночным хищникам, направляют мертвецы Армандо Салазара. И это дало все основания поплыть быстрее к команде «Летучего Голландца».
Но она не успела. Призраки оказались быстрее: их не держало море, не мешал собственный вес, они двигались быстрее и юрче живых. Люди Тернера, заметив ее, ринулись к ней, но Элизабет перехватили всего-то в каком-то десятке метров и сразу же затянули в гущу мертвецов, не давая подобраться поближе. За жену капитана на дне развернулся настоящий бой, только вода замедляла обе стороны — и все же прихвостни Салазара оказывались проворнее. Элизабет буквально с ног до головы облепили и потащили на жуткий корабль с единственной целью — еще раз использовать в роли приманки.
Ее втащили на борт, и сам капитан вышел к ней позлорадствовать — а заодно убедиться, что к мачте ее вяжут крепко и обязательно так, чтобы на галеоне это увидели.
— Наживка на крючке, — насмешливо возвестил он, опираясь на трость тяжело, но горделиво. Коротким жестом руки он расправил подзорную трубу, наводя на «Голландец», прикидывая, когда явится муж плененной.
— Для кого ты делаешь это, Салазар? — прошипела Элизабет, ударив кому-то в нос из мертвецов прежде, чем ее руки наконец связали. — Когда ты стал цепным псом?
— Порой жертвы ради достижения цели могут быть велики, — тон голоса капитана «Немой Марии» не изменился, и он даже не убрал подзорную трубу от обозрения нужного корабля.
— Вы, как и тогда, в далеком прошлом, допустили ошибку, слепо идя к своей цели на поводу у гордыни, также и сейчас допускаете, идя на поводу хозяйки. Пора стать собой, капитан Салазар, — на этот раз голос женщины звучал еще тверже и злее.
— Ради цели, что оправдывает средства, рискнуть стоит, — доверительно сообщил ей испанец, продолжая обозревать. — На корабле вашего супруга поняли, что теперь преследователь и преследуемый поменялись местами. Вы почти одурачили нас, выйдя на шхуне, но нам улыбнулась удача, — убрав трубу, он отдал приказ следовать новым курсом и приблизился к мачте. — За своей королевой капитан Тернер последует куда угодно, не так ли? Даже туда, куда ему скажут.
— Если вы думаете, что выиграли, то ошибаетесь. Не знаю, что у вас за цель, но она уронила вас куда-то вниз и тянет на дно, — взгляд сердитой женщины хлестко окинул его команду. Многие стояли и смотрели на нее, другие были заняты делом. — Хотя вы уже на дне. Гнались за Джеком, а что в итоге? Пытаетесь разрушить семью?
— Нет-нет-нет, ваше величество, всего лишь хочу не забывать о своей цели, — оскал испанца можно было бы счесть почти дружелюбным, ведь с ней говорил он любезным тоном, как подобает благородному идальго, которым он когда-то был. — До вашей семьи мне дела нет, будьте уверены. Ваш супруг следует за вами — это главное.
«Голландец» и впрямь распустил паруса — боковым зрением Элизабет могла видеть, как полнятся ветром темно-серые полотнища, как натягиваются, точно на барабанах. Галеон держался позади и, вопреки возможным предположениям, не стремился нагнать разбитый корабль, сохраняя значительное расстояние.
Ближайший час разнообразием не отличался: «Немая Мария» следовала на восток, галеон шел за ней, не приближаясь и не удаляясь. Возле Элизабет всегда мелькал кто-то из призраков, не оставляя ее одну ни на минуту. Салазар же стоял на квартердеке и время от времени корректировал курс. Разговорами с пленницей он больше не развлекался, а затаился, всматриваясь в море, явно чего-то ожидая.
Уже спустя час у нее начинали затекать руки, но она уверенно держалась, молча наблюдая за командой корабля, за мертвецами. Взгляд все чаще и чаще был прикован куда-то за корму «Немой Марии». Ей не было видно «Голландца», но она знала, что Уилл следует за ней, и это злило. Потому что Салазар ведет явно в ловушку, отчего женщина проверила на прочность веревку в очередной раз — та не поддавалась.
— Одумайтесь, Армандо, пока не поздно! — выкрикнула она капитану, собирая на себе взгляды команды, но высокая статная фигура даже не взглянула в ее сторону, слишком заинтересованно глядя в море. Кого или чего он мог ждать?
***
Тем временем на «Голландце» внимательным глазам предстало бы занятное зрелище — при условии, что неведомый наблюдатель смог бы увидеть происходящее в трюме, где метавшийся капитан в окружении почти всего офицерского состава, не считая Коленико, стоявшего за штурвалом, а также в присутствии трех четвертей всей прочей команды осваивал новое для себя умение.
— Значит, Джонс мог появляться откуда угодно? В любом месте корабля? — описав очередной круг по нижнему трюму, едва не вписавшись головой в балку (но вовремя уклонившись), поинтересовался капитан у своего первого помощника. Шаркман, как и остальные, толпились здесь же, только, в отличие от других, выглядел старпом несколько помято.
— Да, мог, и ты сможешь, — в пятый раз уже убеждал Маккус, наблюдая вполглаза за юным мистером Тернером — узнав о том, что мать попала в лапы врага, Генри места себе не находил не меньше, чем Уилл, но, в отличие от отца, вряд ли мог что-то сделать.
— С корабля на корабль переходить легче, когда стоишь на якоре, — озвучил тот главную проблему. — «Голландец» движется — думаешь об одном месте, а когда попадаешь туда, оказывается, что на той же позиции уже что-то другое.
— Движение вообще не имеет значения, — возразил Шаркман и покачал головой, когда капитан таки встретился с балкой. — Забудь о том, что корабли движутся, забудь обо всем, думай только о месте, куда ты хочешь попасть — тебе же удалось перейти со шхуны сюда! Все точно так же.
— Я не знаю, как устроена «Немая Мария», — капитан по-привычке потер ушибленную голову, не чувствуя боли. — Она вся такая… как мертвец, у которого в разные стороны торчат кости. Допустим, до палубы я доберусь. Но Элизабет забрать с собой на «Голландец» я не смогу.
— Главное, уберитесь с корабля прежде, чем ты используешь это, — Генри неопределенно кивнул на пустую бутыль с ромом, чье содержимое так варварски вылили за борт. Не к месту юноше представилось, что бы сказал об этом Джек Воробей, известный своей пагубной страстью к сахарному напитку.
— Ладно, попробуем еще раз, — подавил раздраженный вздох его отец и покосился на неудобную балку.
***
…Всего этого капитан Салазар, конечно, видеть не мог, а потому испытывал противоречивые чувства, видя, что галеон по-прежнему идет за ними, но не наблюдая нигде капитана. Он чувствовал, что за этим возможен подвох — его просвятили о том, что капитан «Голландца» — человек находчивый. Впрочем, как и его жена, со сходным раздражением подумал испанец, возвращая внимание пленнице:
— Думаете, здесь кого-нибудь пугают угрозы?
— Думаете, я угрожаю? — в тон ему ответила Элизабет. — Не в том я положении, чтобы угрожать, и не думайте, что я не понимаю этого, — резко ответила она, вздернув подбородок. Она уже полностью высохла после воды — волосы лишь кое-где еще были влажные, но одежда от палящего солнца уже не прилипала противно к телу. — Но чтобы вы ни задумали, капитан, поверьте: если вы навредите моей семье, я переверну все моря, все земли и все проклятья, чтобы лишить вас жизни, — она пересеклась с ним взглядом. — Это была не угроза, а обещание. Снова не путайте.
— Вы еще скажите, что пиратов следует считать за людей, — приблизившись к ней, испанец скривился в усмешке. — Прощение пиратам не полагается, ваше величество. Я положил жизнь и отдал ее, истребляя эту заразу, и меня не слишком заботит, дает ли кто-нибудь амнистию разбойникам, каждого из которых дожидается виселица. Вас это тоже касается — как и вашей семьи.
Резко развернувшись, капитан проклятого мертвого корабля спустился по трапу, очевидно, имея какое-либо дело в другой части корабля — и стоило ему уйти, как возле Элизабет возник Уилл. Сторожившие ее призраки шарахнулись было к нему, но по взмаху меча на них рухнули тросы ближайшего такелажа, опутывая не хуже цепей, вздергивая на рее. Все, кто копошился на палубе в тот момент, в мгновение ока оказались пойманы.
Перерубив ножом путы Элизабет, Тернер вручил ей пустую бутыль и загадочно произнес:
— Как сможешь — прыгай в воду. Останешься на борту — угодишь с остальными туда, — он едва заметно кивнул на тару, давая понять, что именно задумал, и, заслышав шаги, развернулся, чтобы встретить испанского капитана.
— Решили почтить нас своим присутствием, капитан, — ухмылка предводителя призраков выглядела зловеще, но еще больше исказилась, когда с противным хлюпом ударилась о доски палубы его трость. На ее конце, насаженное на острие, противно спружинило живое сердце, черно-серое и бурое от грязи и воды.
От первого же удара трости Уилл отшатнулся, прижался к мачте, чтобы устоять, и, выронив меч, замер с мертвенно-белым лицом.
А затем Салазар начал стучать тростью быстрей и быстрее — и каждый удар убивал капитана «Голландца», хотя умереть тот не мог.
