Дань пиратству

      …До тех пор, пока не ощутил, как по лицу что-то ударило. Что-то твердое и тяжелое, вынудившее отшатнуться и оставить сердце в покое, а когда глаза нашли объект его дискомфорта, почувствовался новый удар — теперь откуда-то снизу вверх по челюсти.       Элизабет вдохнула воздух с шумом и злом, превратив свой ужас от увиденного, свой страх — в ярость, держа в руках выпавший чей-то меч, которым врезала капитану «Немой Марии». Другая рука крепко сжимала пустую бутыль.       Пока Армандо приходил в себя, Суонн быстро выхватила у него трость, сняла с наконечника черное сердце.       — Уилл, — взгляд метнулся к бледному мужу — он так и остался стоять у мачты, неподвижный и бледный. В горле встал ком, но женщина соображала быстро. Спрятав сердце за пазуху, она оглянулась на Салазара, который двинулся на них грузной тучей, скалясь в хищном оскале. И Элизабет, прикладывая все силы, грубо толкнула супруга к борту корабля, перекинула в воду и сама вскочила следом на фальшборт.       Мертвец резко дернул ее за ногу, вынуждая больно ребрами удариться о борт корабля — если бы Элизабет чувствовала боль. Но Элизабет не чувствовала, а потому слишком быстро оклемалась, ставя блок мечом на очередной выпад капитана и отталкивая его от себя на пару шагов. Эта пара шагов стала решающей — женщина вскочила обратно на борт и тут же сорвалась в воду, крепко сжимая в руке клинок. И уже в воде острие волшебного оружия коснулось внешнего борта «Немой Марии».       Тут же поднялся ветер. Ниоткуда взявшиеся порывы подхватили искореженный, переломанный корабль, закрутили в воронке поднявшегося под ним торнадо, поднимая к безоблачным небесам слишком медленно для того, чтобы масштаб соответствовал высоте, пока не стало понятно, что в действительности корабль-мертвец стремительно теряет в размерах. Никто сбежать не успел: канаты и тросы все еще держали призраков на весу, подчиняясь божественному мечу. На глазах «Немая Мария» сжалась до размера в половину ладони и сама, на гребне волны, нашла дорогу в бутыль, которую держала наготове Элизабет, чтобы найти в пустой ромовой таре новую гавань и остаться там, как только горлышко заткнули пробкой.       Все происходило так быстро, что пропажа супруга всплыла не сразу. Он же, напротив, пошел ко дну, стоило Элизабет его отпустить — хотя об отсутствии воздуха уже не было причин переживать. Чернильной кляксой из-за пазухи женщины просочилась черная жижа, пока ее источник — истерзанное вывалянное в неизвестно чем сердце — не оказался на уровне глаз женщины. Оно не окрашивало воду кровью, вместо того распространяя вокруг себя разложение до тех пор, пока все не растеклось чернильным пятном, протягивая в воде след туда, где на каменистом дне недвижно лежал, не реагируя ни на что, супруг миссис Тернер.       Прикрепив клинок к поясу, а бутыль сунув куда-то за пазуху, она рванула, насколько быстро могла, к любимому, опускаясь на дно рядом с ним и, хватая его за руки, пытаясь поднять. Безвольное тело поддалось достаточно легко, и Элизабет закинула руку мужа на плечо к себе, намереваясь устремиться к поверхности. Над ними возник силуэт корабля, а после к ней спрыгнуло пару человек команды «Голландца», помогая поднять своего капитана на борт.       Уже на воздухе, когда его уложили на пол, Суонн кинулась к нему, не замечая, как дрожат ее руки, а холодные, абсолютно ледяные руки берут бледное лицо в руки. Она и не заметила, как голос дрожит, а горячая слеза обжигает кожу.       — Уилл. Уилл. Уилл! — голос нарастал с каждым разом. Она звала его, наклоняясь к его губам и касаясь холодных губ своими, пытаясь передать тепло, что было в ней. — Ты же не можешь…       — Он не может умереть, — послышался чей-то голос из команды, но Элизабет не разбирала, кто это был. Не было важно. Важно было то, что первое сердце ее мужа исчезло, оставшись мокрым пятном.       — Мама! Что с отцом? — сквозь людей к ним вырвался Генри, который, видя перепуганную мать, и сам испугался. Упав на колени с другой стороны тела, он наклонился и, побледнев, выпрямился и едва вымолвил: — Не бьется… Сердце не бьется!       К Тернерам пробрались Шаркман, Палифико и старший Тернер. Последний, увидев сына, дернулся — сперва мало кто заметил, что его положили ровно там, где двадцать два года назад Уилл уже умирал, чтобы стать новым капитаном «Голландца»: на площадке между трапами, почти у самых дверей, ведущих к каютам.       — Элизабет, что произошло на «Немой Марии»? Где корабль и Салазар? — слегка встряхнув женщину, приводя в чувства, потребовал ответа Маккус. На лице старпома читались такое же недоумение и предчувствие чего-то ужасного.       «Голландец» качался на волнах совершенно один, посреди холодного моря, под небом, затянувшимся черными, тяжелыми тучами. У самого горизонта мелькнули первые вспышки молний, слышались раскаты далекого грома.       А потом хлынул ливень.       Перед глазами Элизабет стояло только лицо мужа. Он был жив, она знала это — чувствовала на уровне души связь между ними. Слабая, едва ли уловимая, но есть. Но его бледное лицо, холодное тело, такое же, как и ее пальцы, внушало обратное. Она не реагировала на выкрики сына, не отреагировала на встряску Маккуса, не замечала ливень, глядя только на лицо Уилла, слишком отчетливо помня тот самый день, когда уже успела с ним попрощаться здесь, на «Голландце». Суонн упрямо продолжала звать его, не реагируя не на кого, пока ее наконец не развернул к себе лицом опустившийся рядом Маккус.       — Что произошло? — повторил он, а женщина взглянула на него так, будто он — сосредоточение зла во всем мире. Помутневший рассудок немного прояснился, и она смогла произнести, весьма тихо и обессиленно:       — Здесь, — она достала из-за пазуху бутылку с пойманным кораблем, протянула ее мужчине. — Здесь, — продолжила она, снимая с пояса клинок Тритона. Стоявший рядом Генри едва ли мог держать себя в руках, глядя на отца и бледную, как мертвец, мать, что с бесчувственным выражением лица отдавала все то, что ей дал Уилл.       — Элизабет, — теперь рядом с ней возник Алан, который, как и все, тоже почувствовал нечто страшное. В отличие от Шаркмана, который, колеблясь, принял бутыль и меч, Грейтцер вел себя чрезмерно спокойно — не потому, что не сочувствовал горю, а потому, что эмоции сейчас мешали.       Мягко развернув женщину к себе за плечи, он негромко, нарочно не повышая голоса, но раздельно и очень четко произнес:       — Элизабет, случилось что-то еще, верно? Расскажи нам. Ты нашла еще один кусочек сердца? Оно было у Салазара? Прошу тебя, скажи нам, чтобы мы вместе нашли способ, как помочь Уильяму.       Тонкие брови нахмурились, когда перед глазами возник Грейтцер, спрашивая будто что несуразное. На деле же Элизабет поняла, то, что совершенно от боли и шока забыла, что именно повлияло на ее мужа.       — Сердце… — прошептала она одними губами, сунув руку за пазуху и касаясь мокрого пятна. — Салазар его пронзил. Не один раз.       Где-то рядом ахнул Генри, но не только от сказанного: сочащийся черной слизью грязный комок — все, что осталось от комка плоти — потек бурой жижей сквозь пальцы Элизабет и угодил на Уилла, пачкая его одежду и доски, просочился сквозь щели. Кто-то из присутствующих побежал вниз посмотреть, будет ли там что-то капать, прочие же замерли, переглядываясь между собой.       — Стало быть, сердца из сундука больше нет, — озвучил Грейцер очевидный вывод.       — И что это значит? — повысил голос сын капитана. — Разве, уничтожая сердце, Калипсо не хотела отрезать отца от всего человеческого? Почему же тогда…       — Отсечь от всего живого, — прервал его Палифико. — От всего, что привязывает его к миру живых. Вот и выходит, что…       — Что капитан очнется только в мертвых морях, — мрачно заключил Шаркман. — Но чтобы туда попасть, капитан должен направить «Голландец», а он не может.       — Может, кто-то другой сможет его заменить? Джонс говорил…       — Помяни дьявола, — послышался звучный голос.       Люди все как один обернулись к носу, откуда по трапу, тяжело опираясь на крабью ногу и трость, спускался прежний капитан «Летучего голландца». Он шел, точно огромный корабль сквозь волны, люди перед ним стремительно расступались.       Теплые руки младшего Тернера обняли Элизабет за плечи, его голос прозвучал где-то над ухом.       — Мама, здесь Джонс. Он поможет.       Это прозвучало так, будто ей дали пощечину. Карие глаза взметнулись вверх, на высокую фигуру не человекоподобного вида — с кучей щупалец на бороде, клешней и осьминожьей рукой.       — Как убить ее? — голос убитой горем жены предвещал бурю. В ее карих глазах вскипела тьма. — Как убить твою проклятую женщину?!       — Мама, — Генри крепче сжал ее плечи, а Элизабет перевела взгляд обратно на Уилла, чувствуя, что ее начинает трясти — боль она не способна чувствовать, но душа еще была при ней, а она болела похлеще переломанных костей.       — Женщина на борту «Голландца», а присягу не дала, — Дэйви Джонс смотрел на Элизабет с нескрываемым презрением, как если бы увидел на борту чумную крысу. — А я слыхал, что это время моего капитанства называли «темными временами», — не скрывая раздражения, качнул уродливой головой Джонс, прогнав кого-то с дороги тростью и остановившись в ногах бесчувственного тела. — Если бы я знал, как избавиться от Калипсо, я бы сделал все сам. Ему нужно в мертвое море. Там сделаем что нужно — и сможет жить по обе стороны моря.       — Без капитана Тернера не получится… — вклинился было Коленико, на что Джонс резко развернулся, вглядываясь в лицо каждому, трепеща щупальцами, пока не ткнул клешней в Генри:       — Мальчишка встанет у штурвала и отдаст приказ.       — Почему бы вам самому?.. — начал тот, но Джонс оборвал юношу:       — Ты знаешь, кто теперь капитан на «Голландце»? — и чуть спокойней снизошел до объяснений: — Корабль больше не примет меня, юный мистер Тернер, но вот в тебе течет кровь твоего обмякшего отца. Тебе «Голландец» позволит.       — Значит, по выходу на тот свет нужно будет вырезать и второе сердце капитана? — задумчиво уточнил Грейтцер, догадавшись. Тут же послышался возглас Генри:       — Нет!       — Снимите мое проклятие с Тернера — вырастет новое! — смерил его уничижительным взглядом Джонс, не скрывая злости. — Ступай к штурвалу, мальчишка, я тебе буду подсказывать. И флаг уберите: в мертвые моря не ходят под флагом.       — А кто вырежет сердце? — внезапно спросил кто-то в толпе. — Да и сундука у нас нет…       — Я все сделаю, — глухо, но твердо заявил Билл Тернер. Старый пират не сводил глаз с лежащего сына и убивавшейся над телом невестки. — Мне не впервой.       Последние слова скрыли за собой старую боль, но Прихлоп всегда был немногословен и сдержан в проявлении чувств.       Элизабет слушала весь разговор, но не смотрела на мужчин до тех пор, пока не заговорил Билл Тернер. На корабле даже на момент повисла тишина, а Элизабет взглянула на отца Уилла, озадаченно смотря на него так, будто не верила своим ушам, что это действительно так. Понимание ее настигало с заметным опозданием.       — Вырезать? — прошептала она, не понимая и переводя взгляд обратно на мужа. — Как такое возможно?       — Мама, нет времени, — Генри крепко сжал плечи женщины, поднимая ее. Элизабет дернулась лишь раз, еще не поняв, что хочет от нее сын, но юноша обнял ее, поставив на ноги, крепко прижимая к себе.       — У нас все получится. Он скоро вернется, — убедил он ее, но глаза Суонн были устремлены только на мужа — темные и совершенно стеклянные, будто опустившие и потерявшие огонь жизни. Не дожидаясь от нее ответа, Генри кивнул Маккусу, а сам отправился к штурвалу и скомандовал:       — Убрать флаг, — по его слову синее полотнище с красно-белым крестом спустили по флагштоку.       Женщина взглянула на моряков вокруг, окидывая их отчужденным взглядом, а затем заметила Джонса. В глазах промелькнула чуть ли не ненависть, но она не поддалась на порыв своей души, слишком обессиленная от того, что происходило.       — Тогда поторопитесь, — голос вдруг был подобен хлысту. — Быстрее!       — Поставьте справа у штурвала пару ящиков, перенесите туда капитана, а миссис Тернер пусть сядет рядом и держит руку своего мужа на штурвале, — зычно тут же распорядился Джонс, в мгновение ока привычно разгоняя команду, будто и не покидал свой пост на два с лишним десятка лет. — Шевелитесь быстрее, все, кто не занят, убрались с дороги! Разбаловали вас в мое отсутствие, я смотрю!       Люди забегали, получив подтверждение от Шаркмана, который передавал приказы, стоя внизу. Стоявший на якоре корабль ожил, матросы забегали по вантам, повсюду тянулись тросы, а когда под реями затрепетали выпущенные паруса, прекратился ливень.       — Куда держать курс? — крепко сжимая рукояти штурвала, спросил Генри, стараясь справиться с паникой от предстоящей задачи и поменьше смотреть на родителей.       — Куда угодно по ветру, но не к земле, — хмыкнул в ответ Дэйви Джонс и ехидно добавил: — Это же вам очевидно?       — Не ехидничай, Джонс, — послышался холодный голос Элизабет, что сидела рядом с мужем и держала его бледную руку на штурвале. Взгляд же был устремлен на бывшего капитана «Голландца». — Его отец умирает второй раз, будь добр, просто помогай ему, — произнеся эту фразу, она вдруг округлила глаза, будто выйдя из оцепенения, и нахмурилась. — Странно, что ты вообще пришел, будто жизнь какого-то мальчишки на твоем пути тебе стала небезразлична, — в тоне голоса разве что яд не слышался, но яда не бывало.       — Для вас же лучше именно так и считать, миссис Тернер, — морской дьявол отвечал той же любезностью. — Держите руку вашего супруга крепче: хоть он и не может стоять у руля, без его участия «Голландец» не сдвинется с места.       — А если Клинком Тритона?.. — предположил Генри, беря немного левее, чтобы корабль следовал точно на запад.       — Не смей даже думать оскорблять его так! — оборвал его Джонс и махнул левой, почти человеческой рукой. — Еще на два румба влево.       Тучи над головой расходиться не торопились, хотя короткая буря закончилась. Мокрые, как корабельные крысы, люди торопились управиться с работой быстрее, чем суетились обычно — властность прежнего капитана прочувствовали все, а половина нынешней команды так даже помнила. Темные паруса гудели, надутые ветром, снасти скрипели, точно корабль стонал. В сумраке непогоды многие зябко ежились, поражаясь низкой температуре.       — Корабль готов, мистер Тернер! — снизу крикнул Шаркман, обернувшись к Генри.       — Самое время начать спуск, — кивнул Джонс. — Отдайте приказ, мистер Тернер.       — Какой именно? — спросил юноша.       — Самый верный. На дно! — сказал Джонс и ухмыльнулся, демонстративно вытягивая два задних щупальца к полам своей шляпы.       Вскинув брови, удивленный тем, сколько эмоций вдруг прозвучало, Генри набрал побольше в легкие воздуха и закричал:       — На дно!       — НА ДНО-О-О!!! — подхватила команда, гаркнув слаженным ревом.       Повинуясь подсказкам Джонса, Генри направил «Голландец» прямо вперед, высматривая волны побольше, предполагая, что, наверное, если найти гребень повыше, то спуск с него поможет зачерпнуть воду.       — Держитесь крепче, миссис Тернер, вы ведь не давали присягу, — вполголоса вкрадчиво и очень ехидно сказал Джонс, намекая на то, что женщину попросту смоет водой. Но возле нее возник лорд-губернатор, который оценил опасность и осведомился:       — Элизабет, вы позволите? Я придержу вас, и вы сможете не отвлекаться от вашей работы.       Корабль весь загудел, предвещая нечто ужасное, несясь на волну побольше и разрезая ее носом миллиардами брызгами воды в стороны, возвышаясь над морем на секунду, а следом наклоняясь к спуску. Вся команда схватилась за ванты, кто-то за мачты. Элизабет же, взглянув на оказавшегося рядом Грейтцера, коротко кивнула, позволяя обнять себя и прижать крепко к телу. Ее рука ни на секунду не отпустила руку мужа на штурвале, а взгляд устремился вперед, на то, как нос корабля ныряет в толщу воды, а та стремительной волной поглощает его, через несколько мгновений ударяя мощной стеной по каждому, в том числе и по Суонн. Хватка Алана помогла удержать и Тернера, и его жену на месте, а после «Голландец» погрузился в бескрайний мир глубокого синего моря.       Дэйви Джонс так и вовсе прирос к квартердеку, не обращая ни малейшего внимание на старших Тернеров, и отдавал указания младшему:       — Еще глубже, мистер Тернер. Мы почти прибыли!       Гигантской рыбой, усеянной шипами-мачтами, сбивая течение плавниками-парусами, легендарный галеон опускался ближе к самому дну, чтобы затем подхватить течение и внезапно вынырнуть в полный штиль под затянутое мглой черное небо без единого признака земли на горизонте.       Для этого даже не понадобилось переворачиваться кверху килем.       Глухо застучала по палубе крабья нога. Дэйви Джонс не стал дожидаться, покуда люди поймут, где они оказались, придут в себя, встанут на ноги, в конце концов. Нависнув над Элизабет, которую Грейтцер тотчас выпустил, и ее бездыханным супругом, он крутанулся нетерпеливо на месте:       — Где ты, Тернер-самый-старший! Иди, спасай сына!       Элизабет прекрасно помнила это место — именно здесь она попрощалась с отцом. Именно здесь она отпустила его. Взгляд опустился на мужа — он до сих пор не приходил в чувство, а Джонс уже был рядом и отдавал команды. Где-то по палубе прошелся шепот, а после Билл Тернер вышел вперед, поднимаясь на квартердек.       Генри подхватил мать, оттаскивая ее от тела Уилла. Суонн хотела было дернуться, но поняла, что так будет лучше. А есть ли у нее вообще выбор?       Билл Тернер сохранял же мрачное, но спокойное выражение лица — ему и правда не впервой делать подобное с собственным сыном, но Элизабет… Элизабет предпочитала отвернуться и зажмуриться в объятиях Генри. Рядом стоял Грейтцер, что на удивление с сочувствующим видом наблюдал за всей этой картиной. Смотрели все. Даже Генри, но юноша, когда дело дошло до ножа, тоже предпочел отвести взгляд, неспособный видеть подобное с собственным отцом.       Каменное лицо Прихлопа не выражало эмоций, но глаза слезились от душевных терзаний. Резким ударом он вогнал нож по самую рукоять в грудную клетку Уилла чуть левее оставленного некогда им же шрама и с усилием повел к себе, разрезая. Вопреки ожиданиям кровь из раны не хлынула — она пачкала лезвие и одежду брызгами, не вытекая. Нож двигался с тихим хлюпанием, разделяя мышцы и ребра, отчего Генри крепче зажмурился и сильней прижал к себе мать. Это самое хлюпанье было единственным звуком в ватной тишине, от которой хотелось оглохнуть — больше ни слова, ни возгласа, ни шага, ни вздоха не нарушало покой мертвого моря, этого безграничного царства смерти, где живым не место.       Мать и сын не видели, как кто-то передал Грейтцеру кусок парусины, в котором был завернут небольшой ларец, похожий на шкатулку из резного камня без всяких излишеств — зеленый мрамор неплох сам по себе. Содрогаясь от каждого хлюпанья и чавканья ножа, Генри про себя молился о том, чтобы как можно скорее весь этот ужас закончился и они вновь жили обычной семьей. Но обычной жизнью, похоже, им жить не дозволено.       Билл Тернер выпрямился, хотя сутулые плечи сделали его постаревшим на три десятка лет, не меньше. Бережно опустив неподвижное бурое сердце — выглядело оно не лучше прежнего — в ларец, застеленный куском парусины, он завернул его, пряча в складки, опустил крышку. Не глядя взял протянутый Шаркманом ключ на тонкой цепочке, точь-в-точь как та, на которой висел проклятый золотой медальон, и в три поворота, прозвучавшие набатом, запер сердце своего сына.       — Элизабет, — он позвал невестку, взглянув на внука, и вручил ей ключ от ларца, который по-прежнему держал Грейтцер.       Медленно, словно она боялась увидеть что-то ужасное, женщина подняла взгляд на Билла Тернера. Взгляд опустился на протянутый ключ. Суонн аккуратно взяла и тут же скрыла в ладони, крепко сжав, подняв взгляд в глаза старшему Тернеру, видя и его боль.       — Когда он… — попыталась начать она, но язык не способен был повернуться так, чтобы сказать то, что она хотела. Прикрыв глаза на мгновение, Элизабет вышла из объятий сына, взглянув на бледное лицо юноши, сжав одну его руку крепкой хваткой, внушая веру в то, что все в порядке, несмотря на то, что сама в это не верила. — Когда он очнется?       Ответить ей не успели. Налетел невесть откуда взявшийся ветер, качнул галеон, пробежался рябью по воздуху, надул паруса и вдруг отчетливо бухнул — в море от эпицентра вода пошла бы кругами. «Голландец» качнулся, вернулись прочие звуки, и легендарный корабль заскрипел снастью, захлопал парусами — и содрогнулся, почти сразу же успокаиваясь.       Собравшиеся сперва и не поняли, что изменились, до тех пор, пока не посмотрели наверх и хорошенько вокруг.       Кажущиеся во мгле серыми паруса почернели, как потемнело и дерево корпуса, и даже лоскут парусины, в который Алан завернул ларец, стал черным.       Уилл шевельнулся.       — Мама… — позвал Генри, кивая матери на почерневшие паруса, но Элизабет сама все прекрасно видела. А от того мысли в голову собрались такие же — мрачные. И это вынудило взглянуть в сторону мужа, вспоминая все предостережения, что ей говорили, вынуждая побледнеть вновь, врасти буквально в одно место и не двигаться наблюдать, молча и так, будто из нее тоже вырезали сердце. Она боялась того, что ее страх исполнится, и Уилл будет для нее потерян, а она — она до сих пор не связана с ним ни присягой, ни душой.       Тот уже приподнялся, хмурясь от свежей раны, и сел, тяжело опираясь на ящик, на котором чуть раньше сидела Элизабет. На его груди багровел успевший схватиться с кожей шрам, в котором терялся первый, за столько лет изрядно поистершись.       Юноша тут же присел рядом, помогая устроиться, то и дело бросая тревожные взгляды на ларец, оборачиваясь через плечо.       — Отец.       Из ларца доносилось тихое ритмичное биение.       — Генри? — заметив наконец сына, спросил Уильям, точь-в-точь так же, как в их встречу три с половиной недели назад. Сместив взгляд, заметил Грейтцера с ношей, расслышал стук, поморщился, точно от боли, и промолчал, не придя в себя еще настолько, чтобы сопоставить все факты. — Элизабет, — откинувшись затылком о ящик, позвал он жену, но когда повернул голову в ее сторону, заметил Джонса, отчего аж приподнялся не без помощи сына.       — Сердце спрячь, подальше и понадежней, — Джонс плохо скрывал раздражение, когда давал инструкции преемнику. — А то кто знает, я ведь могу не удержаться и снова занять свой старый пост, к которому я так привык, — в последних словах Джонса просквозило наигранной сентиментальностью. — Пока вы разводили слезы, вырезая этот несчастный кусок мяса, я мог пронзить его уже десять раз, а то и больше. Тебя спасает только ацтекское золото и мое нежелание работать с тем сопливым сбродом, в который ты превратил мою команду. Так что монету в сундук возвращать не спеши. Не то вернешься к Калипсо на остров, где будешь жить, не подозревая, что дни идут за года.       — Возможно, этого она и добивалась, отец, — подал голос Генри. — Чтобы запереть тебя в мертвых морях, а потом назначить другого капитана, раз ты ей не уступаешь.       — Элизабет, на тебе лица нет, — выдержав паузу, выслушав сына, мягко сказал жене Уилл, еще плохо понимая события. — Где «Немая Мария»? Тебе удалось?..       Наблюдавшая за этой сценой Элизабет не ощутила, как с голосом мужа в ее сердце вернулось тепло. Когда Уилл позвал ее, с губ женщины сорвался тяжелый короткий вздох. Она резко шагнула к мужу, присела возле него и обняла, прижимаясь так крепко, насколько могла и сжимая в своих объятиях, пряча лицо, что сейчас способно поддаться слабости перед всеми, в его шее, обжигая его кожу вдруг слишком горячим дыханием.       — Мне удалось, — кивнула она, плавно отстраняясь. Прохладные ладони ее рук взяли лицо мужчины в руки, а глаза изучали Тернера будто в первый раз. Суонн не сдержала слабую, мучительную улыбку. — Больше не покидай меня так, — большие пальцы ласково провели линии по его скулам, а затем она помрачнела, отстранила руки и опустила взгляд. — Как и удалось ему, — ей все это давалось с трудом. — Уилл, он уничтожил твое первое сердце, — осторожно, будто боясь увидеть не мужа, она подняла взгляд обратно в его глаза, смотря внимательно и изучающе.       Глаза Уильяма так и остались черными — как паруса, натянутые при полном исчезновении ветра. Сам же он был бледен, как будто солнце никогда не касалось его кожи, тело — холодным, будто он сильно замерз.       — Я помню, как… — он нахмурился, обнимая жену, прижал руку к груди — отчего-то проклятое золото не защищало от этой боли. — Рано или поздно она бы все равно покромсала его на куски. Значит, теперь…       — Джонс сказал, что нужно… вырезать твое сердце, чтобы ты смог жить на земле. Иначе мог существовать только здесь, — взял слово Генри. — Но теперь тебя можно убить, если уничтожить и то, что спрятано в ларце. При условии, что проклятое золото перестанет тебя защищать.       — Почему ты помог? — Уилл поднял голову на Джонса, вынужденный смотреть снизу вверх, и прищурился.       — Тебя это не должно волновать, Тернер, — вполголоса прорычал тот. — О себе беспокойся.       — Ты хочешь наказать ее, не так ли? Отплатить за всю боль, что она причинила, — не смотря на предупреждение, не унимался тот.       — Если так, что с того? Я мог бы сейчас же вырвать ларец из рук проклятого ост-индца и принести ей, если бы хотел. Что меня останавливает? — тряхнув щупальцами, шагнул к нему Джонс с таким видом, будто вот-вот придушит клешней.       — Ты ненавидишь ее и ты прав, — мягко отстранив Элизабет, Уильям встал на ноги и качнулся, но справился со слабостью быстро. — Джонс, у нас одна цель. Поквитаемся вместе. К тому же я перед тобой нынче в долгу.       — Следи за словами, Тернер, а то отдавать придется, ты же знаешь, — Дэйви Джонс опасливо прищурился, но заинтересованно дернул щупальцами.       — Я даю слово, что ты вернешь себе человеческий облик, — продолжал тот, не обратив внимание на предупреждение.       Джонс подал головой назад, почти прыснув смехом. В светлых глазах идеально читалось издевательское: «Да ладно?»       — Ха… Ха-ха… Стоит, наверное, ценить твой размах, — Дэйви хмыкнул. — Но я тебе дам первый урок: не делай обещаний, которые не в состоянии выполнить. Так что я скажу иначе. Когда мы заставим Калипсо заплатить, вы отдадите ее мне. Это первое.       Тон Джонса был требователен, тверд и говорил за себя, он не потерпит перебивания в этот момент.       — Может быть, теперь ты капитан «Голландца», мальчишка, но пока я на его борту, я не стану слушать твои «приказы» и сидеть, где мне скажут, как какая-то шавка, иначе не видать вам моей помощи. Это второе. И третье…       Всего на момент Джонс замолк, как будто забыл, что хотел сказать. И, судя по тишине, похоже, что его слушали все вокруг, а не только капитан. Тогда он вспомнил.       — …Вы вернете мне мой чертов орган. Что ты скажешь мне?       — Что я не даю обещаний, которые не в состоянии выполнить. Но будь по-твоему, — махнул рукой Уильям. — Я принимаю предложенные тобой условия, если и ты не будешь мешать людям следовать моим приказам, потому этого не потерпим ни «Голландец», ни я. Мы достигли согласия?       — Эти люди мне больше ничем не обязаны, их долг — тебя слушать, как бы мне это тяжело ни представлялось. Так что… По рукам.       — Почему почернели паруса и корабль? Если Уилл такой же, как и был, отчего корабль настолько черен? — Элизабет поднялась на ноги и шагнула к мужу, не желая отпускать от себя ни на шаг.       — Корабль таков, каков его капитан, — напомнил ей муж и поднял голову, рассматривая паруса. — Когда мы прибыли в Порт-Ройал, я просил их постирать. Но ведь они не были грязными, так ведь? — он глянул на Шаркмана, который нехотя кивнул. — Они стали серыми, потому что я жестоко расправился с Уотерсом и убил ведьму, — теперь уже кивнул Грейтцер, который ранее обсуждал данное происшествие с Элизабет. — Салазар должен был и завершил начатое.       В наступившей паузе послышался холодный булькающий смех.       — Надо же, щенок научился кусать, — развеселился Дэйви Джонс. — Неужто я еще увижу за этой невинностью настоящего капитана «Голландца»?       — Увидишь, если научишь тому, что знаешь сам, — по неподвижному виду Уилла нельзя было сказать, задевает ли его сколько-нибудь издевка предшественника или нет.       Джонс помедлил немного, пробежав взглядом по окружающим рядом. От его ответа сейчас что-то да зависело, так что он взвесил все «за» и «против» в своей голове.       — Посмотрим. Может быть, хоть после этого ты перестанешь позорить мой старый пост.       — Кто бы говорил о позоре, — парировал капитан, имея в виду пренебрежение Джонса обязанностями, из-за которого преемнику пришлось перевозить всех измученных ожиданием мертвых.       Джонс на это и слова не сказал. Только бровью повел, как бы намекая Тернеру, что плевать он хотел на обязанности, возложенные Калипсо.       — Но разве твоя душа черна? — воспротивилась Элизабет, все еще с нахмуренным видом наблюдая за двумя капитанами, моментально встрепенувшись, услышав слова мужа. В один шаг она оказалась перед лицом Уилла, глядя на него обеспокоенно и остро. — Чему ты собрался учиться, Уилл? Жестокости?       — Ах, твоя жена не очень-то обо мне хорошего мнения, — сьехидничал за ее спиной Джонс. Суонн лишь отчасти отвлеклась на него, возвращая внимание к мужу. — Вы, женщины, познаете любовь только в жестокости.       — Не думай, что ты знаешь всех женщин, раз тебя обманула одна, — огрызнулась жена, резко повернувшись к Джонсу. — А потому будь начеку со мной, Дэйви Джонс.       — Элизабет, он знает, как использовать мои сверхъестественные способности, — терпеливо сказал Уилл, разворачивая жену к себе за плечи. — Если бы я смог забрать тебя с «Судьбы» на «Голландец», ты бы не попала в плен к Салазару, мы бы смогли уйти в мертвые моря раньше, чем он бы уничтожил сердце. Мы бы нашли Генри сразу, как только он пропал! Слышать море, переходить с корабля на корабль, знать обо всем, что происходит…       — …Разводить кракенов… — подсказал Джонс.       — Разводить кракенов… что? Так есть еще? — случайно подхватил Тернер и удивленно уставился. Джонс в ответ закатил глаза с самым непричастным видом:       — Что в этом такого? У всех может быть хобби.       — Мама, Дэйви Джонс помог мне вернуться домой, — вмешался Генри, помня, что так и не рассказал об этом родителям — попросту не успел из-за последовавших бурных событий. — Он спрятал меня на острове, где когда-то хранил свой сундук, а потом перенес на корабль, который швартовался в Порт-Ройале, перед самым вашим приходом.       — Я прекрасно знаю, что он может! — Элизабет, как будто обожглась, вырвалась из хватки мужа, обведя мужчин испытывающим взглядом. Пожалуй, если бы не слова Генри, она так бы и не успокоилась хотя бы немного. — Я хочу верить, что ты можешь нам помочь, — начала она, обращаясь к бывшему капитану «Голландца». — Но у меня из головы не выходит, как ты, мерзко улыбаясь, пронзил сердце моего мужа просто потому, — голос стал ледяным, — что мы любили друг друга. А сейчас ты пытаешься загладить свою вину? — она как-то невесело усмехнулась. — Нет. Конечно, нет. Ты действуешь в своих интересах и дела, как и тогда, до мальчишки тебе нет. Единственная польза только в твоих способностях. Что ж, Дэйви Джонс, спасибо, что помог вернуть Уилла, — последнее предложение она проговорила быстро, отчего-то коротко взглянув на мужа, словно присматриваясь — а он ли это?       — Да, я убил его раз. И убил бы снова, покажись мне это сейчас выгодным. В конце концов, с доверия начинается всякое предательство. Не так ли, миссис Тернер? — осклабился Джонс, ничуть не уязвленный злостью женщины, зато он точно знал, что с последним его выражением ей было о чем задуматься. — Все верно: пока у нас общая цель, я вам нужен. И запомните хорошенько: никакой вины я заглаживать не намерен. А свои дешевые нравоучения оставьте для вашего отпрыска.       Развернувшись, старший морской дьявол спустился с квартердека на палубу и, смерив людей презрительным взглядом, направился вниз, к нижним трюмам. Как только он скрылся в недрах корабля, многие выдохнули свободней.