Дань пиратству

      Вздохнул и Уилл от усталости и пережитого — не каждый ведь день умираешь. Пожалуй, только сейчас он заметил, что штурвал остался без управления (стоявший рядом с колесом Шаркман только поддерживал курс после того, как Генри отошел, чтоб находиться ближе к отцу, а потом обнять мать), а члены команды стоят и глазеют на квартердек, позабыв о всякой работе.       — Маккус, успокой людей, некоторые близки к панике, — попросил Уилл, кивнув старпому на палубу. — Нам пора двигаться дальше. Ты чувствуешь? Скоро мы встретим их.       — Чувствую, — нахмурился Шаркман и тоже направился вниз и крикнул куда-то в сторону боцману: — Джимми, где тебя носит! Пойдем, поговорим с нашими молодцами.       — Кого встретим, отец? — настороженно спросил Генри, невольно косясь за борт.       — Лодки, — отозвался тот тихим голосом. — Много лодок…       Молча отведя взгляд, Элизабет взглянула в сторону темных спокойных вод, мягкими волнами качающие «Голландец», что медленно плыл вперед. Заинтересованный сказанным Генри подошел к фальшборту, оглядывая воду и пытаясь высмотреть что-то в туманной дали — в бесконечной тишине и спокойствии. Мать встала рядом с ним.       — Здесь я последний раз виделась с твоим дедушкой, — с теплой, но весьма грустной улыбкой, промелькнувшей на губах так коротко и незаметно, сообщила Суонн, не веря тому, что снова оказалась в здешних водах.       — Он видел тебя? — спросил юноша, взглянув на мать хмурым взглядом. — Говорил с тобой?       — Да, он рассказал о том, что случилось с ним перед самой смертью, — не без боли сообщила женщина, опуская взгляд на свои руки. — Так мы узнали, кто убил его и что нужно было Ост-Индской компании. Но он был… таким отстраненным… — голос дрогнул даже спустя столько лет. — Думаю, он не хотел, чтобы я волновалась за него. Он понимал. А я вот тогда не понимала, — снова короткая улыбка, болезненная, мимолетная, как ноющая боль в старом шраме. Она ведь и правда готова была прыгнуть вслед за отцом, не понимая последствий.       Генри молча положил ладонь на руку матери, слегка сжав, когда послышался первый тихий всплеск. Оба Тернера взглянули за борт в сторону носа корабля — там, впереди, покачиваясь небольшими колыбелями на воде, плыли молчаливые огоньки. Мягкое, теплое и круглое свечение позже превращалось в небольшие лодки с одинокими фигурами в них.       — Вот они… — выдохнула Элизабет, напрягаясь. В глубине души она испытала толику непонятного еще страха.       Уилл не присутствовал на палубе в течение некоторого времени, но как только ему сообщили о появлении первых лодок, поднялся из трюма. Он как раз забрался на борт и, держась за ванты, свесился вбок, высматривая будущих пассажиров.       — Плывут! Убрать паруса! Отдать якорь! Бросить трапы! — полетело над палубой. Команда ждала наготове и споро остановила корабль. — Поднимай! — крикнул Уилл и наклонился, хватая первого из прибывших за предплечье, помогая взобраться на борт. Рассмотрев лицо пассажира, он хлопнул того по плечу и пропустил на палубу, чтобы принять следующего.       Лодки обступили «Голландец» со всех сторон. Словно птенцы жались к матери, они толпились за бортом, освещаемые каждая светом своего фонаря. В каждой сидели по одному, реже — по двое или больше людей; делившие лодку оказывались родственниками. Среди них все были мужчинами, в которых живые узнавали моряков, погибших при абордаже торгового корабля, на котором Элизабет покинула дом, казалось, вечность назад. То и дело слышались возгласы, когда души павших узнавали своих сослуживцев, а те были вынуждены озвучить суровую правду: это плавание станет последним, в котором команда соберется в полном составе. Удивительное дело: мертвые верили. Кто не сразу смирялся с горькой истиной, кто-то даже отказывался ее принимать, но в итоге поняли все.       Опустевшие лодки уплывали ждать новых пассажиров, исчезая во мгле. Живые и мертвые толпились на верхней палубе и корме, последние расспрашивали, как «Голландец» попал в это пустынное море и где оно вообще находится, а первые терпеливо старались их примирить с печальной реальностью.       Наконец все лодки уплыли пустыми, и черный галеон смог продолжить свой путь.       Уилл остался у фальшборта рядом со свернутым трапом, опирался о планшир и вглядывался в черные воды. Плечи капитана поникли, лицо застыло. Для него возвращение в мертвые моря мигом обернулось ожившим воспоминанием о годах невыносимой разлуки и вечном странствии, где единственным светлым лучом, окрашенным горечью, был лишь день каждые десять лет.       — Так странно… — выдохнула Элизабет, чем привлекла внимание сына.       — Что странно, мама?       — Мистер Уэлч. Его нет, — взглянув на сына, сообщила та. Младший Тернер также внимательно окинул мертвые души взглядом. Он прекрасно помнил человека, который помог ему с устройством во флот Англии и взял Элизабет на борт своего корабля, за что поплатился жизнью.       — Может, в других лодках? — предположил он.       — Да. Скорее всего, — кивнула Суонн, взглянув на мужа и, выдержав красноречивую паузу, молча прошла к нему, оставляя сына одного.       Встав рядом с Уиллом и вглядываясь в темную гладь, она осторожно начала:       — Мы же совсем скоро уйдем отсюда, не так ли?       — Сейчас — да. Мы не задержимся, ведь нам надо вернуться, чтобы завершить другие дела, — медленно кивнул тот ей, а сам смотрел на нее, будто не веря, что она рядом, пока наконец не выдержал: — Ох, Элизабет… — он порывисто ее обнял, прижал к себе, понимая, что отпустить ее — выше его сил. — Я и забыл, как же здесь одиноко… Настолько, что забываешь, что когда-то сам был живым…       Бросив взгляд снова за борт, он отстранился и указал ей на скопление новых лодок. Их пассажиров она узнала: то плыли погибшие моряки с «торговца», а во главе лодочной флотилии стоял их растерянный капитан. Роберт Уэлч выглядел потерянным, но когда его лодка мягко ткнулась о борт галеона и он, подняв голову, заметил Элизабет, лицо его прояснилось.       — Миссис Тернер! Давненько не виделись! Вы случайно не знаете, куда подевался мой корабль? Только же что рядом был! Нынче такой странный сон мне привиделся, будто на меня напали пираты, можете представить?       Он все еще говорил, когда матросы с «Голландца» кинули ему трап и помогли подняться на борт. Мистер Уэлч приблизился к чете Тернеров, и Элизабет могла почувствовать, как крепче предостерегающе сжимает ее талию Уилл, удерживая ее подальше от пассажира.       — Мистер Уэлч… — мягко начала она, когда мужчине помогли подняться на борт. Она хотела бы шагнуть к нему навстречу, но руки супруга на талии, вдруг ставшие крепкими и предостерегающими, вызвали легкое недоумение. Подняв взгляд на Уилла, явно не понимая, от чего он ее остерегает, Суонн озадаченно вернула все внимание Роберту. — Пираты и правда напали, — как можно успокаивающе проговорила она. Капитан торговца непонимающе огляделся, нахмурился, окинул взглядом каждого, пока не остановился на муже Элизабет, а затем перевел взгляд на женщину.       — Мистер Тернер все узнал? — с печальной улыбкой поинтересовался тот. Элизабет сначала не поняла его, сводя брови, но тот продолжил. — Вы доплыли до Тортуги?       — Нет, мистер Уэлч… мне жаль, — сочувственно проговорила она, вызывая на лице Уэлча досадный выдох. Он коротко улыбнулся ей, снова оглядевшись, поднимая голову куда-то к парусам, а затем отвлекаясь на остальных, словно пытаясь поверить в происходящее.       — Он же все понимает? — тихо спросила Суонн, глядя на Роберта и стоя рядом с мужем. — Отец понимал.       — Он поймет. Не все сразу готовы принять то, что с ними случилось. Не отходи от меня: ты находишься под моей защитой, но присяга тебя не защищает, — также негромко предостерег ее муж, удерживая рядом с собой — точно так же, как в тот день, когда она рвалась к проплывавшему на лодке отцу. Оглядевшись по сторонам, она могла легко заметить, что моряки, не давшие присягу, тоже держатся от мертвых подальше — видимо, им уже объяснили. Уилл же обнял жену крепче и зарылся носом в ее волосы.       Капитан «торговца» смешался с другими пассажирами, весело переговаривался с командой «Голландца», казалось, ничуть не печалясь из-за своей участи. Откуда-то вынырнул Генри, Уэлч радостно воскликнул, открывая объятия, и мужчины обнялись, узнав в друг друге старых знакомых.       Уведя жену на квартердек, куда не поднимались пассажиры и где она была в безопасности, Уильям вздохнул и посмотрел на нее.       — Это всегда по-своему тяжело, Элизабет. Хуже всего, когда встречаешь знакомых и понимаешь, что именно тебе нужно им объяснить, что они умерли и никогда не вернутся домой. Это порождает отчаяние. Как же я боялся встретить тебя или Генри… — последние слова он почти прошептал.       — То в прошлом, Уилл. В прошлом. Сейчас мы рядом с тобой, все вместе, — пухлые губы изобразили мягкую, совершенно нежную улыбку. Элизабет потянулась вперед и обняла мужа сама еще крепче, уткнувшись носом куда-то в шею, чувствуя, что он живой. Живой, пусть снова без сердца, но он рядом. Он остался с ней. — Я так испугалась за тебя сегодня…       — Я не позволю нас разлучить, — шепотом пообещал он ей, чувствуя, как тепло ее тела рассеивает ледяную глыбу в нем самом, но вскинул бровь, задавшись вопросом: не замерзнет ли она, если отдаст все тепло? Он еще сам не вполне понимал, что с ними станет, как изменится сам, ведь с миром живых его связывала только семья — а что они будут делать, если потеряют в ссорах любовь друг к другу? От подобной мысли стало страшно, и Тернер сдавил супругу в объятиях, не замечая, что сделал это чересчур сильно.       На квартердек поднялся Легз, чтобы указать в сторону левого борта и сообщить:       — Еще лодки, капитан.       — Я иду, — кивнул Уильям, взял Элизабет за плечи и негромко сказал: — Я скоро вернусь. Если хочешь, побудь с Грейтцером в кают-компании, я сказал ему беречь ларец, никому не отдавать, не вскрывать и с корабля не уходить. Ключ у тебя? Не спускай с него глаз.       Молча кивнув мужу на его предложение, еще не совсем отошедшая от силы его объятий, Элизабет глубоко вдохнула. Рука скользнула в карман штанов, где находился ключ. Небольшой и узорчатый — он обжигал ее ладонь, лежа на ней и красуясь перед глазами.       Шумно выдыхая, женщина спрятала ключ обратно в карман, спустилась с лестницы на палубу, когда услышала знакомый голос, доносящийся откуда-то из-за борта.       — Тернер? — не сразу поняв, почему кто-то позвал ее или его из мертвых вод, Элизабет замерла на мгновение, мельком кинула взгляд на Уилла, что стоял в окружении своих подопечных, а затем подошла к фальшборту, заглядывая за него: там, на бесконечно черной воде, качалась лодка с одиноким огоньком, что освещал лицо человека, которого она узнала — Дэвида Уотерса. Такой же растерянный, как и Уэлч, он хмурился, не понимая, что происходит, а Суонн напряглась, явно не ожидая увидеть его так скоро, но в глубине души готовясь найти его взглядом — в коне концов, он тоже мертв.       Вокруг его лодки собирались другие, их Элизабет тоже узнавала: это были пираты, напавшие на «Розу» вместе с Уотерсом. Вдоль фальшборта толпились уже принятые пассажиры, члены команды готовились принять новых.       — Кто здесь у нас? — спросил Уилл, наклоняясь через планшир. Оглядев сидящих в лодках, он выпрямился и отдал распоряжение через Легза, который тоже подошел посмотреть: — Поднять всех кроме того, что плещется прямо под нами.       И стремительным шагом направился в сторону носа.       Послышался шепот, люди переговаривались, обсуждая приказ, но никто возразить и не думал, принимая на борт прочих пиратов.       Рядом с Элизабет возник Генри, которого слово отца удивило не меньше других.       — Мама, ты слышала? Там же дядя Дэвид. Значит, он тоже погиб в море? Наверное, в шторм… Но почему отец велел не брать его на борт?       — Он не в шторме погиб, Генри, — тихим голосом ответила женщина, явно не ожидавшая от мужа подобного решения. Она так и не отводила взгляда от Уотерса, что непонимающе наблюдал за тем, как его погибшую команду поднимают на борт, а его нет.       — А как он погиб? — также тихо поинтересовался сын, глядя на некогда хорошего учителя корабельного дела, а затем покосившись в сторону отца.       — Ответ тебе не понравится, — выдохнула женщина, хлопнув ладонями по дереву фальшборта, и подошла туда, где принимали моряков — от мертвых веяло холодом, но это не пугало. Она взглянула в сторону носа корабля, куда ушел Уилл, пытаясь понять его приказ, но в голове не укладывалось то, что муж мог оставить какую-либо душу вне корабля. — Поднимите Уотерса из воды. Разве это не ваша обязанность? — весьма быстро проговорила Суонн, стоя возле Легза, но мужчина лишь коротко взглянул так же:       — Приказ капитана, — ответил он.       Шумно выдохнув, Элизабет проследовала вслед за мужем, окликнула его.       — Почему ты не хочешь принять Дэвида на борт?       Он стоял на самом носу, но, услышав ее, обернулся и спустился к ней на палубу, взял за руки.       — Я ведь просил тебя не приближаться к мертвым, Элизабет. Тебе находиться здесь не безопасно. Ты не давала присягу, а значит, «Голландец» не сможет тебя защитить, если кто-то из пассажиров попытается вытянуть из тебя жизнь. Сомневаюсь, что проклятие Кортеса позволит тебе умереть, но я не хочу выяснять, какой вред тебе может быть причинен.       Он старался выглядеть и вести себя как можно спокойней, делая вид, будто не слышал вопроса, сосредоточившись лишь на том, чтобы окружить заботой жену и отвлечь ее от неприятного разговора.       — Давай я провожу тебя в каюту, Элизабет, — он сделал шаг, крепко держа ее за руку, чтобы увести с палубы.       — Уилл, ты не ответил на вопрос, — напомнила она ему весьма упрямо, пытаясь прочитать ответ на него лице, но Тернер был весьма спокоен, хоть уже успел навести беспокойство на свою жену своим странным поведением.       Его взгляд неуловимо изменился, похолодев, хотя голос остался мягким. Почти.       — Элизабет, мы это однажды с тобой обсуждали. Я не намерен давать ему прощения за то, что он сделал, и за его помыслы. Если ты беспокоишься о ракушках, то напомню тебе, что никакого наказания Калипсо на меня наложить не может. Если Уотерс хочет достичь мертвого берега, пусть ищет Беккета — кто знает, может быть, когда-нибудь «Индевор» и найдет туда путь.       — Я беспокоюсь о том, что ты не выполняешь свои обязанности, хотя именно это ты и собирался делать добровольно, — она говорила спокойно, но явно изумленная ответом супруга. Взгляд стал острее. — Я беспокоюсь о том, что ты заключаешь сделку с монстром, что убил тебя на моих глазах, а человека, — она попыталась понизить голос, — которого убил сам, не прощаешь. Уилл, разве так можно?       Зато в нем с каждым словом росла злость, от которой он старался оградить любимую женщину:       — Я выполняю свои обязанности, как всегда выполнял, — терпеливо втолковывал он ей, стараясь не повышать голос. За его спиной, оглянувшись на родителей, прошмыгнул Генри, спускавшийся на нижние палубы. — Не нужно впутывать сюда Джонса, не о нем речь. Да и вспомни сама, как сильно ты была против сделки с Грейтцером — а как все обернулось? Если тебя беспокоит мое непрощение, я спрошу тебя сам: что ж ты не можешь простить Калипсо за то, что она пытается нас разлучить? Не о чем здесь говорить.       Она не поняла, какое чувство колыхнуло в ней — злость или удивление, но проговорила твердо, без повышенного тона:       — Калипсо — живая богиня, которая до сих пор представляет угрозу, а Дэвид — мертв! — напомнила ему она, и голос чуть повысился на последнем слове. — И нет, я впутаю сюда Джонса — ты не видел, каково это, когда любимого человека убивают на твоих глазах, а я видела, — холодно заметила она, оскалившись. — Два раза. Видеть того, кто убил тебя, рядом с тобой для меня не нормально.       — А что, прекрати она представлять угрозу, ты бы простила ее? — не давая жене сменить тему, которую она же и начала, парировал Тернер, прищурившись. — Никогда не поверю. Элизабет, тебе, наверное, мешает добрая память о нем, оттого ты хочешь его пожалеть — что меня в тебе удивляет. Не ты ли была готова убить каждого, кто помешает нашему счастью? Напомнить, как ты угрожала Беккету, а когда выдался шанс, ты с радостью подхватила всеобщий порыв пустить его корабль на дно, разнеся в щепки? Если ты легко прощаешь врагов, что ж его судьба тебя не заботит?       — Меня заботят твоя судьба и твое сердце, Уилл, — весьма сдержанно процедила она сквозь зубы, трезвым рассудком понимая, почему Уилл принял такое решение. — И сейчас я не уверена, правильно ты поступаешь, не беря на борт того, кто некогда был нашим врагом, когда у нас тут один да второй враг расхаживает, — она вдруг злостно прищурилась. — Грейтцер — посланник Ост-Индской компании, но он доказал, что он иной. А Джонс? Действует в своих интересах, и кто знает, когда он решит нанести удар. Уотерса просто нужно перевести на тот берег — и это твоя обязанность. Я не призываю оставить его на борту!       — Хватит, Элизабет, мы не будем больше это обсуждать, — сердито оборвал ее Уилл, с трудом удерживаясь, чтобы по чему-нибудь не врезать. — Я не стану жалеть того, кто чуть не отобрал тебя у меня, и не намерен менять это решение. Ты же сама прекрасно все понимаешь, так почему тебе трудно согласиться со мной?       Не дожидаясь ответа, он отвлекся на чей-то возглас и быстрым шагом сбежал на квартердек к своим офицерам, не желая продолжать спор, еще помня, чем это чревато.       Только он поднялся по трапу, как из открытого люка показалась голова Генри, который осмотрелся вокруг, вылез весь и, бросив взгляд на отца, направился к матери.       — Генри, дай мне веревку, — резким тоном попросила женщина, несколько секунд еще прожигая спину мужа взглядом, ели удерживаясь от того, чтобы не догнать его и не закончить разговор.       — Веревку? — не понял сын, растерянно оглянувшись по сторонам. — Мама, что происходит?       Суонн сама нашла одну из свободных веревок, лежащую недалеко от пушки, проверила ее на длину и прочность.       — Твой отец зашелся ревностью, — коротко бросила женщина, подходя к борту корабля — от него уже отплывали пустеющие лодки тех, кого взяли на борт.       — Ревностью к кому? — не сразу понял юный Тернер, а затем, вскинув брови, добавил весьма удивленно. — К дяде Дэвиду?       — Он тебе не дядя, Генри, — напомнила она ему, ища взглядом нужную лодку. — Но тем не менее, он должен найти покой, каким бы подлецом ни был, — заключила она, зацепившись взглядом за лодку, что, не найдя пристанища на корабле, медленно отплывала прочь. Замахнувшись, Элизабет кинула веревку мужчине. Та легла поперек лодки, а Дэвид уставился на нее, но веревку не взял.       — Я как раз хотел об этом с тобой поговорить. Мы должны позаботиться о душе отца, хочет он того или нет, — юноша мягко отстранил мать, забрал у нее свободный конец веревки и завязал хорошим узлом вокруг ближайшей опоры, после чего глянул на нее со словами: — Последи, чтобы никто нас не заметил, — и ловко и быстро перепрыгнул, держась за основание вант, повисая за бортом, после чего, разжав руки, ушел в воду с тихим всплеском.       Он почти сразу же вынырнул, закрепил второй конец веревки на носу лодки вокруг опоры фонаря и толкнул ее к борту, а точнее — к носу. Объяснив ситуацию Уотерсу — до Элизабет не долетело ни слова — он дождался, пока тот все поймет и кивнет, после чего оба мужчины добрались до клыкастой пасти, куда Генри помог отверженному забраться. После чего отвязал лодку и по веревке поднялся обратно к матери, прячась за нее, чтобы никто не увидел, как он сворачивает обратно моток и укладывает на прежнее место у пушки.       Явно не ожидая от сына такого поступка, но полностью поддержав его, Элизабет периодически оборачивалась на команду и на Уилла, проверяя, видит ли их кто или нет. Все происходило тихо и бесшумно. Наконец, когда юноша вернулся к ней, Элизабет, снова оглянувшись в опаске, взглянула на сына весьма обеспокоенно.       — Ты оставил его в пасти? — весьма тихо спросила женщина, обеспокоенно оглядев его: она помнила, что живым в этих водах не место.       Но Генри дал присягу капитану «Голландца», поэтому его жизни ничего не угрожало, в отличие от ее.       — Да, именно там. Если все сложится удачно, никто даже не заметит, что там кто-то есть. Я обнаружил дверь туда случайно и на всякий случай заставил бочками, чтобы не привлекать внимание, — сын говорил очень тихо, хорошенько понизив голос, и украдкой выжимал из одежды воду. — Здесь столько душ, что еще одну никто не почует. Хм, а вот это будет нелегко объяснить, — Генри поморщился, увидев, сколько натекло воды на настил.       — Генри, — голос женщины почти дрогнул, осознавая, куда спрятал сын душу, которую муж не планировал принимать на борт. — Об этом месте знает Уилл, — как можно тише, почти шепотом сообщила она, окинув сына взглядом, а затем нервно прикусывая губу, думая, что делать. — Там он бывает крайне редко. Но кто знает, когда он захочет пойти туда? — она шумно вздохнула. — Воду объясним тем, что ты помогал кому-нибудь подняться и слегка… намок. Но дело не в этом. Нужно перепрятать Дэвида.       — Где? Внизу его быстро заметят, это не выход, — покачал головой юноша. — Будем не спускать глаз с отца и держать его подальше от пасти, а там, глядишь, доплывем. Тебе легче других удастся его отвлекать, а я возьму дя… Дэвида на себя, — поправился он. — Я помню, что ты говорила, и хочется верить, что однажды отец станет прежним. Ты его знаешь лучше, чем я, но если и я что-то смогу сделать, то мне бы хотелось. И все же мне кажется, что не дать ему пропасть все-таки можешь лишь ты, — и, помолчав, закончил: — Шлюпку найдем или, если придется, помогу добраться вплавь. Главное, чтобы отец ничего не заметил.       Улучив удобный момент, Генри направился вниз, пользуясь тем, что с квартердека на него никто не смотрел. Впрочем, юноша почувствовал на себе взгляд деда, привычно стоявшего у штурвала, но что-то подсказывало ему, что Билл Тернер выдавать его не станет. Наверняка все на корабле понимали, что решение капитана — неверно, просто приказы не привыкли оспаривать.       Сунув руку в карман, Элизабет достала спрятанный ключ, повертела его в руке, а затем надела на шею. Развернувшись, она достигла мужа и спросила:       — Сколько нам плыть до берега?       — Ближе, чем кажется, — туманно ответил он, взглянул на нее и добавил: — В мертвых водах отсутствуют привычные измерители времени, Элизабет, здесь не бывает смены времен суток — только повсеместная мглистая ночь. — Но будь мы в Карибском море, при нынешнем ходе «Голландца» я бы сказал, что плыть нам… до следующей ночи, — он едва заметно улыбнулся. Тернер опирался спиной о планшир, оглядывая квартердек, откуда ушли все, кроме них и его отца. — Не передумала о том, о чем мы договаривались?       — Ты так часто спрашиваешь. Хочешь, чтобы передумала? Не дай мне передумать с твоим-то упрямством, — Элизабет отвела взгляд в сторону, поджав губы, но затем быстро добавила: — Не передумала, Уилл. И не передумаю.       — Ты же знаешь, как сильно я страшусь тебя потерять, — он смотрел на нее не мигая, и в черном взгляде отчетливо читалось напряжение, точно малейший намек на разлуку делал жизнь невыносимой — впрочем, для него так и было, потому что они и так слишком долго были порознь. — И я знаю, что ты сердишься на меня, знаю, что мы так же, как в самом начале, схлестнулись мнениями и едва не завершили спор ссорой. Все это гложет тебя, я же вижу.       Казалось, он старался нарочно поддерживать один и тот же неприятный для обоих разговор, но если подобные обсуждения в иных семьях призваны помочь найти совместное решение возникшей проблемы, то в их оно только пуще травило старые раны.       — Мы бываем не согласны, этого не избежать, — она так и не смотрела на него, но чувствовала его тяжелый взгляд черных глаз на себе, чуть нервничая, но внешнего виду не подавая — скоро она даст присягу, и до ссор не будет, в общем-то, дела. — У тебя одно виденье ситуации, у меня другое, — чуть повернув к нему голову, Элизабет подняла взгляд на Уилла. — Но я научилась смиряться с твоим упрямством.       — Но оно тебя все равно не меньше печалит, — вздохнул он и притянул мягко к себе, чувствуя настоятельную потребность успокоиться и не забывая о том, что ее нужно оберегать от сонма душ, временно обитающих на корабле. — Никому тебя не отдам и не позволю нас разлучить. Ты — мое сокровище, что дороже самой жизни, — невесело усмехнулся. — Сегодняшний день доказал это еще раз.       — Меня сегодня никто не пытался забрать, Уилл, — мягко напомнила она. — Сегодняшний день доказал то, что кто-то поддался весьма нехорошему чувству, — она слабо улыбнулась, но улыбку видеть он не мог. — Я тоже не собираюсь отдавать тебя кому-либо, ты знаешь.       — Скажешь, что это не я, а злобное колдовство подменило тебе чуткого, доброго мужа? — соединив руки в замок вокруг ее талии, поинтересовался мужчина, выразительно смотря на нее — глаз не спуская. Тихонько вздохнул. — Не знаю, Элизабет. Я сравниваю, какими мы были когда-то давно и какими стали, и вижу немало отличий без всякого колдовства. И в то же время замечаю и сходство. Может быть, Калипсо вовсе не переделала нас, а лишь явила то, что и так существует. А поскольку у нас было мало времени привыкнуть друг к другу, возникает… непонимание.       — Мы уже обсуждали это, Уилл, — переместившись к его шее, она тихо выдохнула теплый поток воздуха, плавно чуть отстраняясь, поднимая взгляд в его глаза. — Все так и есть. Нам слишком мало было дано времени на то, чтобы узнать друг друга. А потому даже твоя ревность… — словно пробуя новое слово на вкус, Элизабет чуть улыбнулась, совсем мимолетно, — для меня в новинку. Настолько ли ты стал ревнив или все же я правда просто не понимала этого? Не имела возможности… проверить.       — Ты уверена в том, что хочешь вспоминать ту историю с Джеком? — вкрадчиво спросил он ей на ухо. Его руки внезапно сжали ее не хуже каленой стали. — Я думал, что в одночасье потерял тебя вместе со смыслом своего существования. Я бы сотню раз предпочел, чтобы его сожрал кракен, лишь бы стереть из памяти ваш поцелуй, — голос Уилла стал ниже, в нем появился отголосок угрозы. — Только ради тебя, видя, как ты расстроена, я согласился вызволить его из Тайника Дэйви Джонса, — и, склонившись к ней так, что едва не задел ее кожи, прошептал едва слышно: — Я ведь знаю, что компас Джека вовсе не все время указывал на сундук.       — Я не говорила о Джеке и не хотела вспоминать ту историю, — пораженная тем, что он упомянул Воробья в том контексте, который ей до сих пор отдается совестью и болью, Элизабет сдавленно выдохнула. Но с каждым новым словом Тернера, Суонн чувствовала, что находится в оковах, а дышать вдруг становилось тяжелее, хотя потребность в дыхании была им уже не нужна. — Уилл… — тихо, совсем тихо позвала она и опустила взгляд, прикусила нижнюю губу, чувствуя себя совершенно неуютно из-за того, что было позади, а внутри откровенно просыпалась совесть, которую она хотела бы подавить. — Ты ведь знаешь, что я сожалею о том, что сделала. Я не хотела этого… — совсем неуверенно произнесла она, покуда слова супруга напомнили ей о компасе. И вынудили напрячься еще больше, ощутить, насколько сильно обжигают его руки, а желание вырваться вдруг возросло. — Речь шла вовсе не о Джеке, Уилл, — попыталась твердо воспротивиться она, не понимая, как его занесло туда, где все было позади, и какой она дала повод вспоминать об этом.       — Я бы сказал, что не совсем о Джеке, Элизабет, — будто нехотя согласился с ней Тернер, но хватка стала бы еще болезненнее, ощущай она боль. Губы мужа шептали так тихо, касаясь волос, что расслышать могла только она: — Компас Джека не всегда указывал на сундук не только в твоих руках, любимая моя. В его руках — тоже. Ты замечала ли это? Как же мне, зная о том, оставаться спокойным?       Его злость становилась почти осязаемой, она лишала пространства, все собой заполняя, и студила без того стылый воздух. Он не замечал, что в своей ревности делает ей еще больнее, так, что она бы начала задыхаться, имея потребность дышать. Выражение его лица выглядело одновременно голодным и хищным, сердитым и порядком обидчивым, хотя со стороны вполне достоверно мнилось, будто супруги всего лишь, обнявшись, ведут разговор.       — Уильям! — вдруг окрикнул сына Билл Тернер, стоявший спиной к ним у штурвала. Уилл моргнул, тряхнул головой, точно прогоняя морок, и из его непроглядно-черных глаз ушла хищная злость. Но тело так и осталось холодным.       А ей и правда стало почти не вдохнуть, хоть это не было отныне важной потребностью. Инстинктивно она напряглась, попыталась отстраниться, но тщетно. Элизабет почувствовала, что испытала на секунду страх — как он мог знать то, что указывал компас? И ведь она прекрасно знала, чего хотел Джек. И знала, чего хотела сама. Также знала, что это неправильно.       — Ты хочешь судить меня за то, что было далеко в прошлом? — также тихо ответила она. Билл Тернер будто вынудил ее мужа прийти в себя, но напряжение еще чувствовалось. — Уилл, прошу тебя, — тихо попросила она закрыть эту тему. Совесть терзала ее прошлое вместе со словами мужа, но больше терзало ее то, что супруг позволял ревности вести себя так, будто она его собственность и отчитать ее за то, что было в прошлом, сейчас было уместно. — Ты решил вспомнить прошлое после того, как я стала твоей женой, родила тебе ребенка и ждала тебя, не смея думать о других, двадцать два года? — в ней будто проснулся огонь в ответ на его холод, и она хорошенько дернулась в хватке.       — А что, тебе хотелось думать о ком-то еще? — он приподнял бровь, взглянув на нее с легкой иронией, только выражение лица осталось таким же холодным. — Я не хочу тебя ни судить, ни осуждать, но прошу попытаться понять и меня. Меня с души воротит прощать тех, кто пытался нас разлучить — неважно, в мыслях ли или деянием. Разве многого я прошу?       Казалось, от первой фразы супруга она готова была вспыхнуть так, чтобы привести его в чувства иначе, чем словами. Лицо обострилось в своих чертах, глаза сузились.       — За своей ревностью ты не видишь ничего — тебе нужно перевозить любые души, какие есть в этих морях! — руки сжали рубаху на его теле. — И не смей думать, что мне есть до них дела. Мне есть дело до тебя, и я не хочу, чтобы твое чувство ревности позволило погрузиться в пучину тьмы.       — Может, предложишь погоняться за Беккетом, чтобы уговорить его плыть с нами? — он прищурился, невольно вспоминая, сколько боли им принес бывший лорд-губернатор Ост-Индской компании, которого дружными залпами «Летучий голландец» и «Черная жемчужина» пустили на дно.       Он явно хотел сказать что-то еще, но отвлек крики марсовых, разорвавших ночную мглу:       — Вижу парус! Парус прямо по курсу! Идет на нас!       Переглянувшись с женой, Уилл схватил кем-то протянутую подзорную трубу, практически взлетел на нос и уставился на бледный силуэт, почти не видимый во мраке. Там, плавно плывя по черным водам, виднелся силуэт корабля. Его не было видно достаточно, но через какое-то время вполне можно было бы понять очертания.       Элизабет проследовала вслед за мужем, пытаясь разглядеть корабль без подзорной трубы, но тщетно.       — Беккет? — удивленно выдохнула она, взглянув на мужа. — У тебя есть все шансы уговорить его плыть с нами, — добавила она весьма резко, отходя к фальшборту недалеко от носа и вглядываясь в силуэт впереди.       — Да, это «Индевор», — Уилл резко опустил трубу, щурясь. — Что он делает, Кракен его утопи?.. — пробормотал он, стремительно возвращаясь на квартердек, где уже появились Шаркман и Палифико.       — Кэп, «Индевор» собирается нас таранить. Сменим курс — убедимся в этом, — мрачно сказал Маккус и кивнул штурману. — Мистер Тернер, прошу вас.       Прихлоп тут же взял на пять румбов влево, намереваясь увести корабль с курса призрачного скитальца, но через малое время, когда снова посмотрели в трубу, стало ясно, что тот отступать не собирается.       — Может, Беккет наконец одумался и решил попроситься на борт? — предположил Палифико. — На худой конец, сесть нам на хвост.       — Встретимся с ним — вот и узнаем. можешь спросить его лично, — фыркнул старпом, не соглашаясь. — Сколько раз встречались с ним в здешних морях — всякий раз общего языка, мягко говоря, не находили.       — Жаль, второй раз его не потопишь, — подосадовал глава аборжаной команды. — С беспокойными утопленниками обыкновенно ничего нельзя толком сделать. Разве что уйти от него и сделать крюк, чтобы ему надоело за нами гоняться до следующего рейса.       Наблюдавшая за всем этим Элизабет, раздраженно выдыхая, приблизилась к квартердеку, услышав обрывки фраз. И, взглянув еще раз в сторону корабля некогда врага, произнесла:       — Может, стоит попробовать переговоры? — неуверенно произнесла она, словив на себе пару взглядов офицеров, что явно были удивлены подобным предложением. — Отправим кого-нибудь на лодке к нему. К примеру, меня, — словно вспоминая слова мужа, Суонн не намерена была сбавлять обороты, слишком взбудораженная поведением супруга до всего этого. — Я умею убеждать, а с мистером Беккетом у меня когда-то получился неплохой договор.       — Ты не давала присягу, Элизабет, поэтому тебе нельзя приближаться к мертвым или касаться воды здешних морей, — вроде бы спокойным голосом в третий раз напомнил ей Уилл, но она без труда могла услышать протест в мнимом спокойствии. — Рисковать тобой мы не станем.       — Не уверен, что этот Беккет вообще захочет с кем-либо разговаривать, — встрял Маккус. — Его на корабле не видели, но болтают, что он спятил, преследуя нас. С чего бы ему слушать вас? От единственной ценности в этих морях — возможности воссоединиться с близкими и обрести покой — он отказался.       — А угрожать ему из оружия явно лишено смысла, — чуть усмехнувшись, закончил Уилл.       — О, ну тогда сядьте ему на хвост и погоняйтесь. Вдруг, играя в кошки-мышки, он решит поговорить и все-таки сойти на берег, — весьма резковато бросив фразу, Элизабет обвела мужчин взглядом и, развернувшись, спустилась на палубу, переводя дух. Она не думала, что в мертвых морях будет столько проблем. И одна не отставала от другой — как бы ей ни хотелось уйти куда-нибудь в трюм, спускать глаз с мужа она не могла.       — Уйдите от «Индевора» и возвращайтесь на курс, — обернулся Тернер на офицеров и кивнул поднявшемуся на мостик Коленико — мертвые моря выглядят однообразно, куда ни посмотри, оттого лишь опытный навигатор найдет правильный путь по одному ему ведомым ориентирам.       На этот раз Уилл убежал к левому полубаку, откуда лучше всего просматривался призрачный корабль, и некоторое время всматривался вдаль через подзорную трубу. Несколько пассажиров тут же ушли оттуда, чтобы ему не мешать. Когда отпустил трубу, он совсем не удивился, увидев рядом отца.       — Я знаю, что ты хочешь сказать мне, — со вздохом покачал головой Уилл. — Ты, как и команда, и Элизабет, считаете, что я был не прав.       Старый пират оперся о планшир и сощурил усталые глаза, как если бы решил немного погреть свои кости над солнцем и от солнца же берег зрение.       — Не так уж важно, что думаем мы или я, Уильям. Главное, что об этом думаешь ты сам, — Билл Тернер качнул седой головой.       Его сын помолчал, продолжая смотреть на далекий силуэт некогда величественного корабля британского флота — «Индевор» после гибели не изменился, хотя люди помнили, как его разнесло в щепки. Мало-помалу он приближался. «Голландец» при этом снова поменял курс.       — Я никогда не спрашивал тебя прежде… Не хотел бередить старые раны, — сын обернулся к отцу, перенимая у последнего манеру щуриться. — Что ты чувствовал в тот день, когда я сменил Джонса на посту?       — Хочешь спросить, каково было мне вырезать из груди единственного сына его сердце? — переспросил тот, приподняв бровь, хотя плечи Прихлопа сильнее ссутулились. Он взглянул на серую хмарь, служившую здешним небом, и куда тише ответил: — Отчаяние… горе… Надежду, — старик встретил удивленный взгляд молодого мужчины. — Мне было так жаль, что твоя жизнь так быстро оборвалась. Я бы хотел, чтобы ты оставил меня со своей горькой долей и жил со своей суженой — но в глубине своей проклятой души всегда знал, что ты всегда выбираешь семью. Ты бросился защитить Элизабет — и сам попал под удар. Но я надеялся, что однажды наши беды закончатся. И я не ошибся, — Билл перевел взгляд куда-то в сторону и, взглянув туда, Уилл заметил мелькнувшую спину Генри, направлявшегося к Элизабет. Оба мужчины смотрели на вторую половину их общей семьи до тех пор, пока тех не скрыли из виду другие люди на палубе.       — Ты не ошибся, но наши беды не кончились, — со вздохом Уилл уставился на далекий силуэт корабля. — Напротив, мне кажется, что их становится больше — и приумножаю их я. Сегодня тебя тоже, как тогда, посетила надежда? Скажи, что ты почувствовал на этот раз, когда ты сделал то, что должен был сделать тогда.       На этот раз молчал старый пират, пока наконец не ответил:       — Страх. За тебя, за Элизабет, за Генри. Ты ничего не помнишь, конечно же, но твое сердце поначалу не билось. Самые чудовищные минуты в моей жизни, если спросишь меня, — выдержав еще несколько минут паузы, когда, казалось бы, впору было счесть разговор оконченным, Билл Тернер вдруг спросил сына: — Знаешь, о каком решении я не перестану жалеть всю свою оставшуюся проклятую жизнь?       Уилл не был согласен с ним о том, что жизнь стала настолько невыносимой, чтобы в переносном (ибо в буквальном суть допущения сменялась на нечто диаметрально противоположное) смысле счесть ее проклятой, но все же спросил:       — О каком, отец?       — О том, что я покинул тебя с матерью, — выпрямляясь, старый пират хлопнул по планширю точь-в-точь знакомом Элизабет жесте и задержался на мгновение, прежде чем оставить сына размышлять над сказанным: — Не повтори моей ошибки, Уильям.       Затем Билл Тернер ушел, не мешая капитану продолжить наблюдение за призрачным кораблем.       Тот шел поодаль за «Голландцем», точно выдерживая расстояние. Корабельные фонари горели бледно, туманно и призрачно.       — Все в порядке? — послышался голос юного Тернера. Он подошел к матери, что наблюдала за молчаливой водой.       Элизабет, в ответ на вопрос сына, взглянула на него коротким взглядом, но промолчала.       — Я слышал про то, что у нас на хвосте Беккет, — попытался начать разговор юноша, а Суонн согласно кивнула.       — Не думаю, что он представляет угрозу. Более, чем уверена, что с ним нужно поговорить, а не пытаться уйти, но твоему отцу виднее, — она невесело хмыкнула. Генри опустил взгляд, вставая с ней рядом, опираясь руками на планшир.       — Он не знает?.. — попытался намекнуть на Уотерса младший Тернер, и Элизабет отрицательно покачала головой.       — Поверь мне, ему лучше не знать, — шумный выдох говорил о том, что ревность супруга порядком задела ее. — Уилл вспомнил сегодня почти всех, кто угрожал нашему счастью.       — Он тебя любит и боится потерять, мама. А мы боимся потерять его. Мы должны были это сделать, — он неоднозначно кивнул в сторон носа корабля.       — Мы сделали правильно, Генри, — согласилась женщина, повернувшись к сыну и чуть улыбнувшись ему, совсем слабо. — Пусть ревнует, — добавила она более спокойным тоном, и в нем не слышалась злость. — Мужчинам свойственно ревновать, разве нет? — она вскинула бровь, словно намекая на его отношения с Кариной, о чем юноша понял не сразу, но, изменившись в лице с нахмуренного на смущенное, тут же отвел взгляд.       — Не было повода, — тихо ответил он, коротко улыбнувшись.       — Какой бы повод ни был, Генри, всегда думай головой и доверяй своей женщине, — она мягко коснулась ладонью его скулы. Тот чуть удивился.       — Разве отец тебе не…       — Он доверяет, — остановила его Элизабет. — Но порой сам не понимает, как в своей жажде сокровища становится безумцем, — она переместила руку на плечо младшего Тернера, чуть сжав, а затем обнимая. — Суть не в этом. Я разберусь с твоим отцом. А ты следи, чтобы никто не обнаружил то, чего ему лучше не видеть. Туда никто не ходил? — голос ее стал тихим, совсем как шелест, такой, что мог услышать лишь ее сын.       — Бочки на месте, — понизив голос, заверил тот и вздрогнул, когда мимо прошел его отец и хлопнул по плечу.       — Какие бочки? — поинтересовался Уилл, не останавливаясь на пути на квартердек.       — С пресной водой, — нашелся юноша. — Пара опрокинулась, когда «Голландец» всплывал со дна, но все на месте и даже целы.       — Хорошо, что целы, — кивнул капитан и направился дальше. Вряд ли кто-нибудь был в восторге от перспективы откачивать из трюма пресную воду, утрата которой была бы ужасной, сохрани команда потребность в питье.       Генри кратко перевел дух и глянул на мать. Он был рад, что быстро нашелся, что сказать, хотя лгать не любил.       Тем временем марсовые выписали небольшими фонарями, висевшими там же, несколько синхронных фигур, которые мог наблюдать каждый стоявший на палубе. Еще до того, как младший Тернер открыл рот, чтобы удивиться отданному сигналу следовавшему кораблю держаться курса «Голландца», как заметивший его замешательство Шаркман спустился с квартердека и остановился возле него и Элизабет:       — Мы сигналим «Индевору» идти за нами каждый рейс. Но Бекетт никогда не соглашается. Вот, видите, — старпом кивнул за борт, где в дали довольно отчетливо виделся силуэт корабля. — Снова уходит. И так постоянно, — и пошел дальше своей дорогой.       — И все же я считаю к нему нужно отправить лодку, — заключила Элизабет, переводя дух. Она была уверена, их никто не слышит и не наблюдает за ними, тем не менее, нашелся тот самый момент, когда все было почти на грани. Повезло лишь то, что Уиллу не было дело до бочек.       Она переглянулась с сыном.       — Я бы смог доплыть до него, — пожал плечами юноша.       — Нет, Генри. То, что я бы отправила лодку к нему, не значит, что я отправлю тебя, — одернула его женщина, нервно прикусив губу.       Младший Тернер не успел ей ответить, с марса снова крикнули:       — Отстает! — все внимание устремилось в сторону корабля Беккета. Тот плавно терялся в тумане вод.       Следующие несколько часов, словно кто-то внял бессловесным мольбам капитанской жены, прошли совершенно спокойно. Никто не вмешивался в естественный ход вещей, никакие неожиданные гости не тревожили гладь мертвого моря. Две вахты спустя (их по-прежнему отмеряли так же, как и в мире живых) члены команды засуетились, и вскоре стало понятно почему: пассажиры выбирались на палубу, рассаживались кто на ящиках, кто на пушках, кто лез даже на реи, покуда музыканты рассаживались с принесенными инструментами. Шаркман вновь расположился со своей «англичанкой», Билл Тернер примеривался к своей флейте и что-то говорил Генри, а вот капитана нигде не было видно.       Элизабет же все это время провела в трюме и палубе, меняя место своего расположения одновременно с мужем, но, естественно, слишком незаметно и непримечательно, так что Уилл не стал бы ловить ее в какой-то странной слежке. В трюме она, словно пренебрегая его словам, общалась с Уэлчем, но на достаточном расстоянии от других — слишком была уверена, что давний друг ее не тронет, а команда «Голландца» была рядом на самый плохой случай.       Когда же все вышли на палубу с музыкальными инструментами, Суонн последовала за ними, до какого-то времени еще видя мужа, который позже просто потерялся в толпе. Элизабет отыскала взглядом сына, и, пройдя к нему, кивнув Биллу, обратилась к юноше:       — Где твой отец? — голос звучал спокойно, хотя она чувствовала, что начинает злиться: он тоже, как и она, должен был следить за отцом, иначе ситуация обернется не самыми радужными событиями.       — Внизу нет, — сразу ответил тот, прекрасно понимая, что стояло за этим вопросом, но точнее сказать не мог, укоряя себя за то, что и впрямь на секуну выпустил из виду родителя, и вот теперь где тот — не ясно.       — Он шел к каютам, посмотри там, — пришел на выручку его дед и тихонько принялся наигрывать какой-то мотивчик. Тем временем его окликнул Шаркман, и старший Тернер поспешил вниз.       — Посмотри там, а я еще раз проверю внизу, — предложил матери Генри, понизив голос как можно больше.       Чуть смирив сына взглядом, Элизабет направилась к каютам, по дороге слыша, как палуба начала заполняться мелодией. Где-то вдали появились новые лодки. Их, конечно же, замечали на марсе, сообщали рулевому, кто-то тут же бежал к борту, чтобы проверить, сколько человек еще придется принять на борт.       Но музыка утихала постепенно, стоило Суонн уйти с палубы. Стены заглушали тихую мелодию, стремившуюся перейти в нечто прекрасное. Элизабет же шла дальше, зная единственное место, где может найтись ее муж: их каюта.