Дань пиратству

      Осторожно открывая дверь, она заметила одинокий силуэт у окна, облегченно выдохнула, понимая, что страшное не случилось. И, помедлив немного, поспешила уйти, не желая беспокоить.       Но дверь сама по себе закрылась прежде, чем женщина сделала шаг в коридор. Поперек проема протянулись крепкие морские лозы, давая понять, что жене капитана следует остаться там, куда она пожаловала. Сам же капитан не двинулся с места, сидя в нише, в которой утопали окна. На его коленях лежала скрипка, чьи струны тихонько он перебирал.       Она вздрогнула, отшатнулась от неожиданности назад, в легком удивлении смотря на запечатанную дверь, что вынудила ее остаться. На мгновение испытала даже толику страха: помнила, как эти путы корабля затащили в стены Уэллоу потому, что так хотел капитан. А сейчас они же не выпускают обратно.       Растерявшись, Суонн постаралась собраться и быть серьезной. Кинув взгляд на супруга, она выдержала большую паузу, позволяя легкому переливу струн нарушать тишину между ними в то время, как мелодия живого концерта доносилась с палубы. Наконец, замерев у дальнего окна, она коснулась пальцами холодного стекла, бросив короткую фразу:       — Ты хочешь о чем-то поговорить?       — Элизабет, останься, пожалуйста, — просьба прозвучала, мягко говоря, несвоевременно, учитывая запертую дверь. Музыка продолжала звучать, но теперь Уильям прижал деку скрипки подбородком и коснулся смычком струн, из-под которого полилась негромкая печальная мелодия.       Эта мелодия не сочеталась с музыкой, звучавшей снаружи — там затянули веселого «Пьяного матроса», с которым команда решала, как быть. Здесь же, в уединенном от всех помещении музыка обволакивала, плавя по каюте, и, слыша ее, на душе становилось невесело.       — У меня нет выбора, — ответила она, глядя на него. — Я уже осталась.       Она замолчала, кинув на него короткий взгляд — музыка была и правда печальной, затрагивая каждую струну души и давя своей красотой и грустью. Элизабет более не сказала ничего, глубоко выдыхая: они не ссорились, тем не менее, его ревность неплохо задела ее, вызывая еще где-то глубоко внутри порывы злости, что затухала под прекрасную мелодию. Но эта прекрасная мелодия была печальна, и вынуждала вспомнить то, о чем напомнил муж: о ее ошибке с Джеком.       Он ничего не сказал, но морские лианы расплелись, освобождая путь к отступлению. Музыка стала тише, пока не смолкла совсем.       Уилл отложил скрипку на стол, стоявший по соседству, откинулся затылком об откос оконной ниши и закрыл глаза, тяжко вздохнув.       Разговор с отцом ничего не прояснил, вместо этого казалось, будто Тернер больше запутался. Вроде бы слова простые, понятные и мудрые, но помогали слабо. Или же он просто не знал, как остановиться, как перестать отдаляться от собственной же семьи и печалить Элизабет. Не то, что бы ему хотелось опять это обсуждать, но присутствие жены успокаивало.       Немного.       Было поразительно, но все это напомнило ей те времена, когда Элизабет поцеловала Джека и винила себя, чувствуя раскаяние, сожаление и чувство вины, не способная бороться с подобным. Сейчас же все было иначе, но причиной молчания супругов опять стал Воробей. А вернее, Уотерс, способный поселить в сердце мужа бурю.       — Что тебя сейчас тревожит? — она спросила, но не взглянула на него.       — Чертовски хочу поскорее добраться туда, куда нам советовал Тиг, да покончить со всеми этими кознями, — не открывая глаз, ответил он, но прислушивался к ней не без напряжения — вдруг все же захочет уйти. — До меня все никак не доходит, как за какие-то без малого три недели все успело так поменяться? Я не жалею о приключениях нашей юности, ни об одном — даже о том, что нас разлучило, потому что лишь имея возможность сравнить, понимаешь, что тогда и была настоящая жизнь. Наверное, еще через пару десятков лет я скажу то же самое обо всем, что происходит сейчас. Разница лишь в том, что мы не знаем, чем все закончится. Годы, проведенные здесь, были для меня монотонным кошмаром. Вернувшись сюда, я не могу об этом не думать… — он повернул голову к ней и посмотрел на нее. — Только мне все время кажется, что я своими руками разрушаю что-то важное между нами.       — Что ты можешь разрушать, когда все сейчас в этом мире почти против нас? — ее голос был тверд и, может быть, чуть резковат. Она видела и чувствовала состояние мужа, но до сих пор не могла отойти от того, что случилось на квартердеке. — Тебя хотят отнять у меня, и у них почти удалось, но все обошлось. Я сама не могла представить, Уилл, что увижу когда-нибудь еще раз твою смерть. Мне будто вслед за тобой вырезали сердце. Но не это сейчас стало проблемой, не так ли? — она повернула к нему голову, пересекаясь взглядом с его глазами. — Ты ревнуешь. И ревность вынудила тебя вспомнить то, что было так болезненно для нас двоих. Даже тогда, когда прошло столько времени. Даже после того, как я дождалась тебя и всячески давала отказы всем, кто пытался меня увести, пока тебя не было — она перевела дух, не зная, как он отреагирует на подобные слова, но тем не менее продолжила: — И ты не разрушаешь, Уилл. Мои чувства к тебе сильны, как и прежде. И я всем сердцем желаю, чтобы ты оставался собой, а… — шумный вздох. — Отказ принять Дэвида на борт в силу твоего решения не принесет твоей душе ничего хорошего, ты это тоже должен понять.       — Ревную… — он распробовал непривычное для себя слово и жестом попросил ее подойти ближе, чтобы усадить к себе на колени. — Пожалуй, что так. Я все время боюсь тебя потерять. Я одержим тобой, Элизабет, — контраст между смыслом сказанного и интонацией звучал диссонансом и в то же время весомее констатировал факт. Уильям вздохнул. — Первые годы нашей разлуки я вел себя как безумец. Не мог примириться с тем, что годами тебя не увижу, что не буду знать, как ты живешь, не смогу коснуться твоей руки… Ты мне постоянно мерещилась — повсюду, что в самом дальнем углу трюма, что на палубе. Переступишь порог каюты — вот же ты, стоишь у окна, прямо здесь, — голос его упал до шепота и звучал так, будто говоривший пребывал в лихорадке. — Только войдешь — тебя нет. Каждую ночь мне снилось, как ты зовешь меня, а я не знаю, где тебя искать… — он замолк и шумно выпустил воздух, поднял ладонь и, смотря на нее, сжал в кулак. — Только потом я узнал, что так забавлялась Калипсо: играя со мной, принимая твой облик, — кулак впечатался в обшивку ниши, заставив дерево протестующе заскрипеть.       Она решила подойти к нему лишь после того, как его кулак пришелся по дереву корабля. Чуть неуверенная и решительная одновременно, Элизабет стремительно уселась на его колени, быстрым жестом руки заправляя светлую прядь волос за ухо, и взглянула мужу в глаза.       — Сейчас я здесь, ты понимаешь это? — она не хотела окунаться в прошлое. Ей хватило ревности мужа к Джеку, и она не могла позволить себе думать о том, как богиня играла с разумом любимого, понимая, что тогда будет отравляться ревностью уже сама. — Я с тобой и никуда не денусь, Уилл. Если ты говоришь, что одержим мной — то вот она я, испивай меня до дна, — карие глаза смотрели прямо в черную бездну. — Но и дай мне тебя защитить от тебя же самого. Ты не понимаешь этого, уверенный в своей правоте, но порой некоторые поступки не приносят того облегчения, которое нужно. И ты знаешь, о чем я говорю, — Элизабет говорила о Уотерсе, но напоминать прямо о нем лишний раз не хотела, — поэтому твое решение не верно, ведь его приняла ревность — не ты. Но пойми, — она взяла его руку, ту, что ударила по дереву кулаком, и положила себе на грудь, не отрывая взгляда от его глаз. — Вот она я. Рядом с тобой. Как я могу желать кого-то еще, кроме тебя?       — Я верю тебе, — он смотрел неотрывно, так, будто хотел пронзить ее взглядом, рассмотреть самую глубину ее сущности. — Даже если раньше ты и сомневалась, сейчас это не так. Иначе бы проклятие золота Кортеса на тебя не подействовало бы. Как не подействовало бы оно и на меня, не будь ты моим самым желанным сокровищем. Дело ведь не в доверии, будто я сомневаюсь в твоей искренности, Элизабет. Проклятие просыпается в алчности. Любовь тоже может быть алчностью, — он потянулся к ней и потерся носом о ее макушку, слегка зарываясь, сплел руки в замок на ее талии. — Возможно, два проклятия и впрямь усиливают друг друга, и мне хочется расправиться со всяким, кто стоит на нашем пути, вовсе не из-за пиратской натуры. Как бы то ни было, — темным взглядом окинул ее сидящую с головы до ног и обратно, — насытиться тобой совершенно невозможно.       От его взгляда ей стало не по себе, но неприятных эмоций она не испытала, наоборот, мурашки пробежались по коже, а тело отозвалось приятным томлением.       — Я тоже не могу тобой насытиться, — шепнула она вполне очевидное, смотря ему в глаза. — Но также не могу допустить, чтобы алчность слепила твое сердце, — рука коснулась его лица, очертив линию скулы и поглаживая подушечками пальцев подбородок — там, где была небольшая бородка. — Понимаешь?       Он ее внимательно слушал, но сам не знал, что сделает в следующую минуту, а потому не дал ни ей, ни себе никаких обещаний. Хотелось бы успокоиться и забыть об одолевающей тьме, только память упорно подсовывает перед глазами глумливое лицо Уотерса, твердящего о тайной сжигающей страсти к чужой жене, да старый компас с вертлявой стрелкой, что никогда не указывает на север, в руках одного нелепого удачного пирата.       — Как мне заставить себя не думать о них? — спросил Уилл, имея в виду Уотерса, Воробья, Норрингтона, даже Беккета — всех, кто пытался его и Элизабет разлучить.       Его молчание напрягало ее, пускало напряжение по телу штормовыми волнами, задевая все струны души, вынуждая думать о том, что муж все еще не спокоен.       — Ты же не думал о них ранее? — на лице отобразилась чуть проявившаяся хмурость, а пальцы замерли на его подбородке, медленно, почти лениво, скользнув к щеке, поглаживая и отстраняясь. — С чего ты сейчас решил все это вспомнить? — голос ровный, а в душе опять поднималась буря от осознания того, что прошлое вертелось в голове неисправной стрелкой компаса, когда волосами играл ветер моря, вокруг сновали пираты и дух бунтарства требовал своего.       — Если бы мы не встретили твоего приятеля… В Порт-Ройале, когда прибыли туда в прошлый раз… Может быть, не пришлось бы и вспоминать, — темные глаза как будто чуть посветлели — а может, так просто казалось. — Вернее, если бы ему вообще не пришла в голову мысль связаться с пиратством, и мы бы не знали, что он… — Уилл махнул рукой, не желая продолжать, вместо этого продолжил смотреть на Элизабет и совершенно не о том закончил: — Мы скоро прибудем к мертвым берегам. Нам придется спуститься с борта, чтобы выполнить поручение Грейтцера.       Но она не отреагировала на смену темы.       — Он не мой приятель, — упрямо и твердо возразила Элизабет. — И если я сейчас тебя бы попросила, ты бы… — она выдержала паузу, понимая, что ответ может быть отрицательным. Женщина подалась вперед, чуть нависая, руки уперев в его грудь, как если бы хотела вжать мужа в деревянную раму. — Ты бы вернулся за этой душой?       — Что, если я скажу тебе «нет», и это будет честный ответ? — приходилось слегка запрокидывать голову, чтобы смотреть на сидящую выше, чем обычно, Элизабет, отчего чувствовалось, мягко говоря, не в своей тарелке. Он бы мог солгать и ответить то, что она желала бы услышать, но не хотел расстраивать ее больше. И без того правда не слишком-то приглядна.       Разумеется, он заметил, что она продолжала обсуждать наболевшую тему. Пусть так, только решения по-прежнему не находилось.       — Уилл, — предостерегающе сказала Элизабет, понимая, что если муж что-то решил, то тут вряд ли удастся его в чем-то убедить, но, тем не менее, упрямства и в ней было достаточно. Она плавно перекинула ногу через бедро мужчины, чтобы удобнее было сидеть. Тонкие пальцы сильнее вжались в его грудную клетку. — Мы же только что говорили. Это будет лучше для тебя. Понимаешь? Только для твоей души.       — Значит, хочешь, чтобы я солгал? — приподняв бровь, он посмотрел на нее, опустил взгляд чуть ниже и, помедлив, снова поднял к ее глазам. — Как ни посмотри, а грех на душу взять придется, не так ли? Но лучше я рискну, зато буду уверен, что на мое сокровище никто не посягнет, — добавил он почти шепотом и потянулся к ней, беря лицо в ладони, чтобы поцеловать.       Позволив лишь коснуться его губам своих губ на несколько мгновений, она мягко вывернулась из его ладоней.       — Возвращаясь к вопросу о мертвых берегах. Ты помнишь, что помимо задания Грейтцера, там мы должны еще кое-что сделать? — она чуть прищурилась. — И я дам присягу. Неужели эти факты не говорят тебе о том, что твое сокровище никуда не денется? — приблизившись к его лицу, она согрела его губы на мгновение теплым дыханием, выдыхая. — Я не готова тобой рисковать.       — Мне будет спокойней, но даже это не панацея, — признался Уильям, на мгновение жмурясь от близкого присутствия жены, чему всегда радовался. — Уэллоу нашел способ убить проклятого, и мне совсем не хочется выяснять, вернет ли нерушимый приказ к жизни того, кого постигла та же судьба, но кто дал присягу. Кстати, о ней: тебе придется дать ее еще до того, как «Голландец» пристанет к берегу, иначе не сможешь сойти. А там, на берегу, ты получишь меня, как тебе было обещано.       — Я не готова рисковать тобой, — повторила она, а руки еще сильнее вжались в тело мужа, так, что спиной он уже точно чувствовал давление от нее, прижатый к дереву. — Ты не один, Уилл, кто беспокоится о своем сокровище. Присягу, значит, надо дать до схода на сушу? — изящная бровь приподнялась в лукавом жесте.       — Элизабет, ты дала обещание, — терпеливо и как можно спокойнее сказал он, но она могла заметить, как обострились черты лица и холоднее стал взгляд. — Без каких-либо новых дополнительных условий. Я ведь не раз и не два спрашивал, остается ли оно в силе. Ты сказала, что остается. Сдержи его.       На его последних словах она ощутила, как ее запястий касается нечто узкое и длинное, холодком оставляющее на коже влажный след. Выросшие из противоположной стены ниши, где они сидели, морские лианы нежно поглаживали женские руки, тогда как собственные Уилл переплел в крепкий замок на ее талии. Она не сразу поняла, что касается ее рук, но как только почувствовала и опустила взгляд, тут же дернулась, выпрямляясь, с непониманием глядя на лианы. Взгляд медленно поднялся к лицу супруга.       — Я сдержу обещание, но не в нем дело! — голос чуть повысился, у нее так же, как и у него, стали острее черты лица. — Я прошу тебя понять, что твоя алчность может погубить твою душу, и всеми силами я пытаюсь тебе доказать, что ты поступаешь неправильно. Но ты даже слушать меня не хочешь. Уилл. Я беспокоюсь за тебя. За тебя, понимаешь?       — Как и я беспокоюсь за тебя, — и без того черные глаза мужчины стали непроглядно темны, а лицо его приобрело заинтересованное выражение. Водоросли не спеша оплели руки Элизабет — почти невесомо, едва касаясь нежной кожи, они обвили их шелковыми рукавами, а самая длинная и широкая из них обернулась вокруг ее талии, поднимаясь к груди своеобразным корсетом, который, впрочем, ее не стеснял, но мягко тянул к Уильяму, чтобы тот, дождавшись, приблизился к самому лицу любимой и, едва ли не поедая ее взглядом, молвил почти шепотом: — Сдержи обещание сейчас, Элизабет. Будь моей без остатка — нежным сердцем, ласковым телом и бунтарской душой.       Элизабет коснулась ладонями мужниных плеч, покуда водоросли не стесняли движений.       — Эти путы ни к чему, — мягко начала она, шепча ему возле губ. — Я сдержу свое обещание прямо сейчас, если ты меня услышишь, — одна рука скользнула под край мужской рубахи, оглаживая грудную клетку. Бедра вдруг прижались плотнее, и женщина чуть играючи качнула ими. — Дай мне тоже получить свое.       Черные омуты продолжали заглядывать в душу, они смотрели по-прежнему, но откуда-то отчетливо повеяло холодом, впрочем, мягкость из голоса не исчезла.       — Ты обещала без всяких новых условий, Элизабет, — напомнил он ей, и корсет вокруг нее чуть сжался, чтобы тут же расслабиться. — Дай мне уверенность, что ты никогда не исчезнешь. Либо да, либо нет. Только ты можешь решать, хочешь ли видеть нас вместе.       Резкий вдох был ему ответом. Элизабет на секунду прикрыла глаза, успокаиваясь от осознания того, что Уилла не переубедить. Но его слова были для нее соблазнительно опасны. Она готова попробовать.       — Я хочу, — сдаваясь, произносит она, не в силах снова спорить. И в ее этих двух словах звучат уверенность и нежность одновременно. — Я хочу дать тебе уверенность в том, что я навсегда твоя — душой, телом и сердцем. Я хочу дать тебе уверенность, что, кроме тебя, мне никто не нужен. Я хочу дать тебе уверенность в том, что мы будем вместе навсегда и никто не сможет нас разлучить, потому что ты мой, а я твоя, — она дернула руками, выпутываясь из водорослей, но глаз от его глаз не отвела, и ее карие вдруг потемнели. — Мой ответ — да, Уильям Тернер.       От этих слов он весь аж подобрался, выпрямляясь и беря жену за руки. Под его взглядом морские лианы мгновенно расплелись и исчезли в стене, напоследок бережно поправив женщине волосы и ласково скользнув по щеке, будто сам «Голландец» выказывал свое к ней расположение, не знай она, что корабль является продолжением капитана.       — Элизабет Тернер, в девичестве Суонн, — обратился к ней Уилл, внутри холодея и обмирая от предчувствия-предвкушения, ведь ему продолжало казаться, что она вдруг передумает. — Готова ли ты присягнуть мне, бессмертному капитану «Летучего голландца», и служить в мертвых морях и в мире живых, на смертной земле и на мертвых берегах?       У нее тоже перехватило дух. Волнение заскользило по венам легким холодком. Элизабет нервничала, но отступать назад было некуда. Только так будет лучше. Только так она имеет шанс спасти Уилла, вернуть его к жизни. Быть может, только так когда-нибудь проклятье Джонса будет разбито. Когда-нибудь может они смогут жить нормальной семьей. Но не сейчас. То желание — лишь иллюзия. Реальность иная.       — Я присягаю бессмертному капитану «Летучего Голландца» Уильяму Тернеру, моему мужу и отцу нашего сына, — слова почти встали в горле. Суонн лишала себя свободы добровольно, но была уверена, что любви в ее муже больше и ничего не изменится. Она надеялась, что отдает душу мужу, а не морскому дьяволу, но умом понимала, что ведьма была права: Уилл потребовал ее душу. Жадно и нетерпеливо. Пусть так. Вскоре и она получит его. Чуть приподняв острый подбородок, глядя в глаза Тернеру, Элизабет выдохнула: — Срок службы — вечность.       Она услышала, как шумно и он выдохнул. Он ведь с умыслом дал ей возможность назначить срок себе самой, оставляя ей последнюю возможность выбора, и с замиранием ждал, что же ответит она. Он не сводил с нее глаз на нее точно так, как смотрел на нее на Исла дэ Муэрта в тот самый миг, когда выбрал ее своим сокровищем, что дороже жизни, как удерживал ее взглядом во время их споров, опасаясь, что теряет ее. Так смотрят, когда наконец обретают то, что наполняет существование смыслом.       Обхватив плечи любимой, заняв собой все поле ее зрения, Уильям дернулся, чувствуя, что буквально дрожит, а сердце, находясь на прежнем месте, выскочило бы из груди, оглушая окрест лихорадочным стуком. Он прильнул к Элизабет с нетерпеливым и требовательным поцелуем, и перед тем, как сграбастать жену в охапку, коснулся лбом ее лба и на полувыдохе завершил ритуал:       — Я принимаю, — более себя он не сдерживал, прижав к себе так, что супруге стало нечем дышать.       У нее же сердце могло вот-вот выпрыгнуть из груди — ей вдруг стало невыносимо жарко, покуда эмоции лавиной обрушились на нее, вынуждая осознать, принять то, что она сказала, перевернуть весь ее мир. Она знала, на что шла. Слишком хорошо знала, но верила в Уилла. В то, что он не монстр. То, что он не только дьявол, которым она его кличет, а в первую очередь — ее муж. Она ждала его двадцать два года — разве вечность не будет наградой для них?       Элизабет обняла Уилла в ответ не менее крепко, чем он, чувствуя, как ее дрожь утопает в его сильных объятиях. Теплым выдохом щекоча его шею, Суонн постаралась улыбнуться уголками губ:       — Я исполнила то, что ты хотел. Твоя очередь, Уилл.       — Я сдержу обещание, — почти неслышно отозвался он, давая понять, что пауза вынужденная: — Будь мы на берегу, я бы не раздумывал ни мгновения, — он хотел сказать что-то еще, но прижал ее к себе, опираясь, и замер, как всегда с ним случалось по принятию нового члена команды — только в этот раз скрутило сильнее, потому что непросто принимать чью-то душу, одна часть которой достается ему, тогда как другая, большая, сохраняется в своем вместилище.       Но в этот раз неожиданно стало легко, точно подуло легчайшим бризом, и он смог вдохнуть, хотя дышать и не требовалось. Ладонь, сжавшаяся в кулак, расслабилась и обняла женщину без давления, ласково.       Элизабет же ощутила, как ее тянет в стороны и норовит разорвать надвое, как словно летит в бесконечную пропасть, где попадает в объятия мужа — точно так, как в реальности. Его присутствие рядом стало отчетливее, ярче, весомее, будто до этого их все время разделяло огромное расстояние. Она слышала, как бьется буйное сердце — не только ее, но то, что пряталось теперь в ларце из зеленого мрамора, ключ от которого хранила она.       Эти ощущения вынудили даже чуть отстраниться затем, чтобы увидеть его лицо — заново изучить взглядом, вглядываясь в каждый изгиб, в темные, как ночь, глаза, заглядывая теперь чуточку глубже, чем ранее. Она ощущала помимо бьющегося сердца, которое было так далеко, но отчетливо слышно сейчас, его переживания — как его переполняют эмоции, как и ее. Словно теперь они делили все пополам. От переизбытка нового Элизабет шумно выдохнула. Она и подумать не могла, что раньше их могло разделять что-то такое большое.       — Так много ощущений, — призналась она тихо, явно пробуя подобное на вкус. — Такое чувствует каждый член команды? И Генри?       — Другим ни к чему знать, какие внутренние демоны раздирают их капитана. Даже Генри, — усмехнувшись, Уилл качнул головой, прислушиваясь и к себе. Присутствие Элизабет его успокаивало, давая ту самую уверенность и чувство принадлежности ему, о которых он и просил у нее. Бурный шторм его собственных переживаний отдавался в ней, но даже сейчас он оберегал ее от самой разрушительной эмоции, которая питала этих самых его внутренних демонов.       Этой эмоцией был его страх.       И как только он подумал об этом, незримая преграда исчезла, позволяя Элизабет прочувствовать этот ужас сполна.       Она не сразу поняла, почему ей вдруг стало не по себе. Ужасное, липкое чувство потери окутывало своими путами, душило и сдавливало ее легкие.       — Так много страха… — прошептала она, совсем сбитая с толку — темная эмоция была коварна и хитра. Она подстегивала ее собственные, оживляла и нырнула туда, где Суонн заперла свой страх. Он все это мог ощутить. Она боялась превращения супруга в тирана, что захлебнулся в собственной ревности к тому, кто более не представляет никакой опасности.       Собственный ужас ударился и отразился от личных переживаний любимой, возрос в несколько раз, чтобы захлестнуть сознание девятым валом. Уилла даже качнуло, когда его буквально оглушило, хотя в каюте стояла звенящая тишина да снаружи еще доносилась веселая музыка. Судорожно дыша, касаясь лбами, он силился справиться с этим валом, собрать и запереть под замок силы воли — что было равносильно задаче собрать океан по капле и бросить в сундук: океан не поместится, и вся вода уйдет сквозь щели.       Пытаясь бороться с целым океаном своего страха, он не понимал, как можно его обуздать. И держал своих демонов при себе, не зная, как с ними бороться.       — Ох, Элизабет, — он никак не мог от нее оторваться, сжимая в объятиях, гладя по лицу, плечам и спине, заглядывая в глаза и осыпая бессчетными поцелуями.       — Мы теперь лучше понимаем друг друга. Можем разделить то, что чувствуем, разве это ли не шаг к долгожданному взаимопониманию? — она прижалась к нему на мгновение так крепко, насколько могла, точно хотела утонуть в его объятиях. — Уилл… Чувствуя так меня сейчас. Ты бы изменил решение насчет той души?       На мгновение она могла почувствовать промелькнувшую злость — после всего случившегося Уотерс раздражал Уилла одним своим существованием, неважно, был тот живым или нет. Теперь она знала, что до встречи в пещере муж не питал к Дэвиду особенной неприязни, хотя что-то в словах последнего во время разговора в порту показалось ему неприятным — но не более. Если бы не стойкий запах смерти, окружавший горе-пирата, не исходя от него самого, Тернер, скорее всего, очень скоро забыл бы об этом. Теперь она знала, что муж, узнав о притязаниях Дэвида, вел себя как одержимый. Он не хотел прощать соперника, желая излить на него свой же страх, причинить ту же боль, что причинило сотворенное тем.       Ответил Тернер не сразу, понимая, о чем она просит, но внутренне еще неготовый взять и все просто забыть.       — Дай мне немного времени, Элизабет, — он вздохнул, говоря искренне. — Мне нужно все это обдумать, — он чуть хмыкнул, — на трезвую голову.       Удивительно, как передавались его эмоции и ей. Она ощущала, что он чувствовал, после того, как она задала вопрос, и это ощущение вынудило смущенно опустить взгляд. Прикусив губу так, что стало даже немного больно, Элизабет согласно кивнула и даже постаралась улыбнуться.       — Я понимаю, — потянувшись к его губам, она мягко накрыла его губы своими, успокаивающе и нежно целуя, не дав ему сразу ответить, а после, отстранившись, выдохнула у его губ: — Я добьюсь своего ради тебя, как ты добился своего, — губы растянулись в улыбке, а во взгляде, совсем глубоко, был виден блеск некого азарта.       — У нас сегодня выдался очень насыщенный день, правда? — чуть склонив голову набок, усмехнулся он шире, и Элизабет коснулась легкая волна щекотки и вместе с обдавшей теплом невидимой волной. Муж смотрел на нее чрезвычайно заинтересованный, морально уставший от бурных переживаний, от потрясений этого дня и дум о грядущем.       Незаметно из-за спины женщины вновь показался кончик морской лозы, которая бережно оплелась вокруг талии и груди, пробравшись без всякого спроса под одежду.       — Иди ко мне, — тихо позвал Уилл, беря Элизабет за подбородок, и накрыл ее губы своими пока еще сдержанным поцелуем.

***

      Глубоко дыша, Суонн прикрыла глаза, пытаясь отойти от того, что только что испытала и прочувствовала, медленно повернув голову к Уиллу. Она вдруг резко легла на бок, приподнялась и одной рукой схватила Тернера за подбородок, вынуждая взглянуть на нее.       — Ты мне совершенно не дал воли! — констатировала факт она. — Но удовольствие было необычным, — смягчилась, усмехнувшись и потянувшись к его губам, целуя нежно и уставше.       Его довольная улыбка сообщила, что он принял ее упрек, а плеснувшаяся радость дала понять, что вряд ли он слишком серьезно воспринял ее возмущение. Целуя не менее нежно и ласково, он дождался, пока любимая первой отстранится, и полушепотом произнес:       — Мне было так нужно. Я благодарен тебе за то, что ты выбрала нас… и меня.       — На свете нет другого мужчины, что важен для меня так, как ты, Уилл, — она полулегла на его торс, разглядывая лицо. — Только с тобой мне хочется быть. И если единственный шанс в нашей ситуации — это отдать тебе свою душу, то что в этом плохого? — припухшие от страсти губы коснулись его щеки, подбородка и губ короткими поцелуями. — К тому же, скоро ты мне отдашь свою. И тогда, Уилл, только тогда нас никто не сможет разлучить. Никто, — в глазах мелькнул воинственный огонек на мгновение, а сознание мужа захлестнула волна желания заполучить его, чтобы этого не смогла сделать морская богиня.       — Похоже, что ты предвкушаешь скорое получение моей души, думая об этом почти постоянно? — он улыбнулся шире, поглаживая ее по спине и волосам. От ярких образов голова даже немного кружилась. — Через нерушимый приказ я смогу это сделать, но нам с тобой нужно… — он подобрался, устраиваясь поудобнее, не прекращая смотреть на нее, — …определиться, что именно мы со мной сделаем.       — Я так же, как и ты, Уилл, вовсе не собираюсь делить тебя с кем-то. Ты мой, — и в голосе послышался металлический оттенок. Она склонилась над ним, шепча возле губ: — Ты только мой, — взгляд на момент стал под стать голосу, но затем его сменил заинтересованный блеск. — Что ты имеешь в виду?       — Я должен знать, что именно тебе приказать, чтобы наделить тебя властью над моей душой, — ему нравилось видеть ее недоумение и отчего-то еще больше нравилось удивлять чем-то внезапным. — Мы с тобой договорились, что ты всегда сможешь вернуть меня обратно откуда бы то ни было — я буду стремиться к тебе и приду откуда угодно. Сможешь пробудить от любого морока и колдовства, воззвав напрямую к душе — и я услышу тебя, вспомню, если забуду. Что-то еще? Подумай, я говорю абсолютно серьезно. Подумай хорошо о последствиях.       Она задумалась, смотря мужу прямо в глаза, пытаясь заглянуть в самую душу и понять, чего бы она хотела еще. Что бы ей внушило уверенность в том, что Уилл никуда от нее не денется. Смотрела и понимала, что есть так много всего, что хотелось сказать, но озвучила лишь то, что посчитала нужным на данный момент, ведь жадность может выйти им боком:       — Сердце, — выдохнула Элизабет, не сводя с него глаз. — Твое сердце может быть неприкосновенным? Так, что к сундуку не сможет никто подойти, кроме меня? И твое тело. Ты, твое тело, твоя душа, твое сердце — все это мое. Все это останется при тебе, но ты будешь в безопасности…       Мужчина задумался ненадолго, чуть склонив голову набок, к плечу, обращаясь взглядом куда-то в глубь себя самого.       — Да, это может сработать, — наконец после некоторых раздумий сказал он. — Грейтцер получил приказ охранять сердце, не открывать ларец, никому не отдавать и никуда с ним не уходить с корабля — придумать приказ с твоими условиями несложно. Ты и меня самого тоже хочешь сделать неприкосновенным? — он улыбнулся. — Если ввести условие, что имея злой умысел или желание нас разлучить… Тогда тебе нечего будет опасаться. Приказ действует только на членов команды, поэтому надо подумать, как составить его так, чтобы он действовал и на меня. Либо же можно прибегнуть к проклятию, — он испытующе взглянул на нее.       — Неприкосновенным никем, кроме меня, — кивнула она, улыбнувшись уголками губ. — Проклятье? — точно пробуя на вкус это слово, спросила Элизабет и отвела взгляд. — Не знаю, Уилл. Я хочу, чтобы ты пользовался своими способностями в полной мере, — и в этот момент она отчего-то вспомнила, что творилось в каюте минутами ранее, от чего щеки зарделись. — Я не говорю о твоих играх с лианами, — отрезала она, принимая серьезный вид. — Проклятье может помочь, но любое проклятье несет побочные эффекты, разве нет? Оно создается из боли. Я не знаю, Уилл.       — А разве боли от нашей разлуки недостаточно, Элизабет? — он все еще улыбался, сообразив, о чем ином она подумала, но сказанное сделало улыбку горькой. — Разве этой боли мало? Она до сих пор остается со мной — просыпается каждый раз, когда мне кажется, что я теряю тебя. У нас есть еще время подумать, — он прижал ее к себе крепче. — Возможно, удастся сделать еще кое-что. Но пока что я не уверен, а потому говорить не стану. Сперва нужно обдумать, — потянувшись, он поцеловал любимую в висок и откинулся обратно на подушки.       Она же задумалась над его словами, на несколько мгновений поникнув, потому что понимание того, что боли у них было достаточно, было вполне сильным аргументом.       — Я просто боюсь, как бы мы сами не стали заложниками наших деяний, — тихо проговорила она. Ей хватило секунды, чтобы прильнуть к его губам, прижимаясь голым телом к нему, желая согреть. — Ты мне должен одежду, — заметила она со слабой усмешкой. — Я совершенно потерялась во времени и пространстве благодаря тебе.       — В мертвых морях времени не существует в том виде, в каком мы привыкли, — Уилл не удержался и почесал ее за ушком как заправскую кошку — еще бы мурлыкать начала. — Половина комода забита вещами на твой размер. Возьми все что надо. Учитывая, что на том пляже ты осталась должна мне рубашку, я сочту, что мы квиты, — он усмехнулся и потянулся от души, намереваясь встать с постели. — К сожалению, ты права, и это плавание закончится быстрее, чем кажется. В этот раз мы не станем огибать весь земной шар, чтобы собрать все души — на это уйдут месяцы. Идем прямым ходом. Слышишь? — он кивнул на потолок и прислушался. — Музыка смолкла. Через три склянки будем на месте.       — Не помню, чтобы я рвала на тебе штаны, — играющая улыбка на губах подчеркнула ее тон. — Так что мы еще не совсем квиты, — она не противилась его желанию встать, ложась на спину и глубоко вдыхая, наблюдая за ним и прислушиваясь к звукам.       — Зато я помню, — наклонившись, он встал, прошел до стола, где на полу валялись штаны, поднял и продемонстрировал рваные края с тихой усмешкой. — Ты так спешила добраться до «добычи», что, видимо, решила ни на что другое не отвлекаться. Поэтому все-таки квиты, — бросив их на стул, он направился к шкафу и принялся одеваться, достав свежую одежду.       Оглянувшись на него, кинув взгляд на штаны, Элизабет удивленно вскинула брови, но после состроила невозмутимый вид.       — Надо же. А я и не заметила, что что-то порвала, — усмехнувшись, женщина встала, подошла к комоду и выудила пару вещей, в которые могла влезть. Поправляя рубашку на себе, выдержала паузу, когда Уильям подошел к ней, чтобы обнять.       — А теперь давай-ка спустимся на камбуз: можем, мы и плаваем в мертвых морях и на корабле полно мертвецов, но живым нужна пища. Даже такому мертвецу наполовину, как я, — поцеловав любимую в висок, мужчина отстранил ее и направился к двери каюты.       Поджимая губы, Суонн обняла мужа в ответ. Сердце более не стучало в его груди, и если раньше она часто прислушивалась к его биению, то теперь могла лишь отдаленно слышать, как в ларце бьется жизнь, но не тут, за ребрами.       — Ты не мертвец, Уилл, — добавила она весьма твердо, но голос прозвучал мрачно. Тем не менее, она понимала, что уже спасла супруга, и если он с чем-то не был согласен, получилось так, как получилось.