Дань пиратству

      Выйдя следом за Тернером из каюты, проходя по коридору к палубе, где кипела работа, Элизабет мельком оглядела всех, пытаясь отыскать взглядом сына и надеясь, что он не забыл о том, о чем они договорились. Сама же отправилась вместе с мужем к камбузу — отпускать Уилла из поля зрения было чревато последствиями.       Снаружи почти ничего не изменилось. Инструменты убрали, песни и пляски закончились, но свое дело сделали: мертвецы расхаживали по палубе, негромко переговариваясь — ни дать ни взять обычные пассажиры на поздней прогулке. Многие повеселели и разговорились, на лицах оставалась печаль, но глухое отчаяние и покорность судьбе исчезли с их лиц, уступив место спокойному принятию порядка вещей.       На камбузе собрались примерно два десятка матросов: не только Тернеры проголодались. При виде капитанской четы, моряки уставились на Элизабет, переглянулись между собой, а потом как ни в чем не бывало поприветствовали и освободили место, подвинувшись. Женщина не ощущала их как-то иначе, чем до того, как принесла присягу сама, но теперь могла сказать с полной уверенностью о том, что на корабле, кроме команды и пассажиров, никого больше нет — никого, кто не принадлежал бы команде и при этом был бы живым.       Будь рядом Генри, он бы добавил, что понял смысл слов, когда-то сказанных отцом о том, что команда учуяла его — маленького мальчика, неустрашившегося утонуть, чтобы повидать проклятого отца, который не дал ему умереть. И, разумеется, каждый связанный присягой в этой команде — от капитана до последнего матроса — почувствовал, что Элизабет Тернер больше не является для них чужаком. Но никто не стал как-либо комментировать: ее выбор их не касался.       Мистер Бернс, неизменный кок «Голландца», невозмутимо поинтересовался, чего желают капитан и его супруга. Перед бегством из Порт-Ройала на борт успели погрузить припасы, так что вдоволь имелись и свежее мясо (немного, чтобы не испортилось), и фрукты, и овощи, и даже еще упругая зелень. Из хлеба и говядины мистер Бернс скатал аппетитные шарики, которые сварил в котелке с нарезанным картофелем, морковью, луком и травами, так что моряки к приходу супругов как раз угощались наваристой ароматной похлебкой с половиной еще не успевшей зачерстветь булки.       Она чувствовала каждого члена команды как звенья единой цепи. Только сейчас она поняла, что такое команда «Голландца». Элизабет ощущала каждого на этом корабле и от каждого веяло легким холодком. От команды не так сильно, как от пассажиров — ледяной смертью.       Дождавшись своей порции, Суонн принялась за еду, вовсе не отличаясь от всех какими-либо правилами приличия, ведь ранее она плавала среди пиратов, а сейчас среди мертвецов, что тоже были некогда пиратами. А некоторые до сих пор ведут себя по-пиратски.       Спустя четверть часа туда же спустился Генри. Он быстро нашел взглядом родителей, улыбнулся им, окликнул, и для него тоже освободили место слева от матери, что оказалось между ним и отцом. Получив свою долю и ломоть булки, он тоже остановился взглядом на Элизабет, перевел взгляд на отца и увидел, как тот кивнул ему, точно в ответ.       — Так значит, вот какую судьбу ты выбрала? — повернулся к ней сын, не зная, что почти в точности повторил фразу своего деда, когда в Форте Чарльз она встала рядом с отцом.       — Разве моя судьба иная, Генри? — она подняла на него взгляд, вглядываясь в юное лицо. — Я ждала его все то время, что ты рос. Теперь ты вырос — ты можешь о себе прекрасно позаботиться, — она усмехнулась, окинув его взглядом и все еще отчасти поражаясь, как он похож на отца. — У тебя будет своя жизнь, ты помнишь? — вдруг стала чуть серьезнее. — Там твое место, Генри. А мое место здесь.       — Кстати, о местах там и здесь, — произнес юноша, с врожденной фамильной легкостью уходя со скользкой темы. — Так жаль, что Карина сейчас не в Порт-Ройале. Она уехала еще полторы недели назад, до моего… м-м-м, исчезновения. Хотела отправиться во Флориду, сказала, что там живет родня ее матери, Маргарет Смит. Я не беспокоился о ней прежде, но теперь, когда нашу семью преследуют… — он вздохнул. — Было бы спокойнее знать, что с ней все в порядке.       — Если она будет в море, я попробую ее найти, — пообещал ему Уилл, прекрасно понимая, как беспокоится сын: когда-то давно он сам не находил места в беспокойстве за жизнь Элизабет, а после безуспешно пытался найти в море сына. Как и знал, что Генри готов рвануть за подругой, была бы возможность, и надеялся, что девушка в безопасности, если, конечно, находится на твердой земле.       — Если она на суше, то там ей безопаснее, — вставила свое слово Элизабет, глядя на сына, и вновь принялась за еду. И только когда выдался момент, когда муж отвлекся, Суонн кивнула Генри, глядя на него явно с намеком об общем деле.       Сын вел себя не в пример спокойнее матери, а когда капитан после обеда направился было вниз, к трюмам, отвлек его разговором. О чем говорили, слышно не было, а потом Уильям поднял брови, заинтересованно глянул на Генри, сказал «Почему бы и нет?» и по трапу поднялся на палубу. Расцветший юноша улыбнулся Элизабет и поспешил следом, за ними — не занятые делом матросы.       Люди расчистили палубу. Пассажиров попросили собраться на юте, чтоб не мешать. Уилл попросил вахтенных отойти, внезапно развернулся и подскочил к сыну с обнаженной рапирой, которую Тернер-младший отбил под одобрительный кивок родителя.       Мужчины начали воинственный танец на палубе. Они расхаживали друг перед другом, словно хищные звери, нападали и отбивали удары, рассчитывая каждый другого застигнуть врасплох. Знакомая со стилем мужа Элизабет видела, что сейчас тот не показывал все, на что был способен, скорее прощупывая, чем встретит Генри и как вообще сын держит клинок. Когда-то давно Тернер сам обучал ее фехтованию — он прекрасно владел оружием, чувствовал его, умел определять сплав и возможности. Он был искуснейшим кузнецом до момента, пока не встал на свой истинный путь.       В какой-то момент Суонн невольно вздрогнула, когда Тернер сделал весьма опасный выпад, но Генри, увернувшись, лишь одобрительно усмехнулся. Во всяком случае, талант у юноши и впрямь присутствовал. Чем дальше, тем сложнее ему приходилось, потому что разошедшийся родитель явно вошел в раж и загнал единственного отпрыска аж на грот-рею, заставив по вантам туда буквально взлететь. Но и сам не остановился, а полез следом, и вскоре оба Тернера, держась за снасти, обменивались ударами и уворачивались друг от друга, почти не смотря вниз.       В какой-то момент Генри пригнулся и опасно покачнулся, но успел ухватиться за какой трос и ухнуть вниз, метя к бизани. Уилл на мгновение замер, готовый уже инстинктивно велеть кораблю того подхватить, но все обошлось. Оба благополучно спустились на палубу, где продолжили схватку, не уставая ни капли, ухмыляясь друг другу и слушая подбадривающие вопли команды.       Элизабет же теперь наблюдала за всем с замиранием сердца — для нее Генри так и остался смертным ребенком. Этот бой грозил затянуться — и в голову полезло воспоминания о том дне, как Уилл, Джек и Джеймс сражались ради ключа от сундука Дэйви Джонса. Упрямства тогда у всех доходило почти до абсурда. Здесь же дуэль одобряли выкриками. Даже пассажиры вышли смотреть.       Мистер Уэлч каким-то образом оказался рядом — Суонн почувствовала его присутствие из-за холода и оглянулась. Он встал недалеко, одобрительно глядя на бой, а затем, взглянул на нее и коротко улыбнулся.       — Ваш юноша вырос. Хорошо держит удар, — кивнул он почтительно. Элизабет перевела взгляд на Генри, что в этот момент ловко прокрутился на пару шагов в сторону и блокировал удар от отца по спине. Уилл явно не жалел его.       — Да. Весь в отца, — прокомментировала Суонн, наблюдая за каждым движением то мужа, то сына, в какие-то моменты опасаясь, что все зайдет слишком далеко.       Уильям и впрямь перестал давать Генри время на раздумья, наступая без всякой передышки, и порой рапира доставала юношу, когда тот не успевал рассчитать время и последовательность каждого уворота. Отцовский инстинкт требовал беречь отпрыска, наблюдать за ним с полагающимся любящему родителю беспокойству — но сторонний наблюдатель не заметил бы ничего, что выдавало бы чувства капитана. В такие моменты Уилл все же радовался, что сына защищает проклятие, которое избавляет его чувствовать на своей шкуре каждый укол, удар или болезненный поворот — но все равно следил за ним, не давая рисковать понапрасну — прыжки с реи на палубу Элизабет, например, точно бы не одобрила.       Вспомнив о жене, Уилл развернулся, выхватил у ближайшего зрителя саблю и бросил ей:       — Элизабет! — крикнул он, боковым зрением замечая Генри, и ушел в сторону из-под атаки. Запрыгнув на фальшборт, отразил новый удар и продолжил: — Присоединяйся! Давай покажем нашему сыну, насколько ты сама умелая воительница!       Она отреагировала на такое предложение смешком, чуть прищуриваясь, глядя на затянувшийся бой, взвешивая все «за» и «против». В бою против Салазара и во время абордажа на «Розе» она справилась со всеми, кто желал ей зла. Так что азарт взял свое.       Встав с бочки и выхватив у одного из моряков вторую саблю, женщина подловила момент, когда Уилл снова загнал Генри, ловко блокируя его удар, тем самым защитив сына и с вызовом взглянув на мужа.       — Но не против него же, да? — подавляя смешок, она вырвалась, отходя на пару шагов назад, вступая в семейный боевой вальс. Несмотря на женственность и хрупкость, дралась Суонн весьма агрессивно, будто выказывая весь характер в выпадах сабли.       — Двое на одного? Знакомый расклад, — ухмыльнулся Тернер, вспомнив, как и она, давнюю схватку против одного неугомонного пирата и едва не спившегося офицера. Тот бой с Воробьем и Норрингтоном потешал абсурдностью, хотя в итоге обернулся поражением, ведь именно Джеймс в итоге захватил сердце Джонса. В тот раз им пришлось здорово попрыгать по развалинам старой церкви и побегать, как грызунам, в исполинском мельничном колесе, невесть откуда взявшемся. На «Голландце» никаких колес не было, но на нем и без того хватает укромных стратегических мест.       Переглянувшись с матерью, Генри ринулся к отцу, который успел забраться повыше и теперь балансировал на фок-рее без всякой опоры. В иных обстоятельствах сердце юноши сжалось бы в опасении за родителя, но на этом корабле тому ничего дурного уже не грозило. Более того, когда младший Тернер почти залез следом, взбираясь быстро и ловко, старший рубанул ближайший вспомогательный канат и перелетел на грот, прямо на марсовую площадку, где тут же пригнулся вахтенный матрос.       Но почти тут же был застигнут врасплох собственной женой — та не медлила, хоть и сразу не полезла вслед за мужем вверх. Дождавшись момента, она оказалась рядом с грот-мачтой, ухватилась за один из крюков, что были нужны для поднятия грузов, и, пнув рычаг, моментально взлетела вверх к Уиллу, ловко вставала на марсовую площадку прямо напротив него. Вступив на брус впервые, Суонн старалась не смотреть вниз, боясь потерять равновесие, а поэтому, когда очередной удар вынудил уйти дальше, она резко поддалась супругу, ухватилась за очередной трос, оттолкнулась и перелетела на бизань-мачту, а вернее, на его нижний рей, где было не так высоко и, подняв взгляд на мужа, довольно ему улыбнулась.       Тот должен был признать, что, будь сердце в груди, оно бы точно екнуло в ужасе, но все же когда любимая ушла на бизань, где высота над уровнем палубы была не такая значительная, как на гроте и фоке, перевел дух с облегчением. Правда, почти сразу был вынужден пригнуться, чтобы уйти с траектории взмаха Генри, который успел схожим маневром перебраться на фок. Младший Тернер ни за что бы не рискнул всерьез вести бой против родной крови, поэтому взмах вышел неуверенным. Видя, что сыну нужна передышка, Уилл развернулся и догнал Элизабет на бизани, решив продолжить охоту за ней.       — Что, капитан, я более желанная добыча? — поддразнивая его, она приняла новый бой, находясь ближе к земле на нижнем рее и теперь точно не обращая внимания на высоту. В конечном итоге она понимала, что сын додумается залезть с другой стороны, чтобы окружить главу семейства, но совершенно была не против разобраться с собственным мужем сама, парируя удары ровно так, как учил он.       — Вечно желанная! — усмехнулся тот, не забывая и сам уходить от атак, ему и впрямь нашлось чему удивиться — ну так ведь и сам совершенствовался в сем мастерстве, многое переняв у команды и даже, случалось, у пассажиров. Элизабет и сама наверняка замечала, что не всегда может предсказать, что в ту или иную секунду надумает сделать муж, а он предпочитал, как и в жизни (она это видела), обманывать, отвлекая внимание от воплощения тактических планов пустыми, но достоверных внешне финтами, давая ложный повод для допущений, чем в итоге обхитрил Генри, когда тот снизу схожим трюком взлетел на рей к матери — но отца там уже не было. Он к тому времени вернулся на грот, оттуда по вантам перелетел на грот-рей, спустился на полубак и засел на бушприте.       Юноша оказался возле Уилла быстрее, чем мать, не опуская шпаги и вскакивая на фальшборт, добираясь по нему к бушприту и внезапно делая выпад в сторону отца, который тот, естественно, отразил, когда Суонн добралась до них. Казалось, они загнали его в ловушку.       Бушприт, конечно, выдержал бы и не такие прыжки и беготню под весом троих взрослых человек, а потому можно было не опасаться, что дерево переломится. Но деваться и впрямь вариантов было немного. Осознав, что отец может догадаться уйти из ловушки, спустившись в знаменитую «пасть» галеона, младший Тернер шагнул в сторону, открывая таким образом путь к отступлению.       — Отсюда зрителям нас не видно, — произнес юноша как можно беспечней.       Уильям же, оглядевшись, чуть нахмурился и отскочил не назад, как опасались его домочадцы, а прыгнул вперед, хватаясь за снасть, которой крепился бушпритовый парус. Не останавливаясь, он оттолкнулся ногами и очутился на полубаке, сократив расстояние за счет движения самого корабля, и таким образом оказываясь за спиной жены и сына. Теперь уже им некуда было деваться, потому что, вздумай повторить его маневр, неизбежно угодили бы прямо к нему.       — Теперь вас не видно, — парировал он, наставив на них клинок. — Что, сдаетесь?       Против такого расклада Элизабет не была до момента, пока Уилл не произнес фразу, задевшую ее гордость. Возмущенно приоткрыв рот, Суонн тут же сжала губы, шумно вдыхая, явно тяжело принимая вынужденное поражение.       — Ладно, ты победил, — сказал Генри, убирая оружие.       — Тебе очень повезло, — улыбнувшись, совершенно коротко и вынужденно, женщина приблизилась, коснулась губами губ мужа и, поцеловав его весьма чувственно, словно вознаграждая, шепотом выдохнула ему в рот: — В следующий раз не повезет, любимый.       Тот по понятным причинам ответил не сразу, а потом, приобняв обоих за плечи, повел к трапу с полубака под неожиданные аплодисменты зрителей — причем если члены команды одобрительно выкрикивали, то пассажиры действительно хлопали в ладоши.       — В следующий раз буду гонять вас до тех пор, пока не сможете меня победить, — пообещал он, добродушно посмеиваясь, взмахнул рукой зрителям и направился на квартердек под своевременный, как нарочно, бой склянок. Вахтенные сменились, место у штурвала капитану сразу же уступили, как только тот сделал запись в журнале. Началась новая вахта. До берега оставалось еще две.       Когда Уилл ушел, а Суонн осталась рядом с сыном, переводя дух, она тихо заметила:       — Как бы нам доплыть, Генри, без происшествий.       — Справимся, — тот положил руку ей на плечо и чуть сжал, широко улыбнувшись.       — Генри! Элизабет! — тут же услышали они оклик капитана. — Поднимитесь ко мне.       Переглянувшись с матерью, Генри первым поднялся на квартердек, где оказался сражу же взят в оборот. Оказалось, что Уилл не был намерен терять время зря. Ближайшие четыре часа он посвящал отпрыска в многочисленные тонкости жизни на корабле, но если многое он рассказывал для Элизабет заново, начиная с азов, то сыну, опытному моряку, не было необходимости начинать все с нуля. Мужчины полностью ушли в разговор.       Четыре часа пролетели незаметно. Если бы не темное море да беззвездное небо вокруг, это плавание ничем не отличалось бы от путешествия в Бухту Погибших Кораблей. Порядок сохранялся заведенным таким, как и всегда, позволяя чередовать работу и отдых, каждый знал свое дело и находился на своем месте. Уилл вел корабль, поглядывая на Генри, который, сидя на краю стола, стоявшего рядом, что-то изучал на лоции побережья Ямайки. Элизабет находилась тут же, так что почти вся семья была в сборе — не хватало Билла, чья вахта была следующей и последней перед прибытием. Несколько раз кто-то что-то спрашивал у капитана о текущих делах, но в остальном команда давным-давно научилась обходиться без помощи.       Конечно, те моряки, кто не давал присяги, изнывали от безделья, будучи временно отстраненными из-за опасности столкнуться с мертвыми пассажирами, пока у львиной доли из них не иссякло терпение и они не направились к капитану. Что того больше всего удивило, так это то, что говорил от их лица вновь мистер Ричи — тот самый моряк, сомневавшийся больше всех.       Как только отбили последние склянки, Уилл уступил штурвал отцу, внес запись в журнал и сказал жене с сыном:       — Понадоблюсь — буду в кают-компании. У некоторых членов команды ко мне есть вопросы, — и тихо добавил специально жене: — Кажется, они передумали.       Когда муж ушел в сторону кают, женщина взглянула на сына и негромко спросила:       — Ты проверял, он на месте?       Юноша сделал невозмутимый вид и уставился на нос корабля.       — Он там, — и добавил, взглянув на мать: — Пожалуйста, успокойся.       — Я опасаюсь любой оплошности, ты должен понять, — прокомментировала она, а следом спустилась с квартердека на палубу, где снова встретила мистера Уэлча.       — Я поражен, миссис Тернер, — добродушно улыбнулся он. — Как и был поражен тогда, когда на нас напали те пираты…       — Мне очень жаль, — перебила его женщина, с тоской и грустью взглянув на него, чувствуя, как испытывает вину перед ним. — Я пробралась на ваш корабль, вынудила плыть по своему курсу и в итоге…       — Что случилось, то случилось, миссис Тернер, — мягко заметил мужчина, оглядывая палубу. — Здесь довольно приятная атмосфера. И здесь спокойно. Я изучал корабль. Как бывшему капитану мне было интересно, что такое этот… «Летучий голландец». И знаете, я наткнулся на одну дверь прямо у носа корабля.       — Дверь? — не поняла Суонн, взглянув на Уэлча растерянным взглядом. Тот кивнул.       — Да. Небольшая такая. Я случайно ее заметил и то не заметил бы, если бы не услышал глухой звук с другой стороны.       Элизабет обеспокоенно взглянула в сторону носа, но затем сообразила.       — Вероятно, вам показалось, мистер Уэлч. «Голландец» — старый корабль. Предыдущий владелец часто делал захоронения прямо в нем, поэтому, возможно, вы увидели запечатанную могилу, где кто-то пытался выбраться наружу. А теперь извините, у капитана важное собрание, хочу присутствовать.       Тем временем в упомянутой кают-компании, опираясь на длинный стол, подвешенный на цепях к потолку, чтоб не качался, Уильям внимательно слушал мистера Ричи, который, наперебой с другими моряками, озвучивал общее решение всех сомневавшихся. Он не винил никого в промедлении, всякий раз напоминая о том, что каждый выбор делает сам. Людей, сомневавшихся в желании служить на мистическом корабле, всего набралось числом около сотни — больше двух третей из них передумали, когда Уилл их переубедил еще перед поездкой на Большой Кайман, но меньшинство еще не дало ответа. Самые неуверенные рассчитывали поговорить еще раз с капитаном в порту, но внезапная осада Порт-Ройала «Немой Марией» порушила все планы, а потом всем оказалось не до разговоров. Впрочем, все сомневавшиеся смогли испытать на себе истинное предназначение «Летучего голландца», когда в мертвых морях всем пришлось поднимать на борт ждавшие переправы души.       — Хорошо, — кивнул Уилл, когда мистер Ричи закончил. — Значит, тринадцать из вас желают сойти на берег в Порт-Ройале и искать счастья на другом корабле. Оставшиеся двадцать шесть готовы присягнуть. Если это ваше окончательное решение, будь посему. Если кому-то нужно еще время подумать, то оно есть до возвращения в Порт-Ройал — когда мы бросим якорь у здешних берегов, вы попросту останетесь на борту до отплытия, покуда корабль не покинет последний пассажир. Будете держаться подальше от пассажиров — никакой беды не случится.       В небольшом коридоре, что вел из кают-компании, послышался стук. Среди теней и курильного дыма замаячил мрачный силуэт, и с его появлением все как-то затихло. Всего секунду назад его там не было, но вот он как будто отделился от части стены, подходя все ближе. Стук. Стук. Стук. Дэйви Джонс показался на свет свечей, придерживая курильную трубку одним только щупальцем, что заменяло ус, а из дыхательного отверстия выпуская еще одну струйку сизого дыма. Бывший морской дьявол поднял бровь демонстративно, когда все взгляды в кают-компании повернулись к нему, и отвел трубку чуть в сторону. Он внимательно осмотрел присутствующих. Своими глазами он будто пронзал сами их души насквозь, но на деле в нем не было ничего, кроме презрения.       — Было время, когда «Летучий голландец» плыл под моим началом, — начал Дэйви Джонс издалека и сделал короткую паузу. Интонация его слов была твердой, едва ли кто-то осмелился бы его перебить. — И ваш выбор определялся тогда одним простым вопросом: «Боитесь ли вы, господа, смерти?» Либо служба, либо дно морское.       Джонс прикурил еще немного и продолжил, медленно обходя столпотворение людей со стороны, пока крайние из них инстинктивно шатались в сторону от него:       — Можете считать, что вам повезло, — хмыкнул Дэйви и перевел свой взгляд на Уилла. Джонс знал, что Тернер сейчас наверняка должен, как минимум, испытывать раздражение, раз первый решил ему помешать в обсуждении таких «важных» вещей. — Должность капитана «Голландца» не для мягких сердцем. Либо вы это осознаете, мистер Тернер, либо в самый неподходящий момент не совладаете с собственной командой. Что скажете на это?       Теперь он говорил только с Тернером-старшим. И то, что их слушали все собравшиеся здесь люди, волновало Джонса в последнюю очередь.       — Мое «мягкое сердце» отныне находится, увы, отдельно от меня, твоими, надо заметить, стараниями, — раздражение и впрямь начинало просыпаться внутри Уильяма, но не потому, что бы недоволен вторжением, а потому, что вторжение значило неприятности — это понятие от предшественника неотделимо. В то же время Уилл понимал, что без Джонса неприятностей было бы куда больше. — Что до команды, то люди не боятся говорить о том, что их беспокоит — это их право и они знают, что на этом корабле будут услышаны.       — Пока эта штуковина рядом с тобой, не будет у «Голландца» достойного капитана, — почти прошипел Дэйви Джонс в ответ, глядя на Тернера не моргая. Кораллы на его камзоле сжались от напряжения, что бурлило внутри их носителя, пропитывая атмосферу кают-компании ядом.       Дэйви Джонс бессовестно подавлял всех остальных людей в помещении своим присутствием, совершенно не заботясь об их судьбе. Будь на то его воля, он бы добрую их часть уже отправил на дно, но теперь решать было не ему. Лучше от этого факта в мыслях не становилось.       — Неужели? — внезапно Джонс вцепился в слова Уилла Тернера мертвой хваткой. — Каждый будет принят? Каждый будет услышан? Или все зависит от прихоти? — коварная, злосчастная улыбка расцвела на осьминожьем лице. Возможно, в глубине души не так они были с Тернером не похожи. — И подумай хорошенько прежде, чем дать ответ за свои слова. Ты знаешь, о чем я. Хе-хе…       Суонн сбавила темп шага перед тем, как войти, прислушиваясь к тому, что происходило за дверью. Помедлив немного, открыла дверь и сначала не поняла, почему лица собравшихся так исказились. Ее взгляд скользнул в сторону и наткнулся на персону, которую она явно не была готова здесь увидеть.       — Что происходит? — вопрос прозвучал в сторону бывшего капитана «Голландца».       Удивительно, с какой легкостью бывшему морскому дьяволу удается метить в самые болезненные места. Уилл сразу же вспомнил их относительно недавний разговор в трюме и собрался уже было возразить, но вовремя себя одернул. Да, он может сказать, что выслушивает-то новый капитан каждого — но решения принимает отнюдь не всегда те, которые хотели бы видеть другие. Джонс видел, что сталось с Уэллоу, обреченным на заточение и медленную смерть по приказу своего капитана, чья злость пробудила «Голландец», спеленавший виновного. Мог бы возразить, что не заставляет других страдать потому, что его самого раздирает боль — но достаточно вспомнить, как просила Элизабет его передумать и взять на борт Уотерса — горе-пирата, которого капитан тоже обрек на мучения, поддавшись охватившим гневу и ревности.       Элизабет, которая, стоило о ней только подумать, шагнула через порог.       — По-твоему, бессердечие способно разом избавить от всех неудобных вопросов? — не глядя на жену, Уилл притянул ее к себе в инстинктивном стремлении уберечь то ли от Джонса, то ли неведомо от чего. — Может, сердце и находится отдельно от меня самого — но его отсутствие не делает владельца жестоким. Как и его наличие не делает слабым. Это всегда выбор разума. А разум и двадцать два года, что я занимаю твой пост, подсказывает мне, что людей куда лучше не запугивать, как делал ты, а доверять им. Даже если с ними в чем не согласен. При условии, что они, в свою очередь, доверяют своему капитану и соблюдают порядок на корабле. Уэллоу понес наказание за совершенное преступление — не пытайся представить его участь моей прихотью.       Наблюдая за вошедшей Элизабет, Джонс только состроил очередную кислую мину. Он не хотел видеть женщин на этом корабле и уже в который раз сильно жалел, что не он распоряжается такой важной деталью.       — Очень даже способно, — пожал плечами Дэйви Джонс невозмутимо, — Может быть, ты еще поймешь это позже. После того как осознаешь ее вред на корабле, — изогнувшееся щупальце на руке указало в сторону Элизабет. Джонс не собирался отступать, ее он мог винить во всех бедах мира, если пожелает, но сейчас было кое-что важнее его личной неприязни. Куда важнее. — А-ха-ха, доверие, — протянул Дэйви Джонс заговорщически, глядя теперь на Элизабет не столько злобно, сколько злорадно. — Да, в этом между нами разница, мистер Тернер. Ты доверяешь людям. Ты доверяешь своей женщине, своему отпрыску. Но скажи мне вот что, парень… Кому ты доверяешь больше? Своей команде или семье? — Джон выдержал паузу, давая Тернеру пищу для размышлений. — И что же будет, когда ты узнаешь, что тебя ослушались? Предали. Нарушили порядок на «Летучем голландце». А?       Пищи для размышлений вывалилось что-то чересчур много, отчего переварить ее сразу оказалось непросто. К тому же спешить с выводами, не выяснив все, попросту глупо, поэтому Уильям перевел чуть нахмуренный, растерянный взгляд на жену, которую обнимал за талию, и тихо спросил:       — О чем это он? Элизабет, ты объяснишь?       — Ты всегда пытаешься выставить все в том цвете, в каком видишь сам, не так ли, Дэйви Джонс? — с трудом женщине удалось сохранить голос ровным, но будь он материален, слова бы задели мужчину как хлыстом. — Бессердечного человека не стоит винить в подобных выводах, тебе чуждо то, что испытываем мы. Ведь ты так и не смог разгадать самую большую загадку для мужчин — свою женщину, — от перехода в контратаку ее удерживал Уилл, что был опасно близко, а вину перед ним она все же чувствовала. — Все то, что было сделано, было сделано только для блага моего мужа. Иных мыслей и помыслов нет и не было, — теперь она говорила это будто обоим капитанам, чуть осунувшись и опуская взгляд вниз, сама того не замечая, как прикусывает нижнюю губу.       Отрывчатый смех слетел с уст Дэйви Джонса, пока он наблюдал перемены в Элизабет. Он был доволен ее реакцией, ведь она могла сколько угодно огрызаться, а чувство вины ее все же гложило. Так и надо.       — Вас, бестий, не нужно разгадывать, — более, чем спокойно отозвался морской дьявол, наконец убирая свою курильную трубку обратно во внутренний карман камзола. — Ничего я не выставляю в своем цвете, я всего лишь указываю на простую истину. А заключается она в том, что вы отравляете наши умы. Женское очарование любого мужчину превращает в сопливого и никчемного нытика, — Джонс не юлил в своих словах, прямо намекая на самого Уилла Тернера. Он не боялся задеть чьи-то чувства, с этой целью Джонс и мокал своих собеседников в грязь с завидным старанием. Беспощадно. — Все, что было сделано, было сделано из твоего своеволия, — перефразировал Дэйви Джонс слова женщины быстро. — Только этим можно объяснить то, что ты посмела ослушаться своего капитана, еще и подбила на это же своего щенка! Ты не лучше предательской змеи на корабле, а ты, Тернер — глупец, не уследивший за дисциплиной на своем судне, — Джонс хрюкнул от переполняющего его негодования. — Не веришь мне — иди, загляни в это ваше укрытие, что вы устроили в носу корабля.       Если первые обвинения предшественника вызвали в Уильяме ярость и он был готов запихнуть тому в глотку каждое обидное слово, то последние слова развеяли первоначальную злость, охолонили растерянностью и взметнулись пламенем противоположного рода. Взглянув на Элизабет, он отстранился на шаг, взглянул на Джонса и выскочил в коридор, оттуда — на палубу и ниже в трюм, через люк, в который чуть не улетел, вовремя схватившись за края. Отчеканив резкие шаги по ступенькам трапа, буквально пробежал в противоположный конец корабля, по дороге задев парочку не успевших шарахнуться от неожиданности матросов и задев-таки нескольких пассажиров, спустился по второму трапу и ударил сапогами в дощатый пол нижнего трюма, подняв брызги от стоявшей там неоткаченной еще воды. Не взглянув даже на клетку, в дальнем углу которой громоздился уродливый нарост, он подбежал к бочкам, что закрывали собой дверь, ведущую в ни что иное, как «пасть» корабля.       На палубу он вернулся, чуть ли не буквально волоча за собой Дэвида Уотерса, который действительно нашелся в любимом укрытии капитана. К тому моменту наружу высыпал практически весь офицерский состав, не считая Шаркмана на квартердеке, а с нижних палуб поднялись взбудораженные члены команды, которых успел переполошить капитан. Увидев Элизабет, Уилл фактически швырнул перед ней контрабандную душу, обернулся и громко позвал:       — Генри!       — Я здесь, отец, — юноша протиснулся сквозь быстро собравшуюся толпу, побледнев, увидев, что их с матерью тайна раскрыта, но поднял глаза на родителя и твердо сознался: — Его выловил и спрятал я, отец. Ты ведь должен принимать на борт всех, кого встретишь в мертвых морях. Даже его, — он кивнул на сжавшуюся отверженную душу, для которой все случилось чересчур быстро.       Элизабет вышла на палубу следом за всеми. В ее голове заполыхало огнем, взбудоражило кровь, а потом вдруг все замерло, и резко, словно вспышка, рухнуло такой волной, что женщина даже зажмурилась, пытаясь преодолеть эмоции супруга — он был зол. Очень зол. А потому, как только вышел на палубу, Элизабет попыталась остудить его пыл. Вот только попытка достучаться ранее не обернулась успехом, чего рассчитывать сейчас на понимание?       Оказавшись снова на палубе, на всеобщем обозрении, Джонса нисколько не уязвило, что внимание команды не было приковано к нему. Супружеская пара прямо в центре событий как раз начинала ссориться, это ведь куда интереснее.       — Твоя семья сделала это ради тебя! — воскликнула произнесла женщина, и зрители взглянули на нее. — Чтобы защитить твою душу! Разве не это ли мы должны делать? Мы исполнили свой долг, Уилл. Я исполнила. Или ты приходишь в ярость от того, что я пытаюсь спасти тебя?       Расталкивая матросов в разные стороны, Джонс приблизился к месту событий, посмотрел свысока на Дэвида Уотерса, что жалко осел на палубе на всеобщем обозрении. Он, возможно, только что приговорил эту душу к забвению, рассказав обо всем Тернеру, но Джонс был равнодушен к этому факту. Кое-что интересовало его куда больше.       — Сколь благо стечение обстоятельств, — издал смешок Дэйви. — Семейная ссора на публике. Ради этого команда «Голландца» служит своему капитану? Чтобы быть лакеями на корабле, который вы решили превратить в свое семейное гнездышко?       Не столько в голосе Дэйви Джонса было издевательства, сколько ораторской драмы. Его слова должны были слышать все, ведь когда Джонс говорит — все остальные молчат.       — На этом корабле, миссис Тернер, вы с вашим отпрыском в первую очередь — часть команды. Теперь, — Джонс усмехался все так же довольно, он уже знал. — А команда обязана подчиняться своему капитану, не так ли? — теперь бывший морской дьявол смотрел на женщину и на ее сына. — Вы двое нарушили приказ капитана, — он медленно повернулся к Тернеру-старшему, смакуя этот момент. — А мы ведь все знаем, что ждет не повинующихся.       Ухмылка Джонса стала еще шире, ведь уж Тернер должен был понять, на что он намекает.       Тот и понял и, как бы ни был зол на домочадцев, не обделил и предшественника своим раздражением. Ему и впрямь стало очевидно, что тот имеет в виду — и никак не мог допустить, чтобы тот это озвучил раньше него.       — Команда «Голландца» прекрасно осведомлена о том, какие трудности приходится преодолевать супругам, которые не видели друг друга более двадцати лет и не имели возможности жить нормальной семейной жизнью. Равно известно, отчего так случилось. Или тебе напомнить, что именно по твоей вине мы с Элизабет оказались разлучены, потому что ты убил меня, когда я бросился ее защищать, чтобы ты проткнул меня вместо нее? — резко бросил Уилл, повернувшись к Джонсу.       — И все бы для вас закончилось просто да быстро, прими ты свою смерть в тот день достойно, — холодно отрезал Дэйви Джонс, не колеблясь. Он хотел было сказать, что по большей мере в передаче проклятия роль сыграл ненавистный Джек Воробей, но не видел смысла отрицать очевидного. Да, он убил Уилла Тернера раз. Сделал бы это снова, будь у него такая возможность, и сам Тернер это отлично знал.       — Команда знает, как сильно мы хотели воссоединиться, и команда приняла решение разделить с нами проклятие на Исла дэ Муэрта, чтобы помочь защититься от преследования Салазара и козней Калипсо — каждый решил сам. И уж, разумеется, команда не пребывает в неведении о том, что наши семейные разногласия усиливают проклятие и отнимают качества, делающие нас живыми людьми. Так не пора ли признать, что люди, служащие мне, здесь вовсе не те, кем ты пытаешься их выставить, а их выбор заслуживает уважения?       — А ты, похоже, ни разу не задумывался о том, что команда просто терпит ваши никому не нужные драмы, скованная долгом перед капитаном. Ты забыл, парень? Я знаю этих людей дольше твоего, — Джонс пробежался взглядом по толпе. Ему совершенно не составляло труда различить старых от новых. Шаркман, Коленико, Легз, Палифико, Кланкер, Крэш — все они поймали на себе внимание морского дьявола. Кто-то даже опустил глаза в палубу, избегая этой встречи.       — А ты, похоже, забыл, что на этом корабле ты всего лишь еще один пассажир! — громкий хлопок по поручню ближайшего трапа доказал, что сказанное своей цели все-таки достигало и весьма болезненно било по капитану.       Вернув внимание жене и сыну, который прошел по краю толпы и встал рядом с Элизабет, Уильям прикрыл глаза, титаническим усилием стараясь более не срываться, и качнул головой, обращаясь к избраннице:       — Я ведь просил дать мне время, Элизабет. Немного времени — разве это так трудно?       Теперь глянув на Генри, он вновь обернулся на оппонента и глухо бросил ему:       — Должно быть, ты бы хотел меня подтолкнуть наказать сына так, как однажды заставил моего отца. Я не забыл, как ты злорадствовал, Джонс. Но перед Генри у меня есть долг, который мной еще не уплачен: если бы он не освободил меня и команду, мы бы до сих пор служили Калипсо. Поэтому наказания не последует: я возвращаю свой долг. Что касается Элизабет, — он поднял на нее черные, как морская бездна, глаза. — Со своей женой я разберусь сам. Что до этой души, — на Уотерса он не взглянул, — то я дозволяю ему сойти вместе со всеми пассажирами на мертвый берег и обрести там покой, — помедлив, он отвернулся, намереваясь уйти, но остановился и через плечо добавил: — Ты хорошо воспитала нашего сына, Элизабет. В нем человечности больше, чем осталось в его же отце.       Элизабет не ответила, потому что нечего было отвечать, все и так было понятно и он, наверняка, тоже это понимал. Но когда дело коснулось наказания и сына, Элизабет встрепенулась, хмурясь, глядя слишком пристально на Уилла. Быть может, она теперь и часть команды, но смириться с этим ей явно не под силам. И позволить супругу наказать собственного ребенка она бы тоже не позволила. Но все обошлось. Для Генри. Не для нее.       Она выдержала взгляд черных глаз на себе, услышав его приговор для каждого, а после, когда он развернулся спиной, наконец не выдержала:       — В его отце есть человечность, иначе бы он послушал Джонса, — упрямо вставила свое Элизабет, а затем кинула взгляд на старшего морского дьявола и недобро прищурилась.       — Наказания не избежать, мистер Тернер, — сказал Джонс внезапно ту самую фразу, которую говорил в свое время Биллу Прихлопу. Его в толпе Дэйви тоже заметил, и он знал, что слова сейчас у обоих Тернеров-старших в ушах прозвучали со свистом кнута. Боцман Легз, что раньше так часто наказывал провинившихся, тоже весь передернулся от старых воспоминаний. — Либо ты наказываешь нарушение дисциплины на судне, либо даешь слабину.       Ответом Уильяма Дэйви был, конечно же, недоволен. Он знал, что между сыном и отцом не может быть никакого долга, ведь Генри наверняка освобождал отца настолько же для него, сколько и для себя. О наказании же Элизабет говорил без той решительности, что хотел слышать Джонс. Вместе с этим его недовольство только росло.       — Что ж, будем надеяться, что миссис Тернер действительно получит то, что заслужила, и не будет пытаться вывернуться. Иначе наказание мистера Уэллоу будет смотреться… Не справедливо. Не так ли? — погромче заявил Дэйви Джонс и потихоньку заковылял к чете Тернеров. Но он шел им не навстречу. Джонс вовремя сделал шаг в сторону, чтобы вовремя остановиться плечом напротив плеча Уильяма Тернера. Джонс даже не удосужился в том, чтоб посмотреть на капитана, когда он бросил тому одно-единственное слово: — Слабак.       И скрылся где-то в недрах корабля. Когда он исчез, в атмосфере вокруг как-то сразу полегчало.       Впрочем, гнетущая тишина не рассеялась. Люди, живые и мертвые, стояли и в полной тишине смотрели на капитана и его семью, кто-то поглядывал на Уотерса, из-за которого начался весь сыр-бор. Было слышно, как на нездешнем ветру поскрипывали снасти и похлопывали паруса.       Стойкий морской запах все еще стоял там, где прошел Джонс перед тем, как исчезнуть. Оглядев людей, стоявших перед собой, Уилл процедил всего одну фразу:       — Не ему здесь решать, — после чего развернулся и скрылся за дверью, ведущей к каюте, хлопнув так, что та ударила по косяку, но не захлопнулась и закачалась.