***
…Тогда Элизабет шла с рынка с корзиной фруктов в сторону дома. Многие узнавали ее на улице, приветственно улыбались и сочувственно провожали взглядом. «Знаменитая вдова», — одни шептались о ней. «Жена дьявола», — добавляли другие. Ей не было до этого дела. Уже почти достигнув дома, она заметила, что рядом с ней вдруг возник Дэвид, который окликнул ее. — Что-то случилось, мистер Уотерс? — она обратилась к нему дружелюбно, но не остановилась ни на мгновение. Ей до него не было дела. — Хотел предложить свою помощь, Элизабет, — нарочно не называя ее как положено, заявил он, протянув руку к корзинке с фруктами. Элизабет отодвинула руку, остановилась и нахмурилась. — Я замужем, мистер Уотерс, — напомнила ему женщина. — Вы выказываете неуважение в мою сторону. Тот хмыкнул, отводя взгляд в сторону и смотря куда-то вдаль, будто что-то осмысливая. Но с его губ не сходила ухмылка. — Я так много слышу о твоем муже, но все не вижу его, — он склонил голову на бок, переводя на нее взгляд. — Может, и нет никакого мужа? — Вы забываетесь, мистер Уотерс, — сохраняя спокойствие, но отвечая весьма холодно, Суонн сделала шаг вперед, как вдруг мужчина резко утянул ее в сторону рядом стоящего дома, скрывая ее и себя от всех в тени высоких ящиков, стоящих у стены. Корзина фруктов упала, рассыпались апельсины и яблоки, покатившиеся по земле. Ее плотно прижали к стене, нависая над нею горой, всем весом вдавливая в стену. — Я хочу забыться в тебе, Элизабет, — выдохнул Дэвид, жадно окидывая голодным взглядом свою добычу. И только его рука скользнула по женской талии вниз к подолу платья, как сам мужчина почувствовал холод стали возле горла. — Настоятельно прошу забыть о всех своих желаниях навеки, Дэвид, — ледяным голосом осадила его Суонн. Ее рука еле удержалась от того, чтобы не вспороть его горло. — Иначе я исполню сейчас свое и вскрою твою глотку. Не смей ко мне прикасаться, — женщина грубо оттолкнула его от себя, не убирая ножа, и принялась собирать фрукты обратно в корзину…***
В тот день она навсегда поменяла о нем мнение… И выдохнула, весьма тяжело, после рассказа. И в следующий миг оказалась поймана в крепкие объятия мужа, который прижал ее к себе и по привычке зарылся носом в волосы — Элизабет чувствовала, что это его успокаивает, а потому дергаться не было смысла. Это было первым ощущением, которое пришло от Уилла, который приоткрыл свои эмоции еще во время рассказа — читались там и печаль, и злость и откровенная ненависть полыхнула в финале — ровно перед тем, как темное пламя обернулось трепетным свечным огоньком нескрываемой нежности. — Как же тебе тяжело пришлось жить одной, — прошептал он, тихонько качая жену в объятиях, и шумно вздохнул. — Прошу, не надо меня жалеть, — попросила она, обнимая в ответ крепче. Уткнулась в ответ носом в его шею, прикрыла глаза и глубоко вдохнула. — Я просто ждала тебя. Остальное — не важно. Ее слова в нем отдались темной тяжестью — для него никогда не был секретом тот факт, что Элизабет — сильная женщина, которая будет бороться за то, что ей дорого. Но не скорбеть о ее незавидной судьбе в глубине собственной души он не мог, вовсе не считая, что невзгоды сделали любимую женщину сколько-нибудь менее стойкой. Это ее «просто ждала» похоронило под собой гораздо больше неприятных историй, чем один эпизод с Уотерсом: Элизабет приходилось напоминать себе каждый день о своем одиночестве, скрасить которое смог только сын — да и то до поры, пока не подрос не покинул материнский дом, потому что его звало море. — Больше ждать тебе не придется. Что бы ни случилось, я буду рядом, — шепот стал совсем тихим, а руки вокруг женщины сжались крепче. Она отстранилась так, чтобы взглянуть в любимое лицо и взять его в руки. — Ты больше не злишься? Он кривовато усмехнулся, не сводя с нее глаз и прошелся ладонями по женской спине, возвращая супругу обратно поближе к себе. — Это не так просто, Элизабет. Я злюсь, но не на тебя. Команде ничего объявлять не будем: в этом нет необходимости. Тем более опускаться до публичных расправ, — подавил вздох. — Хотя признаю, что первой моей мыслью, когда я выволок Уотерса, было вышвырнуть его за борт. Барахтался бы там, пока не нашел б его Беккет. — Никогда бы не подумала, что ты можешь быть таким ревнивым, — она подавила смешок, вновь уткнувшись носом в основание его шеи. Руки крепче обняли его тело. Она еще плотнее прильнула к нему и тихо спросила: — На что тогда ты злишься? — а у самой в сердце кипела злость на Дэйви Джонса. — Потому что я злюсь на Джонса. Это не последний раз, когда он захотел нас поссорить. — Мне нет дела до того, хочет он нас поссорить или нет, потому что рассориться можем только мы сами, — покачал головой Уилл, наклонившись и коснувшись губами лба любимой. — Не думаю, что ему удастся настроить людей против нас, если бы таковая цель перед ним встала: потому что люди помнят, как им жилось, и я знаю, что они ценят возможность иметь выбор, чего ранее никто не имел. Хочется верить, что Уэллоу был единственным столь… ярым сторонником прежних порядков. Хотя что-то мне подсказывает, что даже Джонс не одобрил бы вопиющую вседозволенность от одного из своих невольников и наказание тот бы назначил еще даже суровее, — помолчав, Тернер качнул головой, провожая взглядом соленые брызги, долетавшие к ним с моря, и ответил на заданный вопрос. — Я не знаю, как тебе ответить, Элизабет. Меня все время что-то выводит из себя. Может быть, проклятие Кортеса усиливает все дурное, что есть в человеке, а может, я сам по природе такой. — Я знаю тебя с детства, Уилл. Ты изменился, не спорю, но в тебе всегда были доброта и честь. А ревность… злость… — Элизабет отвела на момент взгляд. — Думаю, их усиливает проклятье. — «На многое ты был способен, Джонс, только не на жестокость», — процитировал Уилл невесть откуда известную ему цитату, взглянув вдаль. — Интересно, как скоро поменяется предназначение того, кто на жестокость все же способен? — он вернул взгляд Элизабет и мягко извиняясь, заметил: — Раньше я пытался спасти тебя и отца, а теперь стараешься ты. Мол, твоя очередь. Ты ведь так и хотела, помнишь? Написала об этом в записке в день, когда исчезла из дома, — чуть склонив голову набок, он прислушался к голосам на палубе, что было не просто с учетом попутного ветра. — Мы прибыли, Элизабет. В тот же момент с марсовой площадки раздался крик впередсмотрящего: — Земля прямо по курсу! — Пойдем, — не давая жене сказать ни слова, Уилл потянул ее в каюту, чтобы оттуда вывести в коридор, а из коридора через порог — на палубу и подняться на квартердек. — Там можно будет увидеть отца? — поинтересовалась она по пути, взглянув весьма обеспокоено на Уилла. — Мы сойдем на берег, но придет ли он туда или нет, зависит лишь от него самого, — отозвался тот и, пропустив Коленико, встал за штурвал. Величественный галеон под черными парусами не спеша вошел в удобную широкую гавань. Серые скалистые берега с двух сторон широкими крыльями защищали ее от волн, если бы таковые терзали набегами с мертвого моря. Посередине, точно в самой дальней точке от корабля, на берегу разместилась всего одна пристань из крепкого просоленного черного дерева — на вид точно такого же, как бока корабля. За пристанью расположился в ширь и в даль настоящий город из светло-серого камня, чьи улицы расходились веером, все как одна начинаясь у моря. Здесь не росло ни листочка, ни деревца, ни травинки, но по обочинам улиц и во многих дворах возвышались статуи и статуэтки самого разного вида, призванные заменить отсутствие зелени, а потому изображавшие природу в камне. По площади, на которую выходила пристань, прогуливались люди — точно так же, как делали бы это в Порт-Ройяле или в другом городе живого мира. Впрочем, прогуливались не все. На соленых черных досках причала, едва завидев «Голландец», ждали двое. Один — долговязый несуразный тип с совершенно непотребной длины спутанными волосами — и другая — девушка в платье с темными распущенными волосами — замахали руками и принялись звать, привлекая к себе внимание. Уилл плавно подвел корабль к берегу. Еще при первом возгласе он вздрогнул и проводил взглядом сына, которого будто ударило молнией. Генри, взлетев к сходням, которые готовились спускать, перевесился через фальшборт — и над гаванью мертвого моря разнесся его полный ужаса крик: — Карина!!!***
— Карина? — сдавленно выдохнула Элизабет, услышав выкрик Генри. На пристани и правда находилась девушка, с которой он ее познакомил совершенно недавно, объявив своей избранницей. Но что избраннице ее сына делать здесь, в мертвых морях? Суонн похолодела. На ней не было лица от осознания происходящего. Кровь отлила от лица, и женщина стала вдруг бледной. Разве такое возможно? Она не сразу заметила вторую фигуру рядом, намереваясь удержать сына от возможных действий, но единственное, что он сделал, когда спустили трап — это сбежал с корабля к девушке. Элизабет же шагнула за ним и замерла, поймав взглядом те глаза, что не думала здесь увидеть. — Джек? — на душе стало как-то совсем тяжело. Неприятно. Странно. Мурашки пробежались по коже от одной лишь мысли, верить в которую не хотелось. Но правда была таковой: рядом с Кариной стоял Джек Воробей. Она настолько опешила от увиденного, что не сразу поняла, как ее пытаются обойти — души начали сходить на берег, словно обычные пассажиры, прибывшие впервые в Порт-Ройал. Только не такими были мертвые берега. Далеко не солнечными и шумными. Генри же касался плеч Карины, брался руками за ее лицо и все спрашивал, как она сюда попала, не давая ей возможности ответить. Стоявший рядом Воробей, оставив на губах загадочную улыбку, глядя на Элизабет, обратился к юноше, как бы невзначай вмешиваясь в разговор: — Ну, фактически, наверное, она жива. И она бы сказала тебе это, если бы ты дал ей это сделать. — Жива? О господи, Карина! — удивительно, как пирату вообще удалось вставить хоть слово, потому что Генри не мог найти слов, чтобы выразить свой ужас, а теперь невероятное облегчение, его захлестнувшее. — Но как, как вы сюда попали? Откуда вы взялись? — Хороший вопрос, юный мистер Тернер, — многозначительно поднял палец вверх Джек. — Но самое интересное, как вы сюда попали и откуда взялись? Если мне не изменяет память… — он развернулся к Элизабет, — то тебя, дорогуша, я в последний раз видел в объятиях любимого мужа, с которого, как мне помнится, ваш чудесный сын и эта юная леди, — он обеими руками указал на обнимающихся юношу и девушку, — сняли проклятие «Летучего голландца». Но что я вижу? — он приподнялся на цыпочках и завертел головой, будто что-то высматривая, и все остальные невольно принялись оглядываться следом за ним. Делано изобразив на лице крайнюю степень удивления, он провозгласил, тыча в черный корабль обвиняющим жестом: — «Голландец» здесь, приплыл, будто никто никакого проклятия не снимал! Кстати, где его капитан? — Здесь, Джек, — Уилл как раз сошел со сходней, пропустив последних пассажиров, среди них прошмыгнул Дэвид Уотерс, которого капитан демонстративно не замечал. — А, Уильям! — воскликнул Джек, изображая бурную радость и следом не менее бурную озабоченность. — А ты почему здесь? Только не говори, что вы все разом умерли! Или вы отправились в семейный круиз и слегка заблудились? — Не волнуйся, мы живы, — заверил того Тернер и немного смешался. — Поверь, это долгая история. Если вкратце: я все еще привязан к «Голландцу» проклятием Джонса, потому что оно было сотворено на суше, а Трезубец разбил все морские проклятия, к которым относилось слово Калипсо. То бишь, я могу сходить на берег, но работу переправщика душ с меня никто не снимал. Теперь мы ищем способ избавиться от притязаний Калипсо — которой я неизвестно зачем вдруг понадобился — попутно собирая союзников и теперь путешествуя всей семьей. Кстати, наша общая знакомая похитила сердце из сундука, которое из-за проклятия Джонса не рассыпалось прахом, и отдала Салазару, который его уничтожил, чем убил меня во второй раз, — Уилл перевел дыхание и продолжил, чуть насмешливо наблюдая за круглыми глазами Воробья и Карины: — А сразу после этого на «Голландец» пожаловал сам Дэйви Джонс, который направил Генри сюда, в мертвые моря, и посоветовал вырезать мне второе сердце, что и вернуло меня к жизни в роли дважды проклятого капитана. Да, забыл сказать: мы побывали на Исла дэ Муэрта и использовали золото Кортеса, чтобы защититься от Калипсо и Салазара. Это если все очень вкратце. Несколько минут Джек хлопал глазами и беззвучно открывал и закрывал рот, как рыба, порываясь что-то сказать. Наконец закрыл рот, прочистил горло и со скорбным видом как можно серьезнее произнес: — Уильям, дружище. Не то что бы я тебе не поверил, но я всерьез обеспокоен твоим душевным состоянием. Может, ты на радостях от воссоединения с дражайшей семьей случайно помер и не заметил? — Джек, это правда! Калипсо похитила меня и забрала сердце, чтобы добраться до отца! — с горячностью, свойственной молодости, возразил Генри. — Мы с мамой дали присягу отцу и присоединились к его команде, поэтому нам можно сойти на мертвый берег! Мы сами все видели! — Уильям, а теперь я опасаюсь за душевное здоровье твоего отпрыска, — напряженно воскликнул Воробей и на всякий случай попятился. Но быстро прекратил ломаться и совершенно серьезно тихо переспросил: — Так все-таки правда? Ты, — он ткнул в Тернера и перевел палец на корабль, — и «Голландец»… — Да, Джек, — подтвердил Уилл. — Я вызвался провожать мертвых в последний путь сам, по собственной воле, но Калипсо служить не собираюсь. — Это я понял, — кивнул пират и нахмурился. — А вот чего я не понял, так это причины, по которой твой корабль решил нахально подражать моей непревзойденной «Жемчужине». Не то что бы «Голландцу» не идут черные паруса и борта… Признавайся, много краски извел? — «Голландец» почернел сам, никто его не красил, — вздохнул Тернер. — Это из-за меня. Каков капитан, таков и корабль. — О, — Джек хотел было что-то сказать, но нашелся не сразу, а когда нашелся, поднял брови, пристально вглядываясь: — А разве тебе не полагаются… эти… — он зажестикулировал, указывая на лицо, и пошевелил пальцами, приложив к подбородку. — Нет, Джек, — усмехнулся тот, качнув головой. — Щупальцами и ракушками наказывала Калипсо, а ее власть иссякла вместе с Трезубцем. — Как вы сюда попали, Джек? — послышался голос Элизабет, которая также, как и все, сошла с корабля на пристань и встала позади мужа, слушая все то, о чем говорили мужчины. Джек, кинув на женщину короткий взгляд, чуть подался вперед к Тернеру, как если бы хотел сказать что-то ему. — Должен признать, из вашей семейки, кажется, только Лиззи сохранила рассудок, хотя удивительно, двадцать лет без… — Джек! — голос Суонн стал настойчивым и вынудил Воробья отшатнуться от ее мужа с видом, будто он здесь не при чем. Однако, как только он открыл рот, чтобы сказать, как его несказанный ответ перебила Карина: — Я попала в шторм, когда плыла во Флориду, — она взглянула на Генри, напоминая, что говорила об этом, и тот еще больше нахмурился. — Волны поднялись высоко, команда не справилась с парусами и штурвалом, и корабль перевернуло… Я… Пыталась выбраться, но волны… — закончила она чуть мрачновато. Генри тут же схватил ее за плечи, в легком ужасе глядя на ее лицо: — Ты же жива?! — Вы оба мертвы? — догадалась Элизабет. Вопрос прозвучал почти шепотом, в то время как лицо отражало полное недоумение. И все четверо как по команде уставились на капитана «Голландца», поскольку лишь тот мог достоверно сказать, правы они или нет. — Джек жив, — помедлив, ответил Уилл, перевел взгляд на Карину, с пару мгновений вглядывался в ее лицо и отрицательно качнул головой. — Она — нет. К сожалению. — Отец, нет! — только было обрадованный Генри побелел, словно прежде светлые паруса «Голландца». — Если бы Карина погибла, мы бы встретили ее в море, в лодке! — Генри, — девушка скорбно смотрела на юношу, который обнял ее так, что затрещали бы кости. — Генри, я помню, как захлебнулась, — сумев наконец отстраниться, объяснила она с болью в голосе. — Потом меня подхватил водоворот и перенес сразу сюда, на этот берег, где я встретила Джека. — Да, меня тоже принес водоворот, — грустно качнул шапкой своей шевелюры пират. — Но я не успел утонуть, а вот «Жемчужина»… лежит на дне. Опять, — он потеряно развел руками. — «Жемчужина» утонула? — удивился Уилл. — А что команда? — Успели уйти в шлюпках. Знакомая история, правда? — тут Воробей почему-то посмотрел на Элизабет, напоминая о некоторых событиях со схожими обстоятельствами. — И кто же вас потопил? — поинтересовался Тернер, поглядывая на сына и его подругу с нечитаемым выражением на мрачном лице. — Не поверишь кто, — вздохнул Джек. — «Немая Мария» и ее охочий до пиратов капитан. Ума не приложу, какого черта он вынырнул со дна? — Его послала Калипсо по мою душу, — помрачнел Уилл, что-то обдумывая, и наконец пришел к некоему выводу. — Вот что. Карину мы здесь не оставим. Мы заберем ее с нами. — Но ведь нельзя возвращать мертвых к живым, — на бедного потерянного Генри было больно смотреть. — Карину я не оставлю, — припечатал Тернер-старший и добавил чуть мягче: — К тому же есть способ: мое право капитана «Голландца». Юношу осенило: — Присяга. — Присяга, — кивнул его отец. — Она вернет Карину обратно к жизни. — Это значит также то, что Карина будет навеки привязана к «Голландцу», — добавила Элизабет, напряженно взглянув на Генри. — Мама и я тоже дали присягу отцу, Карина. Без этого мы бы не смогли сойти сюда с корабля, — юноша не хотел отпускать руки своей невесты, словно опасаясь, что она сейчас выскользнет и исчезнет, смешается с другими мертвыми душами в толпе. — Не бойся, доверься отцу. — Мы вернемся совсем скоро, — Уилл взглянул на жену и взял за руку невесту сына. — Поскольку с Кариной… вышло иначе, нам лучше обойтись без свидетелей. Кое-что может пойти не так, — большего он объяснять не стал и повел девушку куда-то в сторону, за первый ряд домов, где никто не ходил. Провожавший их больным взглядом Генри покачнулся, как дерево на ветру. — Не могу поверить… — Признаться, я тоже нахожусь в некотором замешательстве, — признал Воробей, держась поближе к мальцу, чем к его матери. — Знаете, есть в этом что-то обидное — выходит, мы рисковали жизнями, особенно я, освободили из бутылки «Жемчужину», меня чуть не женили и сражались мы с призраками — а в итоге все зря. Ну, хотя бы твой муж может сходить со своего до сих пор проклятого корабля, — добавил он, пожав плечами, глянув на Элизабет. Прежде, чем капитан «Голландца» и новый член команды вернулись, его домочадцы почувствовали мимолетный пронзительный холод, пробравший до костей. Девушка то и дело поглядывала на старшего Тернера, который делал вид, что все в порядке, но Элизабет уже знала, что этот самый холод — мертвенный холод Карины — достался весь ее мужу, который мертвым все-таки не был и теперь откровенно мерз. Карина выглядела лучше — во всяком случае, так показалось Генри. — А все-таки, вас-то зачем сюда занесло? И впрямь устроили семейный круиз? — поинтересовался Джек, инстинктивно ежась от холода, исходившего от Тернера, и на всякий случай отошел немного подальше. — Бр-р, Уильям, вы там что, ледник нашли? — Не ледник, — возразила Карина, которую немедленно снова заключил в объятия Генри, как и она его. — Капитан Тернер объяснил это так: он вытащил из меня… смерть, — она закатила глаза и покачала головой. — Не думала, что когда-нибудь поверю в сказки о призраках и духах, а тем более стану одним из них сама. — Кстати, о духах. Нам нужно найти одного, — не на шутку мерзнувший Уилл кивнул на город и посмотрел на будущую невестку. — Сможете с Генри найти душу Галилео Галилея? У одного из членов команды к нему дело, и мы прибыли именно по этой причине. — Галилео Галилей? Ну, конечно, я его мигом узнаю! — изумилась девушка. — Да, мы найдем его! — Возьмите с собой лорда Грейтцера, встреча нужна ему, — не успел капитан договорить, как упомянутый лорд пожаловал к ним, держа в руках ларец из зеленого мрамора. — Алан, Генри и Карина помогут найти того, с кем ты хотел поговорить, — сказал Уилл и протянул руки, чтобы забрать ларец: — Я освобождаю тебя от обязанности беречь это. Теперь о нем позаботится Элизабет. — Есть, капитан, — отозвался Грейтцер, передал ношу, с любопытством повернулся к молодым людям и легко поклонился Карине. — Рад встрече, мисс Барбосса. Алан Грейтцер, к вашим услугам. Когда трое ушли, Джек, то хмурясь, то порываясь что-то сказать, не сразу нашелся: — По-моему, я где-то видел этого типа. Может, я угрожал ему? — Это правая рука Каттлера Беккета, — отозвалась Элизабет, чем сразу привлекла внимание Джека. — Тогда точно угрожал, — кивнул Воробей своим мыслям. Женщина же, взглянув на ларец, подняла взгляд на мужа. От Уилла и вправду веяло холодом. Ей захотелось обнять его, отдать свое тепло, а внутри, где-то глубоко глубоко, колыхнул страх того, что если она не сделает это сейчас, смерть заберет его в обмен на то, что он сделал с Кариной. Взглянув на жену, Тернер кивнул и взглянул на Джека. — Теперь Грейтцер — преемник Беккета и новый лорд-губернатор Вест-Индии. А также член команды «Голландца», — это не было тайной, потому Воробей все равно от кого-нибудь да услышит. — Его чуть не убили в ходе покушения, но он успел дать присягу — поэтому жив. — Как если бы Джонс подстроил покушение на Беккета и спас его, взяв на службу, — тихо и задумчиво протянул пират, на минуту даже перестав кривляться. — Умный подход. — Непреднамеренно, — возразил тот. Джек поморщился. — Брось, Уильям, я уж было начал тешить себя надеждой, что ты наконец выучился на великого зодчего. Твои прошлые интриги… — Не шли ни в какое сравнение с твоими подвигами, я помню, — прохладно улыбнулся Уилл и указал на «Голландец». — Поднимайся на борт. Пока ты на моем корабле, ты в безопасности. — А что, кто-то не в безопасности? — пират как раз двинулся широким шагом к сходням, но застыл с поднятой ногой. — Просто жди там, — повторил тот и, обняв Элизабет, повел ее по широкой дороге в город. Она чувствовала, что от его холодного тела и сама начинает замерзать. Супруги направились в город. Здесь было тихо, но тишина не пугала, она успокаивала, и несмотря на то, что отца Элизабет не надеялась увидеть — кто знает, может он уже давно слишком далеко отсюда — ее взгляд все равно бегал по душам в надежде увидеть родное лицо. — Где ты хочешь, чтобы это произошло? — обращаясь к мужу, тихо спросила она, сопротивляясь проникающему льду в ее тело. Огня в ней хватало на это. — Подальше от берега, — негромко отозвался Уильям, поглядывая по сторонам. Они шли по улице, неотличимые от десятков душ, встречавшихся по пути, особенно Тернер, выглядевший бледным и уставшим, вдобавок мечтающий избавиться от невыносимого мороза, поселившегося внутри, разогнать который было способно разве что тепло Элизабет — да и то лишь в малой, к сожалению, степени. Они шли по городу мертвых до тех пор, пока не встретили ажурные кованые ворота, за которыми начинался каменный сад. Деревья, цветы и другие растения здесь были вырезаны с такой тщательностью и любовью, что затмевали все, увиденное прежде, как если бы украшать это место стало бы единственной радостью горожан. Тончайшие лепестки и листья едва ли не просвечивали сеточкой мельчайших прожилок, каждый камешек на дорожке выглядел так, будто его отшлифовало само море. Каждая скульптура, изображавшая от людей до животных и даже каких-то повседневных вещей, заставляла невольно задуматься, не являются ли все они на самом деле окаменевшими живыми существами. Уилл привел Элизабет в красивую беседку-ротонду на вершине небольшого холма в самом сердце диковинного сада. Здесь не нашлось скамейки, но зато меж каждой пары колонн в узкогорлых вазонах стояли букеты удивительных черных роз, казавшихся совершенно настоящими, как и все вокруг. Женщина осторожно поставила ларец на ограду беседки — широкий камень был таким же холодным, как и все вокруг, а потому, случайно задев его пальцами, когда ларец коснулся днищем поверхности, Элизабет поморщилась и ощутила, как по телу опять прокатилась волна холода. — Как на тебя повлияет то, что ты сделал с Кариной, Уилл? — Понятия не имею, — пробормотал тот, прохаживаясь по периметру беседки. Коснувшись ладонью холодного камня, чуть удивленно заметил: — Надо же, теплый… — поднял глаза жену. — Помнишь наше путешествие на Край Света? Я тогда и вполовину так не замерз, как сейчас. Я раньше никогда не забирал чью-то смерть, а Джонс и подавно не стал бы этого делать. Я не знаю, как это повлияет на меня, а через меня — на команду и корабль. Если что-то заметишь — скажи, хорошо? Он еще несколько минут прохаживался, не выходя за пределы беседки, к чему-то прислушивался, изредка прикасался к розам, пока не сказал: — Да, это хорошее место. Здешние обитатели рассказывали мне, что город возник очень давно, задолго до появления цивилизации и первых легенд о богах и титанах. Он рос, меняясь под стать той эпохе, которая царствовала в мире живых — поэтому нам этот город напоминает поселение нашего века, а жители одеты так, как привыкли видеть мы. Хотя, насколько знаю, здесь есть площади и улицы, где живут старейшие обитатели: чем дальше от порта, тем старше. Не удивляйся, что не наоборот: на пристань всегда прибывают самые… молодые новожители, они любят селиться рядом с морем. Каждый раз, прибывая сюда и гуляя по городу, я замечал новые кварталы. Их все замечают: именно пустые дома займут те, кого на этом берегу некому встречать. Те, за кем приходят, уходят и остаются со своими близкими, — он пристально посмотрел на нее: — Можем найти дом твоих родителей, если хочешь, когда здесь закончим. — Если ты первый, кто вытянул смерть, это может предвещать, что угодно. Смерть не любит, когда ее обманывают, — женщина с каждым словом мрачнела. Однако, выслушав мужа, чуть оживилась, совсем самую малость. — Я могу увидеть мать? — ей самой не верилось в то, что она говорила, ведь мать она совсем не помнила. — Не думаю, что хочу… — подумав, добавила она. — Для них я до сих пор живая и счастливая, где-то там, на суше, — голос совсем опустился до шепота. Суонн поежилась. — Давай сделаем это, Уилл. Времени у нас нет, — она смотрела ему в глаза. — Совсем нет. — Успеем, — взяв ларец в руки, он развернулся к ней. — Открой замок, Элизабет, — дожидаясь, пока она справится, качнул головой. — Ты сможешь увидеть кого угодно, ведь ты — часть команды. Присяга не дает этому месту и мертвым высасывать из себя жизнь, поэтому ты без препятствий можешь повидать родителей. Как я — увидеть мать. Отец навещает ее каждый раз, как «Голландец» встает у причала, хотя мне видеть вместе их тяжело, поэтому у нее я редко бываю. Он до сих пор не может простить себя за то, что оставил нас ради пиратства, — вздохнув, Уилл вновь поднял глаза на Элизабет. — Возьми сердце и передай его мне. Супруга тяжело вздохнула, взглянув на ларец, затем открыла его. Внутри билось сердце Уилла. То самое, которое еще недавно гоняло кровь по его венам. То самое, стуком которого она наслаждалась, засыпая под боком любимого человека. Поджав губы, Элизабет аккуратно взяла бьющийся орган в руку. Сердце стучало громко, мощно, сильно и мерно сжималось. Завороженно и с легким ужасом глядя на него, женщина подняла взгляд на мужчину и протянула то, что принадлежало ему. С Элизабет хватит потрясений из-за того, что уже успело случиться: нападения Салазара, появления Джонса, спуска в мертвые воды, встречи с Кариной и Джеком… и да. Сердце. Во второй раз ее мужу вырезали сердце. Конечно, Уилл чувствовал, как она держит то, что еще недавно — когда? вчера? в мертвых морях время не существует — качало кровь под ребрами там, где рядом с первым лег свежий шрам. Странное ощущение — чувствовать касание без прикосновения. От ее холодных рук слегка передернуло, но когда капитан принял ношу, показалось, что комок плоти превратился в обжигающий уголек — настолько самому было холодно. Кому рассказать — не поверят, что капитан «Летучего голландца» стоит здесь, на мертвых берегах, в саду, где вместо растений кругом резные камни, держит в руке собственное сердце, переданное женой, которую обрек на вечность скитаний вместе с собой. Поставив открытый ларец рядом на бортик беседки, Уилл прижал сердце к шраму, как если бы мог вернуть на предназначенное природой место или же просто пытался хоть немного согреться. Он не спешил, хотя им бы следовало закончить скорее, пока не случилось ничего непредвиденного. И без того серый обескровленный вид важнейшего органа, дающего жизнь, внушал беспокойство, но сердце билось — хоть и порядком внешне изменилось так же, как и владелец. Черные глаза поднялись на Элизабет, чью руку свободной своей взял Уилл и положил поверх на бьющийся комок, что продолжал держать возле шрама. — Мое сердце всегда принадлежало тебе, Элизабет, — голос мужчины звучал совсем негромко, почти полушепотом, будто его кто-то мог подслушать. — Отныне и навсегда только ты и я можем к нему прикоснуться — и только ты им можешь владеть. Оно всегда услышит тебя, откликнется на твой призыв и вернет меня тебе откуда угодно — и вернется само, если ты и оно окажетесь разлучены. Никто, кроме тебя и меня, не увидит его, не заметит и не сможет забрать. Никто, кроме тебя, не навредит ему и уничтожить не сможет. Если же кто подступит к нему или ко мне со злыми помыслами, то приблизиться не сумеет — и сердце, и я останемся неприкосновенны. Оно будет биться вечно — столько же, сколько ты решила быть вместе со мной. Наше решение — мое и твое — необратимо и нерушимо. Таково мое слово и мое благословение моему сердцу и тебе, Элизабет Тернер, урожденная Суонн, супруга моя и мать нашего сына. А также приказ твоего капитана: храни мое сердце рядом с собой, из любой опасности выбирайся целой и невредимой и, что бы ни случилось, всегда возвращайся ко мне, если я сам не смогу вернуться к тебе, — на последних словах голос окреп, и неуловимо что-то вокруг них стало иным. Уилл отпустил сердце обратно в ларец, и как только содрогающаяся в стуке плоть коснулась стенок, как ларец уменьшился и стал черным, как борта «Голландца», а сам орган чуть сдал в размерах и потемнел, сливаясь цветом с днищем ларца. Тернер опустил крышку, повернул ключ на шесть оборотов и протянул ношу обратно жене, не сводя с нее глаз. Как только Элиабет приняла ларец, внутри нее будто что-то изменилось. Не в теле, не в мыслях, но точно где-то в душе. Тысячи ниточек, совершенно невидимых, соединяющих ее и Уилла, вдруг обрели свой яркий смысл, стали прочнее. По сравнению с холодом, что она испытывала, ей стало тепло. А еще ее муж стал ближе. Будто он видел ее насквозь, как и она его. Они стали едины, еще ближе, связанные магией самого морского дьявола, переплетаясь душами так плотно друг к другу, что теперь никто не сможет разлучить их. Элизабет наконец ощущала так сильно то, что не чувствовала ранее — эту нерушимую связь. Весь ее страх о том, что она может потерять мужа, вдруг умалился, став совсем незначительным. — Мы не сможем друг без друга, — тихо прошептала Суонн, глядя в глазах супруга. — У тебя моя душа, у меня — твоя. У тебя мое сердце и тело, у меня твое сердце и тело, — она поставила ларец позади себя на каменное ограждение, а затем положила руку на грудь Уилла туда, где появился новый шрам. — Ты — мой, — взгляд поднялся в его глаза. Она аккуратно взяла его руку и положила его ладонь себе на грудь, не прерывая зрительного контакта. — А я твоя. Навеки. — Да, Элизабет. Все так, как ты сказала, — не улыбаясь, очень серьезно произнес Уильям, чувствуя те же перемены, что и она. Его даже качнуло к ней, когда они обменялись жестами, а потом толкнул ее к себе и сграбастал в охапку так крепко, как в тот день, когда вернулся к ней три недели назад, не в силах надышаться одним с ней воздухом, с превеликим трудом удерживая себя от порыва сжать так, что мог бы попросту раздавить. — Я уже чувствую, как меня тянет к тебе так, как никогда прежде, мы больше с тобой никогда не разлучимся, — шепот превратился почти что в лихорадочный бред, но было ли до него дело? — Никто не сможет забрать тебя от меня, никто не посмеет, — ее объятия были не менее крепкими и сдавливающими, да вот только силы были разные, а потом Уилл вряд ли мог ощутить, как у него сдавливает ребра, в то время как она ощущала, но ей было приятно. — Мы одно целое, Уилл, — прошептала она возле его уха. — Меня тоже к тебе тянет. Мне хочется быть как можно ближе к тебе, — мягким прикосновением губ к его скуле, она медленно постаралась переместиться к его лицу так, чтобы на секунду заглянуть ему в глаза, а затем поцеловать его, отчаянно пытаясь прижаться еще ближе. Он в буквальном смысле на несколько минут забыл обо всем — из мира исчезло все, кроме невозможной, невероятной женщины в его руках. Ее поцелуй был подхвачен сильным порывом, а собственное прикосновение стало требовательным. Они вдвоем умудрялись испрашивать большего, не перебивая друг друга, а дополняя, ощущая друг друга как самих себя, понимая свою половину невообразимо полно. Подхватив Элизабет за бедра, Уилл приподнял жену и покружил по беседке, чтобы после поставить, снова сжать и покрыть ее лицо поцелуями. — Даже если найдется способ разбить все проклятия суши, это уже ничего не изменит, — с шумным дыханием горячо проговорил он, беспрестанно улыбаясь, поглаживая по волосам и щекам, беря лицо любимой в ладони и ни на мгновение не отпуская ее от себя. А на ее лице, впервые за то время, что они были здесь, наконец расцвела улыбка. Элизабет чувствовала самое настоящее облегчение. Израненная последними событиями душа ожила, а тело становилось теплее. Ей и правда стало чуть теплее — то ли от поцелуя мужа, такого же требовательного, как и ее сам, то ли от того, что связь их отныне стала невозможно крепка. — Это наш второй брак, — она усмехнулась. — Если двадцать лет были предназначены для того, чтобы у нас в запасе появилась целая вечность быть вместе, то этого того стоило, — она также взяла его лицо в свои ладони, касаясь губами его губ. — Не отдам тебя, мой капитан, — прошептала Элизабет, снова целуя Уилла. Поцелуй получился непокорный, жадный и голодный, точно она сейчас доказывала достоверность своих слов. Этим поцелуем она также пыталась его согреть, не замечая, как постепенно отогревается сама. Когда дыхания стало не хватать на уровне рефлексов, нежели так оно и было, Элизабет потянула мужа за собой, пятясь и упираясь в каменную ограду беседки, где стоял ларец. Она замерла. — Нам же нужно возвращаться, — ее будто осенило. Она совсем забылась от счастья и желания быть ближе к мужчине. — Генри и Карина, наверное, уже вернулись… — Да, можем вернуться и убедиться, — кивнул тот, не отпуская руки жены, поднял ларец и вручил ей с улыбкой: — Не забывай. Хотя знал, что она никогда не смогла бы забыть эту вещь даже без отданного нерушимого приказа. Потому и улыбнулся. — Можно спрятать его в слоях ткани и повязать на пояс — никто не догадается, что это за узел, а что в узле — не увидит, — предположил Уилл, выводя жену из беседки. Холод продолжал мучить его, к чему он постепенно начинал привыкать. Они двинулись обратно той же дорогой, какой пришли сюда, как если бы ничего не случилось. Горожане продолжали заниматься своими делами, изредка попадались моряки с «Голландца», навещавшие своих близких. Уилл специально держался маршрута подальше от дома своей матери, зная, что к ней отправился отец, и супружеская чета уже видела улицу, ведущую к пристани, когда внезапно послышался голос: — Элизабет? Только что выйдя из дома на противоположной стороне улицы, по которой шли Тернеры, на жену капитана растерянно взирал не кто иной, как Джеймс Норрингтон. Элизабет растерянно взглянула в сторону источника звука и непонимающе свела брови. На другой стороне улицы в самом деле стоял Джеймс Норрингтон. Человек, которого она знала с самого детства, человек, которому она разбила сердце, но, самое главное, он был человеком, который отдал за нее жизнь, как и Уилл. Только вот его никто не вернул к живым. — Джеймс… — прошептала Суонн, вдруг потеряв голос. Тот сделал еще пару шагов, явно находясь не в меньшем удивлении, чем она, и когда он приблизился, женщина не выдержала. Шагнула ему навстречу порывистым шагом, замерла на мгновение, не зная, как отреагирует Уилл, а потом, поддавшись внутреннему чувству вины и благодарности, снова порывисто шагнула и встала напротив мужчины. Он носил ту же одежду, в которой она видела его в последний раз, а благородные черты лица нисколько не поблекли. — Элизабет… — повторил он голосом, полным хорошо скрытой тревоги и страха. — Ты… — Я жива, — опередила его Суонн. — Спасибо, Джеймс. — Что ты делаешь на мертвых берегах? — Норрингтон не мог на нее наглядеться, пытаясь понять, понимает ли она, где находится, и поднял глаза на капитана «Голландца». — Уильям, ты же не привез ее сюда потому… — Элизабет входит в состав команды моего корабля, — мягко прервал тот, поспешив успокоить. — Она жива и невредима, как и наш сын. — Генри тоже с вами? — с беспокойством пополам с удивлением спросил бывший адмирал флота. — Вся семья собралась вместе, — подтвердил Уилл. — Мы теперь все вместе, чтобы больше не расставаться. — Я понял, — Джеймс чувствовал себя неловко и то и дело поглядывал на Тернера, но не делал попытки отойти от Элизабет. — Как хорошо, что с тобой все в порядке, Элизабет, — с искренним чувством повторил он. — Если позволишь, я передам твоему отцу, что вы были здесь и что у вас все хорошо. Он часто говорит о тебе и своем внуке. — Ты видишься с ним? — в ее голосе прозвучало удивление, но после она поняла, что такое более, чем возможно, и слабо кивнула. — Да… передай ему, что я навещу его. Обязательно. Вместе с мамой. Живая и невредимая, — повторяя слова мужа, улыбнулась уголками губ Элизабет. — Мне правда жаль… — добавила она чуть позже, опустив взгляд. — Все уже давно в прошлом, — постарался успокоить ее мужчина, и Элизабет еще крепче сжала его руку, чуть проведя своей выше его кисти, чем вызвала неловкость на лице бывшего адмирала. Но он тоже сжал ее руку в ответ и хотел было что-то ей сказать, но она опередила: — Я никогда не забуду, что ты сделал для меня, Джеймс. Спасибо тебе и прости меня, — с этими словами она отпустила его. — Ты обрел здесь покой? — Думаю, так можно сказать, — уклончиво ответил мертвец. — Я помирился с отцом, а это уже не мало, — взглянув на Тернера, не мешавшего разговору, он спохватился. — Кажется, я вас задерживаю, прошу простить меня, — тепло улыбнувшись Элизабет, он нехотя отступил. — Обязательно передам твоему отцу все, о чем ты просила сказать. Был очень рад встрече с тобой, Элизабет, — переведя взгляд на капитана, он легко кивнул. — Уильям… — Была рада встретить тебя, Джеймс, — кивнула Элизабет перед тем, как мужчина неуверенно развернулся, и зашагала в сторону толпы мертвецов. И только сейчас Элизабет поняла, что он был бледен, как и остальные. Бледен и холоден, как она и Уилл. Только они живые, а он — нет. Они дошли до пристани, где никто не сновал. Лишь у сходней стояла пара членов команды, тихо переговариваясь между собой о чем-то. Стоило Тернерам подойти, как те оживились, собираясь доложить обстановку капитану, но их прервал Генри, что стоял на борту корабля вместе с Кариной и еще одним человеком, который беседовал с Грейтцером. — Кажется, нашли, — тихо прокомментировала Суонн, поднимаясь на борт, и кивнула на троицу. — Галилео Галилей, — представила мужчину Карина, довольно улыбаясь. — Синьор, синьорина, — поприветствовал их итальянец. В пестрой компании нашелся и Грейтцер, чуть в стороне ото всех что-то писавший в тонкой кожаной тетради, сидя на бочке. В книжице узнавался дневник Карины, с которым девушка не расставалась — вещица сгинула вместе с ней в шторме, но выглядела непострадавшей. Сама мисс Барбосса выглядела абсолютно счастливой — по ее виду угадывалось, что она успела устроить итальянцу настоящий допрос. Обменявшись приветствиями, Уильям поинтересовался: — Вам успели рассказать о путешествии, синьор? — В этом нет необходимости, капитан, — ответил ему Алан, встав с бочки, подходя к ним. Он закрыл дневник и передал Карине. — Синьор Галилей уже дал ответы на все мои вопросы, которые я запомнил и записал, — он кивнул на девушку. — Вы не должны нарушать установленный порядок вещей, капитан Тернер, — по-доброму заметил знаменитый ученый, испытующе поглядывая на Уилла. — Если каждый станет нарушать правила и законы, в каком хаосе окажутся все? — Достаточно того, что на борту поплыву я, — как можно тише заметила Карина. — Как скажете, — кивнул Уилл. — Если все дела завершены, нам пора отправляться. В этот момент над кораблем раздался душераздирающий крик: — А!!! А что это тут делает?! Из трюма, чуть не ободрав рукава пышной ношеной блузы, пулей вылетел Джек с самым паническим выражения лица и бросился к Тернерам, а следом из опрокинутого люка шагнул Дэйви Джонс, прошипевший весьма громогласно: — Джек Воробе-е-ей! — Ты не говорил, что у тебя на корабле дохлый… эээ… — слов Воробью, ловко нырнувшего за спину Тернера, не хватило, и он изобразил бороду из щупалец, пошевелив пальцами, чтоб стало понятно. — Уильям, дружище, ты капитан, будь добр, объясни мне… — Воробей! — на пути Джонса встретился ящик, сквозь который он не без затруднения, но все же прошел. — На мне долга нет! Я тебе ничего не должен! — выкрикнул Джек, заметил итальянца и с посветлевшим выражением лица резвым скоком подскочил к нему. — Позвольте проводить вас обратно, синьор! Путь неблизкий, уже вечереет, еще заблудитесь ненароком… — Здесь меняются времена суток? — удивился Генри и подхватил Карину, которую чуть было не сшиб неугомонный пират. — Джек, осторожнее! — Что б я еще хоть раз связался с вашей безумной семейкой… Это была плохая идея! — развернувшись, но не останавливаясь, бросил Джек, уводя с собой гостя обратно на берег. Ученый и пират затерялись на площади довольно быстро. Когда остальные переглянулись, оказалось, что бывший морской дьявол исчез — наверное, вернулся обратно в трюм. Уилл перевел дыхание, посмотрел на домочадцев и лорда-губернатора и только и смог, что развести руками. — Придется подождать, пока Джек вернется. Он живой, ему нечего делать в городе мертвых. Будем надеяться, что объявится скоро. — Ты всерьез думаешь, что Джек будет провожать синьора Галилея? — пронаблюдавшая за всем этим спектаклем, поинтересовалась Элизабет весьма серьезно, кинув хмурый взгляд на Уилла, а затем на остальных. — Но ему и правда деваться некуда, мама, — вставил слово Генри, приобнимая Карину за талию и беззаботно улыбаясь. — Все ведь встало на свои места? — поинтересовался юноша. Женщина тут же взглянула на Уилла, а затем вновь на сына. — Да, — кивок. — Я приведу Джека. Времени ждать у нас нет, Воробей все равно где-нибудь бросит Галилея и будет тянуть время до последнего, а здесь слишком… не так. — Хорошо, Элизабет, — пристально посмотрев на жену, согласился Тернер, который, подумав, кивнул жене на ее ношу. — Я присмотрю за ларцом, а ты верни Джека. Так будет сподручнее бегать по городу. Если тебе нужен кто-то в сопровождение, возьми кого хочешь. Я же решу наше маленькое, — он покосился на трюм, — гхм, большое недоразумение. — За ларцом? — переспросил Генри, завертев головой. — Но вы вернулись без него. — Я тоже не вижу, — развела руками Карина. Грейтцер же вопросительно поднял бровь. — Так и должно быть, — туманно объяснил, а на деле еще больше запутал Уильям и вопросительно взглянул на жену. — Я еще за ним вернусь, — та вручила ларец, еле заметно улыбнувшись, а затем, аккуратно поправив платье, развернулась и резко спустилась с трапа. Брать с собой кого-либо она не хотела, а потеряться не боялась — среди мертвых довольно легко увидеть живого, особенного такого, как Воробей.