***
Хэйтем чувствовал, как земля под ним движется, это было странно, но тем не менее его морда то поднималась, то опускалась. Опять же это было странное ощущение. Сонный ящер открыл глаза и с изумлением отметил, что его укрывает что-то жёлтое и тонкое, солнцем просвечивающееся насквозь. Странные ощущения на этом не заканчивались. Кенуэй ощущал некоторую тяжесть в районе бедренной части своего тела. И кто-то нагло покусывал кончик хвоста. Для детёныша зубки были большеваты. Шокированный подобным открытием, Хэйтем аккуратно высунул морду из-под чужого крыла. Кормак с удобством устроил свою рогатую голову почти у самого хвоста своего магистра. Серые глаза синего дракона переместились на хвост, который тихонько покусывал во сне Аудиторе, живот которого только что служил удобной подушкой. Детёныш сопел рядом с головой итальянца, не собираясь в ближайшее время просыпаться. Хэйтем ощутил, что за ним наблюдают. Повернувшись к источнику беспокойства, тамплиер смутился, поняв, что и он, и Аудиторе, и немножечко Кормак почти разлеглись на золотом ящере. Взгляд Эдварда был насмешливым, словно сам дракон был воплощением ленивой неги. Ощутив смущение от собственного положения, Хэйтем хотел было выбраться из переплетения чешуйчатых тел. Но хозяин острова лишь издал насмешливое фырканье и вновь укрыл голову синего дракона своим крылом. Великому магистру не оставалось ничего, кроме как снова улечься. Хэйтем чувствовал себя крайне странно. Никогда он так не спал, это казалось чем-то глупым. Люди так не спят! Люди, но Хэйтем Кенуэй – дракон. И сейчас мужчина как никогда ранее осознавал это, чувствуя тепло других драконов, их умиротворение. Люди так не спят, а семьи драконов, словно кошки или собаки, любят улечься рядом друг с другом, чтобы чувствовать себя частью чего-то невероятно важного и ценного. Синий ящер глубоко вздохнул и прикрыл глаза, проваливаясь в дрёму.***
Когда Кормак проснулся, то первое, что он увидел, это белого дракона во сне пожёвывающего хвост Великого магистра Американской ложи. Долго изумляться ему не пришлось, ведь Шэй обнаружил, что нагло дрыхнет на собственном магистре. Это обескуражило и смутило, субординация требовала соблюдения. Так что отстранившись от синего бока, Кормак встал на лапы и отошёл в сторону. Там тамплиер немного потянулся и сделал парочку взмахов крыльями, разгоняя кровь. Шэй вздрогнул, когда рядом появился Хэйтем. Дракон не спешил разминать конечности. И так тамплиеры стояли и смотрели на бескрайние синие воды. Раздался шорох, посыпались вниз небольшие камушки. Представители американской ложи слаженно повернули головы в сторону шума. Как оказалось, проснулись ассасины. Оба больших дракона вытянулись, лёжа на спине, детёныш взбудоражено запищав, также разлёгся на спине, внимательно наблюдая за старшими, готовый повторять за ними. Эдвард, зевнув, вытянулся сильнее, тяня все четыре лапы, прекрасно зная, что за ним повторяют два молодых крылатых ящера. Прогнуться в спине, отрываясь максимально от земной поверхности и свешивая голову с края скалы. Потом лениво перевернуться на бок, с него на брюхо и приподнять заднюю часть тела, хорошенько потянуться. Встать на все четыре лапы и поочерёдно потянуть крылья и задние конечности. Хрустнули позвонки, сон слетел окончательно. Теперь хотелось есть. И не просто есть, проснулся драконий голод. Эдвард бросил хитрый взгляд в сторону Эцио, что, оказавшись на острове раз в несколько дней испытывал этот феномен. Кенуэй довольно улыбнулся, мужчина прекрасно понимал, что это значило только одно: малыш рос и скоро мог словить крайне хлопотное явление под названием линька. Золотой дракон встряхнулся, поймал голодный взгляд белого детёныша, и решил, что хорошая охота в море не повредит. Осталось только всех на крыло поднять. Впрочем, затягивать с этим он не спешил, дав всем полчаса на решение утренних проблем, один из самых именитых пиратов Карибского бассейна поднял небольшую стаю на крыло. Хэйтем едва совладал с бушующими с самого утра эмоциями, когда золотой дракон решил устроить внеплановый полёт. Магистр тамплиеров плохо понимал, зачем это необходимо, тем более, что они даже не позавтракали. Это раздражало. Хмурый Кенуэй летел последним, его подчинённый летел рядом и, кажется, не испытывал дискомфорта, словно прекрасно понимал, зачем они сунулись в море. Вот появился небольшой остров. Точнее это был кусочек песчаной земли, выглядывающий из воды. Драконы приземлились, Эдвард подпихнул детёныша к центру песчаного острова, после чего поднялся в воздух и, дразнясь, пролетел над головами Эцио и Шэя. Оба дракона взмыли в небо, Хэйтем, тяжко вздохнув, хотел было последовать за ними, но резкий рык, который должен был, наверное, имитировать окрик, заставил не ожидавшего подобной подставы магистра тамплиеров шарахнуться и плюхнуться на зад. Золотой дракон довольно заворчал и повёл за собой на охоту двух собратьев, оставив тёмно-синего дракона разбираться в себе. Хэйтем не мог сказать, что конкретно он чувствовал. Кажется, это было что-то похожее на реакцию подростка на грозный окрик отца. Кенуэй готов был поклясться, что вся чешуя у него дыбом встала, а на морде в тот миг появилось растерянность и смущение. Словно он опять отвлёкся во время тренировки с отцом на посторонний звук. Правда, после подобного окрика, шёл укоризненный взгляд и не менее укоризненный тон, которым светловолосый мужчина объяснял причину своего недовольства. В такие моменты Хэйтем виновато смотрел себе под ноги, прекрасно понимая, что отец прав. И вот сейчас дракон замер подобно каменному изваянию, пытаясь усмирить поднявшуюся в душе бурю. Это было до непомерного удивления больно! Словно… Словно он пропустил удар вражеского клинка. А может это было подобно застрявшему в драконьем сердце сломанному копью? Этот обломок иногда дёргает, принося бескрайнюю, невыносимую боль. Или Хэйтем сам постоянно рвёт едва поджившую рану, не в состоянии смириться с тем, что отец, которого он обожал, жив, но не помнит его? Что он не похвалит, не скажет, что гордится… Хотя может ли ассасин гордиться тем, что его сын стал тамплиером? Хэйтем давно научился быть практичным, расчётливым, бесстрастным. Но сейчас он не мог похвастаться ни своей выдержкой, ни своей мудростью, ни уверенностью. Кенуэй повернул голову в сторону маленького детёныша и с удивлением ощутил, как его опалило странное чувство. Это была ревность? Это была зависть? Тамплиер мотнул головой: «Всё хорошо. Хватит думать о глупостях, ты уже давно не тот маленький мальчик, что видел смерть и горящий особняк в Лондоне! Тот мальчик умер вместе с сестрой и матерью. К добру или худу, я – это я!» - У-ур? Хэйтем посмотрел вниз, белоснежный детёныш встал на задние лапки, опираясь о передние лапы старшего дракона. Золотые глаза были печальны, казалось малыш вот-вот заплачет, словно сейчас это маленькое создание разделяет всю боль драконьего сердца рядом. Магистр американской ложи замер, словно завороженный этим взглядом. «У него нет ни отца, ни матери. Он пострадал из-за того, что я ставил интересы Ордена выше благополучия детёныша, - дракон нахмурился и вздрогнул от ассоциации, пронзившей его разум и болью рванувшей сердце. – Как и Коннор. Его мать погибла, и он никогда не знал заботы отца. Мальчик пострадал из-за слабости. Моей слабости и трусости! Страхом перед ответственностью за жизнь любимой женщины, неспособности вести Орден и заботится о ком-либо». Хэйтем опустил морду и потёрся носом о подрагивающего малыша, а после подгрёб его под себя, укрывая от поднявшегося ветра. Мог ли он так же заботиться о своём сыне? Учить его? Наблюдать за его успехами? Поддерживать его начинания? Мог ли он, Хэйтем Кенуэй, видеть, как растёт его дитя? Мог, он мог, но оказался не бесстрашным Великим магистром, а обыкновенным трусом, обрёкшим своё дитя на одиночество.