***
Робер де Сабле смотрел на камень, валяющийся на брусчатке внутреннего двора. Камень был частично обмазан строительным составом и имел крайне странную форму. Исходя из всего вышеперечисленного тамплиер едва подавил желание задрать голову и проверить целостность зубьев башни. Великий магистр прекрасно понимал, что это бессмысленно и стоило просто признать что зодчие, строившие замок, были не слишком добросовестны, скептично отнёсясь к требованию драконоустойчивости крепости. - Магистр! – Мария Торпе появилась за спиной мужчины, возможно женщина собиралась сообщить что-то важное, а может это был бы очередной малоинформативный отчёт, но её прервали. Стоило признать, что прервали крайне грубо. Перед тамплиерами, на расстоянии около метра, рухнула туша, весьма крупная. В стороны брызнула кровь, обдав людей с ног до головы и привнося в их очередной обычный день крайне неприятные вести. Спустя неделю затишья вернулся дракон. Де Сабле осмотрел серую шкуру, отметил массивные ноги и с грустью констатировал, что тяжёлый африканский слон не сумел своим весом сломать хребет ассасину. “Какая жалость”, - подумал француз и оглянулся на подчинённую. Судя по бледному лицу и пылающему взору, англичанку можно было отправить на штурм Масиафа без всякого войска, ассасины были бы просто обречены. И пока тамплиеры думали, что делать со слоном, Малик Аль-Саиф с мрачной усмешкой наблюдал за Альтаиром, что, потирая поясницу и кряхтя как старик, пытался добраться до своих комнат. Слабые отголоски неприятного ощущения в спине, не могли переубедить мужчину в чёрном халате поверх традиционных белых одежд в том, что стоит проявить хоть каплю сочувствия к другу. Необходимость денно и нощно сидеть над бумагами пока ибн Ла-Ахад носится непойми где никого не предупредив требовала изощрённой мести, исходя из того что видел Малик, Альтаир как всегда наказал себя сам. - Новичок.Глава 11
8 октября 2017 г. в 21:23
Ещё полторы недели прошли в схожем ритме, если не считать того, что оба белых дракона стали весьма раздражительны. Казалось бы с итальянским ассасином это можно было объяснить отсутствием привычной ему деятельности, но то, что порой детёныш начинал шипеть как заправская кошка, выражая недовольство да и кусать не ожидающих подставы взрослых, начинало беспокоить Хэйтема, впрочем не его одного.
Кормак частенько, затаившись в кустах, терпеливо ждал, когда с поляны перед домом уйдёт детёныш, в последнее время очаровательный малыш потускнел чешуёй и приобрёл отвратительный характер кидаясь на всех вокруг. А с учётом того, что белый детёныш уже давно сравнялся размером с крупную хищную кошку, встреча с зубами и когтями юного дарования была крайне неприятной. Так капитан “Морриган” уже несколько раз лишился сапог и нескольких штанов, спасая свой любимый плащ от цепких лапок пакостника.
Да, пережить подобную напасть только от детёныша было бы ерундой! Только вот в последние дни у итальянца ещё больше испортился характер (хотя казалось бы, куда уж более мерзкий иметь характер ассасину?), да настолько, что порой тамплиеры прятались в расщелинах скал, не смея обернуться драконами. Ибо Аудиторе бесновался, норовя кого-нибудь пожевать. В такие моменты их всегда спасал Эдвард Кенуэй. Золотой дракон не только исправно улетал на охоту, но и выделывал кожу добытых животных, чтобы бушующий ассасин тратил свои силы и ярость именно на шкуры, а не живых обитателей острова.
Сейчас Эдвард смотрел на прекратившего только что выплёскивать злость Аудиторе. Тот плюхнулся на бок и завыл от бессильной злобы, крепко сжимая в челюстях китовую шкуру. Увы, пират ни чем не мог сейчас помочь, линька была самым отвратным явлением в жизни дракона.
А пока шкура не начнёт слезать, обнажая новую, более прочную чешую, ничем усмерить буйный нрав и ужасный зуд было невозможно. Кенуэй даже немного завидовал змеям, те линяли когда вырастали из старой шкуры, драконы же маялись подобным при изменениях в организме или после обширных повреждений. Пират помнил как сам едва вынес подобное. Дракон не помнил откуда у него были те раны, что с трудом заживали, а потом спровоцировали этот ад, но военные корабли теперь остерегались плавать рядом с Большим Инагуа, страшась очередного нашествия золотого ящера, топившего целые флотилии.
- У-у-у-у-у! – тоскливо выдал Эцио, чувствуя подкрадывающуюся истерику. Это было невыносимо, хотелось разодрать собственную шкуру на части, только это едва бы помогло. Тамплиеры предусмотрительно прятались, их иногда передёргивало от тоскливых завываний, не говоря уже о неприятных мурашках, что частенько бродили по спинам мужчин. Представители вражеского ордена были в ужасе от творящегося с ассасинами, а в том что юное дарование наверняка примет сторону Братства сомневаться не приходилось, очень уж характер у мальца был подходящий.
Эцио вновь тоскливо завыл, зуд никуда не уходил уже третий день. Сколько бы ассасин не купался в море, вода приносила лишь слабое утешение, а если посидеть подольше, то лишь усиливала отвратительные ощущения, добавляя боль словно от разъедаемой солью раны под всеми чешуйками. Итальянец тяжело поднялся и пошатываясь побрёл к ближайшему дереву. Уже второй день подряд он не мог есть, точнее не хотел.
Эдвард покачал головой и обратился в человека, будучи весьма опытным в деле смены облика, он не беспокоился о том, что может не успеть перекинуться, если Аудиторе вновь станет агрессивным. Недалеко от старшего страдающего дракона залёг и детёныш, выкопавший себе прохладную ямку в тени деревьев. Исходя из тихого попискивания, она не сильно спасала малыша.
Кенуэй тяжело вздохнул и подумал о том, что стоило бы связаться с другими представителями Братства, в том же Китае. Возможно, они могли бы чем-то помочь, или же просто подсказать решение проблемы. Хотя, Эдвард с ними несколько лет назад связывался и ответ был отрицательным. И всё же, пират решил написать письмо, стоило хотя бы разузнать ситуацию там.
Покинув песчаный пляж, что был достаточно близко к основному поселению Большого Инагуа – его отделяла скала – Эдвард направился было к поместью, но замер, заметив тамплиеров, наблюдающих за белыми драконами. Валлиец хотел было съехидничать, но язык словно к нёбу прирос, когда он увидел лицо Хэйтема. Это лицо. Нет, это выражение лица. Эд замер. Ему все казалось, что он уже видел что-то похожее. Так же кто-то хмурил брови и поджимал в недовольстве губы. Сердце болезненно сжалось.
Мальчик обиженно смотрел прямо в глаза. Он был недоволен.
- Когда ты дашь мне настоящее оружие?
Нахмуренные брови и поджатые в недовольстве губы делали ребёнка до смешного серьёзным и взрослым. А серые глаза обладали удивительно пронзительным взглядом! Этот мальчик был так похож на…
Ассасин вздрогнул и поспешил отогнать прочь странное видение. Но он не знал, что в глазах поселилась странная болезненная тоска, та же, что пытала болью его сердце. Золотой дракон поспешил подняться в дом.
Кормак, будучи охотником, любил отслеживать все изменения вокруг, чтобы быть уверенным, что его добычу ничто не спугнёт, и сейчас эта привычка позволила заметить странность в поведении пирата. Шэй нахмурился. Может ли быть, что ассасин постепенно вспоминает? Или же присутствие магистра Хэйтема Кенуэя на острове, рядом с золотым драконом, что после тяжёлого ранения потерял часть воспоминаний, лишь усугубляет состояние последнего?
Что за призраки терзают опасного пирата? Есть ли среди тех призраков место его сыну? И вспомнит ли вообще когда-нибудь золотой ящер о том, что он отец, о том, что он уже дважды вдовец? И что станет с опасным хищником, когда память восстановится? Сведёт ли это его с ума? Приведёт ли его в неудержимую ярость? Возжелает ли он сровнять с землёй Лондон, что принёс ему подобные страдания?
А может боль утраты окажется столь огромной, что Эдвард Кенуэй навеки закроется от этого мира? Откажется видеть и слышать этот жестокий свет, причинивший ему столько боли?
Кормак испытывал болезненный интерес, смешанный с беспокойством за великого магистра американской ложи. Не станет ли возможное безумие золотого дракона опасным, тяжёлым ударом для Хэйтема Кенуэя.
Тамплиера, англичанина, сына ассасина Эдварда Кенуэя.