11.04.1912
Ночь была темной, прохладной. И Сергей всё удивлялся — как впередсмотрящие могут что-то разглядеть впереди, пусть и с биноклями в руках. Однако, не только эти мысли были в его голове… Он думал о словах Димы, о его действиях. Кажется, ума тому мужчине было не занимать. Оно и понятно — когда трудишься сам, приходится наблюдать, учиться на собственных ошибках. И, как подумал Лазарев, этих ошибок у нового знакомого было много… Или одна, но большая. Слишком большая. Что лучше или хуже, шатен уже не мог сказать. Да, пусть Дмитрий и не говорил о себе, он выдал всё своим поведением, жестами, мимикой… А его взгляд… как книга. Книга, в которой собрано все: и боль от потерь, и неудачи, и выигрыши, и желание жить, и желание помочь… Сережа и не знал, что такие люди ещё есть — он общался с теми, кому все доставалось легко, кто «жил, чтобы есть», а не наоборот, и кто совершенно не хотел никому помогать. И он даже привык к этому, смирился, понял, что таких людей много, они есть везде, в каждой стране, в каждом городе. Только Дима и его слова заставили Сергея увидеть… многое, если не все. Так, думая о прошедших тридцати минутах, проведённых в компании Дмитрия, господин Лазарев дошел до своей каюты, одной из самых изысканных на корабле. Но убранство его не слишком волновало. На душе было как-то тревожно. Хотя постель и была тепла и мягка, мысли все ещё не давали уснуть. Они возвращались к тому месту, где сегодня они с Дмитрием стояли вдвоем, воспроизводили тот голос, тот взгляд. И улыбка появлялась на лице Сережи. — Не спишь? — в каюту зашел Алекс. Как всегда — без стука. Шатен даже фыркнул, но так, чтобы его не услышали. Он не хотел сейчас никого видеть, а особенно этого мужчину. Слишком много всего надо было обдумать. — Нет, — отозвался Сережа по-русски и тут же сказал повторил это на английском, повернувшись к Розбери. Всегда вежлив, всегда. Злиться он не умел — легче находить альтернативный вариант. — Я подумал, что незачем нам спать в одиночку. Ты так не думаешь? — слишком вежливо и заботливо произнес блондин, проходя вглубь комнаты. Приглашение ему давно не требовалось. — Я заходил к тебе чуть раньше, но тебя не было. Опять бессонница? Гулял? — но он не ждал ответа — тот был попросту ни к чему. Оба это знали. И Сергей промолчал, убрав одеяло с одной стороны кровати, как знак согласия. Александр, с легкой улыбкой на губах, лег, тут же притянув любовника к себе, начиная целовать плечи, шею, тогда как руки уже исследовали подтянутое тело, по которому привычно прошла дрожь. Да, этот человек умел заводить, знал, что для этого нужно делать. И, вопреки всему, Сережа не смог устоять, хотя мысленно всячески противился. Алекс развернул его к себе, ловя губами чужие губы и стягивая уже совершенно ненужное белье. Он чувствовал, как младший Лазарев напрягается и сдается под напором его ласк, слышал уже сбившееся дыхание и чувствовал себя как нельзя лучше — вновь он доказал, в первую очередь себе, что перед ним не устоит никто. И это льстило. Всё же, все люди в разной степени самолюбивы. Тогда-то Сергей и почувствовал что-то странное. Впервые — возбуждение было настолько сильно, впервые — он не только удовлетворял свои потребности, но и хотел этого человека. Впервые, закрыв глаза, в голове всплыл совершенно другой образ: волосы уже не светлые, а почти черные, только челка совсем не аристократически лезла в глаза, которые не были голубыми. Они были цвета затянутого облаками неба, после которого обычно шел дождь, который так часто дарил ему чувство спокойствия, умиротворения. Образ внезапно врезался в подсознание, и Лазарев ничего уже не мог сделать. Только потом, спустя пару минут, настигло понимание, что именно было не так: то, что он, оседлав бедра Розбери, совершенно не с ним в эту минуту, что не от поцелуев голубоглазого мужчины он стонет и выгибается в спине, что совсем не эти пальцы его ласкают, которые десятки раз ласкали до этого, а те, которые прошедшим днем он впервые пожал при знакомстве. И что совершенно не стоны этого тенора сейчас улавливает чуткий слух. Встряхнув головой, Сережа рыкнул, и Алекс был удивлен, услышав это — любовник никогда так не делал. Спустя секунду удивление только возросло, как возросло и желание — шатен опустил мускулистую руку на сильную шею, постепенно сдавливая, а руки Розбери он перехватил своей, насаживаясь на член ещё быстрее. Он был зол. Очень. И на мгновение мужчина с голубыми глазами испугался — задушит. Оставалось одно — он сделал рывок, оказываясь сверху, резкими движениями входя в горячее нутро, задевая то самое, ради чего мужчины и занимаются сексом, слыша в ответ злобный, но такой сладостный стон. Сергей же царапал спину, впивался зубами в шею и плечи, оставляя яркие отметины. Это больше походило на борьбу. И неясно было, кто выигрывает в этой схватке, а кто проиграет. Несмотря на пассивную позицию партнера, Алекс ощущал, что ведомый сейчас именно он. И это тоже злило, заставляя двигаться ещё быстрее, стискивая зубы и глядя прямиком в карие глаза. Впился поцелуем. Но Сережа лишь усмехнулся, больно кусая мягкие губы, которые когда-то так нравились. Застонав, Розбери принял вертикальное положение и наотмашь залепил мужчине пощечину, тот вскрикнул, но скорее от неожиданности, и ударил в ответ, в одну секунду вновь оказываясь над некогда желанным человеком, уже зарываясь пятерней в богатую шевелюру блондина, которая ещё днем была тщательно зализана назад. Он сжимал так крепко, что у Алекса чуть искры из глаз не посыпались, вот только и выразить свое возмущение он никак не мог — Лазарев снова сдавил его горло, лишая самого важного для жизни — возможности дышать. Как рыба, хватая воздух, он чувствовал волнами набегающее возбуждение, чувствовал, что оргазм близок. И Сергей знал это, потому опустил руку на свой член, дроча в такт фрикциям, чтобы через пару минут кончить следом за любовником на его грудь и живот. Издав последний стон, он лег на кровать. Мыслей совершенно не осталось. А о Диме, в которого вдруг превратился Алекс, он будет думать потом, когда рассудок вернётся к нему. Сейчас нужно попытаться уснуть. И на этот раз желательно быстро.***
Ночь пронеслась быстро, как призрак, и если честно, Серёжа вообще предпочел бы, чтобы её не было. Но, к сожалению, это было не так, и выспаться абсолютно не удалось — ранняя пташка по имени мистер Розбери не дала возможности даже поваляться в кровати. Отвечая вялым «хорошо», Лазарев поспешно натянул одежду и, совершенно не вслушиваясь в сказанное Александром, который пытался разговорить любовника, побрёл на завтрак, как всегда в компании вычурного общества: среди них были чета Астор и неподражаемая Маргарет Браун, посаженные в Шербуре, господин Гуггенхайм с очаровательной мадам Обар, мистер Исмей, директор «Уайт Стар», мистер Эндрюс, конструктор данного суперлайнера, и, разумеется, полковник Грейси, чьи рассказы о Гражданской войне в целом и битве при Чикамоге в частности так и не смогли вовлечь Сергея в столь «увлекательный» разговор. Однако на это никто не обратил внимания. Только Молли странно посмотрела на мужчину, но промолчала. Настроение было не очень, Сережа постоянно возвращался мыслями в прошедшую ночь. И не мог понять, радовало это его или нет. Скорее, просто непривычно, ибо никогда ещё он не представлял кого-то во время секса. Но больше всего его пугало то, что представлял он совершенно незнакомого человека. И ему это понравилось. Он был не здесь — где-то там, далеко… И только сейчас пришло понимание ужасного поступка, который он совершил вчера. Нет, он не ужасен, он… неправилен? Это действительно так — Лазарев использовал одного, принимая за другого. Что же с ним не так? Как ранее дорогой человек стал совершенно чужим, а на его место встал почти незнакомый мужчина, с которым он и разговаривал-то всего от силы час, а то и меньше? — Эй, ты чего такой кислый? — весело спросил Александр, с улыбкой глядя на любовника, едва они остались наедине — после завтрака вышли на прогулочную палубу, подышать свежим морским воздухом. Розбери был явно воодушевлен вчерашним — такой секс у них был впервые… И ему это нравилось. Только вот он не знал, что причина таится вовсе не в нём, а в другом мужчине… А если бы знал, как поступил бы? — Не выспался, — безразлично бросил Серёжа. — А то, — с явным самодовольством проговорил Розбери. — Ты был очень… страстным, Серж. Мне нравится такое. С чего такие изменения? — Не будем об этом, — отрезал Лазарев, даже не посмотрев на своего собеседника. Что-что, а с Алексом обсуждать такое он не хотел. На самом деле он не хотел с ним сейчас находиться, но тот сам навязал свою компанию. Что ж, пусть. Алекс хотел что-то сказать, но, похоже, решил просто промолчать и оставить Сергея наедине с собой — уж слишком шатен был резок и вспыльчив сегодня. «Встал не с той ноги», — решил он, молча смотря на голубой океан, слегка улыбаясь. Все же день начался хорошо еще с ночи. Его можно было назвать счастливым, наверное. Сейчас, в данный момент. Казалось, всё, что ему нужно, уже есть: огромное состояние, человек, который может стать намного более родным, Розбери даже согласен на это, и, в конце концов, вдобавок ко всему этому, он плывёт на прекрасном, неповторимом корабле. Что ещё нужно для… счастья? Вот только он ещё не знал истинной причины такого «враждебного» настроения. Когда же узнает — всё счастье вмиг испарится, ибо никому не понравится, когда у тебя «крадут» всё самое дорогое буквально из-под носа, да ещё и так быстро. Крадут сердце того, кто никогда не смог бы принадлежать ему. Подсознательно Розбери это знал. Но не хотел верить. Сергей же не понимал, какие чувства испытывает, его распирало отвращение к самому себе: эта двуличность, эгоизм. Он обещал попробовать стать свободным, обещал Диме и, самое главное, — себе. Он ни за что не мог нарушить это обещание.***
Дима так и не смог уснуть этой ночью — его постоянно преследовало чувство упущения. Ему казалось, что он упустил что-то важное. Вот только не знал что. Вроде бы цель, определенная цель у него была — в Америку он плыл, чтобы построить карьеру, стать, наконец, самодостаточным… А уже потом он будет думать о счастье. Несмотря на то, что это чувство стало ему чужеродным, он всё равно не мог ничего с собой поделать — все хотят быть счастливыми. Пусть даже и отрицают это. Всю ночь он провёл за размышлениями о шатене — для него это была своего рода загадка, целый мир человека, мир, в котором было комфортно. Человек, с которым так легко найти общий язык, поговорить о разном или просто помолчать. И обоим это нравилось, можно было даже не отрицать. Вот только Дмитрий никак не может справиться со своими… демонами? тараканами? Хотя он никогда не встречал человека, с которым так легко… общаться, говорить, молчать. Очень легко, непринуждённо, не задумываясь… Может, это знак? Может, нужно попытаться перебороть страхи и просто постепенно открыться?.. Нет. Кузнецов не привык открываться людям — такое у него уже было однажды: наивно доверился, считая, что всех его демонов примут… вот только он ошибался, серьёзно ошибался и понял это только когда его выбросили как ненужную вещь. Воспоминания больно кольнули где-то в районе сердца — уж слишком не хотелось сейчас вспоминать о прошлом. Но память… она поганая дама — вроде бы он уже пережил весь тот кошмар, но осознание всегда приходит немного с опозданием, причиняя больший урон. Это вечная проблема Дмитрия Кузнецова — не доверять никому, и кроется она в одной маленькой детали… Он устал, сильно, от всего… Они познакомились пару лет назад. Она — яркая, беловолосая красавица, с необычайно красивым голосом, который звучал с главной парижской сцены. И имя красивое… нежное, как цветок. Андреа. Дмитрий влюбился сразу, как впервые услышал ее пение. И с тех пор каждый раз искал с ней встречи. Сначала скрывался, потому что был простым рабочим на корабле. Но она сама нашла его, подкараулила. И позволила остаться рядом. С ним ей было весело, почти погасший огонь в глазах вновь горел, когда она смотрела на высокого брюнета… Но все закончилось так же быстро, как и началось. Диме нужно было отправляться в плавание. Она просила его этого не делать, не оставлять ее, но Кузнецов не мог быть приживалкой, он должен был заработать денег, поднять свой ранг, в конце концов, чтобы прокормить их обоих… Вот только прекрасная певица этот жест не оценила. А точнее — уже давно… спуталась с одним богачом, обещая ему всю себя. И даже согласилась на свадьбу с ним. Дима перед отъездом застукал их. И именно тогда решил уехать. Навсегда. Что такое любовь? Можно ли разбрасываться этим словом? Ведь, с одной стороны, это всего лишь слово, а с другой — в него ты закладываешь все свои чувства. И можно ли назвать дружбу той же любовью, но в иной ипостаси? И можно ли хоть как-то «любить», когда это чувство почти не дышит, если оно сломлено и выдрано с корнем? Как сделать правильный выбор и не обжечься снова?.. Благодаря этим мыслям Диме всё же удалось провалиться в сон, правда, почти под утро, успев понадеяться, что его своеобразные проблемы — а на деле лишь одна — к утру решатся сами собой. Или хотя бы он найдёт логичный выход из этой ситуации… Поспать долго не удалось — с самого утра на корабле начинает кипеть жизнь: кто-то ходит по палубе, кто-то громко смеётся, а кто-то ругается настолько сильно, что звуки слышны чуть ли не по всему кораблю. Конечно, всего этого на нижних палубах слышно не было, но в «третьем классе» тоже нашлись нарушители покоя — дети бегали без остановки и кричали. Но мужчина не мог на них злиться. Разлепив веки и уставившись в потолок, Дима не ощутил никаких изменений в себе — его настроение оставалось неизменным, если не стало хуже. Почему-то всё казалось настолько безнадёжным, что Кузнецов невольно вернулся в своё тяжелое детство, где взрослые проблемы упали на его хрупкие плечи, а для ребёнка такие проблемы априори не решаемы — ни одно дитя не выдержит такого напора, исключения бывают достаточно редко… И он справился, выдержал и за это гордился собой. Да, ему приходилось не сладко, однако он всегда находил выход, пусть иногда и неправильный. Да, его жизнь нельзя назвать прекрасной, но это тот самый пример, когда человек идёт по своей жизненной дороге один, без помощи, без советов, без поддержки… И вроде бы даже доволен. За подобными размышлениями и прошло его утро, которое, к слову, продолжалось не долго — слишком поздно он встал. Подобные мысли и эмоции значительно утомляли, и уже через полтора часа Дима мог выть о скуки. Вдохновение тоже не приходило. Это такое знакомое многим чувство, когда у тебя полностью отсутствует желание что-то делать, полностью отсутствует настроение и есть только необъятно чувство… скуки? Да, она накрывает с головой, выбивая все положительные мысли и заставляя зациклиться на негативе. Это убивало Диму — он и так пытался отвлечься от всего этого и просто почувствовать участливость в чём-то другом, отвлечься от своих неугомонных мыслей и найти отвлечение. Но круг дел на этом корабле резко сокращался до трёх возможных: это либо провести день в каюте, что категорически не устраивало Кузнецова — он просто сойдёт с ума, либо выйти и погулять по палубе под ярким и почему-то сейчас таким раздражающим солнцем, либо просто дождаться обеда. Дмитрию казалось, что есть что-то ещё, что-то, чего он ждал больше всего… на свете? Это было такое мальчишеское чувство скорого чуда — когда ты ждёшь событие, которое разукрасит твою серую и однообразную жизнь, но в то же время ты этого не хочешь, потому что не привык что-то менять или сам не привык меняться ради других. Другого. Он сознательно подавлял это и пытался выбросить из головы, перестать думать, возможно, снова уснуть… — Всё без толку, — огорчённо вздохнул Дима и нехотя побрёл на палубу корабля, где наверняка немало народу. Но не прошло и двадцати минут, как он вернулся в каюту — всё на этом корабле начинало раздражать: дверь, однотонная цветовая гамма коридоров и самих «комнат» чертового «третьего класса». Абсолютно всё бесило до дрожи в руках, так, что брюнет хотел закричать. Если бы не полный корабль людей, которые примут его за сумасшедшего, то он бы так и поступил… но ему остаётся только молчать. Как и всегда. Дима так и не смог найти себе места даже в каюте — он то и дело метался по ней, из одного угла в другой, просто измерял её шагами, пытался бегать по кругу, просто ходить, медленно очерчивая круги… Но раздражение только нарастало. Он обессилено рухнул на раздражающую его кровать, а на глазах появились слёзы… от усталости. Он устал, устал делать выбор, устал подавлять свои желания. Тошно было и от того, что ему теперь не сбежать с этого корабля, не перебраться в другой город или место. Всё это он делал раньше, там, на суше. Но здесь его «система самозащиты» давала откровенный сбой — он заперт, как крыса в мышеловке… И ничего не остаётся, только принять это как данность. Брюнет до боли в костяшках сжимал покрывало и ёрзал по подушке; как будто он бился от ужасающей боли по всему телу, со стороны это было похоже на ломку. Чего же он ждёт? Чуда? Или той встречи, с тем самым мужчиной, который показался ему особенным? Чего хочет избитая душа? Как познать себя?.. Ночь. Палуба. Звёзды. Дмитрий Кузнецов ждет своего нового знакомого на назначенном месте, но его нет, похоже, уже целую вечность… Шаги. Смех. Он. Это его голос. Он смеётся. Заливистым и искренним смехом. Но он не один… С кем-то… Обманул. Не пришёл. Опять. Снова. Один. Как всегда. Дима чувствует, что он падает, а его голова обо что-то больно ударяется… Он открывает глаза и легонько ощупывает затылок. Похоже, будет шишка… Упал с кровати — как банально. Приснился кошмар — ещё банальнее…***
— Где ты родился, мистер… хмм… Дима? Просто Дима, — с улыбкой поинтересовался Сергей, по привычке называя собеседника «мистер» — все-таки всю сознательную жизнь он провел в Англии. От этого было немного неловко, но мужчина старался этого не показывать. Не привык выставлять свои минусы, хотя их и было не мало. — В России родился в Новочеркасске, ты, наверное, и не слышал о таком городе, — с такой же вежливой улыбкой отвечал Кузнецов, глядя куда-то перед собой, туда, где недавно зашло солнце, все ещё оставляя свой теплый свет над горизонтом. — Верно, не приходилось ни слышать, ни, тем более, бывать там. Наверняка там очень красиво. В тех местах, читал, природа красивая… — Лазарев с любопытством посмотрел на знатный профиль своего знакомого, с нескрываемым интересом разглядывая красивое лицо с легкой щетиной. Красивые высокие скулы, немного торчащие уши… Они, однако, лицо ничуть не портило. Даже придавало какую-то… породу? Сережа поспешно отвернулся, скрывая ещё более явную улыбку, что появилась от собственных мыслей. — Да, безусловно. Хотя я и сам помню не очень много — жили мы там недолго. Гораздо лучше помню Австрию, куда мы переехали всей семьей, когда отец ещё был жив и имел приличный заработок. Но все меняется, как говорится. А потому я здесь сейчас, плыву не в соседней с тобой каюте, а чуть ниже. На пару этажей всего лишь, — Дима усмехнулся, вновь не смотря на шатена. — Но я не люблю о себе говорить. Расскажи лучше о своей жизни. Где родился, когда перебрался в Англию? Уже около получаса Дима вместе с Сережей блуждал по кораблю, ведя обычную беседу, будто и не было всех этих разграничений в обществе. Их встреча произошла ровно в шесть часов — Кузнецов ждал нового знакомого на носу лайнера, надеясь, что тот всё-таки придет, отгонит эти странные страхи мужчины, от которых он и сам закрывался, как мог. Он не понимал их природу, ведь с Лазаревым они знакомы всего сутки. А уж этот дневной сон совершенно выбил его из привычной колеи отдаленности от переживаний и… привязанности? Да, это необычное слово отчего-то приходило Диме на ум наравне с именем теперешнего собеседника. — Моя история не такая уж и интересная, как тебе может показаться. Родился в Российской Империи, в Москве. Рано потерял отца — тот ушел из семьи, когда мне и двух-то не было, а потом мама удачно вышла замуж. Тогда-то мы и переехали в Лондон. Слава Богу, русский язык я не забыл, но это благодаря, опять же, матери и старшему брату. Безмерно благодарен им за это. Конечно, на родине я не был с тех пор, однако страстно желаю вновь там побывать. Наверняка там многое поменялось. Слышал, там сейчас главенствует Распутин наравне с императором, и Дума взбунтовалась. Но это все, что я знаю — кто-то разговаривал об этом на каком-то скучном приеме. — Я и сам не знаю, что там творится. Не особо мне нравится тема политики, не всегда я её одобряю, а потому стараюсь игнорировать и не лезть. Ты же, как я могу заметить, все же ведешь такие разговоры. Я понимаю, с детства к этому приучен. Да и круг общения таков, — Дима улыбнулся, чуть ли не впервые за этот вечер посмотрев на точеный профиль мужчины рядом. Красив, ничего не скажешь: прямой острый нос, гладко выбритые щеки, отчего в этом свете они кажутся едва ли не голубыми, темные глаза, обрамленные густыми ресницами… Этот аристократ явно знал, чем его наделила природа, и успешно этим пользовался. — Увы, разговоры о политике мне почти всегда приходится поддерживать. Чему я, чего лукавить, не слишком рад. Поэтому останавливай меня, если я по привычке начну переходить на подобные нудные темы. Не очень люблю. Может, лучше ты расскажешь, как тебе удается скрывать такой явный талант? Который я сегодня надеюсь оценить, между прочим, — Лазарев лукаво усмехнулся, повернув голову и встретившись взглядом с теперь ярко голубыми с алыми крапинками глазами — в них отражалось море и заходящее солнце. Только, кажется, в этих глазах была печаль… Но затрагивать больные темы Сереже не хотелось, а потому он выбрал самую нейтральную. По крайней мере, он так думал. Смотря в эти глаза, Лазарев невольно вспомнил о своём не таком уж и гладком дне — нет, сначала всё шло довольно обыденно, лишь собственные мысли заставляли ненароком хмуриться, но в целом утро прошло… обычно? Как всегда, ничего нового не произошло; лишь Розбери проявлял излишнее внимание и был чересчур нежен. Но даже это не раздражало так сильно, как скандал, произошедший чуть раньше, ориентировочно после ужина.***
— Может, ты перестанешь витать где-то не здесь и обратишь внимание на меня? — в очередной раз Алекс не выдержал абсолютного безразличия со стороны Лазарева. Он уже откровенно злился на свою «половинку», которая с самого утра ушла в себя и совершенно игнорирует всё окружение, иногда очень тупо и ни к месту улыбаясь. — Александр, прекрати, ладно? — отвлекаясь от рассматривания причудливых узоров на стенах и потолке, сказал Серёжа, явно недовольно глянув на мужчину, сидевшего в соседнем кресле и лениво опустошающего бокал с бренди — лучший способ еще больше расслабиться после того, как набил живот. — Что случилось? — чуть ли не пыхтя от злости, спросил Розбери, вскакивая с маленького стула обитого красной тканью. Он задавал этот вопрос много раз, но ответов так и не получил… И это, мягко говоря, раздражало. — Ничего, — безразлично пожал плечами Серёжа и вновь погрузился в свои мысли. Ему много нужно было обдумать, осознать и понять. Но и из головы всё никак не выходил тот парень… то есть, конечно, мужчина, который показался ему очень интересным с творческой стороны, да и как собеседник он был не менее интересен — Лазарев никогда не встречал настолько близкого по духу человека. Они словно понимали друг друга, без слов. В компании Дмитрия было легко и свободно, весело и смешно… В отличие от своей привычной компании, нахождение рядом с брюнетом не утомляло. — Ничего?! — взорвался Алекс, разводя руками во все стороны, стараясь этим жестом снова завладеть вниманием шатена. Однако он не кричал — могла услышать Валентина Викторовна. А волновать ее оба мужчины не любили. Тем более она и так странно поглядывает в сторону любовников, и неясно почему. — Ничего, значит! Будто ты всегда лежишь и ничего не делаешь. Я думал, у нас нет секретов друг от друга. Что тебя тревожит? Что не так? — Просто настроение такое… Да и кто сказал тебе, что секретов быть не может? Я вроде бы уже большой мальчик, — всё также спокойно проговорил Лазарев, непроизвольно морщась от чересчур громкого голоса Розбери. Но даже от этого он не стал выглядеть более заинтересованным в партнере. Мысленно он уже был на носу корабля, жал руку сероглазому знакомому, разговаривал с ним безо всяких правил, рамок, непринужденно, искренне улыбался, безо всякой фальши, что была в Высшем Обществе, где никто и не обращал на это внимания. Всех беспокоились только за себя. Это всегда была некая игра — кто более роскошен, правилен. И Сергею это было уже поперек горло. Только увидев перекошенное от злости лицо Александра, он понял, что сморозил. Как он мог такое сказать? Собственник от волос до кончиков ногтей… Нечитаемая маска покрыла раскрасневшееся от злости лицо. Не сказав ни единого слова, Розбери вышел из каюты и громко хлопнул дверью. В любой другой раз Сережа не дал бы этому мужчине уйти, притянул бы к себе, долго целовал, и в конце концов Александр бы сдался… Но сейчас шатену было всё равно. Совсем. В его мыслях был другой мужчина — менее импульсивный и более интересный, так думалось бизнесмену. Хотя мысленно он проклинал себя за это: двуличность — это мерзко, обманывать двоих — совсем катастрофа. Не так его учили в детстве… В детстве он был порядочным мальчиком, который ни за что бы не стал вести «две параллельные жизни». Жить на два фронта, стараясь получить максимум от обоих… Он не знал, почему думает, что кого-то обманывает. Ведь, кажется, с Дмитрием всего лишь просто общаться, а с Розбери что-то большее. По крайней мере, Сергей убеждал себя в этом. Плевать, что думал он все еще о бездонных серых глазах.***
— Я ничего никогда не скрываю. Ну, почти. Просто работа совсем иная, потому привык скрывать все. Я на кораблях работал, — Дима слегка улыбнулся, возвращая Сергея своим голосом к реальности. Тот улыбнулся в ответ, посмотрев на брюнета, подмечая абсолютно ненужные детали: и небольшой шрам над левой бровью, и правильную линию бровей, и выразительные скулы, и даже мелкую сеточку морщин в уголках глаз. Отчего-то поначалу Сереже казалось, что они одного возраста, но теперь, при точном рассмотрении, казалось, что Дима старше. Даже глаза выдавали этот возраст, что сейчас, в неярком свете севшего солнца, казались почти прозрачными, белесыми. — Работать на море… это, наверное, интересно. Где ты плавал? — все так же внимательно рассматривая знакомого, спросил Лазарев. — Это интересно, не спорю. Раньше, когда я был ещё бациллой… хм… новеньким, для меня все было ново и необычно, приходилось учить их жаргон, а то, представь, говорят тебе «Это твоя банка». Первый раз я даже не сразу сообразил, что это обращение ко мне, пока мой сослуживец не толкнул меня на мою койку. Забавная была история, — Дима слегка усмехнулся, вспоминая свои ранние годы. Кажется, только вчера он взошел на борт и отправился в свое первое плавание, а вот уже сам как пассажир направляется на другой континент. — А как давно ты прекратил ходить в плавание? — Сережа улыбался, представляя, как ещё пару лет назад Дмитрия можно было увидеть в светлой форме и бескозырке с огнем в глазах, когда ещё не было этой тоски в них, безнадежности… — Около года назад. Когда… когда перестал ходить, в общем, — резко закончил Кузнецов, нахмурившись. Снова вспомнились белокурые локоны, спадающие на узкие плечи, эта улыбка… Было больно именно от воспоминаний, от того, как с ним поступили, а не кто поступил. — Веская причина была? Понимаю, — кивнул Сергей, решив пока не вмешиваться — он сам не любил, когда вмешивались в его жизнь, поэтому уважал такое же решение другого человека. Пусть и очень хотелось узнать, может, чем-то помочь. Это странно, немного… Не все могут захотеть помочь едва знакомому человеку, но это явно исключение из правил. — В любом случае в Нью-Йорке тебя ожидает новая жизнь. Будешь заниматься стихотворством на английском? — шатен решил перевести тему. Да и обсудить искусство он всегда любил. — Да, а что ещё остается? Разве что займусь переводами. В любом случае, там будет новая жизнь. Не думаю, что моя жизнь слишком изменится, но я буду к этому стремиться. А ты по работе едешь? Или все-таки отдыхать? — Дима слегка улыбнулся, снова возвращаясь разумом в более приятное будущее. Рядом с Сережей вообще было сложно думать о прошлом или даже настоящем. Да и не надо было. — В основном отдыхать, но работа тоже будет. Поступают интересные предложения. Со мной, кстати, мой… можно сказать, партнер, плывет. Хотя это отец заключил договор с ним. Черт, снова начинаю переходить на дела. Прости, — Лазарев слегка помотал головой, чувствуя себя немного не в своей тарелке. А потому снова заговорил на отвлеченную тему. — Было бы приятно с тобой встретиться уже по приезде туда. Может быть, мы бы даже посетили Статую Свободы. На самый верх бы поднялись. Представляешь, она в пять раз выше, чем «Титаник»! — шатен как-то восторженно улыбнулся. — Там же все, как на ладони. Может, они там даже корабль наш уже видят, ну, те, кто на факеле или в короне, — засмеялся он, забавно прищурив глаза, и посмотрел на Дмитрия, который тоже улыбался. — А я лет пять-шесть назад, когда работал на радиостанции одной — так, незначительно, — видел все гораздо лучше. Вид с Эйфелевой башни просто потрясает, — воспоминания мелькали у Димы в голове, складываясь в полноценный фильм, цветной, такой, какой в кино не снимают. — Ты был в Париже? Это кто ещё богач из нас? Я вот там не был, — Лазарев удивленно распахнул глаза, все ещё не отводя взгляда от собеседника. Он не переставал думать, что его жизнь… совсем не жизнь. По сути, он ничего и не видел, кроме как кучи бумаг, денег, дорогих костюмов, украшений и напитков. — Замечательно… В мире так много мест, где я хотел бы побывать… Но несмотря на состояние нигде не был. Хочу как ты. — Удивительно, но, похоже, у нас… действительно много общего, — задумчиво обронил Дима, вглядываясь вдаль нечитаемым взглядом. Ему было интересно говорить с этим человеком, кажется, всегда. И, кажется, он постепенно стал откладывать свои принципы и потихоньку открывать свою душу этому человеку. Невольно, неосознанно, но стремительно. Дима просто думал, а Серёжа наблюдал с упоением и трепетом. Он не смотрел так ни на кого, даже на Алекса, который, до недавнего времени, был, вроде, единственным, а сейчас стал совершенно чужим и отстранённым. Так не бывает, наверное. Это целый кусок, пусть и не такой продолжительный, жизни, его жизни, который сейчас ничего не значил. Почему так происходит? Вопрос, заданный себе или, скорее, судьбе, которая так любезно даёт одно, а потом стирает это другим, остается без ответа. Лазарев просто смотрел, наблюдал, видел каждое движение, каждую морщинку. Он хотел запомнить этот образ, прикоснуться… Да, это странно, да, это непозволительно и нагло, но желания есть желания. Они не всегда произвольны, не всегда подконтрольны, чаще — инстинктивны, и именно разум подавляет «инстинкты». Это сейчас и делал Серёжа, всеми силами стараясь не нарушить границы дозволенного, не спугнуть. А Дима просто смотрел вдаль, вдумчиво и безразлично, он обитал в своём мире. В идеальном мире. И как бы Сергей ни хотел присоединиться к нему и разглядывать горизонт, он не мог оторваться от его лица — это как новое солнце, новое небо, которое недосягаемо, но так прекрасно… А через мгновение он услышал тихий голос и замер, не смея разрушить что-то волшебное, что происходило сейчас. — Улететь бы туда, где садится весеннее солнце, Где плывут облака или ветер срывает листок. Полететь бы туда, где трепещет остывшее сердце, Где не встретят тебя, где всегда для тебя есть цветок. Полететь бы туда, где прохлада звенит тишиною, Где Луна над рекой оставляет надежду на сон, Где отрада твоя каждый вечер гуляет с тобою. Полететь бы туда… да далек он, родительский дом. Неподалеку же собственной персоной стоял мистер Розбери, так же, как на Кузнецова Лазарев, глядя на последнего. Вот только в глазах было удивление, а пальцы сжались в кулаки.