13.04.1912
— Расскажешь, где был вчера весь день, вечер и ночь? — спокойный, на первый взгляд, голос Алекса вырвал Сергея из раздумий и дремоты — выспаться сегодня ему не удалось, так как вернулся в свою каюту он поздно, а к двенадцати его… хм… камрад предложил отобедать вместе. Лазарев бы не согласился на это, но было важно, что задумал этот мужчина. А шатен был уверен, что тот задумал что-то. Да и сам в этом виноват — давал поводы. Пусть ему и было все равно, но Розбери, когда злится, может вытворить все, что угодно. А вплоть до прибытия в Америку он хотел сохранить в тайне то, что, скорее всего, уйдет с Димой. Только ещё нужно придумать, как сообщить матери… — Был вдалеке от скучной компании, которая говорит только о себе, — Сережа знал, что эти слова выведут на чистую воду Александра — если тот знает о его ночном нахождении, то он разозлится. И обязательно скажет все напрямую. — О, так значит, в компании нищего вы говорили только о тебе? — и шатен оказался прав — блондин говорил сквозь зубы и всё сильнее сжимал кулаки. Похоже, он прознал про тайные встречи Лазарева, и избежать скандала, скорее всего, не получится. Серёжа почему-то даже не испугался, а хотя должен был изрядно понервничать. Только усмехнулся. — Ты видел, да? Тогда я не вижу повода это обсуждать. Думаю, и так все очевидно, — безразлично ответил Лазарев, пожав плечами. Да, ему было абсолютно всё равно на реакцию Розбери. Потому что он теперь чужой, иной человек. Не дорогой, а просто знакомый. Импульсивный знакомый. С которым раньше можно было проводить ночи. — Значит так просто, да? Ничего подобного, — Алекс резким движением сокращает расстояние между ними и, подняв Сергея из-за стола, требовательно целует его, рукой блуждая по запретной зоне пытаясь проникнуть под рубашку, но… Лазарев не отвечает, он застыл, как вкопанный, а тело сильно напряглось… Оттолкнул бывшего любовника с силой, так, что тот невольно отошел на пару шагов. — Ответь, что в нем такого? Ты встретил его три дня назад, — он внимательно посмотрел теперь на незнакомого Сережу, будто впервые его видел. А ведь так и было. Такого Лазарева он не видел никогда: холодного, отстраненного, не симпатизирующего ему, без приветной улыбки. — Тебя я знаю не один месяц. Но с тобой у нас все равно ничего общего, — просто ответил шатен, не мигая глядя в когда-то привлекательные для него голубые глаза. — О, так мне нужно больше разговаривать с тобой о тебе, а не поддерживать разговоры, от которых зависит положение дел? — Розбери изогнул бровь и скрестил руки на груди. Может, он и понял слова мужчины напротив, но никак не отреагировал. — Александр. Все кончено, ладно? Давай останемся просто партнерами по бизнесу. Тем более договор ты вообще заключил с моим отцом, — Сережа выдохнул и сел обратно за стол, вновь принимаясь за обед. — О, дорогой мой, не надейся. Я всегда добиваюсь, чего хочу. Так что тебе следует позабыть того оборванца. Иначе пострадает вся твоя семья — наш договор выгоден, в первую очередь, вам, а не мне. — Только не нужно говорить, что ты заключил его, чтобы спать со мной. Прекрати. — Ты пожалеешь об этом, Серж, — почти выплюнул слова Саша и вышел из их прогулочной палубы, в которой им накрыли столик. Ему хочется кричать, рвать и метать, но он молчит. Злится молча. Слова, как яд, произнесённые с таким отвращением, брошенные прямо в душу. Лазареву всё равно, что Алекс сделает с ним, он может постоять за себя, а вот если тот тронет Диму… Конечно, не буквально, но он может превратить его жизнь в ад. И тот никогда не будет известен благодаря своим стихам… Ты пожалеешь об этом. Сергей закрыл глаза, словно прячась от боли. Нужно срочно что-то решить. Как-то поговорить с Розбери. И рассказать Диме обо всем. Ибо честность — это путь к свободе, не так ли? Погружаясь в печальные мысли, Лазарев вспоминает свою, наверное, лучшую прогулку по палубе этого корабля. Всё потому, что с ним был он. Даже очевидная прохлада не помешала разгоряченным алкоголем мужчинам продолжить свой незамысловатый разговор. Они так много говорили… Серёжа даже не мог припомнить всего. А звёзды на небе… которые отражались в почти спокойной воде, настраивали на что-то, что не просто так ухватить. Что-то нежное, тайное, сокрытое. Романтичная обстановка, на самом деле… Лазарев не заметил этого там, потому что слишком много эмоций, признаний. Похоже, они стали доверять друг другу.***
— Дим, а почитай свои стихи. Сейчас так хорошо, — Сережа, смотря в темноту, закрыл глаза и подставился прохладному ветру, а на губах играла улыбка. Легкая, искренняя, а не та, которую он вынужден держать на официальных приемах. — И что же тебе прочитать? — голос Димы звучал хрипло, возможно от того, что еще минут двадцать назад он пел национальные песни вместе с англичанами и ирландцами. Нужно сказать, что слух у него абсолютно отсутствовал, однако всем было на это плевать, все были хмельны и веселы. — Мне интересно, что у тебя было в прошлом. Что тебя волновало, о чем ты переживал. Все. А я верю, что передать все свои переживания, радости можно искусством. Тем более я слышал лишь одни твои стихи. Хочется послушать еще. Сережа обернулся с такой же открытой улыбкой. На мгновение ему захотелось взять мужчину за руку, но одернул себя. Пока не время. Да и не все еще ушли спать. Дмитрий задумался. Андреа была в его жизни, пожалуй, самым ярким лучиком, появившимся внезапно и так же внезапно растворившимся. Да и за много лет он привык, что идет рука об руку с бедность. Не об этом нужно писать. Нужно писать о хорошем… Хотя и боль нужно куда-то выплескивать. Сероглазый раньше никому не показывал эти стихи, посвященные его некогда музе. Но… пришло время раскрыться. Тем более с Сережей это было легко, будто само собой разумеющееся. А еще рядом с ним Дима понял, что совсем ничего не помнит, кроме белых волос. Совсем ничего. Даже то, что когда-то он ее любил. — Ты приходишь, чтобы ночь сумела вспыхнуть, Когда погаснет яд фонарных ламп, Когда все время начинает тухнуть И меняет символ свой привычный штамп. Ты приходишь, чтобы молчать гордо, Когда порвется сеть бездушных дум. Ты слышишь все… я понимаю, трудно Качаться в лодке, плыть по теченью струн. Но ты приходишь, чтоб разорвать устало Порочный круг ненужных всем идей. Мой человек? иль нет. Названья мало. Мой Дьявол? Анел? Бог? Рыцарь? Апогей? Я связан ими, чтобы писать с улыбкой. Придя ко мне, не можешь ты уйти. Ночь надо мной, как голова над чуркой склонилась… Свист топора. Спаси? Закончив, Дима с улыбкой посмотрел на своего спутника, чувствуя, отчего-то, облегчение. Он действительно отпустил, и теперь, вспоминая эмоции, с которыми писались эти стихи, они его больше не тревожили. Все еще был важен только один человек. Тот, кому поэт эти стихи прочел, позволив заглянуть внутрь. Но там ничего не осталось с прошлых времен. А Лазарев слушал красивые, эмоциональные переливы голоса, смотря только на лицо мужчины, слабо освещенное светом с палубы и далекими звездами. Он все очень хорошо представлял: и как Дима был влюблен, и как они разорвали отношения, и как еще очень долго он не мог отделаться от своей влюбленности… Это действительно все сложно. — Спасибо за доверие, — и только теперь шатен, мягко улыбаясь, взял Кузнецова за руку. Хотел было одернуть себя, но неожиданно Дима аккуратно сжал его ладонь и улыбнулся в ответ. — С тобой это было легко сделать. С тобой вообще все легко. Меня больше и не тревожит ничего, а по ночам снишься лишь ты, а не прошлые демоны. Как глупо. Не думал, что в этом плавании я найду помощь, Слушателя. Это я должен тебя благодарить, Сереж. На Диму был обращен взгляд, полный удивления. Приятного удивления. Сережа понимал, насколько мужчина рядом с ним откровенен сейчас, понимал, насколько, быть может, это тяжело ему далось. Но эта открытость… Она кареглазому сказала о многом, и он, поддавшись внутреннему необъяснимому порыву, сделал шаг навстречу, привстал на мысочках, ибо Дима был выше его на полголовы, и прижался к его губам. Пара секунд, и Лазарев, поняв, что натворил, отстранился, выдернул руку. Сердце бешено билось от волнения и страха — он думал, что сейчас разрушил то волшебное, что возродилось между ними с первой минуты. — Прости… Не знаю, что на меня нашло, — оправдываться, что он «не из этих», смысла Сережа не видел. Все говорило о том, что как раз-таки наоборот. Он не смотрел на Кузнецова, глаза закрыл и почти не дышал. Просто страшно их было открывать, а движение воздуха в легких может выдать его — казалось, что пока он не двигается, его и не видно. Но это все было нарушено — шатена дернули за руку и куда-то повели. В ближайшую пустую кают-компанию, неизвестно зачем использующуюся. Не успел Сережа что-то сказать, как его поцеловали, прикрыв дверь. Сильные руки прижимали, а губы ласкали, и не ответить на поцелуй было бы кощунством. — Я бредил этим. Тобой, — вымолвил Дмитрий через минуту, вглядываясь в темные глаза Лазарева, обхватив его лицо ладонями. С волнением и радостью, с неверием в то, что происходит. — Ты… Ты не можешь себе представить, как сильно я этого хотел. — Могу, — тихо отозвался Сережа, положив руки Диме на талию, а после уткнулся ему в шею, вовсю улыбаясь. — Очень могу, Дима. Думал о тебе постоянно, — он почувствовал, как его обняли в ответ все те же крепкие руки. Мужчины простояли так довольно долго, потому что было хорошо, тепло, правильно. Будто скучали друг по другу всю свою жизнь, а теперь друг друга нашли. Наслаждались моментом. Сереже, у которого всегда все было дорогое и изысканное, чувствовал самый лучший аромат — Димин. Такой родной, такой будто давно знакомый.***
Серёжа понимал, что все может закончиться очень плачевно. Причём о себе в эти минуты думалось очень мало, в первую очередь он волновался о семье, ведь Розбери мог запросто разорвать очень выгодный контракт с Майклом, Сережиным отчимом, а тогда они уже будут на грани банкротства. «Черт! Так и знал, что не нужно вестись на эти голубые глаза и льстивые ухаживания. Теперь пойди, придумай, как отделаться от него, да себе в угоду», — размышлял Сергей. Весь день Лазарев носу не показывал из каюты, пытаясь найти нужные пути отступления… Но не приходило ничего в голову. Он думал о Диме, только теперь эти думы вызывали не мечтательную улыбку, а грустную. Дима ведь не знает ничего. Он не поймёт. Особенно после их замечательной ночи. Замечательной, если бы не ее окончание…***
Облегченно смеясь, от того, что вот оно — он, наконец-то, может отпустить себя, ведь ему ответили взаимностью, ласково целовали. И Сережа сиял. Они все-таки вышли из кают-компании, потому что целоваться вечно тоже нельзя. — Я… я в смятении, Дима. Как так вышло? Вот я с семьей и… почти парнем плыву в Америку, а тут ты, абсолютный незнакомец… — Подожди… Что? — Кузнецов, хмурясь, посмотрел на кареглазого мужчину и остановился. Как? Опять? И неважно, что, по сути, уходят к нему, ведь если уходят один раз, могут уйти и второй. — Нет, он не парень. Известный магнат, заключал договор с компанией отчима, нам с Пашей, моим братом, нужно было присутствовать, как наследникам… — Но у вас отношения, как я понимаю. — Если это можно так назвать. Вот оно. Дима так и видел, как после их прибытия в Нью-Йорк Сергей Лазарев садится в новенький «Fiat Zero» и едет куда подальше, даже не вспоминая… — Дим, это было не то, что я чувствую с тобой. С тобой можно бесконечно разговаривать, смотреть на тебя и улыбаться, не думая, что нужно держать лицо. Я слушаю твои стихи, и мне хочется обнять тебя и оградить тебя от всей той боли, что скрывается внутри тебя. Не воспринимай мое… такое некрасивое прошлое на свой счет. Прошу. — Не воспринимаю, — только и ответил Дима, шагая дальше, руки засунув в карманы брюк. Ему надо было обо всем подумать. Будет ли это шаг навстречу пониманию и принятию, доверию и такой большой ответственности? Стоит ли снова поверить человеку, что пробудил в нем, казалось, такие давно забытые чувства? Решится ли? — Уже поздно. Иди спать. Завтра… около двух, когда у тебя кончится обед, поговорим. Хорошо? — он повернулся и прямо посмотрел в глаза Сереже, не скрывая, какие у него тяжелые думы сейчас. Да, он видел в карих глазах страх, но ему действительно нужно пока подумать. — До завтра… — и напоследок все-таки коснулся мимолетно теплой руки, что буквально несколько минут назад держал в своей.***
И сейчас Сергей сидел в каюте, загнанный в угол. Если он не пойдет к Диме, то утратит его доверие навсегда, а если пойдет, то опасность будет подстерегать Сережину семью и самого Диму. Патовая ситуация. Желая вырваться на свободу, он загнал себя в угол. И потому просто сел на пол у кровати и уткнулся в колени, сосредоточенно думая. Можно договориться с Димой, а в Нью-Йорке уже сбежать с ним. Но как? Лазарев почти уверен был, что Розбери как-то выследит его, и «афера» в итоге сойдет на «нет». С ужасными последствиями всех трёх сторон — Серёжи, его семьи и Димы. На то, как его выбор повлияет на Алекса, ему было плевать. Время упорно двигалось к двум часам, а Лазарев так и сидел. С кем поговорить, кто правильно поймёт и оценит его положение не как «с жиру бесится»? Ведь любой нормальный человек никогда бы не ушел от той жизни, в которой он сейчас находился. Поговорить с Александром? «Да что за бред, — пронеслось в голове шатена. — Черта с два он будет пытаться вникнуть в то, что я буду ему говорить. Будет стоять на своём. Брат? Он всеми силами старается для компании, в его глазах я увижу лишь непонимание и презрение — отчим, совершенно чужой человек нам, а делает наследниками. От такого отказываться самое настоящее кощунство. Мама? Мама… Возможно, единственная, кто поймёт. Но ещё время обеда… А Алекс может запудрить ей мозги. Черт! Мам, иди скорее сюда».***
Дима снова был без сна. Ещё только войдя в каюту, он мельком заметил в зеркале своё отражение. И ужаснулся. Худое, осунувшееся лицо с ярко выраженными скулами и почти чёрными кругами под глазами. Как он в таком виде мог вообще нравиться кому-то. Но мог, кажется. Такого взгляда, как у Серёжи, он не видел ни у кого. Тот смотрел на него всегда с улыбкой, а ночью… во взгляде он видел мольбу, мольбу, чтобы он, Дима, понял и не ушёл. В этом взгляде были все безграничные обещания. И разве мог он им противиться? Проснувшись утром, поспав при этом всего часа в два в общей сумме, сероглазый мужчина решил, что пойдёт встретиться с Сергеем, услышит его, и уже вдвоём они решат, что делать. Он ведь в клетке. Пусть и золотой. Решительно поднявшись, он сходил на завтрак, а оставшиеся два часа провёл на носу корабля, где они с Серёжей договорились встретиться. Он сел прямо на палубу, достал тетрадь, старательно записывая строки. Как пролетело время, Дмитрий и не заметил. Просто взглянул на часы, когда был уже третий час. Оглянулся. Но Серёжу он нигде не видел. В голове «зазвонил звоночек», внутри появилась тревога… Все-таки Лазарев что-то решил для себя. Действительно, глупо что-то такое делать. Дима сам глупец, что надумал себе всего… Захлопнув тетрадь, брюнет поднялся, отряхнулся и пошёл в каюту. На палубе было слишком светло.***
— Мам, — Серёжа вошёл в каюту матери, как только услышал, что она вернулась. Заговорил он с ней тоже на русском, хотя даже наедине они старались говорить на английском. Но сейчас было нужно, чтобы никто не понял, о чем они говорят, если кто-то войдёт. — Мне совет нужен… Женщина удивленно посмотрела на сына и села в кресло, внимательно слушая его рассказ: и про Розбери, и про некоего Дмитрия Кузнецова, и про метания самого Лазарева. Он боялся сделать неверный шаг. Боялся сделать что-то не в угоду семье. И одновременно с этим не хотел больше играть все эти игры каждодневные в культуру и этикет, чтобы за глаза его все равно обсуждали. — Сынок, ты ведь понимаешь, что даже в Америке вы с… Дмитрием будете вынуждены скрывать свои отношения. Там сквозит свободой, но таким, как вы, это ничем не поможет. А что он сможет дать тебе? Будете снимать комнату на краю города? Думаешь, поэты много зарабатывают? В Империи их ссылают и запрещают, если они напишут хоть одно неверное слово. Что будешь делать ты? Пением в кабаках да барах? — Это не суть важно… Да, у меня не будет костюмов таких дорогих, я продам их, свои часы, обувь… И на первое время нам хватит. Я всегда буду приходить к тебе, возможно, буду однажды снова и в Лондоне. Но там… с Димой… Если я останусь, Алекс не отстанет от меня, он будет и дальше шантажировать меня, нас. Хотя договор подписан, а оснований его расторгать вообще нет. Он этого не сделает. — Если не сделает… да даже если и сделает — иди. Я вышла замуж за Майкла, чтобы у вас с Пашей была лучшая жизнь. Но раз это не твоё, то следуй своему сердце, любимый, — она поднялась и подошла к Серёже, с ободряющей улыбкой погладила его по щеке. — Я сама поговорю с твоим братом и Майклом. Но помни, что мы всегда тебя будем любить, ты всегда будешь тем, кто сможет вернуться. Серёжа облегченно выдохнул и счастливо улыбнулся, тут же обняв матушку. Сердце бешено билось, но чувство эйфории, казалось, витало в самом воздухе. — Спасибо… Мамá, мне нужно бежать. Дима ждёт меня, время уже… — он посмотрел на часы на каминной полке, и глаза округлились. — Как без четверти четыре? Матушка, мы ещё поговорим. Если увидишь Алекса, то ты ничего не знаешь, — и, расцеловав самую любимую во всей Вселенной женщину, Серёжа быстро вышел из каюты и пошёл к назначенному месту встречи. На лице была улыбка, он так хотел вновь извиниться перед Димой, взять за руки и сказать, что у них все получится. А лучше не сказать, ведь он и так все поймёт. Главное, чтобы дождался… Вот только он не нашёл мужчину с бесконечно прекрасными светлыми глазами и едва удержался, чтобы не ругнуться. — Дима, да где же ты… Шатен обошёл весь корабль, был даже во вчерашней кают-компании, но его желанного нигде не было. По крайней мере, на палубе. А смотрел Лазарев хорошо. Через десять минут он уже спускался в третий класс, где была суматоха: кричали эмоциональные итальянцы, бегали дети, некоторые пьянчужки пели свои национальные песни. И только тут, внизу, Сергей понял, что не знает, из какой Дима каюты. А блуждать туда-сюда… Другого выбора, однако, у него не было. Только люди, у которых он спрашивал, не знают ли они Дмитрия Кузнецова. И ему повезло: неизвестно на каком повороте — он уже успел заблудиться в бесконечных коридорах — Сергей поинтересовался у весёлого итальянца, а тот возьми и окажись соседом его Димки! Лазарев с широченной улыбкой поблагодарил мужчину и побежал, внимательно смотря на двери, чтобы не пропустить нужную. Он зашёл без стука, даже не подумав, что каюта могла быть закрыта, и с облегчением уставился на лежащего Диму с закрытыми глазами. Тот спал. И Серёжа, теперь уже аккуратно прикрыв дверь и заперев ее. Он оглядел небогатое помещение с обычными белыми стенами и двухъярусными койками. Дима спал на нижней, а на полу лежала открытая тетрадь, и кареглазый невольно заглянул в неё, сев прямо на пол.Вновь молния ударила внезапно. Я видел мрак и тучи над собой, Но я в угаре не заметил, видно, Что грозовой удар теперь уж мой. Мгновение… Неужто мне не хватит Этой секунды, чтоб не потонуть? О, Боже мой, как мог я не заметить, Как ветер жег лицо, пытаясь отрезвить. Гроза в разгаре надо мной сверкает, Как будто издеваясь здесь и там. Один небрежный шаг, и молния ударит, И опалит лицо, и с ног повалит, Не пощадит, ошибки не простит, Широким жестом жизнь сломает, С издевкой лишь сказав: «Сам виноват!» Да, виноват, не отрицаю, в том, что Закрыл глаза не вовремя на то, Что гром вот-вот уже меня зацепит И увлечет на дно.
— Я думал, что ты не придёшь, и строки сами пришли, — хрипло, видимо, из-за сна, сказал Дима, привлекая тем самым внимание Серёжи, у которого сердце защемило от этих строк, явно адресованных ему. Шатен стремительно обернулся, бережно отложил тетрадь и нежно поцеловал мужчину, которого невольно разбудил. Он обхватил ладонями красивое лицо и целовал его с упоением и нежностью. — Не оставлю. За тобой пойду. Куда захочешь пойду, — отрывочно шептал Серёжа, чувствуя, как Димины руки его обнимают и прижимают к себе. Он скинул обувь и забрался на кровать, оседлав бёдра мужчины и снова его целуя. Дима же отвечал действиями, говоря, что «вот он я, принимаю тебя и жизнь с тобой», целовал в ответ… пока не понял, у чему клонит Лазарев. — Сереж, сюда могут в любую минуту прийти… — Не придут. Твои соседи куда-то пошли. Искать вино, наверное, потому что алкоголем от них несло знатно, — Серёжа сел на бёдрах, скинул свой пиджак и принялся расстёгивать рубашку, смотря в светлые глаза и улыбаясь. — А я с тобой… — он опять склонился, лаская губы мужчины своими. Все это было слишком соблазнительно, и Дима сдался под таким напором, руки сами уже пошли гулять по стройному телу, вынимая рубашку из брюк и забираясь под неё. Разговоры замолкли сами собой, и мужчины занялись более увлекательным делом — изучением друг друга. Серёжу будто кидали в ледяную воду, а следом в горячую — так он реагировал на такие близкие касания. И он видел по прикрытым векам, по глубокому и быстрому дыханию, что Дима такого же мнения, когда Лазарев полностью расстегнул на нем рубашку и теперь целовал шею и грудь. Эти фантазии, сны, мучили его, приятно мучили, а теперь он мог в живую целовать такую дурманящую разум своим запахом кожу. Кузнецов зарывался пальцами в густую шевелюру брюнета, подставляясь под такие возбуждающие поцелуи, но долго вот так бездействовать он не был настроен — перевернул на узкой койке Серёжу под себя. Теперь он зацеловывал мужчину, а тот в блаженстве прикрывал глаза, из уст вырывались тихие полустоны-полухрипы. Оба не заметили, как остались без одежды, да и ни к чему это было. Дима уже вовсю изучал губами красивое тело, спустился ниже и медленно провел языком по уже твердому члену от основания до самого кончика… Сережа и не представлял, что от минета можно получать столько удовольствия! Вот что значит, когда минет тебе делает любимый и любящий мужчина, а не обычный… проходимец. Обычно эта интимная прелюдия всего лишь как мимолетный знак внимания типа «нет, нет, я не просто хочу провести с тобой ночь», хотя это обычно именно так. Любящий мужчина — точно знает, когда нужно ускориться, когда сжать сильнее, когда ласкать головку, а когда — просто ритмично двигаться вдоль ствола вверх-вниз. Сережа теряет счёт времени, он просто наслаждается, а, почувствовав, что оргазм уже близко, пытается отстранить от себя Кузнецова, но тот упрямо сопротивляется, и в итоге шатен кончает ему в рот. Благодарный и счастливый, Сережа резко тянет Диму к себе, желая его поцеловать, а тот и не против вовсе, довольно улыбаясь. — Как же ты прекрасен, — шепчет сероглазый мужчина, отводя выбившиеся пряди волос из зализанной прически и желая зацеловать Сережу всего — от кончиков пальцев, до гладкого, без единой морщины лба. — Так возьми меня, — шепчет уже Лазарев и проводит ладонью по члену Димы, слегка сжимая. Он шире развел ноги… И дальше помнил лишь удовольствие, что с каждой фрикцией разливалось по телу, заставляя не сдерживаться и стонать. Конечно, слишком громко это делать было нельзя, а потому шатен сдерживался, то утыкаясь лбом в плечо Димы, то горячо его целуя. Он красиво выгибался, подаваясь ближе, а красные полосы от коротких ногтей уже украсили Димину спину. Кузнецов же с упоением целовал мужчину и двигался, двигался все быстрее, чувствуя, как внизу живота затягивается узел. Он уперся руками по обе стороны от головы Сережи, смотря ему в глаза, что совершенно срывало остатки разума. Сережа… Его Сережа…