Преображение Любовью

      Франш-Конте, город Доль, февраль 1668 года, военный лагерь короля Франции.        Обеспокоенная Анжелика со всех ног бросилась бежать и выскочила из палатки наружу; все ее существо было сконцентрировано на одной единственной цели — найти своего мужа, увидеть его и убедиться, что он жив. В следующий момент, она врезалась в кого-то достаточно сильно, чтобы сбить обоих с ног, хотя они не упали, и вот уже чьи-то руки опоясали ее, как стальной обруч, и поволокли обратно в палатку. Этот человек заставил ее встать около входа, и так они застыли в тишине, прерываемой только звуками их неровного дыхания.       Она подняла голову и невольно ахнула. Филипп неотрывно смотрел ей в глаза, и ей казалось, что в этот момент она забыла, как дышать, а сердце пропустило удар. Ее муж вернулся к ней живой! Маркиз был жив! Несмотря на усталость, Анжелика улыбнулась ему такой сияющей и обворожительной улыбкой, что, казалось, солнце восходит прямо в палатке и освещает своими теплыми лучами ее лицо, как будто день и ночь поменялись местами.       — Мадам, что случилось? К чему такая порывистость? — поинтересовался Филипп.       Не обращая внимания на его грубоватый тон, Анжелика мило ответила: — Я очень волновалась за вас, Филипп. Я боялась, что с вами приключилась беда.       — Она могла со мной приключиться, — неловко допустил он.       — Что вы имеете в виду? Эта вылазка была такой опасной? — спросила испуганная маркиза. Уже испытанное сегодня смятение и страх охватили ее вновь, волнение отразилось на ее лице.       — У вас прекрасное воображение, мадам! Но не совершайте ошибки: не забывайте, что я воин и никогда и никого не боялся и не буду, — подчеркнул мужчина с деланным спокойствием.       — Вы не боитесь даже глупой смерти, — пробормотала она почти себе под нос, высвобождаясь из его объятий и становясь чуть поодаль, смерив его проницательным взглядом. Филипп выглядел так отстраненно, что она не думала, что он ее услышит, но, видимо, это произошло, потому что он жестом предложил ей продолжить разговор. Она добавила: — Я никогда не сомневалась в том, что вы родились с маршальским жезлом в руке и не боитесь никаких опасностей.       — Что вы собираетесь сказать? — осведомился Филипп. — Что?       Слезы навернулись на глаза, и она дрожащим голосом произнесла: — На этот раз мое воображение рисовало мне очень мрачные картины! Вы сегодня выглядели так, как будто готовились сложить свою голову в бою, как будто прощались со мной! Вы решили умереть, но не героической смертью воина, а глупой смертью человека, который так верен королю, что не может стоять на пути своего суверена к постели его жены!       — Замолчите, мадам! — прогремел голос маршала. — Замолчите! — Он взял ее за руки и повел ее, на удивление не грубо и без принуждения, к софе. Затем, голосом тихим и взволнованным, он приказал ей: — Не смейте говорить мне таких вещей!       Тяжело вздохнув, Филипп отвернулся от своей жены и, подойдя к небольшому камину, нагнулся и пошевелил кочергой тлеющие в камине угли; это было ему необходимо, чтобы отвлечься.        Маркиз думал об Анжелике и их отношениях. Его глубокая любовь к Анжелике и его ревность ко всем мужчинам, которые были очарованы ей, стали неотъемлемой частью его жизни. А шлейф влюбленных в нее придворных был очень длинным — намного длиннее, чем шлейфы ее платьев, сшитых по последней версальской моде. Впрочем, с благодарностью подумал маркиз, страх потери жены преследовал его не так часто, ибо он верил, что она действительно любит его — Анжелика с таким упорством добивалась его и сносила от него столько унижений и грубостей, что он просто не мог думать по-другому.        Сегодня после обеда, жена напомнила ему о страсти Его Величества к ней — Его жене и Его любви, и Филиппу опять пришлось пережить воображаемый ужас ее потери и своего бесчестия. Когда она говорила о том, что хочет уехать в Плесси из-за короля, у Филиппа перехватило дыхание, и осознание происходящего пронзило его, остро и неотложно: он стоял на пути у короля, разрываясь между преданностью к своему суверену и любовью к Анжелике. Кошмар в его душе нарастал до того момента, пока маркиз, находясь во власти отчаяния и безысходности, не принял решение устранить себя с пути короля самостоятельно.       После обеда, Анжелика напомнила Филиппу о страсти Его Величества к ней — Его жене и Его любви, и ему опять пришлось пережить воображаемый ужас ее потери и своего бесчестия. Когда она говорила, что хочет уехать в Плесси из-за короля, у Филиппа перехватило дыхание, и осознание происходящего пронзило его, остро и неотложно: он стоял на пути у Людовика, разрываясь между преданностью к своему суверену и любовью к Анжелике. Кошмар в его душе нарастал до того момента, пока маркиз, находясь во власти отчаяния и безысходности, не принял решение устранить себя с пути короля самостоятельно, если Бог сегодня пошлет ему смерть как солдату.       Сегодня Филипп очень сильно рисковал, когда после встречи с пойманным шпионом пошел на вылазку под градом пуль и огнем артиллерийских орудий испанцев. Он сделал это намеренно, надеясь, что забвение в царстве Аида избавит его душу от постоянных метаний и от тяжелого жизненного выбора. «Пусть будет, что будет, — с фаталистической решимостью произнес в уме Филипп, когда шел на ту авантюру. — Если мне суждено погибнуть, то это случится. Пусть при осаде Доля все закончится, если это моя судьба. Может, так будет лучше для всех».       Однако, Филипп выжил и даже не был ранен. Когда ядро, которое могло положить конец его земному бытию, казалось, летело прямо в него, маршал смотрел смерти в лицо с бесстрашием, которое присуще бывалому воину. Но оно лишь пронеслось предательски близко от его головы. Он испытывал противоречивые ощущения от того, что его авантюра не удалась, и воспринимал события сегодняшнего дня с покорностью судьбе, которая бывает у зверей и птиц, понимающих, что охотник нашел их и что они уже не смогут спастись.       В то же время, произошедшее сегодня преобразило Филиппа. Иногда, когда смерть дышит прямо в затылок, а ее высокомерный и ехидный смех рвется из ее уст, человеку открываются высокие истины — истина старости, истина болезни, истина смерти, и истина любви. Филипп не желал себе раннего конца, за исключением того случая, если бы он был смертельно болен и вынужден был бы умирать долго и мучительно. Вспоминая Шарля-Анри, маркиз понимал, что он хотел бы увидеть, как растет его сын и, возможно, его будущие дети от Анжелики; он хотел бы дожить до того, когда его мальчик станет мужчиной и женится.       Затем мысли Филиппа, только что чудом избежавшего летального исхода на поле боя, сами по себе перешли на супругу: он не умер и вновь увидит Анжелику. Правда, все могло обернуться для него трагедией, если король все-таки разрушит его семью. Но сейчас мужчина не был склонен об этом задумываться, предоставив выбор течению жизни, потому как жизнь часто бывает мудрее людей, и часто тот, кто ничего не делает или просто ждет — выигрывает, а стремящийся к цели опаздывает, хоть и спешит изо всех сил. И маршал вернулся в свою палатку, где столкнулся с женой, сразу понимая, что ее состояние было более мятежным, чем разбушевавшееся море.       — Филипп, — позвала Анжелика.       Ее зов, произнесенный глубоким, сердечным тоном, вырвал маркиза из дум и заставил его сердце забиться сильнее. Филипп повернулся к ней и с удивлением воззрился на нее. Встревоженное выражение лица Анжелики, в котором он также различил мольбу и ожидание, вызвало у него внутреннюю панику, и какое-то время он молчал, глядя на нее невозмутимым взглядом. Чтобы справиться со смятением, Филипп перевел взгляд на огонь в небольшом камине, и скоро к нему вернулось самообладание. Все эти чувства и все, что происходило между ним и его супругой, были по-прежнему очень новыми для него, а также пугающими и интригующе до такой степени, что разум иногда куда-то пропадал, когда он стоял рядом с Анжеликой. Но если раньше, еще несколько месяцев назад, его любовь к ней пугала Филиппа, а факт того, что он влюблен, выводил его из себя, то теперь эти дивные чувства заставляли его задуматься о своей прошлой жизни, о своих ошибках, и, конечно, о ней — об Анжелике, а также об их будущем.       Он видел, что жена хотела откровенного разговора с ним. Он не отрицал, что им необходимо было многое обсудить, но позже, так как сейчас он должен был идти и узнать, все ли было нормально в военном лагере. — Я должен оставить вас, мадам. Но я скоро вернусь, — объявил он нарочито холодным тоном.       Филипп направился к выходу и исчез в темноте, не оглядываясь на жену. Снаружи он окликнул молодого солдата, который охранял палатку, и осведомился о состоянии дел в лагере и о том, что делал король. Он уже поговорил с королем после сегодняшней вылазки и потому не думал, что он сегодня еще понадобится монарху. Если он понадобится, то за ним пошлют пажа. Но, честно говоря, сегодня Филипп не хотел больше видеть Его Величество.       Он стоял с сосредоточенным выражением и слушал солдата, чувствуя облегчение от того, что король проводил вечер с герцогом де Лозеном и другими дворянами, не вызывая его к себе. Его взор блуждал по военному лагерю: солдаты сидели вокруг костров, ели что-то и пили вино, передавая бурдюки по кругу, а офицеры были у себя в роскошных палатках, поскольку только некоторые из них были допущены к королю. Вечер окутал землю фалдами темного сумрака, и, если бы не зажженные факелы, разглядеть что-нибудь было бы невозможно; погода испортилась, небо застлали серые тучи, а от резких порывов ветра трепетали заснеженных ветви деревьев, видневшихся на близлежащем холме.       Закончив разговор, Филипп непроизвольно улыбнулся — наконец, он мог пойти к Анжелике. Он спешно вернулся в свою палатку, и когда его взгляд остановился на ней, величественно-воздушное чувство восхищения обволокло его всего, проникло в кровь, кости, и плоть. Впереди была ночь счастья и страсти с женой, но сначала им нужно было обстоятельно поговорить.       Свежая, как весенняя роза, и цветущая в апогее своей целомудренно-зрелой красоты, Анжелика была совершенно неотразима. Уже переодевшись в ночной халат, она сидела на кушетке, уставившись в пламя горящей свечи в канделябре, который стоял на маленьком резном столике около софы. Свет от свечей золотил ее волосы, ниспадающие соблазнительной волной на плечи мягкими локонами, и когда она повернулась к нему, он вспыхнул ярким пламенем в ее блестящих глазах. Редкий мужчина не мечтал обладать богиней и проникнуть в источник ее красоты, чтобы испить оттуда! А Филипп владел ей, и она принадлежала ему на законных правах мужа!       Надев на лицо непроницаемую маску, маршал провозгласил: — Больше нас сегодня никто не побеспокоит, мадам. Мы сможем все обсудить без посторонних.       Филипп медленно подошел к Анжелике и присел на край софы, где удобно устроилась и она. Маркиза с вызовом посмотрела на него, и в ее взгляде он узрел непоколебимую решимость высказать ему все, что накопилось у нее на сердце. Что же, если она хочет этого, пусть говорит: он не будет ей мешать, не будет жесток с ней. Он считал, что им необходима откровенность, которой так не хватало их сложным отношениям с самого начала.       — Вы не запретите мне говорить, Филипп! — воскликнула Анжелика.       Слабая улыбка показалась на его губах, и он взял руку жены в свою, переплетая их пальцы. — Это не входит в мои планы, — промурлыкал он.       Она ошеломленно взглянула на него, как будто затрудняясь поверить, что он разрешал ей говорить; в ответ Анжелика сжала его руку в знак благодарности. В этот момент, во всем облике Филиппа отразилась та природная, неукротимая воинственность, которая приписывалась богу войны Марсу историками и античными людьми, которая органично сочеталась с несомненным благородством его черт и их пикантной, почти возвышенной изящностью. Но вот добродушный блеск промелькнул в глазах мужа, и Анжелика сразу ощутила непомерное облегчение, а момент, который уже начал казаться ей пугающим, неожиданно стал волнующим.       Филипп вдруг осознал с потрясающей ясностью, как никогда прежде, что чувство, которое он ранее презрительно отвергал как выдумку слабоумных и поэтов, поймало его в ловушку и держало крепко-накрепко. И то, что его маленькая кузина из Монтелу, его баронесса Унылого Платья, дерзкая и несравненная девчонка с острым языком, которую он терпеть не мог и ненавидел за то, что она принудила его к браку шантажом, пробудила в нем любовь, было самым поразительным из всего случившегося в его жизни. Маркиз больше не отрицал, что любил Анжелику так сильно, незабвенно, и обжигающе, что не смог бы отдать ее никому другому, даже королю. Ранее в нем шла постоянная борьба с растущим в нем, как листья деревца, чувстве к Анжелике, и он не позволял себе такую роскошь, как расслабление и вздохи; но теперь этот поединок закончился, и Филипп с радостью сдавался на милость победительницы.       Закусив губу, она размышляла, что предпринять для того, чтобы не осталось неясностей между ними. — Вы действительно хотите откровенности, господин муж мой?       — Да, — уверил он, ласково гладя ее пальцы своими. — Давно мы не были откровенными друг с другом, если вообще когда-то были.       Анжелика улыбнулась широкой улыбкой, яркой как радуга после дождя, и нежной, как тончайший шелк. Он так редко звал ее по имени, и когда он произносил его, у нее внутри все переворачивалось от чувства близости к нему, от того, что Филипп не казался более холодным и надменным царедворцем и совсем не походил на того чужого человека, который ненавидел ее так люто после свадьбы. Ее муж ухмыльнулся в ответ, и ослепительно белые зубы ярко блеснули на его красивом лице под аккуратными модными усиками.       Она глубоко вздохнула и начала осторожно: — Я догадалась, что вы сегодня затеяли.       — Вы всегда были проницательны, моя дорогая, — слегка кивнул он, решив не отпираться.       — Мне было страшно и больно, когда я все поняла, — сообщила она, глядя ему в глаза.       Филипп, наблюдающий за ней, заметил, как слеза задрожала на ее ресницах. Он крепче сжал ее руку и многозначительно погладил кисть пальцем. — Но я жив. Видимо, так хочет Бог.       Анжелика бросила гневный взгляд на него и обрушила на него град вопросов: — Вы хотели сделать это из-за короля? Неужели вы можете отдать меня ему? Ее голос был таким отчаянным, боль сочилась в каждом звуке, который вырывался из нее, находя путь наружу из самых глубин сердца; немые рыдания стали душить ее, но она судорожно сглотнула и сдержалась.       Ее муж стер одинокую слезу с ее щеки, и был удивлен тем, что она не отстранилась от него. Его сердце наполнилось раскаянием и сожалением за свой сегодняшний поступок, а также за все те страдания, которые он сознательно причинил ей. Он был виноват перед ней, и это знание разлагало броню его непобедимости и непреклонности, а стыд жег его нутро, словно раскаленное железо. Но его сердце больше не было равнодушным и холодным, так как в нем цвела любовь и летали бабочки страсти, цветами прорастая в полутьму его старого бытия. Филипп чувствовал, как его душа все больше открывается своей изумительной жене.       — Простите меня, — его голос был пропитан сожалением; он не мог больше сдерживаться и хотел быть искренним, — за мою грубость в прошлом и за то, что так вел себя сегодня.       — Благодарю вас, — промурлыкала приятно удивленная женщина.       — Не стоит, — шевелил губами Филипп.       — Для меня эти слова значат очень много — целый мир.       — Я признаю, что мне не стоило сегодня быть столь безрассудным. Это было глупо! Не исключено, что если бы я погиб, то позже моя душа пожалела бы о моем решении. — Он обнял жену. — Анжелика, это так тяжело расставаться с вами, — промолвил он со значимостью. — Это очень тяжело быть рядом с вами и знать, что вас неистово желают слишком многие.       — Но я люблю только вас, а не многих! — воскликнула Анжелика.       — Я верю вам. Но для меня любить вас тяжелее, чем для вас меня, — озвучил он свое мнение. — Я живу со знанием того, что вас желают у меня забрать почти все, даже наш государь.       Их взоры встретились, и она вздрогнула: в его голубых, как небесная лазурь, очах таилась такая безумная, невысказанная тоска, что мир, казалось, вот-вот погрузится в пучину огромного горя. Она не могла на это смотреть, и сейчас ее глаза изливали непрерывный поток теплоты. Она должна помочь своему супругу, тем более что он хотел откровенности и сам был честен с ней.       — Как это все тяжело для нас! — вздохнула она.       — Я тоже так думаю.       — Филипп, есть нечто такое, что мне очень хотелось бы сказать вам. После этого вы поймете, наконец, что король никогда не встанет между нами; по крайней мере, не по моей вине.       Маршал задумчиво посмотрел на свою жену. Из-за всей той ненависти и отчуждения, которым он позволил вкрасться в кровь и душу, он чуть было не погубил их брак, и он ощущал себя виноватым перед ней. Но сейчас его очень интересовало то, что она намеревается сказать ему, и любопытство снедало его. Его внутренний голос твердил, что что-то чрезвычайно важное изменит многое и даст шанс их любви расцвести и окрепнуть, сблизит их и сделает их сильнее.       Филипп взял с утонченной нежностью, растопившей сердце Анжелики, ее руку и поцеловал ее. — Говорите, мадам. Мне нравится слышать ваш голос.       Ее тихий голос поведал ему то, что было на сердце. — Филипп, вы должны знать, что я никогда не буду любовницей короля, а если он предложит мне это, то я отвечу отказом. Я не люблю и никогда бы не смогла полюбить Людовика. — Она замолчала и выдержала короткую паузу. — Даже если бы ваше сегодняшнее безрассудство свело вас в… могилу, я все равно никогда бы не смогла отдаться королю. Ваша жертва была бы напрасной, супруг мой.       Посуровев, словно вмиг повзрослев, он быстро произнес: — Почему, мадам?       — Есть несколько причин, — начала она с осторожностью, которая не осталась незамеченной ее мужем. — Они касаются настоящего и прошлого, и именно они никогда не дали бы мне стать его фавориткой. Я не сделала бы этого, даже если бы мне пришлось потерять все.       — Черт! — ахнул он. — Будь я проклят! Значит, есть что-то, чего я не знаю!       — Что-то знаете, а что-то нет, — мотнула головой Анжелика, и ее глаза лукаво заблестели. — Вы знаете о моей любви к вам, и у вас нет повода в этом сомневаться. — Она вновь смолкла, как будто ожидая его подтверждения, и заговорила, когда он кивнул. — Я никогда не буду принадлежать мужчине, которого я не люблю. А люблю я вас, Филипп! Вам я отдала свое сердце!       Филипп довольно улыбнулся. — Я верю вам, мадам.       Но его веселье не передалось ей, а ее мысли блуждали в прошлом, устремляясь в те далекие дни, когда под небом Тулузы она была счастлива со своим первым мужем, когда в Отеле Веселой Науки она узнала, что такое любовь. — Жоффрей де Пейрак, — произнесла вдова казненного графа голосом, сотканным из боли и горя, которые до сих пор не прошли и не затихнут никогда.       — Ваш первый муж, — откликнулся он бесстрастно-знающим тоном.       Когда Молин составлял их брачный контракт, он упомянул, что первым супругом Анжелики был известный многим граф Тулузский, некогда самый богатый вельможа в Лангедоке, который был казнен королем и лишен своих титулов и состояния. Видимо, чтобы избежать тяжких подозрений маркиза, которые могли опорочить репутацию Анжелики в его глазах, Молин взял инициативу на себя и уверил Филиппа в том, что сыновья Анжелики, Кантор и Флоримон, являются дворянами по происхождению и были рождены в законном браке. Позже заинтригованный Филипп сам навел справки о господине де Пейраке.       Анжелика была уязвлена холодностью в голосе мужа, и на ее глаза навернулись сердитые слезы. — Так вы знаете? Вы все это время знали о том, как закончился мой первый брак?       — Да, — подтвердил Филипп, — но ведь мне известна только официальная версия. Молин рассказал мне немного о графе и о том, что с ним случилось. Он сделал это еще до свадьбы. — Он пожал плечами. — Наверное, он хотел избавить вас от моих естественных вопросов насчет ваших сыновей. Молин не сказал мне всего, но сообщил основные сведения о графе.       — Меня удивляет, — пробормотала она, — что вы сами не спросили меня о нем.       — Вы вряд ли бы захотели это со мной обсуждать.       — Это верно, — с горечью ответила она. С лицом, застывшим и бледным, как у призрака, она через силу начала повествование о том, что причиняло ей мучительную боль. — Я вышла замуж за Жоффрея де Пейрака не по любви: наш брак был устроен моим отцом и Молином, а мне осталось подчиниться, чтобы моя семья не разорилась окончательно. Жоффрей был очень необычным человеком, и у него… были увечья: он был хромым, и на его лице было два шрама из-за страшного несчастья в девстве. Он был человеком большого ума и многих талантов; у него был очень сильный характер, что не могло не восхищать меня. Я не сразу его полюбила и поняла, что Жоффрей — честный и благородный человек с пылким сердцем. Потом несколько лет мы были очень счастливы вместе, и я родила ему двух сыновей. Граф был очень богат и влиятелен, и его могущество вызывало зависть у многих дворян Лангедока и у Архиепископа Тулузского, а также у суперинтенданта финансов Фуке и даже самого короля…       Филипп понимающе кивнул; это было как раз то, что он выяснил, когда наводил справки и говорил с Молином. — Могущество всегда вызывает зависть. А желание подчинить у любого монарха столь сильно, что он способен на многое, чтобы защитить и укрепить свою власть.       — Жоффрей был обречен на смерть из-за своего могущества и необычности, — продолжила она, взглянув на него безутешными глазами. — Граф де Пейрак был арестован по приказу короля за колдовство и обвинен в бесчисленных преступлениях, которых он не совершал. После фальшивого и смехотворного судебного процесса, он был приговорен к сожжению на Гревской площади. Я боролась за его жизнь изо всех сил, но все оказалось напрасным. — Она сникла головой; воспоминания душили ее, словно удавка, накинутая на шею. — Я добилась аудиенции у короля и пришла в Лувр, уповая на то, что смогу вымолить помилование для Жоффрея.       — И что случилось потом? — В действительности, Филипп уже догадался, что она поведает.       Анжелика перевела на мужа полный муки взгляд, который ранил сердце Филиппа — ему больно было видеть ее такой сломленной. Собравшись с силами и взяв нервы под контроль, она произнесла бесцветным голосом: — Мы разговаривали, и Его Величество не отрицал, что посылал на чудовищную смерть невиновного, хотя и не признавал этого впрямую. Он делал акцент на том, что мой муж был так богат, что мог создать государство в государстве и мог поднять восстание против короля. Я клялась королю, что Жоффрей и я никогда не участвовали в заговорах против него и были его верными подданными, но он не слушал меня.       — Продолжайте.       Она уставилась в пустоту потухшими глазами. — Я умоляла Его Величество помиловать Жоффрея, но моя попытка не увенчалась успехом. Король разозлился и отказал мне, а потом заявил, что никогда не желает иметь дело с семьей де Пейрак. Он казнил моего первого мужа по политическим соображениям, но разве они меня касаются? — В глазах Анжелики стояли слезы, и она всхлипнула. — Граф де Пейрак был моим супругом и отцом моих двух детей, а король убил его и обрек нас на нищету и страдания! А потом, в день казни, я стояла в беснующейся, кровожадной толпе на Гревской площади и лицезрела костер, и в тот же день родился Кантор… Этого нельзя забыть никогда! Это нельзя выжечь из памяти даже каленым железом!       — Успокойтесь, моя дорогая, — утешал он. Ладонью он вытер слезы, катившиеся по ее щекам.       Филипп с неподдельным интересом и вниманием слушал Анжелику, удовлетворенный тем, что она раскрыла ему столь сокровенные мысли и поделилась с ним тем, что наверняка никому не говорила. Но он был очень сдержанным и скрывал свои истинные чувства, прятал досаду и ревность, кипевшие в его груди, за изысканной учтивостью и сочувственной улыбкой. Маркиз был обеспокоен прошлым своей жены, хотя и осознавал, что глупо было ревновать к мертвому человеку, который оставил этот мир уже много лет назад. И все же, Филипп ревновал Анжелику к Жоффрею де Пейраку! Он также недоумевал, как такая роскошная женщина, как его жена, могла полюбить Великого Лангедокского Хромого.       — Я понимаю вас, — уверил ее муж. Он поднял руку к ее лицу и поправил прядь волос, выскочившую на лоб. — Не вспоминайте больше. Это уже в прошлом.       — Нет, я не могу простить Его Величество! — вспыхнула она, и ее лицо побелело от внезапно накатившего остервенения. — Я не прощаю королю то, что он может разбить мой брак с вами, и я всегда буду настороже с ним! Я не прощаю и не прощу ему ту безжалостность, с которой он отправил на костер невиновного — моего покойного мужа и отца моих двух сыновей! Этого всего нельзя забыть и простить даже своему суверену! Король разрушил мой первый брак, но мой брак с вами, Филипп, я ему омрачить не дам никогда, и я буду бороться против него, если понадобится. И вам убить себя и обречь меня на вдовство по вине Его Величества я не позволю!       Филипп придвинулся к ней вплотную, приподнял пальцами подбородок и прошептал, глядя в ее горящие гневом глаза: — Мадам, в обычном случае я бы никому не позволил так говорить, так как я очень верен королю… Но я понимаю вас, потому как есть такие личные вещи, которые заставляют нас смотреть с порицанием даже на тех, кому мы должны быть преданны и почитать.       Пытаясь оправдаться, Анжелика запричитала: — Филипп, я никогда не предам короля и Францию! Я не собираюсь строить никаких заговоров против него, чтобы отомстить! Я лишь хотела объяснить вам, почему я никогда не буду его любовницей и никогда не смогу его полюбить, как бы сильно он этого не желал. А если бы что-то не дай Бог случилось с вами, мое отношение к Его Величеству… резко ухудшилось бы из-за смерти двух своих мужей; я не смогла бы испытывать к нему других чувств, если бы вы сложили свою голову сегодня. — После паузы, она отчеканила в философской манере: — Бывают вещи, которые мы не можем сделать, так как пойти на это означает предать тех, кого мы любим, или себя. А я бы никогда не предала ни вас и нашу любовь, ни память покойного мужа, ни своих старших сыновей. Я не хочу, чтобы вы сомневались во мне!       — У меня никогда не было сомнений в вашей преданности нашему суверену как подданной. И я понимаю и не осуждаю вас и ваши чувства. Я также благодарен вам за этот правдивый рассказ.       — О, Филипп! — выдохнула Анжелика с чарующей улыбкой. — Как я люблю вас!       — А ваш первый муж? — неожиданно для себя буркнул маршал.       Анжелика взяла его лицо в свои руки и запустила пальцы в его волосы. — Филипп, вы и я живы! У нас вся жизнь впереди! Мы живем будущим, а не прошлым. Мое сердце принадлежит вам!       Сказав это, она почувствовала, как горечь вкралась в ее грудь: бесполезно было отрицать, что часть ее сердца все еще принадлежала прошлому и Жоффрею, и так будет всегда. Прошло уже много лет, как не стало Жоффрея, но воспоминания не умирали. Но любовь к Филиппу давала ей силы идти вперед, и сейчас, впервые за долгое время, Анжелика была безмятежно счастлива.       — Я рад, что не погиб сегодня, — объявил он.       — Дайте мне слово, что никогда больше этого не сделаете! — молила она.       — Хорошо, — уступил он, поцеловав ее в лоб. — Но... порой…       — Филипп! Вы не имеете право убить себя! — взорвалась Анжелика, мотая головой в шоке, который соединился с бешенством, и ее глаза запылали праведным гневом. — Нет! Нет! Нет! Вы не можете эгоистично выбрать Его Величество, когда я так люблю вас! Вы не можете оставить меня вдовой и нашего сына сиротой!       — Вы правы, — согласился маршал. При мысли о том, что он больше не увидит Шарля-Анри, гримаса муки исказила его лик. Он поклялся себе, что больше никогда не будет таким дураком.       Заключив жену в объятия, Филипп поцеловал ее, и Анжелика прильнула к нему со всем пылом вновь разгорающейся страсти. Ее глаза закатились, а ее губы раскрылись навстречу его языку; он усилил своей натиск, пробивая тот черный кокон, в который было обернуто его существо, когда она вспоминала Жоффрея и он ревновал. Сердце ее забилось глухими толчками, и, вновь открыв глаза, она взглянула на супруга с трепетным обожанием, едва осмеливаясь поверить тому, что он был с ней так ласков, что выслушал и понял ее, поддержал ее и не был зол.       Филипп целовал Анжелику неистово и глубоко, его язык побеждал ее, завладевал ее ртом; сладкая дрожь бежала волнами по ее телу, и ее руки легко и нежно порхали по его спине. Прикосновение его рук к застежкам ее рубашки, ощущение того, как его пальцы освобождают ее тело от одежды, пронзили маркизу томительным желанием, от которого закружилась голова. Анжелика отвечала на его поцелуи с равной страстью, которая уничтожила остатки сдержанности Филиппа, и вот уже его рука расстегнула халат и скользнула под рубашку ей на грудь и на бедро.       Несколькими минутами позже, маршал отодвинулся и заявил хриплым от страсти голосом: — Клянусь, вы — больше женщина, чем кто бы то ни было! Вы — МОЯ ЖЕНА!       Анжелика выдохнула слова: — Раскройте мне тайны своего сердца, мой старший кузен. Любите ли вы свою Баронессу Унылого Платья?       — Мне много раз нужно это повторить? Вы и так знаете.       — Вы так считаете? — бросила она, словно не убежденная, но жаждущая ему поверить.       Прильнув лбом к ее лбу и смотря ей в глаза, Филипп прошептал: — Я уже долго люблю тебя, Анжелика, хотя старался побороть это чувство.       Анжелика вся засияла подлинным счастьем и восторгом, словно расцветая как райский цветок в живительных и теплых лучах солнца. В той необычайно светлой, чувственной улыбке, которая блуждала по ее губам, было нечто неземное, как будто это богиня любви улыбалась ее устами. Между ними образовалось новая связь, и это казалось невероятным. Ведь в начале их брака она грезила о том, что муж полюбит ее и томилась днями и ночами, особенно ночами, когда она жаждала странной жаждой близости чужого сладостного тела — тела мужчины, который не хотел брать ее в жены, но все равно был ее мужем. Но все изменилось: Филипп полюбил Анжелику, а сегодня попросил прощения, и теперь они были связаны узами куда более крепкими, чем узы брака — драгоценными узами понимания и сильной взаимной любви.       — О, Филипп! Сегодня замечательный день!       Слезинки радости текли по ее щекам, и муж любовно смахнул их. У нее перехватило дыхание от того, каким необычайно красивым был Филипп, и она подумала, что никогда не видела столь совершенных мужских черт лица. Только их сын, малютка Шарль-Анри, который был копией своего отца в миниатюре, мог похвастаться лицом еще более прекрасным, чем у Аполлона.       — Мне хорошо с тобой, — маркиз радостно улыбнулся ей в ответ.       — Мне тоже, Филипп. Но кое-чего нам с тобой не достает.       Его глаза искрились, он почти пропел: — Что же нам еще нужно?       — Я хочу зачать ребенка, — поведала она. Жизнерадостная улыбка заиграла на его губах, и зеленые глаза женщины блеснули в полутьме, а по ее венам сразу разлилось всепоглощающее желание. — Твоего ребенка, — подчеркнула она.       Филипп некоторое время в тишине смотрел в ее очи, и мерцающий свет свечи играл на его щеках, то высвечивая, то бросая тень на его патрицианское лицо. Он вздохнул от избытка счастья, которое переполнило его всего, словно подземный родник горное озерцо. Его глаза излучали доброту и заботу, а улыбка грела Анжелику сильнее, чем полуденное солнце. Звучный внутренний голос повторял ему вновь и вновь, что она хочет подарить ему еще одного ребенка — символ обретенной ими любви, маленького человечка с их смешанной кровью, продолжение любви Филиппа и Анжелики, которое она будет носить под сердцем и хранить всем своим существом. Потрясающее и ни с чем несравнимое по силе ликование вскружило голову Филиппу и захватило его в свой могучий водоворот, поднимая его над землей. Про себя он опять корил себя за свое поведение, и сейчас он точно знал, что никогда не уступит свою жену никому.       — Ну, нам ничто не мешает это сделать, — молвил тронутый маршал.       — А и правда! Озорные огоньки, плясавшие в его глазах, сводили ее с ума.       Филипп бережно заключил жену в нежный плен своих рук, и она была счастлива вновь почувствовать его губы и руки, биение его сердца. Остро ощущая его пьянящую близость и тепло его стройного, сильного тела, чувствуя каждый его вдох и его легкую дрожь, Анжелика больше не могла сдерживаться и пылко поцеловала его в губы, а ее руки проворно обхватили его шею, как плющ обвивает деревья. И вот уже она чувствовала его руки на своей талии, прикосновение твердого, ищущего рта, нетерпеливого и властного. Она вскрикнула от восторга и предвкушения, когда он уложил ее на софу и полностью раздел, а затем снял с себя всю одежду и лег к ней. И когда, наконец, Филипп овладел Анжеликой, и они задвигались в неистовом, ритмичном танце любви, им казалось, что они слышали голос ангела, благословляющего их союз.       Этой волшебной ночью, Филипп и Анжелика любили друг друга до абсолютного изнеможения и темноты в глазах, до блаженного исступления, когда всё вокруг замирало и весь мир погружался в грезы на яву, когда прерывалось дыхание, а затем возобновлялось, смешиваясь с тихими стонами, вздохами, и шепотом влюблённых. По жилам струилось раскалённое золото благодати, а огромные, мягкие крылья божества страсти обмахивали их тела и полностью окутали их.       Когда физическое наслаждение разливалось в сознании, в крови, в теле, в сердцах, и в душах неудержимыми, мощными потоками и становилось острейшим и всепроникающим, сердца выпрыгивали из груди и бились так сильно, как только могли, как будто в их двух телах было одно большое сердце, замиравшее от любви. От невероятных ощущений перехватывало дыхание, как от глотка живительного воздуха, а грудь казалась стеснена, как будто из нее хотело улететь последнее дыхание. Одна волна наслаждения непрерывно сменялась другой: одна изящная и ласкающая, как шелковое прикосновение кружева к коже, другая еще нежнее и тоньше, как ароматная волна дорогих духов, а новая волна сильнее и больше, как могучее течение, выносящее человека в море чего-то неизведанного, и, наконец, могучая и опустошительная волна, выбрасывающая супругов на берег острова любви и тащащая их вниз по отвесному склону ущелья к сладчайшей бездне, в которой высшая нега проникала в самые глубины существа.       Много позже, когда вихрь страсти стих, Анжелика, удобно устроившись на подушках, рассматривала задремавшего Филиппа. Она старательно перебирала в памяти разные фразы, услышанные ею когда-либо от маркиза, приходя к выводу, что ее супруг был так же непредсказуем, как осенний дождь, а своими закидонами иногда доводил ее до исступления. Сколько всего разного он говорил ей и как по-разному себя вел! Филипп мог быть бесцеремонен и груб с ней, как наверняка вел себя с другими женщинами, и мог обзывать ее вульгарными словами. Иногда он был робким и застенчивым юношей, не знающим, как признаться девушке в любви в первый раз, а в другие моменты превращался в пылкого и страстного любовника. В целом, ее муж был сильным мужчиной-воином с твёрдым и волевым характером, но при этом тонким, романтичным, и умеющим восхищаться и восторгаться — правда, он это тщательно скрывал. Анжелика была счастлива, что ей удалось пробудить в своем Марсе чувственность.       Увлёкшись раздумьями, она не заметила, что Филипп проснулся и открыл глаза. Его тихий голос прорезался сквозь кружево ее грез. — Мадам, вы самая красивая женщина французского двора. Но когда вы о чем-то вспоминаете, я могу различить на вашем лице следы пережитых страданий.       Анжелика переместила свой взгляд на мужа, и ласковая улыбка скользнула по ее губам. — Вы бодрствуете, господин маршал? Я думала, что вы так утомлены, что проспите до утра.       — Я спал некоторое время.       Поскольку в палатке стало слегка прохладно, Филипп нехотя выбрался с их любовного ложа и, не одеваясь, направился к маленькому камину. Он подул на тлевшие угли, заставив их заалеть, добавил хвороста, и через несколько мгновений огонь заполыхал снова. Затем он вернулся к софе и лег к супруге, поплотнее укрыл их одеялом, и притянул Анжелику к себе за талию. Она охотно прижалась к его теплому телу и положила ему голову на плечо.       — Это, наверное, так прекрасно для воина любить жену в армии! — предположила она.       — И да, и нет. Любовь делает воина слабым и безвольным, но она также спасает от одиночества и страха, окрыляет и одухотворяет. Поверьте мне, моя дорогая, что вы не найдете воина, который не хотел бы быть любимым восхитительной дамой вроде вас, будь то маршал, мушкетер, или рядовой солдат. Но иногда это становится обременительным, потому что отвлекает от выполнения долга и сильно расслабляет.       — Филипп, вы же не хотите меня отослать отсюда под предлогом войны?       — Ох, нет, мадам! — он хихикнул. — Это последнее, что могло бы прийти мне на ум сейчас.       — Только сейчас? — Крылья надежды, что они не будут в разлуке, уже отрастали у нее на спине.       — Нет, я не хочу с вами расставаться, — успокоил он, угадав, что тревожило ее.       Ее лицо просияло. — Спасибо вам!       — Я надеюсь, что мы скоро завершим эту осаду и сможем вернуться в Париж.       С решимостью, которая сегодня уже вторично поразила ее мужа, Анжелика заявила: — Филипп, я решила жить в Плесси. Я знаю, что вы не можете отказаться от своих обязанностей маршала, и я бы никогда не попросила вас об этом. Но я могла бы ждать вас в нашем поместье с детьми, а вы бы приезжали к нам, когда не должны были бы быть в армии или при дворе.       Неожиданно свалившееся на него решение жены заставило маркиза задуматься. — Дорогая моя, вы же понимаете, что наше положение не простое не только из-за наших обязанностей. Мы не можем вот так вот просто… — Он замолчал, его сумрачный взгляд был устремлен на нее. Она кивнула, и он вздохнул — они оба думали о короле.       — Его Величество обещал мне не вставать между нами.       — Мы не знаем, чего он захочет завтра, — прошептал он. В силу своей верности монарху ему было мучительно тяжело обсуждать эту тему, и он старался быть немногословным.       Ее златокудрая голова поникла, и она с силой зажмурила глаза, пытаясь сдержать жгучие слезы. Одна из них все же просочилась, и она яростно смахнула ее с щеки. — Только не говорите мне, что… Нет! Разве вы не понимаете теперь, что я никогда не капитулирую перед Его Величеством?       Филипп заключил супругу в свои объятия и впился в ее губы поцелуем. Когда он отстранился, его взгляд был полон нежности. — Я не отдам вас королю никогда. — Потом он расцеловал ее и осушил ее слезы. — Полноте. Не плачьте.       Хлопая глазами, она спросила его по-детски: — Правда?       — Да, моя любовь, — успокоил он, даже не заметив, что он в первые в жизни назвал ее так. Но Анжелика отметила это, ее слезы мгновенно высохли; хотя пережитые ею огорчения по поводу возможной гибели Филиппа все еще терзали ее, на ее лике это сейчас не отражалось, а ее глаза блестели как два бездонных колодца целительной воды. Маркиз заговорил вновь, медленно, словно подбирая слова: — Теперь я точно знаю, что мог бы сделать для короля все, но только не уступить ему вас. — Он надрывно рассмеялся. — Анжелика, разве я могу отказаться от вас?       Жена одарила мужа торжествующей, сияющей улыбкой, которая была светлее, чем весеннее утро и нежнее лепестков белых роз. В ее глазах плескались не небесная синева, как в его лучащихся очах, а богатая палитра всех оттенков нежной зеленой листвы, и Филипп подумал, что у нее самые прекрасные глаза на свете. Супруги уже представляли, как они могли бы жить в Плесси вместе с детьми, которым понравится обитать в сельской местности, в особенности Шарлю-Анри, как после утренней охоты маркиз возвращался бы в поместье и рассказывал бы с улыбкой на устах о своем приключении в Нельском лесу своей жене и Флоримону, с которым у него сложились прочные, хорошие отношения.       С решимостью тверже, чем сталь всех мечей французских солдат, Анжелика объявила: — Я перееду в Плесси в следующем месяце!       — Не торопитесь. Для начала можно было бы просто поменьше бывать при дворе. Также можно стать придворной дамой Мадам; тогда вы будете в относительной безопасности, а я более спокоен.       — Нет, — пылко возразила она. — Нужно коренное решение проблемы, а не полумеры!       — Что у вас на уме? Его рука скользнула по ее щеке в несмелой ласке.       Глаза Анжелики озорно засверкали. — Я могу заменить Ла-Виолетта и сопровождать вас в поездках по местам дислокации войск. Это было бы так здорово и так забавно!       — И так самоотверженно! — Филипп зашелся хохотом, сотрясаясь всем телом. — Мадам, вы сильно рассмешили меня. Мне нравится ваше остроумие.       — От вашего смеха может проснуться весь лагерь.       — Ну и пусть, — задорно отшутился маршал.       — Вы моя семья, и я отправлюсь туда, где будете вы. Я способна на это.       — Не сомневаюсь.       — Так что мы будем делать? — потребовала она с блаженной улыбкой. — Прислуживать великому маршалу Франции, об этом можно только мечтать! И это такое приключение!       Филипп был настолько расслаблен и полон счастья, что, казалось, мог слышать голос Орфея, поющий о любви. Потом он посерьезнел, и его немного хриплый голос озвучил его самые сокровенные думы: — Иногда я думаю, что ради вас мог бы оставить все и просто уехать. Сбежать из королевства подальше от короля и фальши! Быть просто счастливым вместе с Шарлем-Анри и вашим старшим сыном… Не подчиняться законам и директивам государства… — Последняя фраза была произнесена еле слышно.       Вслед за его изречением наступило мечтательное молчание. Когда Анжелика увидела, как в полумраке палатки глаза супруга блестели огнем внутренней силы и свободы, она догадалась, что Филипп сейчас чувствует себя птенцом, запертым в золотую клетку, от которой потерян ключ. Она часто ощущала то же самое, и это выстроило тонкую родственную нить между ними.       — И куда же мы могли бы уехать, Филипп?       Тень пробежала по его лику, и он вернулся из мира грез. — Может в Плесси, а может и за границу на время. — Вздох упал с его губ. — Но это лишь мечты о свободе. И не всегда они осуществимы. Сегодня не стоит сожалеть о прошлом, но не стоит мечтать и о будущем.       Анжелика погладила Филиппа по щеке и запустила пальцы в его волосы, потом прильнула своими нежными, словно бархат, губами к его устам, и они страстно поцеловались. Быть подхваченными в водовороте вожделения было их способом уйти от страха, что в стране, где правитель любил жену своего маршала, их счастье могло остаться мечтой. Они вновь слились воедино в торжественном, древнем танце любви, и их чувства в этот момент были окрашены красками одной палитры —восторг и райское наслаждение, а также потрясающее чувство единения. Свечи догорели и теперь дымились, почти не давая света, и темнота обволакивала и ласкала влюбленных, а тишина звенела волнами музыки, каждая тональность имела звук страсти.       Немного позже, лежа в его объятиях, маркиза философствовала: — Любовь исцеляет душу — от боли, недоверия, одиночества, алчности, и даже от злобы и жестокости. Она даёт прозрение: любящий видит много хорошего там, где безразличный видит лишь пустоту, даже если это хорошее скрыто масками, которые часто носят люди. Любовь также раскрывает таланты, о которых человек не подозревает, и дает силы для преодоления любых препятствий. — Ее голос стих до шепота. — Любовь — это тот дар, что дается нам свыше; дар, который находится в нас изначально, с самого рождения. Человек сам притупляет это чувство, сознательно или нет, и сам его отвергает, становясь даже не животным, а существом.       Филипп поцеловал ее пальцы, которые коснулись его рта. — Вы стали философом.       — А разве я не права, Филипп?       — Ваши уста глаголют истину, мадам. Ваша любовь исцеляет меня, и мне нравится это преображение. Я также безмерно люблю наши путешествия на остров Киферы.       Анжелики воскликнула: — Ваши слова делают меня очень счастливой!       — Женщины — странные создания. Я всегда это знал. Никогда не поймешь, что у вас в голове, и вы все такие разные. Одни добродетельны от природы и хотят прочного брака, так как им нужно плечо для слез и забота — они часто так скучны, что с ними хочется умереть еще молодым после рождения первого наследника. Другие являются прирожденными кокетками, которые вожделеют завоевать самого красивого и знатного самца, женить его на себе и играть его чувствами в своих корыстных интересах — таких, к сожалению, большинство, и они почти все шлюхи. Иногда можно встретить очаровательных, интеллигентных, и образованных дам, но чаще всего они тоже слишком растлены нашим обществом и очень искусственны. А еще есть сильные и цельные натуры, которые могут выдержать в жизни все или почти все, которые могут поднять мятеж против самого короля или даже Бога, которые храбрее и сильнее многих мужчин.       — А к какому типу отношусь я? — поинтересовалась заинтригованная маркиза.       Филипп приподнялся на софе, облокотился на локоть, и мудрым голосом сказал: — Вы не относитесь ни к одному типу. Нельзя сказать, какая вы на самом деле, потому что вы можете быть разной — и вы сама еще до конца не знаете, какая вы. Жизнь многогранна, и люди соприкасаются с ней во всем ее многообразии. И вы тоже многолики, а ваша натура многогранна!       — Я и не подозревала, что вы так хорошо меня изучили, — отозвалась она со смешком.       — Вы завладели моими мыслями. — Он взял ее лицо в ладони и заглянул в глаза. Правда, в темноте, он плохо различал ее черты. — Я много размышлял о вас, пытаясь разгадать вас.       — И каковы ваши выводы?       — В древние времена жили амазонки — женщины-воительницы. И вы на них похожи.       — Почему? — В ее голосе отразилось изумление.       Филипп потянулся, и от его движения одеяло зашелестело и сползло, обнажая его стройный торс. В отличие от него, Анжелика была почти вся укрыта, да еще и вдобавок тесно прижималась к его теплому телу, а ее пышные волосы путались в его локонах. Было слышно, что снаружи завывал ветер, но в палатке было тепло, и огонь мирно потрескивал в камине, поедая недавно положенную порцию дров. Тишина воцарилась в этом месте, ставшем сегодня ночью счастливым пристанищем для супругов дю Плесси, которым было очень тепло и уютно в коконе объятий, и которые забыли обо всем на свете в их неуемном стремлении друг к другу.       — Дорогая моя! — нарушил тишину Филипп, прижимая Анжелику к груди, а затем поцеловал в губы, а затем кончики ее пальцев на правой руке. — Все, что случилось сегодня между нами, есть величайший вызов для меня, хотя я опытный воин. — Он усмехнулся. — Это был личный вызов! Я признаю, что я неверно хотел решить проблему в отношении страсти короля к вам, отдавшись на милость судьбы и действуя безответственно и безрассудно. — Он вздохнул и пообещал: — Мадам, я уверяю вас, что теперь я буду действовать по-другому, если мне придется действовать.       — Спасибо, Филипп.       Он протянул руку и погладил ее по щеке, а другой рукой переплел их пальцы. — Сегодня мне удалось разрешить этот личный вызов с вашей помощью: вы рассказали мне то, что изменило многое для меня. Вы встретили сегодняшний вызов, брошенный мной и моим поведением, как достойный противник, и спасли всю ситуацию. Анжелика игриво подняла брови. — Вам нравится вызов, господин муж мой?       — Вызов вдохновляет и увлекает меня. Он для воина есть стимул к борьбе и выживанию. Наш брак всегда был вызовом. Это делает его очень интересным, вы не находите?       — Неужели даже сейчас, когда между нами нет тайн и вражды, вы все еще воспринимаете наше супружество как борьбу? Неужели для вас еще остались вызовы? Ведь я принадлежу вам!       — Верно, мне, — подчеркнул муж. — Но вы настолько многообразны, что мне постоянно приходится встречаться с новыми чертами вашего характера, и так будет всегда. Потому отношения с вами полны эмоций и содержат вызовы, прежде всего, вызов познания вас самой.       — Это мудро, — с игривой улыбкой заметила она. — Вы познаете меня как отличный ученик, и я с радостью помогаю вам узнать меня лучше. Мое живейшее желание, чтобы так оставалось всегда. С его губ сорвался вздох. — Иногда мне кажется, что мне вас никогда не познать.       Его супруга рассмеялась. — Филипп, вы сами изменчивы, как сама жизнь. Мне понадобилось много времени, чтобы понять ваш истинный характер, чтобы увидеть вас таким, какой вы есть на самом деле — без масок холодности и надменности, без личин «истинных придворных».       Филипп долго смотрел на Анжелику, завороженный ее красотой уже в который раз за этот вечер. Как же его жена была несказанно красива и совершенна, думал он, переводя взгляд с ее густых, светлых ресниц на ее пухлые, розовые губы. Анжелика была более красива, чем любая другая женщина при дворе, ее красота была почти неземной, и она была такой искушенной в амурных делах и многократно испытанной судьбой. А сегодня он узнал такие подробности о ее жизни, которые заставили Филиппа восхищаться ей до глубины души. В то же время, с ее чистым, ясным взором и румянцем на щеках, Анжелика была земным воплощением богини целомудрия и самой невинности, несмотря на всю ее искушенность в жизни. Вопрос пронесся в голове Филиппа, как метеор по небу: неужели такое оригинальное сочетание было возможно?       Последовал поток слов восхищения Филиппа дю Плесси своей женой. Она была первой женщиной в его жизни, кому он говорил такие слова, и останется последней. — Анжелика, я удивляюсь, как вы смогли пережить все то, что свалилось на вас после казни первого мужа. И вы были совсем одна, на руках с двумя маленькими детьми. Вы — самая сильная женщина из тех, кого я когда-либо встречал! В вас заложена потрясающая сила и неиссякаемая жажда жизни!       Обрадованная Анжелика улыбнулась, потянулась рукой к щеке мужа, и погладила ее. Услышать похвалу или речи восхищения от Филиппа, хотя бы несколько слов, было для нее ценнее, чем золото, драгоценности, и дворцы всего мира. Филипп не делал женщинам комплименты, и для него они все были низкопробными созданиями. Поэтому то, что он говорил такие хорошие слова о ней, его жене, было редким даром, который преподнесла Анжелике жизнь.       Королевский двор, опутанный щупальцами интриг, лицемерия, и козней, был местом, где собиралось много так называемых «истинных» придворных. Почти все такие мужчины, в том числе герцог де Лозен, раздавали дамам бесчисленные и ничего не значащие комплименты для того, чтобы отпраздновать очередную амурную победу. В конце эпохи регентства и в начале царствования Людовика XIV, светское общество еще не было пресыщено и мечтало жить в роскоши, которую Фронда и прочие неурядицы в королевстве ее лишили. Начав править самостоятельно, молодому королю удалось привести государственные дела в порядок и назначить талантливых управленцев, успешная деятельность которых позволила монарху дать французской знати то, что она алкала – красивую и богатую жизнь при дворе, полную самых разнообразных удовольствий. Теперь не все то, что считалось неприличным во время правления Людовика XIII, стало нормальным и даже модным, и знать выражала в остроумных репликах, то есть прилично, самые интимные вещи. Не было каприза, которого нельзя было бы выполнить при дворе короля-солнце, и было устранено все, что могло мешать вечному празднику жизни при дворе.       Для знати двор стал местом постоянного развлечением, где наслаждались сладострастием, а царившая извращенность нравов подавалась как галантность и считалась нормальной. Филипп был частью этого мира и срывал цветы этого праздника жизни и похоти, но он скорее делал это потому, что так было принято, а не потому, что его натура вожделела этого. Кроме того, маркиз никогда не опускался до уровня остальных придворных, которые ради новых возможностей получения удовольствия или наживы не гнушались ничем. Филипп провел при дворе много лет, но ни во что не вмешивался и жил своей жизнью, не плетя паутинку интриг и не делая подлостей никому. Он был воином и полководцем, который всегда встречал своего врага честно, смело, и бесстрашно, не пытаясь покорить его хитростью. И когда любовные признания или слова восхищения слетали с уст такого человека, как Филипп дю Плесси, они шли только от самого сердца, из самых глубин его души.       Маркиза продолжала молчать, и ее мозг теперь был поглощен их сегодняшним разговором о Жоффрее де Пейраке и его казни. Ее охватила грусть, оттенившая ее лицо, которое посерьезнело и помрачнело. Воспоминания разбередили душу Анжелики, хотя, положа руку на сердце, она никогда полностью не забывала графа. В особенности часто она думала о своем первом муже в темные и опасные моменты своей жизни, в том числе, когда ей приходилось выносить унижения и издевательства Филиппа. Иногда Жоффрей приходил ей на ум и в мирные минуты: например, когда родился Шарль-Анри, и когда она смотрела на своего крепенького и красивого малыша, Анжелика думала о том, что его рождение якобы стало актом предательства ее былой любви к Жоффрею. Однако, сейчас маркиза дю Плесси презирала себя за такие мысли, воспринимая их как предательство по отношению к Филиппу и Шарлю-Анри, которых она любила.       И все же, сегодня вечером, когда она рассказывала Филиппу о Жоффрее, ей иногда казалось, что она словно попала в иную эпоху, в которой она была графиней де Пейрак и являлась хозяйкой Отеля Веселой Науки. Воспоминания о прошлом вновь стали так свежи, как будто все случилось вчера. Но внутренний голос напоминал ей, что много лет прошло с того момента, как ее прежняя жизнь была разрушена, а Жоффрей был мертв уже около восьми лет. Теперь для Анжелики начинался новый этап: был открыт новый лист в рукописи о ее жизни, потому что у нее был Филипп, который любил ее, и теперь ее сердце билось ради Филиппа и всех ее детей — Флоримона и Шарля-Анри. О Канторе Анжелика предпочитала не думать, потому что она до сих пор оплакивала свое дитя, а любая мысли о его гибели была слишком болезненной.       Анжелике было бы до боли приятно вернуться в прекрасное прошлое с Жоффреем, но только в воспоминаниях. Филипп, ее новая любовь, был ее настоящим и будущим, и сейчас, когда они, наконец, обрели друг друга, вся жизнь со множеством возможностей для достижений и, самое главное, с данным Богом шансом на семейное счастье раскинулась перед ней, словно ровная песчаная дорога, и ей нужно было идти по ней вперед под руку с Филиппом. И все же, частица ее души осталась там, в солнечном прошлом под небом Тулузы, и она никогда полностью не выкинет из памяти Жоффрея де Пейрака и то счастье, которое он ей подарил.       — Анжелика? — позвал ее маркиз, видя, что она задумалась.       Она встрепенулась, улыбнулась, и заявила: — Вы — сильный человек, Филипп.       — Вы сильнее меня, Анжелика. Вы даже не осознаете, насколько вы сильны.       Робкая улыбка тронула ее губы. — Я надеюсь, что вы больше не наденете маску солдафона в моем присутствии. Я знаю, что мы вынуждены подчиняться правилам поведения в обществе, таков порядок вещей. Но мне хотелось бы, чтобы вы и я были сами собой, когда мы вдвоем.       — Я постараюсь.       — Прошу вас…       — Хорошо, — пообещал он, имея в виду каждое слово.       Анжелика пристально посмотрела на мужа с какой-то новизной. — Филипп, сегодня вы просто поразили меня. Я видела, что вы начали меняться, но я не думала, что вы готовы к откровенности.       Маркиз покрыл ее руки, щеки, лоб, и глаза легкими поцелуями. Затем он взял ее лицо в ладони и долго смотрел в ее лучистые глаза. — Мадам, я не умею говорить комплименты, и они получаются у меня неловко. Но я способен произнести несколько красивых и правдивых слов о вас. — Он усмехнулся, а она улыбнулась. — Вы прекрасны и женственны, Анжелика. Вы не заслужили того, чему я вас подверг в начале нашего брака; я перешел все рамки в своей жестокости к вам. — Его глаза лукаво заблестели. — Может быть, я хочу удивить вас, чтобы искупить свою вину. Как можно не дать вам откровенность, о которой вы просили, в награду за это, что вы цеплялись за меня, когда я бил и унижал вас?       Анжелика была настолько тронута словами мужа, что в ее очах стояли слезы от невыразимого, сумасшедшего счастья. — И у вас это очень хорошо получилось, Филипп. Вы сегодня сделали для меня и для себя то, что я от вас не ожидала, и я благодарна вам за это. — Внезапно чувство вины болезненным омом встало в горле, не давая дышать. Она приблизила свой лоб к его так, что часть их волос смешались. Она извинилась, переходя на очень личный тон: — Прости меня! Я не всегда была справедлива и добра к тебе, Филипп. Прости за безобразный шантаж…       — Забудь это, Анжелика. Есть то, что нам обоим нужно забыть.       — Филипп, ты и я вместе! Я уверена, что мы сможем все забыть! Мы будем счастливы!       Филипп наклонился к жене, и, касаясь губами ее лица, шептал ласковые слова, прерываясь лишь для того, чтобы покрыть его поцелуями. Сердце Анжелики забилось, и она, охваченная безумной страстью, бросилась в объятия мужа оголтело и ошалело, как ветер накидывается на путника со всех сторон, отбрасывая одеяло на пол, дурачась в кольце его рук, как веселая проказница, повергая его вниз своим весом и принимая его в себя раз за разом, до самых глубочайших глубин тела и души. И когда Марс победил, наконец, ветер ее горячности, а ее перевернул и подчинил, Венера захлопнула глаза и, приоткрыв губы, ничего не говорила, алкала каждого нового его движения, и отдавалась экстазу.