Преображение Любовью

      Франш-Конте, город Доль, февраль 1668 года, военный лагерь короля Франции.       К большому сожалению маркизы, Филипп покинул ее на рассвете и направился к королю, с нетерпением ждущему капитуляции Доля. Прождав несколько часов в палатке, Анжелика не смогла противостоять тенетам страха за жизнь мужа, которые спутали ее разум. Она поспешно оделась, не прибегая к помощи своих девушек. Она должна была пойти и узнать о ходе осады и, главное, о Филиппе; она должна была убедиться, что ее супруг в безопасности.       Анжелика вышла наружу и сразу почувствовала, как свежий, холодный воздух обдал кожу ее лица. Внезапно пошел снег, укутывая белым покрывалом землю, придавая окружающей военной обстановке полусказочный, полуреальный оттенок. Она не спеша продвигалась сквозь солдатский лагерь, поглядывая на войска короля, терпеливо ждущие возвращения короля и маршала, сидя вокруг нескольких разожжённых костров. В то же время, артиллерийские батареи развернулись, став в боевом каре и готовясь начать обстрел города в случае необходимости.       Анжелика дошла до палатки короля, которая охранялась мушкетерами в голубых мантиях, державшими руки наготове на эфесе шпаг. Невзирая на падающий снег, рядом стоял Антуан де Комон, маркиз де Пегилен и герцог де Лозен, скучающее выражение лица которого сменилось воодушевлением при появлении супруги маршала; вчера на обеде у короля Лозен много выпил, но ему хватило одной ночи, чтобы полностью прийти в себя.       Де Лозен зашагал навстречу маркизе и остановился напротив нее, учтиво поклонившись. — Сегодня прекрасный день! Доль сдался! Четыре дня осады, и все кончено! Франш-Конте почти в наших руках! — воскликнул он. — Король в сопровождении принца Конде и маршала дю Плесси уже уехал получать ключи от города. Один человек из свиты Его Величества вернулся полчаса назад и сообщил, что горожане открыли ворота перед нашим венценосным победителем.       — Еще есть и город Гре, — напомнила Анжелика.       — О, мадам дю Плесси! — рассмеялся он беспечно. — Неужели вы сомневаетесь в военном гении вашего мужа? Он — самый лучший воин и военный стратег во Франции! Только главный маршал де Тюррен более опытный полководец, чем он! Он — сам непобедимый Марс, который сошел на землю, чтобы бороться за славу нашего великого короля и нашей великой страны!       Восторг Лозена вызвал улыбку Анжелики. — Я никогда не сомневалась, что Филипп — один из лучших в военном деле. Недаром Его Величество сделал его маршалом.       — Совершенно верно, мадам. — В глазах мужчины заплясали шаловливые огоньки. — Хотя, подождите! Возможно, мы не сможем быстро взять Гре, поскольку королю и нам всем кажется, что наш обожаемый и воинственный Марс окончательно сдался в плен своей неописуемо красивой и женственной Венере. Вы способны сделать так, что маршал дю Плесси будет думать не о взятии крепости, а о том, как бы заставить ваши красивые глаза блестеть и искриться счастьем!       Герцог де Лозен осмотрел Анжелику с ног до головы оценивающим взглядом. Маркиза непроизвольно улыбнулась, раскрасневшаяся под его восхищенным взором, зная, что она была неотразима своем длинном, стильном меховом одеянии, распахнутом до пояса и являющем взору ее собеседника великолепное платье из серебряной парчи — очередной шедевр ее парижского портного. Но когда взгляд Лозена стал отливать оттенком похоти, Анжелика повела плечами с раздражением человека, желающего избавиться от нежелательного бремени, и отвернулась.       — Я что-то сделал не так, мадам? — сконфузился Лозен.       Анжелика вновь повернулась к нему и поспешила разуверить его: — Нет, мессир де Лозен. Просто я устала, и я также волнуюсь за моего мужа.       Она издала глубокий вздох то ли от усталости, то ли от недовольства. Несмотря на то, что ей нравилось, когда мужчины восхищались ее красотой и женственностью и обсуждали ее достоинства, сейчас это не доставляло ей былого удовлетворения и даже оставило у нее крайне неприятный осадок. Анжелика почувствовала себя чужой и далекой, как будто бы она стояла около входа в другое измерение, отделённое от мира придворных закрытой дверью, которая была как бы барьером, отделяющим честного и свободного человека от всякого рода лицемеров и проходимцев. Это укрепило ее решение отдалиться от Версаля и королевского двора, чтобы больше времени уделять Филиппу, детям, и своим собственным делам.       — Значит, мы не ошиблись: Марс теперь полностью ваш, мадам.       Гордо вскинув подбородок, Анжелика заявила: — Это верно: Марс и Венера обрели друг друга!       — Как же повезло месье дю Плесси! — отозвался Лозен. — Мадам, вы находитесь в самом завидном положении: вы — обожаемая, всесильная возлюбленная маршала Франции, которого не смогла увлечь и приручить ни одна женщина, а многие восхищались его божественной красотой. И, черт возьми, вы молоды, невероятно красивы, вы знамениты в королевстве… Париж полон соблазнительных дам, но никто не сравнится с вами! Ох, сколько же мужчин мечтают привлечь ваше внимание! Я знаю по меньшей мере дюжину без памяти влюбленных в вас, и среди них ко—       — Мессир де Лозен, достаточно комплиментов! — прекратила его словоизлияния Анжелика. Она не испытывала ни малейшего желания говорить о монархе. — Когда вернется мой супруг?        — Мы можем поехать в город и найти его там. Я могу сопровождать вас.       Анжелика приободрилась. — Вот это прекрасная идея, мой дорогой друг!       — Вот и снег уже кончился! — наблюдал Лозен. — Как будто сигнал, что мы должны ехать!       По призыву де Лозена конюхи кинулись к ним, ведя на поводья снаряженных в дорогу лошадей. Десять мушкетеров приблизилось к ним по команде Лозена, чтобы сопровождать их в Доль. Через несколько мгновений, Лозен и Анжелика с эскортом покинули военный лагерь и взяли путь на капитулировавший город, который уже виднелся на горизонте, в том числе склоны, блестящие тонким слоем снега, на которых находился главный замок, ощетинившийся своими башнями, шпилями, и бастионами. Дорога не была занесена, но по обеим ее сторонам лежали сугробы. Пережив судьбоносную ночь в этом месте, маркиза смотрела в сторону Доля с волнением.       Они затормозили около главных ворот, которые были открыты некоторое время назад для въезда кортежа короля. К ним приближался солдат; он резко остановился, когда увидел двух прибывших. Не слезая с лошади, он предложил: — Может, вам лучше пока не въезжать в город.       Брови Лозена приподнялись. — Почему? Что случилось?       Солдат доложил: — Губернатор пригласил короля в город за ключами сегодня рано с утра. Думая, что все безопасно, Его Величество, принц Конде, и маркиз дю Плесси отправились в Доль. Но когда король с эскортом и небольшой свитой подъехали к центральной площади, случилась заварушка.       Анжелика больше не могла это слушать. — А маршал? Он жив? Мучительный страх цепями сковал все ее существо, не давая ей дышать, и она побледнела так сильно, что казалось, что душа покинет ее тело. Мысль о смерти Филиппа ударила ее кулаком по лицу с неимоверной силой.       Лозен сразу подъехал к ней. — Дорогая, выслушайте его.       Солдат известил: — На короля было совершено вероломное покушение, но маршал спас его и сам остался невредимым. Юноша из свиты принца Конде и несколько солдат было убито.       — Филипп жив! Он жив! Он жив! — вскричала просиявшая Анжелика в сильнейшем порыве великой радости, захватившей все тайники ее души. То, что она ощущала сейчас, было огромнейшим счастьем женщины, которая могла потерять любимого человека и не пережить этого. Маркиза любила Филиппа так сильно, что уже не мыслила своей жизни без него.       — Влюбленная Венера, — промурлыкал улыбающийся Лозен.       В ее перевозбужденном состоянии, она не сдерживала себя: сердце пело сладостную мелодию облегчения и любви; цветы, распустившиеся в ее душе этой ночью, трепетали, а эмоции пенились, как море в шторм. — Ах, Лозен, я так боялась, что с Филиппом что-то случится! Он ведь иногда так рискует, не думая о последствиях! Он может быть безрассудно храбр!       Лозен невольно любовался ей. — Мадам, вы вновь получите своего Марса в свои объятия! Он стал еще более героическим! Наш красавец-маршал вновь спас жизнь короля и стал героем Доля!       — Да, Филипп — герой! — провозгласила Анжелика с гордостью, пронизывающей каждое слово.       — Едем же к Его Величеству! — скомандовал Лозен.       — Поехали, — присоединилась маркиза.       Они повернули лошадей в направлении, указанном им солдатом, и поскакали галопом по дороге, мощеной гладкими камнями, скользкими из-за недавнего снегопада.       Анжелика ехала впереди, молча покачиваясь в седле, а Лозен и все остальные следовали за ней. На улицах города собралось множество тепло одетых горожан, которые вышли на площади в этот зимний день встречать Короля Франции невзирая на мороз; также было много обывателей и зевак. Мельтешение крикливой толпы не привлекло внимания маркизы, которая могла думать только о Филиппе. Из-за столпотворения и давки, Анжелике и ее спутникам пришлось много раз останавливаться, ожидая, пока мушкетеры не заставят толпу расступиться и освободить им дорогу. Они пустили лошадей шагом, когда подъехали к центральной площади, и маркиза в смятении озиралась по сторонам, взвешивая сложившуюся ситуацию.       В отличие от других улиц, на центральной площади почти не было народу, поскольку толпу заставили разойтись после неожиданного происшествия. На углу площади, путники были вынуждены притормозить, так как один из мушкетеров замахал головой, не пропуская их, но, когда увидел Лозена, сразу же поклонился и разрешил им въехать. Они продвинулись вперед, и Анжелика увидела множество мушкетеров и солдат, которые оцепили все по периметру и стояли около здания готической церкви, свод которой покоился на массивных круглых колоннах — это было здание Коллегиальной церкви Богоматери.       Взгляд Анжелики обогнул небольшую площадь, оправленную в вышивку высоких аркад и замощённую гладкими камнями, которые выпавший свежий снег сделал беловатыми, резко контрастирующими с темными зданиями. Здесь было красиво, и в этом месте билось сердце Доля и Франш-Конте; здесь же проводились и ярмарки. Но это сейчас не волновало маркизу, а все ее мысли стремились к Филиппу, как к единственному источнику жизни, и страх вновь обуял ее, когда она увидела тела нескольких убитых солдат и одного молодого придворного, в котором она опознала пажа принца Конде. Зрелище их окровавленных тел являло собой отталкивающую и вместе с тем грустную картину, и черты женщины приняли встревоженное выражение.       Когда они остановились посередине площади, Лозен спрыгнул из седла и затем заботливо помог Анжелике спуститься. Они недолго постояли в одиночестве, озираясь и пытаясь понять, где были король, принц, и маршал. Затем один из мушкетеров сообщил им, что Его Величество и все его сопровождающие отправились в церковь, чтобы заказать благодарственный молебен за взятие города и панихиду за упокой душ несчастных жертв сегодняшнего покушения.       Чтобы скоротать время, Анжелика и Лозен занялись рассматриванием величественной колокольни-донжона, самой высокой в регионе. Но им не пришлось ждать долго: массивная деревянная дверь церкви открылась, и появился король Людовик, одетый в роскошные, дорогие соболя, под которыми виднелся камзол из черной парчи, расшитый серебряной нитью. За ним следовали принц Конде и маршал дю Плесси, оба закутанные в более скромные меховые одежды.       Заметив знакомые лица, монарх направился к ним своей величественной походкой, которая, как и его осанка, становились надменнее по мере того, как он приближался к Анжелике и Лозену. В неприступном и тщеславном выражении его молодого и красивого лица, в его утонченно холодном и повелевающем взоре, в его манерной и чеканной походке, в его грациозных, но сильных, движениях чувствовались неограниченная власть и безмерное господство. Глядя на монарха, было невооруженным взглядом видно, что он представлял собой могущественную и опасную силу, что он мог повелевать, подобно самому Богу, событиями и людьми, казнить и миловать по своему усмотрению. Его непоколебимая властность и царственное высокомерие, с которыми он смотрел на всё окружающее, были знаком его монаршего отличия от всего мира, сродни маршальскому жезлу, обладание которым отличало Филиппа от остальных солдат.       Лозен низко раскланялся перед королем; все мушкетеры и солдаты склонились в вежливом поклоне. Появление Людовика было встречено полной и уважительной тишиной: не слышно было ни малейшего шума, ни даже дыхания присутствующих, за исключением отголосков болтовни и криков горожан, которые все еще толпились на прилежащих улицах.       Маркиза дю Плесси присела в глубоком реверансе, глядя на заснеженное каменное покрытие площади; она даже не хотела смотреть на Его Величество. Про себя она молилась, чтобы монарх сдержал свое слово не мешать ее счастью в браке и не сделал бы ничего, что могло бы вызвать ревность Филиппа, что могло бы вновь склонить супруга к страшным решениям. А ведь даже лишнее внимание короля, его красноречивый взгляд, или его томная улыбка, подаренная ей, могли нарушить хрупкое равновесие любви и теней прошлого в ее отношениях с Филиппом.       «О Боже! — простонала про себя Анжелика, нервозная сверх всякой меры, но умело скрывающая это. — Молю тебя, не дай королю разрушить мой брак. Пусть он смирится с тем, что я никогда не буду принадлежать ему, и что не полюблю его. Не дай страсти короля сломать мою жизнь, как он разрушил мой брак с Жоффреем». Она тут же отругала себя за то, что вспомнила про своего первого мужа. Вчерашний вечер воспоминаний воздействовал на нее сильнее, чем она хотела бы, и даже волшебная ночь любви с Филиппом не сгладила этого эффекта.       — Поднимитесь, — разрешил властный голос короля. — Вы прибыли к завершению молебна.       Лозен осмотрел монарха, чтобы убедиться в том, что он не ранен. — Сир, все ли хорошо?       — Да, — ответил их суверен ровным голосом. Затем он посмотрел на Анжелику. — Благодаря вашему мужу, мадам, я сегодня вновь чудом избежал гибели.       Когда Людовик посмотрел на нее, Анжелика побледнела от смятения, готовая упасть в обморок. Усилием воли взяв в себя руки, она молвила: — Ваше Величество, я счастлива, что вы невредимы.       Лицо короля-солнца стало чуть более живым, и его губы тронула легкая улыбка. — Мадам, я много раз обязан вашему мужу жизнью, а наша страна — славой, победами, и могуществом. Маршал дю Плесси — герой! Гордитесь тем, что вы — жена героя Франции!       Высокопарное, но искреннее и правдивое, заявление короля вселило в душу Анжелики то пламенное счастье и то блаженное спокойствие, о котором она неистово мечтала в течение долгого времени. Слова короля и его благосклонный тон означали, что он принял тот факт, что мадам дю Плесси отдала свое сердце своему маркизу, и что он не будет покушаться на их счастье, а удовлетворится тем, что будет просто ее иногда видеть при дворе. Верность Людовика своему слову пробила брешь в той стене отчуждения, которую она начала мысленно строить между собой и королем, и туда хлынули чувства подлинной благодарности и глубокого уважения к монарху, словно река через размытую дамбу. Но уже через мгновение, ее инстинкт самосохранения напомнил ей, что короли непостоянны в своих желаниях, как осенний ветер, хотя Анжелика предчувствовала, что слову Людовика можно верить.       Филипп, Лозен, и Конде молча слушали беседу монарха и маркизы. Все присутствующие затаили дыхание: Лозен и Конде с нескрываемым интересом рассматривали Анжелику, а на губах Филиппа играла загадочная улыбка.       — Благодарю Ваше Величество за такую похвалу, — промолвила Анжелика церемонным тоном. Как только ее взгляд упал на Филиппа, который стоял рядом с королем, ее взгляд потеплел, как будто оттаял от того теплого света, который исходил из его ясных голубых глаз. — Я уверяю вас, сир, что я очень горжусь своим супругом!       Анжелика услышала вздох короля, но, когда ее взор вновь упал на него, Людовик добродушно, хотя несколько вымученно, улыбался. — Вы очень красивая пара! Я желаю счастья Марсу и Венере! — неожиданно для всех молвил король в официальной манере. Он не мог сказать это в сердечном тоне, поскольку эта речь давалась ему с трудом, но он уважал чувства и желания Анжелики. По-прежнему глядя на маркизу, он продолжил тем же тоном: — Мадам, вы получили моего Марса, но не забирайте его у нас полностью и навсегда. Он является украшением моего двора, точно так же, как и вы. А его военные таланты нужны Франции как воздух!       — Как Вашему Величеству будет угодно, — уступила Анжелика.       Король выразил свою волю: — Идемте, господа. Месье дю Плесси пока что останется тут.       В следующий момент, Людовик развернулся и зашагал прочь быстрым и решительным шагом. Конде и Лозен направились за монархом, искоса бросая любопытные взгляды на Филиппа и Анжелику, которые вздохнули с облегчением, как только те двое скрылись из виду.       Беспокоясь, что муж может быть ранен, Анжелика хотела осмотреть Филиппа, но у нее это не получилось. Маркиз помешал ей, отступив на шаг назад, сжав кулак, словно чтобы ударить ее; он воззрился на нее, подобно командиру, крепко отчитывающему молодого офицера.       Пепельная бледность, выступившая на щеках, и ее дрожащие губы выдали страх маркизы. Она инстинктивно отступила, едва не поскользнувшись и не задев рукой его плечо. Неужели Филипп вновь стал прежним зверем, который насиловал и бил ее в начале их непростого брака? Неужели он сейчас ударит ее здесь при всех? Она увидела, как ее муж сжал зубы так плотно, что побелели желваки на скулах, и его равнодушные глаза сузились, как у хищника, готовящегося к прыжку.       Словно растерзанная жертва, Анжелика попыталась спастись и попятилась назад, но Филипп удержал ее, положив тяжелую руку на ее плечо. Она рискнула бросить на него взгляд и заметила, что его глаза немного потеплели, и догадалась, что в нем шла исступленная борьба двух его натур — сурового военачальника и любящего мужа. Анжелика знала причину его поведения: она ослушалась его и не стала его ждать в лагере, и потому маршал сейчас был в бешенстве.       — Филипп, только не будьте бесчеловечным… — она выдавила из себя бесцветным голосом.       Действительно, маркиз сейчас сражался с пробуждающимися инстинктами генерала, требующего беспрекословного подчинения. Он жалел, что показал ей свою старую натуру; стыд поселился в его груди. Правда, гнев отпустил его только совсем чуть-чуть. — Что вы здесь делаете, дикий звереныш? — спросил он тоном, оттененным неудовольствием.       Жена уставилась на него так, словно он только что дал ей ручную гранату. Итак, он был не рад ее видеть! Неужели их откровенный разговор вчера вечером не помог им расставить все точки над и? Неужели безумная, страстная, волшебная ночь любви, которая была ей дороже всех остальных ночей с Филиппом, ничего не значила дня него? Ведь маркиза так уповала на то, что эта ночь объединила их сердца и души навсегда! Боль разочарования пронзила все ее существо, и она надеялась, что она не вырвется из ее груди ни стоном, ни словами обиды и поражения.       Анжелика была охвачена ужасным чувством бессилия. — Когда я проснулась, вас не было. Я попыталась найти вас, но мне сказали, что вы отбыли вместе с королем в Доль. Я хотела сделать вам сюрприз и поехать к вам; герцог де Лозен любезно сопровождал меня.       — Вы не подчинились мне, мадам. Вам не нужно было приезжать.       Его индифферентный тон резанул ее слух. — Простите меня, господин мой муж. Извините, что так хотела увидеть вас, что не осталась в вашей палатке вышивать крестиком.       — Вы думали о том, что тут могло случиться? — черство поинтересовался он.       — О чем это вы?       — Прямо на этой площади было совершено покушение на жизнь Его Величества. Когда король отправился в Доль за ключами от крепости, это еще не означало, что город зачищен и безопасен. Здесь могло случиться все, что угодно. Я это знал и принял строгие меры предосторожности, но даже они не помогли избежать плохих сюрпризов.       — Я не допустила такой мысли, — созналась она.       Филипп вспылил: — Вот именно! Вы же не военный, мадам! Вы не мужчина, черт вас возьми! А если бы вы прибыли на полчаса раньше, как раз тогда, когда случилось покушение? Если бы вы оказались на этой площади, когда в короля стреляли и я спас его?       Он умолк и нахмурился, и она увидела, как сердито пульсировали желваки на его лице. Она не знала, что ее муж думал о том, что если бы она оказалась на этой площади и ему пришлось бы выбирать, Филипп бы спас свою жену, а не своего суверена. Это открытие поразило его до самых глубин души! Стреляя глазами в небо, словно философ, рассуждающий о бытии, рае, и аде, маршал мысленно попросил у Всевышнего прощения, что его чувства к женщине настолько сильно сковали его красивыми кандалами, что даже благополучие его сюзерена в критической ситуации оказалось бы для него второстепенным. Но маршал никогда не сообщит супруге об этом, потому как были слишком личные вещи, которые он не разделит ни с кем.       Робкая надежда осветила лик Анжелики. — Вы беспокоитесь за меня?       — Естественно, — прошелестел он. — Даже больше, чем я хотел бы.       — Но ведь я приехала, так как мечтала увидеть вас, Филипп!       Ее реплика, произнесенная таким сердечным и влюблённым тоном, полностью обезоружила маркиза, и гнев его мгновенно стих, сменившись радостным порывом. Филипп сделал шаг к ней, взял ее руки в свои, и посмотрел ей в глаза так, как будто он делает это последний раз в жизни, как будто костлявые, голодные пальцы смерти сожмут его горло и удушат его, если он только отпустит ее. Он не заключил ее в своим объятия, соблюдая ненавистные правила приличия, хотя он весь горел от желания дотронуться до нее и сжать ее в кольце рук в порыве страсти. Маркизу жизненно необходимо было коснуться супруги. Он крепче сжал ее руки в своих, словно цеплялся за призрачное, прекрасное, и неуловимое видение, которое, вне всякого сомнения, было большой, чистой, и единственной любовью всей жизни Филиппа, но которое могло ускользнуть, истончиться, или растаять в беспощадной реальности, что так неумолимо дарует им судьба. Изменчивые, опасные, и бурные воды придворной жизни, омывавшие их берега, были насквозь пронизаны коварными подземными течениями, которые, к его страху, могли их развести.       Филипп разжал ее руки, и его губы изогнулись в чудной полуулыбке. — Черт возьми, вы опять победили. Крепость пала к ногам женщины, которая по красоте превосходит Елену Троянскую. Мадам, вы храбрый воин, идущий на риск: вы не приняли ни парламентеров, ни испугались артобстрела. И теперь все будут говорить, что маршал сдал город без боя.       Возвышенная улыбка осветила лик супруги маршала. Это вновь было признание мужа в любви к ней, произнесенное в манере, свойственной только ее Марсу. Не всякая женщина поняла и оценила бы такое признание, но она была не как все. — Они уже и так это говорят за глаза. Эпатажная речь короля подтвердила их догадки. Но я надеюсь, что вас это не смущает.        — Я рад видеть вас, Анжелика, — начал он искренне и с нежностью, — потому что я думал о вас все утро. Я ведь вновь мог погибнуть сегодня. И в те минуты, когда я оттолкнул Его Величество и принял летящую пулю на себя, я думал только о вас и о нашем сыне. И вот неожиданно паж принца Конде оттолкнул меня, спасая мне жизнь, но сам погиб. Потом началась перестрелка, но мои солдаты быстро навели тут порядок и схватили заговорщиков-испанцев.       — Но почему так произошло? Испанцы ведь уже сдались!       Окинув взглядом площадь и воинов, ждущих своего маршала, Филипп продекларировал строфы из «Илиады» Гомера тоном философа, который за неимением достойного собеседника разговаривает сам с собой:

Всем человек насыщается: сном и счастливой любовью, Пением сладостным и восхитительной пляской невинной, Более приятными, боле желанными каждого сердцу, Нежели брань; но трояне не могут насытиться бранью! Рек — и, оружия с тела, дымящиесь кровью, сорвавши, Отдал клевретам своим Менелай, предводитель народов; Сам же, назад обратяся, с передними стал на сраженье.

      — Люди вообще не могут насытиться бранью и войной. Так было всегда, и так будет.       Анжелику интересовала и интриговала это философско-созерцательная сторона Филиппа. — Вот теперь вы философствуете, — восхищенно выдохнула она.       На губах маршала появилась то ли улыбка, то ли усмешка. — Вы как женщина о любви, я как воин о войне. — Он повернулся в сторону, где лежало тело бедного юноши. — Я благодарен этому малому за его героизм. Никто не мог предположить, что паж принца так самоотвержен. Ведь он спас жизнь мне, что дало мне возможность вновь увидеть вас.       — Я буду молиться о душе этого несчастного. Она тоже воззрилась на тело убиенного пажа.       — Надо будет заказать за него молебен, когда мы вернемся в Плесси. Хотя мы уже заказали панихиду обо всех убитых сегодня, когда Его Величество был в церкви.       Анжелика повернула голову к нему. — Мы едем в Плесси? Когда?       — После предстоящей осады Гре, — уточнил Филипп. — Мы быстро возьмем этот город.       — Я бы очень хотела поехать в Пуату!       — Король сообщил мне сегодня, что я могу провести весну в Плесси с вами. — Он запнулся и задумчиво почесал щеку. — Видимо, он уже понял, что вы хотите отказаться от постоянных обязанностей при дворе.       — Я продам свои должности, — добавила она.       — Подождите. Мы вместе решим, что делать.       — Вместе, когда мы будем в Плесси, — ее голос подчеркнул каждое слово.       — Последние слова короля дают нам надежду, — со вздохом закончил Филипп.       Она кивнула. — Мы можем быть спокойны, по крайней мере некоторое время.       Анжелика покраснела и замолчала, словно вспоминая что-то. Ее память вила кружевами красочные, горько-сладкие картины прошлого: юная Анжелика, одетая в скромное старое платье, бродила по рощам и зеленым лабиринтам в саду замка Плесси, куда она удалилась в спешке после того, как была осыпана насмешками своего красивого старшего кузена и его друзей, каждый из которых происходил из богатых и родовитых семей. Как же ей хотелось тогда, чтобы Филипп нашел ее и успокоил, чтобы в его ласковых объятиях ее расстройство, смущение, и рыдания мало-помалу уступили место ощущению уюта. Когда однажды Филипп признался ей, что в тот вечер тоже пошел в сад искать ее, чтобы дать ей яблоко, ее пронизало чувство маниакального сожаления, что этого не случилось. Сейчас Анжелика алкала вновь оказаться в этом саду, только в этот раз с Филиппом, чтобы их счастье расцвело там, как бутоны весной.       — О чем вы думаете? — его вопрос вытащил маркизу из сонма воспоминаний.       Склонившись вплотную к мужу, Анжелика прошептала, глядя ему в глаза: — О том, что я очень желала бы оказаться в садах Плесси и в ваших объятиях.       Интерес зажег очи Филиппа голубоватым светом, превратив их в сияющие сапфиры. — Прекрасная мысль. Нам нетрудно будет осуществить это. И уже скоро.       — И в этот раз герой Франции утешит Баронессу Унылого Платья?       — Только если он найдет ее в этом саду.       — Вы сомневаетесь в том, что знаете сад в вашем родовом замке?       — А мне не надо будет вас искать, потому что я вас от себя больше не отпущу, моя дорогая.       — И мы превратим мечты юноши и девушки в реальность, — подхватила она.       Филипп кивнул в знак согласия, и на миг выражение его лица выдало его нетерпение. В этот момент он выглядел как путешественник, который стоял на палубе и обшаривал глазами морскую даль, надеясь обнаружить приближение берегов неведомой земли, казавшейся ему страной легенд о счастье рыцарей и их любимых дам. Но это случилось только на миг! Потом маска холодной надменности вновь плотно закрыла его черты и отгородила его от мира.       — Мы скоро окажемся в этом саду с тобой.       — Я напомню тебе об этом, когда мы приедем в Плесси, — поклялась Анжелика. Глядя на лицо мужа с его совершенными чертами, она олицетворяла собой точь-в-точь античную статуэтку, какими прославились скульпторы древних Рима и Греции, и ее красота одухотворяла ее супруга.       С уходом короля и его свиты усиленная охрана центральной площади была снята, и людям было разрешено проходить через нее в другие части города. Тела убитых солдат завернули в саваны и унесли в один из монастырей города, чтобы подготовить к захоронению. Погода вдруг резко испортилась, и когда Анжелика и Филипп собрались уходить, с зимнего неба, затянутого тучами как покрывалом, начал сыпать мелкий, холодный дождь со снегом.       — Пойдемте отсюда. Вернемся в лагерь, — предложил Филипп, и она кивнула.       Когда супруги уже собирались уходить с площади, перед ними вдруг появилась старая цыганка, преграждая путь и вынуждая их остановиться. Бедный вид этой женщины в лохмотьях со смуглой кожей внушал Филиппу отвращение, поскольку он вообще не любил чернь. Знавшая, что такое жизнь в кромешной нищете на парижском дне, Анжелика бы испытала к незнакомке сочувствие, но не могла, потому что все цыгане напоминали ей о похищении одного из ее сыновей бандой цыган в те страшные месяцы, которые последовали за казнью Жоффрея.       — Цыганка! Прочь с дороги! — рявкнул Филипп, его рука улетела к эфесу шпаги.       — Вы хотите милостыни? — осведомилась Анжелика, положив руку на плечо мужа, чтобы предотвратить вспышку его гнева или попытку насилия.       В наступившей короткой тишине раздался робкий голос: — Я? А можно?       — Ну так что? — маркиза подняла брови в недоумении.       Вмешался маршал: — Мадам, мы…       — Подождите, Филипп, — перебила она его. Глядя на женщину, она спросила: — Что?       — На твоем месте, красотка, — сказала цыганка, — я бы поостереглась своего прошлого! Оно еще будет испытывать тебя, но никогда не возродится окончательно!       Растерянная Анжелика не нашлась, что ответить, а ее лицо стало белее падающего снега. Рука ее нерешительно потянулась к руке мужа — она искала его опоры, но он шагнул вперед.       Филипп достал кошелек и отсчитал три монетки, вручив их цыганке. Он гаркнул, глядя в ее расчетливые темные глаза: — Возьми! Прочь с дороги, старая ведьма! Прочь отсюда! Вон!       — А ты, красавец, еще будешь за эту красотку сражаться с прошлым, — предупредила цыганка, звякая монетами, которые она положила за пазуху.       Бледное лицо маркиза выдало его растущую злость. — Убирайся! — прорычал он.       — А что еще будет? — соскользнуло с губ Анжелики.       — Откуда мне знать это, милая моя? Но что-то я вижу, — цыганка пожала худыми плечами. Она добавила: — Прошлое не возродится, но придет! — Затем она развернулась и пошла прочь.       Беспокойный взгляд Филиппа сосредоточился на лице его жены. — Анжелика, не обращайте внимания на этот бред. Эти цыгане вечно что-то болтают. Выкиньте это из головы.       Она попыталась улыбнуться. — Я так и сделаю.       — Пойдемте. Нам пора, — повелительным тоном закрыл тему маршал, подзывая мушкетеров.       Когда они пересекали площадь, Анжелика обратилась к мужу: — Филипп, почему вы дали ей денег? Когда мы живем в Париже, вы запрещаете мне раздавать милостыню. Я понимаю, что вам не нравится вид нищих, которые могут прийти к вашему особняку. Но тогда зачем это?       Когда маркиза жила у себя в Отеле дю Ботрей, она весьма часто устраивала раздачи монет и еды малоимущим и нищим, и в ее дом приходило множество знакомых с ней людей, живущих на дне Парижа. Она продолжала ту традицию, которую установил Жоффрей в своем тулузском дворце и, таким образом, подражала ему. Но когда они с Филиппом стали жить вместе, она отменила это, чтобы не раздражать его и не портить их сложные отношения еще и этим обстоятельством.       — Ради вас, — ответил он. — Я знал, что вы это одобрите. После нашего возвращения в Плесси или в Париж, делайте там то, что хотите. Я не буду вам ни в чем препятствовать.       Ухватившись за это, она потребовала мягким тоном: — Обещайте мне еще то, что на войне вы будете милосердным к слабым и к женщинам, а также к тем, кто не угрожает королю и вам. — Она вздрогнула, так как хорошо помнила, что Молин рассказывал ей об оргиях военных в Норжоне.       — Много просьб, — буркнул Филипп и взял поводья лошади, которую ему только что подвели.       — Пообещайте мне, — настояла она, затем вскарабкалась в седло, поддерживаемая мужем.       — Посмотрим, — изрек он отрывисто.       Глядя, как он садится на коня, Анжелика взмолилась: — Не оставляйте мои мечты в плачевном состоянии, господин маршал! Будьте великодушны ко мне и ко всем слабым!       — За кого вы меня принимаете? Я не хладнокровный убийца. — процедил он сквозь зубы.       — Я так никогда не думала о вас, Филипп.       — Хорошо, — повторил он с явной неохотой. В его голосе слышалась тень плохо скрытого раздражения. — Только не пытайтесь вить из меня веревки. Я и так многое готов сделать ради вас.       — Спасибо, — робко сказал она, благодарственно улыбнувшись.       — Отбываем! — скомандовал маршал и погнал лошадь галопом.       По пути обратно в военный лагерь, Анжелика никак не могла успокоиться и забыть слова цыганки. Несмотря на присутствие Филиппа, который скакал на своем коне посреди отряда мушкетеров, она вновь почувствовала себя одинокой и покинутой всем миром. Ее пугало, что вернулось это ощущение, которое было ее привычным спутником в первые пять лет после смерти Жоффрея де Пейрака. Что значило изречение этой цыганки о том, что прошлое вернется, но не возродится? Предчувствия одолевали маркизу, и окружающая атмосфера стала вдруг гнетущей.       Серовато-белесый цвет лица Анжелики объяснялся не морозом, а ее внутренним волнением. Это насторожило и встревожило Филиппа, который подъехал к ней. Он пообещал ей: — Все будет хорошо, моя дорогая. — Он вздохнул. Он сам был охвачен странным предчувствием, но ему тем не менее казалось, что они теперь не расстанутся.       От его слов у Анжелики слегка порозовели щеки. — Обязательно, Филипп. Она усилием воли отогнала свои страхи, и улыбнулась мужу; слабое подобие улыбки заиграло в уголках его рта.       По пути обратно маршал дю Плесси думал о его отношениях с королем и о его удачной военной карьере. Он всегда верил в то, что рожден для воинской славы и что доспехи шли ему больше, чем великолепные одежды, сшитые по последней версальской моде и обильно украшенные драгоценными камнями и золотым или серебряным шитьем. Но ему нравилась и жизнь при роскошном дворе короля-солнца, особенно охота; хотя если он задерживался там надолго, то неизбежно начинал скучать и с нетерпением ждал отъезда в расположение частей армии.       Маркиз почитал за великую честь быть другом короля и маршалом Франции и гордился тем, что входил в круг самых приближенных людей монарха. Филипп наслаждался общением с образованным, интеллигентным, и остроумным Людовиком, который искренне любил его и оказывал ему всякие почести, соответствующие его высокому положению. Однако, в последнее время общение со своим сувереном и присутствие при дворе тяготило его больше, чем когда-либо в жизни, и причиной тому было страсть Его Величества к Анжелике. Филипп слишком хорошо понимал основы и принципы функционирования растленного светского общества, в котором он сам вращался с отрочества. А король хотел его жену для себя так сильно, как не желал Атенаис де Монтеспан и Луизу де Лавальер. Ведь границы между дружбой и любовью весьма условны, а неудовлетворенная страсть может толкнуть мужчину, тем более монарха, на многое.       Вчера Филипп явственно ощущал, что стоит на пути у Его Величества, и это терзало его так сильно, что его глупое сумасбродство чуть не стоило ему жизни. Но когда ангел смерти пробежал мимо него по тонкой кромке земли и небес, Филипп испытал невиданное ему прежде облегчение, а позже, вечером, он поговорил с женой, которая приоткрыла ему свою душу и развеяла многие его сомнения. Вчера призраки прошлого, казалось, умерли, освободив дорогу счастью, и сейчас между ним и Анжеликой существовала глубокая эмоциональная и энергетическая связь, которой между ними не было ранее. Но сегодня Творец сжалился над ним и преподнес ему бесценный подарок: король решил не покушаться на их брак, что внушало большие надежды на светлое будущее, так как Филипп знал, что у его сюзерена были совесть и честь.       В то же время, теперь границы верности маршала королю были четко очерчены: Филипп мог совершить для их суверена все, что угодно, но не отдать ему свою супругу. Но был вопрос, ответ на который оставался для маркиза неоднозначным. Смог бы он оставить государственную службу и удалиться с Анжеликой в Плесси и поселиться там навсегда, чтобы она не попадалась монарху на глаза? Положа руку на сердце, Филипп этого не знал, но надеялся, что ситуация не станет настолько критической, что он будет прижат к стене и ему придется делать такой выбор. Хотя, он уже любил жену настолько сильно, что не был способен с ней расстаться по доброй воле, да еще и знать, что его Венера греет постель их суверена и носит королевских бастардов.       Филипп не мог сделать выбор в пользу удовольствий короля и своего бесчестья, ревности, и мук. Поэтому, скорее всего, Филипп пошел бы на отказ от службы королю ради нее, только потом он не смог бы найти внутреннюю гармонию и винил бы за свои несчастья и Анжелику, и себя, что окрасило бы их семейную жизнь в свинцовые тона. Он молил Бога о том, чтобы десница судьбы не схватила его за горло и не отняла у него возможность служить Его Величеству.       «Кажется, Танталовых мук в моей жизни пока что не будет, — радовался про себя маркиз. — Они либо отменяются навсегда, либо временно откладываются. Но, может, судьба будет милостива к Анжелике и ко мне, и ничего страшного не случится. Мне очень хотелось бы верить нашему королю, и интуиция подсказывает мне, что я не ошибаюсь. — Он вздохнул то ли от усталости, то ли от внезапной тяжести в груди. — Но тогда почему это странное предчувствие не проходит? Словно есть какая-то неведомая сила, которая довлеет над нами и вторгнется в наши жизни».       Его взгляд упал на прекрасные черты жены, и все его кошмары окончательно поблекли, а все страхи исчезли, словно тени. Сегодня ночью Филипп вновь сможет прижать Анжелику к себе и любить ее! И он будет любить ее гробовой доски, если она позволит ему это! Он усмехнулся своим романтическим мыслям, думая, что он, возможно, сейчас размышлял, как юнец, дрожащий и млеющий от звука имени любимой. Так менялась жизнь Филиппа дю Плесси де Бельера, который пошел на смерть, но, по воле Провидения, остался цел и невредим.       — Анжелика, — прошептал Филипп еле-еле слышно, но он говорил так тихо, что она не слышала его голоса. Глядя на жену, покачивающуюся в седле, он вдруг почувствовал себя как человек, который наслаждался глубоким безмятежным сном после долгих лет метаний и заблуждений в себе, после отягощающего поиска самого себя и смысла жизни.       Будто услышав его зов к своей душе, Анжелика повернула взор к мужу. Ее бледность, вызванная предвосхищением чего-то неизведанного и, возможно, опасного для них, и она улыбнулась ему своей улыбкой, пленяющей всех и вся так же, как чарует аудиторию самый восхитительный пейзаж талантливого художника. Когда маркиз увидел такую улыбку на ее устах, ощущение полноты и правильности жизни проникло в самые глубины души и существа Филиппа. В этот момент, им обоим казалось, что земля и все вокруг расцветали.       Анжелике и Филиппу неистово захотелось вновь испытать такую же упоительную, безумную, и всепоглощающую близость, которая существовала между ними вчерашней ночью. Близость и единение друг с другом и со стихией любви, ибо Венера после упорного труда и ожидания сумела разбудить в Марсе долго дремавшие в нем нежность и чувственность. Пройдут годы, и великие боги Олимпа будут смеяться над их историей любви, начавшейся в аду на земле и приведшей их в райские сады Эдема, ворота в который охраняются херувимом с пламенным мечом. Но предчувствие чего-то странного почему-то проявило завидное упрямство и ни в какую не желало никуда уходить, и супруги оба ощущали его всей кожей и существом.       Ни к чему сейчас было думать о плохом. Они не знали, что готовит им будущее, но эти дни были для них счастьем, которое они выстрадали и добыли высокой ценой. Это блаженство окрылило их и подарило им неизмеримую легкость, которая, они надеялись, будет длиться долго — намного дольше, чем взмах крыла мотылька. Они ведь обрели что-то нежное, глубокое, и бесконечно драгоценное — себя и их любовь! Может быть, их союз будет пытаться разрушить и их суверен, несмотря на свое обещание не мешать счастью Анжелики, а, может быть, новые испытания, которые неизбежны в безжалостном королевстве подобострастия, фальши, лицемерия, и похоти, навалятся на них как нечто губительное и катастрофичное. Но сейчас все это не имело значения, и в мире супругов дю Плесси не было места ненастьям и бедам.