🔥🔥🔥
Юнги пулей вылетает за пределы школы и, поправляя на плече лямку рюкзака, спешит к ближайшему магазину. Уроки наконец кончились, и можно свободно вздохнуть. Весь день в школе омегу мучила жажда поесть капусту. Он мысленно ругался на ребенка с его внезапными запросами, перед которыми был не властен, прижимая ладонь к совсем немного выпуклому животу. Беременность — штука сложная, особенно когда ты школьник, которому нужно присутствовать на уроках и сдерживать неожиданные порывы до самого конца учебного дня. Такие внезапности в выборе еды происходят нечасто; основной проблемой является тошнота, становящаяся настоящей пыткой преимущественно по утрам. К счастью, происходит это перед школой, поэтому вместо тщательных сборов Юнги обнимается с унитазом, опять и опять ругаясь на ни в чем не виновного ребенка. Потихоньку он привыкает к новой жизни. К той, где есть развивающийся под сердцем малыш. К той, где в самом сердце нет Хосока. Он ночами плачет намного реже, потому что нервничать в его положении нужно меньше, а перед папой и вовсе ярко улыбается. Почти искренне, потому что Енджуну просто нельзя не улыбнуться. Если сначала Юнги всеми силами сам себя заставлял жить и двигаться дальше, ставил на ноги и учил ходить, то теперь он обрел новый смысл, новую цель — выучиться и воспитывать ребенка, которого еще долго не мог принять. По этой причине он не забил на учебу, а наоборот стал заниматься усерднее, вместо осуждающих взглядов учителей получая теперь одобрительные, полные гордости. Но плевал Юнги на них, не для этого старается. Важнее всего ему папа и ребенок. Юнги врывается в маркет и сразу же направляется к овощному отделу. Кинув в корзину три небольших кочана капусты, он идет к кассе, раздумывая о том, что можно из этого приготовить. Он в готовке не мастер, но папа, что когда-то днями и ночами чуть ли не жил на кухне, радуя новыми блюдами своего мужа и сына, вполне может помочь. Хосоку же Юнги мог приготовить только бутерброды в те дни, когда не нужно было торопиться куда-либо с утра. Готовка была на альфе, который справлялся с этим на отлично. А теперь, когда настала новая жизнь, готовить в ней нужно самому, ни на кого не надеясь. И не только в готовке. Юнги почти доходит до кассы и вдруг замирает, едва не выронив корзину из руки. Перед ним стоит Хосок, как всегда выглядящий совершенно даже в обычной черной футболке под кожаной курткой. Сердце у Юнги болезненно колет. Оно сразу же вспоминает страдания, что поутихли только сейчас, а раны на душе еще толком не затянулись. Видеть Хосока сложнее, чем могло показаться. В животе что-то начинает шевелиться, ерзать, и Юнги даже кажется на миг, что это ребенок почувствовал отца, но это бред, и Мин прекрасно знает, что на таком сроке он просто не может давать о себе знать шевелениями. Там другое, там клубочком свернувшееся волнение и легкий страх. Обида с болью нашли место в самом сердце и тоже просыпаются мгновенно. Юнги хочет потянуться к нему, прикоснуться, ощутить родное тепло, которого его жестоко лишили, но сразу же безжалостно обрубает этот порыв. Он Хосоку не нужен. Пройти незамеченным не удастся. Да и Чон мгновенно чувствует свое, почти сразу же оборачивается и сталкивается с большими кофейными глазами, в которых застыли удивление и легкая растерянность. Еще секунда, и взгляд напротив затапливает разочарование в паре с излюбленной горькой обидой. Сделать вид, что друг с другом не знакомы, не получится. Невозможно. У Хосока сердце тянется к Юнги, но тот в это даже не поверит. У Юнги сердце тянется к Хосоку, но тот даже не надеется. Юнги так и стоит, не в состоянии пошевелиться, отвести взгляд, хотя бы моргнуть. Хосок решает все сам и почему-то подходит, заставляя сердце омеги загромыхать в диком темпе. Мин поджимает губы, сам весь сжимается, наспех строя вокруг себя защитную крепость с острыми иголками, как у ежа, и меняясь во взгляде. Настроен он враждебно, готов обороняться, лишь бы не пропустить в себя еще одну порцию боли. Ему и так хватило сполна. Хосоку больше не место в его жизни, он сам его из нее изгнал, точнее, выкинул, как ненужную вещь, наигравшись. — Неожиданная встреча, — заговаривает Хосок, изогнув бровь и окинув Юнги быстрым взглядом. И правда поправился, стал даже милее, более мягким. Чон толстыми цепями себя сковывает, лишь бы не прикоснуться к мягкой нежной щеке костяшками пальцев. — Что ты здесь делаешь? — выпаливает Юнги с абсолютным недружелюбием в голосе, о которое Хосок, конечно же, режется. Но заслужил. Совпадение действительно странное, ведь в огромной столице тысячи магазинов, а альфа почему-то именно в том, что находится возле школы Юнги. — Мимо проезжал, сигареты кончились, — хрипловатым голосом отвечает Хосок, кажется, ни разу не моргнув с тех пор, как уставился в любимые глаза своего мальчика, по которому до сумасшествия тоскует, бессонными ночами скрашивая эту самую тоску спиртным, пачками сигарет и долгими-долгими мыслями. Хосок больше не пытается звучать холодно, не пытается изображать глазами равнодушие, фальшивую нелюбовь. Отталкивать Юнги теперь незачем, он и так уже чертовски далеко. Его бы наоборот, притянуть, прижать к себе и больше никогда не отпускать. Хосок бесконечно усталый, вымученный и скучающий. Он и не пытается скрыть этого в потухших глазах, в которых возле омеги начинают вспыхивать искорки. Пусть Юнги видит все, пусть видит, как паршиво Хосоку без него. Чон сдается. Ошибся, промахнулся. Но что это изменит? — Как… учеба? — выпаливает он вдруг. Звучит смешно и даже глупо, Юнги вообще мог бы сделать вид, что никогда его не видел и не знал и пройти мимо, потому что этого Хосок и заслужил после причиненной боли. Но ему хочется подольше растянуть эту случайную встречу, а может, намеренное столкновение. Ему хочется насытиться любимым образом, бескрайними глубинами в родных глазах, хоть там и ничего светлого по отношению к Хосоку нет теперь. Хочется еще немного, хоть лишнюю секунду задержаться рядом с ним. И хорошо, и больно. — Отлично, только тебя это не должно теперь волновать, — непроницаемым голосом отвечает Юнги, крепче сжимая в пальцах ручку корзины. Нервничает. — Ты перекрасился, — подмечает Хосок, подняв взгляд на темные блестящие волосы омеги, к которым до ужаса хочется прикоснуться, погладить, пропустить меж пальцев. Он прекрасно слышит колющие слова Юнги, но позволяет себе побыть наглецом и проигнорировать, только бы еще секунду вот так… — Не надо, а то увидят тебя с малолеткой, это ни к чему, — язвит Юнги, снова посыпая соль на рану. У самого же ком в горле рождается. Он усиленно поджимает губы в тонкую линию, лишь бы не выдать дрожь. Лишь бы не разрыдаться, хотя безумно хочется. Снова. — Юнги… — зовет любимый голос, который он так хотел услышать вновь, а сейчас, когда услышал, только хуже стало. Юнги еще пару секунд терпит, вновь пропуская через себя воспоминания о той невыносимой боли, как будто только вчера произошло, и в итоге не выдерживает. — Не буду задерживать, — бросает омега. Он собирает в кулак всю свою твердость и гордость и обходит Хосока, слегка задев плечом и спешно двинувшись к кассе. Юнги бы и эту капусту бросил, лишь бы скорее сбежать и оказаться подальше от альфы, но нет. Этого требует его ребенок, и Юнги ему это даст, а на всяких отцов, ломающих жизни, плевать. Только ради того, кто прячется под школьной рубашкой, выявляя себя уже совсем немного заметной выпуклостью, Юнги будет стоически держаться. Хосок хочет подорваться следом, схватить за руку, развернуть к себе и все излить, оправдаться, вымаливать прощение, но понимает, что сейчас сделает только хуже. Да и не при всех же выяснять отношения. Юнги и слушать не станет. Кажется, он даже присутствия Хосока уже не терпит, о чем тут говорить? Больно, но заслуженно. Чон все-таки берет то, за чем приехал в магазин, и выходит на улицу, вдохнув свежий воздух, немного рассеивающий тяжесть мыслей в голове. Он закуривает, зажав фильтр в уголке губ, и идет к ждущему его на парковке белому рэндж роверу. Да, снова пытался следить. Да, ему снова нужно выпить и как следует подумать. Да, Хосоку необходимо вернуть Юнги.🔥🔥🔥
За окном вечереет. Мрак сливается со вспыхивающими огнями города где-то вдалеке. Внизу шумит и плавно течет себе жизнь, а в гостиной, окутанной теплым светом, витает абсолютная тишина, сжимающая стенки мозга своим бесшумным звоном, застрявшим в ушах. Тэхен сидит на диване, прижав к груди колени и смотря в пустоту. В их с Джиханом комнате сидеть хочется меньше всего. Там все напоминает об альфе, все пропитано им, хотя и здесь не лучше. Каждая вещь, что цепляет взгляд, напоминает о том, как он был груб, как рвал одежду на его теле, оставляя тряпками на полу по пути в спальню, как заставлял кричать и сопротивляться. Все бесполезно. Тэхен в джихановом плену, и это навсегда. Омегой завладевает самоуничтожение. Оно медленно расползается и покрывает все и внутри, и снаружи мелкими трещинами. Тэхен боится рассыпаться прахом, но в то же время искренне этого жаждет. Так было бы легче. В первую очередь ему самому. Что от него осталось сейчас? Пустая оболочка, и та оставляет желать лучшего, вот только Джихана, единственного довольного всей этой ситуацией, это не волнует. Тэхен оставил свое сердце в руках у Чонгука. Наверное, от него уже ничего и не осталось, ведь ему оно тоже не нужно. Внутри у него остался лютый мороз, замораживающий душу. Чуть тронь, и она рассыплется на льдинки. Мысли о Чонгуке медленно и верно уничтожают, но Тэхен с усердием мазохиста все продолжает возвращаться в то счастливое время, где пылала любовь, сжигая их обоих. Тэхен наказывает сам себя, отчетливо вспоминая каждую деталь их сладкого сна, которому пришел конец. Он вспоминает, как касался пальцами согревающей улыбки Чонгука, как ловил ее своими губами и тихонько посмеивался, когда альфа рычал шутливо, не имея терпения, чтобы скорее завладеть желанным телом. Знай, что ты потерял из-за своего молчания. Из-за страха, завладевшего разумом. Пару дней назад он порезался о взгляд Джина в университете, который, несмотря ни на что, нужно посещать. Тэхен тогда и понял: на него так смотреть будут и остальные. И Чимин, и Хосок, и тем более Юнги. Он зачем-то еще пытался подойти к Джину, получая глубокие порезы от молчаливых разочарованных глаз, и все-таки подошел с до смешного глупым намерением объяснить, что никому из них он плохого не желал. И вправду, не желал, но так вышло, иного выхода не было. Джин слушать не стал, прервал сразу же, стоило Тэхену открыть рот, говоря неожиданно ожидаемое: «Я не могу простить своего любимого, а тебя — тем более» Тэхен получил еще один заслуженный удар, но на что он рассчитывал при таком несчастливом исходе? А Джин, просверлив его взглядом еще секунду, просто прошел мимо, оставляя Тэхена одного со своей неподъемной виной, которую сил на себе волочить уже просто нет. Джин испытывает то же самое, что и Чонгук, находится в той же позиции. Любил и так жестоко потерял. Столкнуться с кем-то другим из людей, что стали Тэхену семьей, будет катастрофично. Его переломает окончательно. Ему остается как сумасшедшему жить в своем скрытом от лишних глаз мире, где Чонгук рядом и не мечтает его уничтожить. Тэхен не обращает внимания на то, как Джихан возвращается, выдав себя негромким звуком открывшейся входной двери. Омега инстинктивно еще глубже в себя зарывается, жмуря глаза и видя под веками один лишь образ любимого. Его болезненное утешение, его неспокойное спокойствие. — Сегодня такой суетливый день, — говорит Джихан, входя в гостиную с бутылкой коньяка и стаканом в руках. Его грубый низкий голос, словно гром среди ясного неба. Ему на раз удается рассеять призрачный образ, заменяя его своим, настоящим. Тэхен поджимает губы и съеживается, чувствуя на шее обжигающее дыхание, а следом плавящий кожу поцелуй. — Но теперь я полностью свободен и могу уделить время своему омеге, — шепчет Джихан, скользя ладонью по плечу Тэхена вниз и покрывая медовую шею короткими поцелуями. Тэхен внезапно дергается и сталкивается взглядом с черными глазами альфы. Тот ухмыляется и лижет губу, на которой остается сладкий привкус тэхеновой крови. — Что же ты? Все скорбишь по своей фальшивой любви? — хмыкает с полуулыбкой До, наливая себе в стакан коньяка и сразу же делая глоток. Горло обжигает приятная горечь. Тэхену хочется рассмеяться. Фальшивка — это их с Джиханом односторонняя игра в отношения, на которую Тэхен плевать хотел. Он молчит, отвернувшись и уставившись в окно. Джихан снимает свой пиджак, закатывает рукава белоснежной рубашки и присаживается на кресло, закинув ногу на ногу и держа в пальцах стакан с коньяком, переливающимся золотом на свету. — Кончай, Тэхен, ты с самого начала знал, к чему все это приведет, — лениво говорит Джихан, закатив глаза. — Не заставляй меня снова применять насилие, как в прошлый раз. Я все еще не могу поверить, что ты меня так жестоко подставил, — осуждающе хмыкает альфа, покачав головой и не сводя с омеги пристального взгляда. — Я сделал бы это снова, — бесцветным голосом отвечает Тэхен, кинув на альфу ненавидящий взгляд. До его игнорирует. Или делает вид. Меньше всего ему хочется видеть ненависть, адресованную ему, но это вопрос времени. — Ты мог потерять отца, — Джихан отпивает алкоголь и лижет губу, опуская на дно стакана задумчивый взгляд. — Так бездумно… Я не убил его лишь потому, что партнерство с ним мне сейчас очень полезно. Но дай еще один повод, и меня уже ничто не остановит, — скалится альфа, подмигнув Тэхену. — Ты солгал мне. Ты собирался убить Чонгука, — Ким старается звучать твердо, но от произнесенного вслух любимого имени голос слегка дрожит, и вдруг снова хочется расплакаться. Но точно не перед Джиханом. — Собирался, — согласно кивает До. — Только в следующий раз ты мне не помешаешь, — пожимает он плечами, осушив стакан и поставив его на столик. — Ты действительно подумал, что по твоей просьбе я стану менять свои планы и щадить Чонгука? Ты чертовски глупый и наивный, — сухо усмехается альфа. — Друг друга стоите. — Ни сейчас, ни в будущем, я не позволю тебе его тронуть, — выплевывает Тэхен и подскакивает с дивана, направляясь к лестнице, но Джихан, сразу же оказавшийся рядом, грубо хватает его за руку и тянет на себя, не позволяя сдвинуться с места. — Полегче, куда ты геройствуешь, глупый, находясь в моих руках, — шепчет До, касаясь губами уха омеги, замершего в его крепких руках. — Ты и шагу сделать не посмеешь, если я не разрешу. Так что будь послушным мальчиком, сними уже траур и радуйся новой жизни, которую я собираюсь бросить к твоим ногам. — Мне не нужно это, — сдавленно шепчет омега и резко дергается в попытке вырваться, но хватка Джихана становится крепче. — Сейчас не нужно, но совсем скоро ты заговоришь по-другому, — Джихан обвивает его руками и спускается к бедрам, оставляя за ухом омеги поцелуй. — А теперь готовься вернуться на улицы, ты мне там пригодишься. Побудешь моими глазами и ушами среди гонщиков. — Даже не подумаю, — хмыкает Тэхен, вырвавшись из рук альфы, ослабившего хватку. — Сам разбирайся, я больше ни в чьем убийстве участвовать не собираюсь, — шипит он, твердо шагая к лестнице. — Я видел Чонгука, — вдруг говорит Джихан, все так же стоя внизу у лестницы и сунув руки в карманы брюк. Тэхен замедляется, вцепившись пальцами в перила, но не оборачивается, ждет, чем кольнет его альфа. — Отзывался о тебе не очень лестно, — хмурится До и делает короткую паузу. — Шлюхой назвал, — у Тэхена в голове рушатся последние светлые воспоминания, а сердце распадается на частички пыли. Джихан как будто бы специально это говорит, упиваясь тэхеновой болью. — В нем никакого воспитания. Разве Чонгук заслуживает тебя? — спрашивает Джихан, смотря на Тэхена снизу вверх. Тот молчит, словно язык проглотил, а в глазах собираются едкие слезы. Джихану не нужно видеть его лицо, чтобы понять, как ранят эти слова. Как ранят Чонгука слова. «Это я его не заслуживаю» — Позволь мне показать, чего ты заслуживаешь, — слышит за спиной Тэхен. Так и не обернувшись, он быстро поднимается наверх, глотая новый поток слез. Джихану не хочется верить, но в этот раз — чистая правда. Тэхен — шлюха, Чонгук подобрал ему идеальное описание. Самому от себя противно, но от себя не убежать, только волочить за собой свою же растоптанную душу без всякого смысла. Тэхен себя ненавидит еще сильнее.🔥🔥🔥
Юнги сидит на маленьком стульчике перед своим доджем, что выглядит теперь как новый. Он сверкает в свете одинокой тусклой лампы гаража темным серебром с черной полосой по центру, расширяющейся ближе к тонированному лобовому стеклу. Работа над этой машиной наконец закончена. Юнги даже не верится, что он смог это сделать в одиночку, да еще и в своем положении, но он справился, поставив ржавый кусок металла на колеса. Его прошибает гордость, а на губах играет довольная удовлетворенная улыбка. Руки чешутся скорее сесть за руль и махнуть навстречу холодному ветру по длинной трассе. Как будто вечность не ощущал этого, а в этой машине эмоции совсем другие, словно более острые и яркие, и вся она живая, все понимает и чувствует. Юнги в предвкушении. Теперь заработок на улицах имеет двойную важность и еще большую необходимость. Деньги нужны для лекарств папе и на будущее ребенка. Если ему дано родиться, то он не будет хотя бы в чем-то нуждаться. Все необходимое Юнги ему даст, уже сейчас начав копить деньги и добавляя их к прошлым выигрышам. А жажда скорости, она будет всегда преобладать, идти впереди нужды в деньгах. Этого не отнять, не вырвать с корнем. Это проросло в Юнги очень глубоко, навсегда. Он сидит так, созерцая свое создание, уже полчаса, не может оторваться, смотря на это великолепие в чистом виде. Отец был бы горд, и от этой мысли радости только прибавляется. Неосознанно в голову проскальзывает мысль о том, что и Хосок, наверное, был бы очень горд. Даже Чонгук остался бы с разинутым ртом, увидев эту прелесть. Но так болезненно перед глазами появляется легкая улыбка его альфы, а в карих глазах его поблескивает та самая гордость в переплетении с восхищением. После той встречи в магазине Юнги снова не спал всю ночь, посвятив ее слезам и воспоминаниям о прекрасном прошлом, в котором не было и намека на такой исход. Хосока в супермаркете хотелось избить, наорать так, чтобы голос сорвало, а еще хотелось прижаться к нему крепко-крепко и просить никогда не отпускать. Страх быть отвергнутым сдержал его, дал пощечину в виде гордости, которую омега чуть не забыл перед тем, кто растоптал его любовь, его чувства, его жизнь. Юнги ее теперь собирает по осколкам и склеивает, потому что нужно жить дальше, и есть, ради кого. После той встречи Юнги много думал в перерывах между слезами. К утру он уснул с мыслью о том, что пора смириться. От Хосока он больше никогда не дождется какого-то шага, и в этом наивном ожидании будет лишь хуже себя чувствовать. Загибаться, ломаться. Не стоит. Всю нерастраченную любовь к Хосоку он отдаст его сыну. Юнги внезапно подскакивает со стула, распахнув глаза, в которых загорается озорной огонек. Он смахивает печальное наваждение и буквально вспыхивает, как яркая звезда на темном небе. Приложив руки к животику, скрытому мягкой тканью белой футболки, он широко улыбается и тихо, с энтузиазмом, переполнившим его, говорит, обращаясь к малышу: — Ты же со мной еще не катался? Сейчас я покажу тебе настоящую скорость. Надеюсь, ты, малыш, к этому готов, — хихикает Юнги, буквально подлетая к готовому для заездов доджу. Он садится в машину, закрывая за собой чуть скрипнувшую дверцу, и, вставив ключ в зажигание, поворачивает его. Гараж заполняется ревом дикого доджа челленджера. — Держись там, папочка устроит тебе тест-драйв.🔥🔥🔥
Огненная лаферрари, тихонько мурча, подъезжает к стартовой полосе. Гиперкар окружила шумная и уже находящаяся под градусом толпа, ждущая зрелища. Это обычная гонка, каких сотни было и будет еще, но сегодня люди особенно шумны и активны. Реками льется алкоголь, не имея ни начала, ни конца, вокруг стоит дым от выхлопных газов и сигарет, наверняка, не совсем простых. Пахнет дурманом и сладким тягучим предвкушением сумасшедшего заезда. Сейчас, когда на дорогах напряженная атмосфера, а гонки стали редким явлением, люди впитывают в себя каждый ее момент. Начало праздника всегда будоражит не меньше самого праздника, а у такого еще и конец взрывной. Впереди долгая и насыщенная ночь. Тэхен останавливается за стартовой линией в левом краю дороги. Несколько секунд он сидит в тишине салона, когда движок отключается, и сминает пальцами руль, собираясь с силами. Глубоко вздохнув, Тэхен поднимает крыло феррари и выходит, поправляя огненные волосы коротким движением пальцев. На него мгновенно обращаются любопытные взгляды. Люди присвистывают, выкрикивают его имя, кто-то даже напутствует. Некоторые омеги смотрят критично, оценивающе, и хмыкают себе под нос, наверняка завидуя, а может, сочувствуя. Тэхен на секунду теряется, но виду не подает. Он ожидал осуждающих, ненавидящих взглядов, что сожгут его одним махом, но все с точностью до наоборот. Люди рады его видеть. В их глазах азарт и веселье, дикое любопытство и нескончаемое предвкушение. Рядом уже стоят четыре автомобиля соперников, ждущих гонку. Кто-то сидит на капоте в окружении своей банды, пьет пиво и громко смеется, не испытывая ни капли волнения перед заездом; кто-то зажимает соблазнительных омег, чуть ли не беря на капоте своей тачки, а кто-то проверяет авто на наличие неполадок, которые могут подвести во время гонки. Каждый из них уверен в своей безоговорочной победе. До тех пор, пока в центре спешно расходящейся в стороны толпы не появляется черный кенигсегг агера. Сердце Тэхена буквально пропускает несколько ударов, чуть ли не останавливается. Люди кричат еще громче, ликуют, увидев истинного короля столичных дорог, тянут к агере руки, как к божеству, и забывают об остальных участниках гонки, обращая все свое внимание на одного лишь Чон Чонгука. Гонка обещает быть интересной. Чонгук выходит из автомобиля с сигаретой, зажатой в зубах. На нем красная кожанка, под которой черная футболка, подчеркивающая каждую мышцу груди, обтягивающие крепкие бедра джинсы и тяжелые кожаные ботинки. Точно образ из прошлого, заставляющий Тэхена выпасть из реальности на какой-то миг. Это отдаленно похоже на первую их встречу. Тогда Чонгук так же сиял, наслаждаясь людскими возгласами и вновь вознося себя на трон после вынужденной годовой отлучки. Тогда он был свободен от всего, полностью принадлежа дорогам. Тогда он не знал любви и ее горечи. Чонгук довольно улыбается, пожимает знакомым руки, с кем-то перекидывается парочкой фраз. И тут случается то, что выбивает из Тэхена воздух. Душу. Жизнь. К Чонгуку подходит какой-то миловидный рыжеволосый омега, сразу же оказываясь в плену рук альфы. Эти руки, что еще совсем недавно блуждали по тэхенову телу, обещая никогда не отпускать, теперь скользят по чужому, останавливаясь на пояснице. Чон берет сигарету в пальцы и выдыхает дым в приоткрытые губы омеги, а после накрывает их животным поцелуем. Тэхен отворачивается, прежде столкнувшись с черными как бездна засасывающими глазами, и садится в свою машину. Ему так хочется расплакаться, разрыдаться в голос, рвать на голове волосы и биться в истерике. Казалось, хуже быть не может, но Чонгук охотно демонстрирует Тэхену новый кошмар. В любимых глазах ненависть и отвращение, в них огонь, точно из самого ада. В чонгуковых глазах предупреждение бежать, пока не поздно. Ни капли тех чувств, что были прежде. Тэхену бы уехать отсюда подальше, забиться в углу и молчаливо захлебываться в своей боли, лишь бы не видеть, как рядом с Чонгуком находится другой. Больно до невыносимого, но чего еще Тэхен заслуживает после своего молчания? Он спал с другим за спиной Чонгука, и не имеет теперь значения, что был вынужден. Смотрит теперь, задыхается от обиды, хотя обиженным должен быть Чонгук. Бежать? Нет. Дороги остаются дорогами, и правила никто не отменял. Тэхен примет бой, примет на себя все удары, но не отступит, как бы больно ни было, и дело вовсе не в Джихане, что заставил участвовать в гонке. Как будто знал, что тут будет Чонгук, что одним своим присутствием вспорет все раны. Агера подъезжает к стартовой полосе, становясь в правом конце линии. Тэхен отворачивается к дороге и жмет кнопку зажигания, обхватывая руль обеими руками. Чонгук заставляет кенигсегг агрессивно рычать, вселяя в соперников страх и ужас, напоминая о том, кто на этих дорогах хозяин. Его снова жрет злость, а удержать себя почти невозможно. Какого черта Тэхен здесь делает? Как посмел после того, что сотворил? Его появление на заезде равносильно появлению черных американок. Наверняка не так просто здесь, и решил поиграть в палача, чтобы забрать сегодня чью-то жизнь. А может, жизнь Чонгука? Альфа нервно ухмыляется и твердо смотрит вперед, сминая пальцами руль в нетерпении. Чонгук ему не позволит испортить гонку. Если надо будет, перевернет его тачку и не шелохнется. Он раскручивает двигатель, стиснув челюсти, и смотрит только вперед. Его охватывает азарт, граничащий с безумием и злостью, а все это подпитывается жгучей ненавистью. Взрывоопасный коктейль. Грид-бой дает старт. Шесть автомобилей срываются с мест, словно ракеты, и за секунду улетают далеко вперед. Лаферрари сразу оказывается на первой позиции. Чонгук давит на газ и ускоряется, подбираясь к Тэхену сзади. Он сверлит красный гиперкар взглядом, борясь с ураганом, растущим внутри. Ненависть увеличивается втрое. Тэхен все усугубил, посмев появиться на гонке. В этот раз соперники дышат в затылок, сжимают по бокам, не давая вырваться. На дорогах остались сильнейшие. Чонгук хмыкает и резко выруливает влево, стряхнув с хвоста оранжевую мазду. Красная феррари, словно тряпка для быка. Чонгук видит перед собой только ее, как единственную цель, которую нужно устранить. Тэхен не сдает позиций, лидируя с самого старта и все еще держась на первом месте. Чонгук не удивлен: все тачки, принадлежащие Джихану, напичканы усовершенствованными технологиями. Впереди виднеется мост, не освещенный ни одним фонарем. Там сплошная тьма. Чонгук оглядывается, отмечая расстояние между соперниками, и резко давит на газ, дергая пальцем веточку за рулем и повышая скорость. Тэхен летит вперед, стараясь не думать о том, что происходит сзади, но взгляд то и дело падает на зеркало заднего вида, в котором мелькает черная агера, как смерть, идущая по его душу. Чонгук не отстает, но и не обгоняет. Тэхен уверен, что он с легкостью мог обогнать его уже давно, но почему-то продолжает следовать сзади. Это настораживает, но Тэхен отмахивается от ненужных мыслей и отворачивается к дороге, продолжая движение. Кенигсегг в один рывок оказывается в полуметре от феррари. Чонгук поджимает губы в тонкую линию и выравнивается с красным гиперкаром, повернув голову вбок и заглядывая в большие ореховые глаза. Тэхен чувствует, как по телу прокатывается дрожь, а на кончиках пальцев собирается холодок. Он смотрит в любимые глаза растерянно, загипнотизировано, и не сразу чувствует, как его машину слегка тряхнуло. Он в панике вцепляется за руль и резко выворачивает, пытаясь удержать внезапно утерянный контроль. Чонгук бьет феррари в бок, не прикладывая много усилий, чтобы обе машины не улетели с моста, и вырывается. Он смотрит только вперед, не разрешая себе обернуться и узнать, что происходит сзади. Какое ему дело до предателя, что таким же образом уничтожил кучу человек? Жалеть Тэхена незачем. Пусть пожалеет о том, что появился на этой гонке. Что появился у Чонгука на глазах. — Почувствуй себя на месте тех, кого вы убили, — рычит Чонгук сквозь стиснутые зубы и давит на газ до упора. К финишу черный кенигсегг приезжает первым. Сразу за ним четверо остальных гонщиков. Кроме Тэхена. Чонгук выходит из машины с довольной улыбкой на губах и утопает в овациях. Его имя скандируют, его возвышают до небес, ему молятся и его безумно хотят. Люди облепляют агеру и тянутся к победителю. Сегодня его ночь. Чонгук входит в Черную дыру под радостные вопли толпы и сразу же опрокидывает в себя предложенный стакан рома. Омеги лезут со всех сторон, желая заполучить внимание лучшего гонщика. О его разрыве с Тэхеном в курсе уже каждый, но о причине знает лишь семья. На освободившееся место метит чуть ли не каждый омега в столице. Это напоминает прошлое. После каждой выигранной гонки — праздник, бесконечное веселье и длинная ночь, полная наслаждения. Чонгук к этой фазе обязательно подойдет, но чуть позже. Сейчас нужно выпить, покрыть маленький комок тревоги внутри туманом. Предательские мысли то и дело возвращаются к мосту, на котором, возможно, остался Тэхен. Чонгук зол втройне, но не подает виду. Ему нет дела до омеги, что вонзил ему в спину нож. Пусть теперь получит свое. Он проходит к барной стойке и берет виски. Вокруг знакомые, вокруг горячие омеги, к которым Чонгук уже начинает присматриваться. Ему на эту ночь нужен лучший. Семьи здесь нет, и, наверное, так даже лучше. Показываться в таком виде перед ними альфа не хочет. Не тот случай. Чонгук закуривает и разворачивается к танцполу, держа в руке стакан с янтарной жидкостью. Алкоголь ударил в голову, окутал тело приятным теплом. Все ненужное скрыто в густом тумане и не будет мешать долгие часы. К Чонгуку подходит блондинистый стройный омега с пухлыми розовыми губами и встает у стойки, прислонившись к ней локтями. Чонгук выпускает сигаретный дым и поворачивает к нему голову, окинув оценивающим и заинтересованным взглядом. Уголок губ поднимается вверх. — Принцесса потерялась? — спрашивает Чонгук, стряхнув пепел и зажимая сигарету в зубах. Омега слегка улыбается и поворачивается к альфе со стаканом мартини в пальцах. Пухлые губы обхватывают трубочку, неторопливо всасывая напиток, а глаза пристально смотрят в чонгуковы. Блондин лижет кончиком языка верхнюю губу и вскидывает бровь. — Принцесса потеряла принца, — ухмыляется он, вновь припадая к трубочке губами. — Но теперь, кажется, нашла. — Не нашла, принцы и рыцари тут не водятся, — улыбается Чонгук, выпустив дым и глотнув виски. — Что ж, плохие персонажи мне тоже по вкусу, — шепчет блондин, приблизившись к губам Чонгука и ловко скользнув меж ними языком. Альфа перехватывает его и прикусывает, вжимая омегу в себя и увлекая в глубокий поцелуй. — Конец такой сказки тебе не понравится, — шепчет Чонгук в чужие губы и довольно скалится. Ему кажется, что разум в конец помутнел, когда до него доходит цветочный аромат, затерявшийся в сотне других. Альфа замирает и отрывается от блондина, поворачивает голову к танцполу и принюхивается, проклиная этот ненавистный запах, но слепо к нему движется. Растерянный омега смотрит Чону вслед с полным непониманием, но остается у стойки, вновь присасываясь к трубочке. Чонгук идет через толпу, вглядываясь в каждого, ловя цветочные нотки, едва ощутимые среди массы других запахов. Вокруг полумрак и фиолетовое свечение, сменяющееся синим. Чонгук чувствует на себе чужие руки, но не обращает внимания, продвигаясь дальше. Он выходит из толпы и впечатывается взглядом в того, кто поманил его своим ароматом, как русалка рыбака. Только случай другой. Русалка напоролась на акулу к своему несчастью. Уходи. Тэхен застывает на месте и не может сдвинуться, словно его приварили к полу. Чонгук за долю секунды оказывается перед ним и грубо впечатывает в стену неподалеку возле уборной. — Какого хуя ты здесь забыл? — рычит он, съедая сжавшегося Тэхена одним своим диким взглядом. — Как ты, сука, посмел гоняться? Что, До послал разобраться со мной? — Чонгук… — Тэхен жмурится и давит комок в горле. Чон держит его крепко и грубо, плюя на то, что причиняет боль. Это уже не тот Чонгук, и виноват в этом Тэхен. — Я не собирался никого… — Не ври мне, — обрывает омегу Чон, сжимая пальцами его подбородок и заставляя смотреть на себя. — Ты так просто ничего не делаешь, мы это уже выяснили. И ты зря здесь появился, — Чонгук едва сдерживает себя, чтобы не удушить омегу прямо тут, но руки чешутся от желания, которому противостоять все труднее. — Они разорвут тебя голыми руками, если узнают, к чему ты причастен, — говорит альфа, кивнув на толпу за своей спиной. — Но я не отдам тебя им, — Чонгук слегка хмурится и проводит большим пальцем по губам омеги. — Я сам с тобой буду разбираться. — Позволь мне уйти, Чонгук, — шепчет Тэхен, найдя в себе силы, чтобы взглянуть в глаза, в которых осталась только ненависть. — Я больше не попадусь тебе на глаза, клянусь… — Взбесил меня и собрался уйти безнаказанным? — нервно смеется Чонгук. — Нет, так не пойдет, сука, — качает он головой и резко хватает Тэхена за локоть, двинувшись к выходу из дыры и волоча его за собой. — Я предупреждал. Так просто он его не отпустит.🔥🔥🔥
— Чонгук, пусти, прошу тебя, — просит Тэхен, глотая слезы. Чонгук вталкивает его в комнату какого-то мотеля и захлопывает дверь. В его глазах сплошной холод, до него не достучаться. Тэхену хочется плакать, но он не разрешает себе, потому что не имеет права лить слезы и строить жертву. — К чему разговоры? Мне вот они больше не нужны, — недобро скалится Чонгук, схватив омегу за шею и притянув к себе. Тэхен цепляется за крепкие руки, но не пытается ослабить хватку. Пусть Чонгук его прямо тут задушит и уйдет с чистой совестью. — Мне твой голос мерзок, постарайся не кричать. Громко. — Чонгук, постой, не… — альфа больно прикладывает его спиной о стену и затыкает поцелуем, больше похожим на терзание. Такого у них никогда не было. Никогда не было боли. Чонгуком движет алкоголь и ненависть. Тэхен мычит в поцелуй, пытается отвернуться, но альфа пальцами берет его за подбородок и фиксирует голову, не позволяя сдвинуться. Чонгук не помнит себя, не слышит своих мыслей и тихий голосок где-то в глубинах сознания, просящий остановиться. Ему хочется сломать, как сломали его любовь, ему хочется мстить за свои растоптанные в луже грязи чувства. Он прокусывает губу Тэхена, слизывает брызнувшую из раны кровь и пьет ее, как яд. Больше она не кажется сладкой. Она горькая, едкая. Тэхен скулит, не в силах что-то сделать, и тем более не в состоянии вразумить Чонгука. Он его только сильнее разозлит, как бы ни поступил. Руки альфы тянутся к длинной шелковой футболке омеги и хватают за края, дергая вверх. Тэхен мычит в поцелуй, пытается оттянуть футболку вниз, но тщетно, Чонгук сильнее. Он разрывает поцелуй и одним рывком оставляет омегу без футболки. На миг Чон замирает, оглядывая когда-то любимое тело, и сухо ухмыляется. На Тэхене все в следах Джихана. Каждая его метка разжигает огонь внутри Чонгука еще сильнее. Тэхен жмется к стене, опустив голову, не в силах смотреть в глаза, где снова что-то ломается из-за него. Слезы прорывают дамбу и беззвучно текут по щекам, только Чонгук им не поверит. — Шлюха во всей своей красе, — нервно усмехается альфа, окинув Тэхена презрительным взглядом. — Так давай опробуем тебя так, как и нужно, а то зачем-то в чувства играли. Шлюхам ведь они не свойственны. Чонгук хватает Тэхена и бросает на постель, встает у изножья и начинает расстегивать ремень на своих джинсах. Омегу прошибает мелкая дрожь, его лихорадит то ли от страха, то ли от унижения, то ли от ненависти к себе. От всего вместе. Он пытается отползти назад, подальше от Чонгука, но тот грубо хватает его за щиколотки и тянет на себя. — Чего ты ломаешься, работу свою забыл? — рычит Чонгук, нависая сверху. — Чонгук… — тихо скулит омега, мотая головой и жмуря глаза, утонувшие в слезах. — Заткнись, я сказал тебе молчать, — обрывает его альфа. Тэхен чувствует, как влажную от слез щеку обжигает пощечина. И это хуже. В миллиарды раз хуже того, что делает с ним Джихан. После него есть шанс собраться, и крупицы сил остаются, чтобы просто глаза открыть. Джихан словно гурман: лакомится его душой и телом медленно, с наслаждением, смакуя каждый кусок. Чонгук рвет голыми руками и медлить не собирается. Он уродует душу так, что после она даже не срастется, не восстановится. Он убивает беспощадно. Отрезвляет пощечиной, показывая Тэхену его истинное место. Место дешевой подстилки в первом попавшемся мотеле на одну ночь. Чонгук буквально рвет на нем одежду, а вместе с ней и тело, и ту самую ничтожную душу. Он не голодный зверь, он обозленный, оскорбленный хищник. Он разворачивает Тэхена к себе спиной и ставит на колени. Нет сил ему в глаза смотреть. Чонгук бы вырвал их, они все равно пусты, полны фальшивых чувств, и это то же самое. Нет сил видеть его лицо, с которым связаны лучшие воспоминания. Теперь они омраченные, приносящие только боль. Чонгук бы все отдал, лишь бы стереть их из памяти. Лишь бы Тэхена никогда не знать. Он не слышит тихие мольбы Тэхена, не видит, как тот царапает ногтями простынь, задыхаясь от боли. Чонгуку своей хватает. Он сплевывает на свою ладонь и размазывает слюну по всей длине члена, думая только о своем удобстве. Шлюха наверняка готова. Он разводит руками его половинки и входит одним грубым толчком во всю длину. Тэхен кричит, но не от физической боли. Он жмурится до бликов перед глазами и вгрызается зубами в свое запястье. Чонгук его слышать не хочет. — Так ты привык? Так? — рычит альфа, делая резкие толчки. Песочная кожа под крепкой хваткой чонгуковых пальцев начинает краснеть и синеть, но его это не останавливает. — Сказал бы сразу, — цедит он, стиснув челюсти, и двигается грубее. Вся простынь под лицом Тэхена мокрая от слез, а на прикушенном запястье появляются рубиновые капли крови. Каждое слово Чонгука ранит подобно огнестрелу, каждое слово сжигает его живьем, заставляет корчиться от сумасшедшей боли. Она у Тэхена распространилась по всему телу. Сзади все горит, Тэхену на миг кажется, что там происходят разрывы. С ним так не поступал даже Джихан, но какая разница? Тэхен заслужил. Заслужил быть униженным, как шлюха. Чонгук вбивается в него в бешеном темпе, буквально натягивает на себя и выливает всю свою злость. Тэхен мысленно кричит, что любит, по-настоящему любит, что пусть весь мир вокруг будет фальшивым, прогнившим от съедающей его лжи, но только не его любовь к Чонгуку. Тэхен кричит, но Чонгук не слышит. По комнате, в которую проникает свет одинокого уличного фонаря, разносятся звуки шлепков и хлюпанья смазки со сбитым дыханием в сочетании. В ней молчание и крик сломленных душ, тянущихся друг другу. Одна желает разорвать, другая — исцелиться. Спастись. Чонгук хватает Тэхена за алые волосы и грубо дергает на себя, прижимаясь горячей влажной грудью к его спине. — Джихан так тебя дерет? — шипит он на ухо омеги и больно кусает за хрящик, выбивая из Тэхена болезненный стон. Тот жмурится, а из уголков глаз текут ручьи слез. Он приоткрывает рот и жадно хватает воздух, хотя с удовольствием бы задохнулся. — Я бы убил тебя, уничтожил, но руки в твоей крови марать не хочу, — шепчет Чонгук, грубо вдалбливаясь в его тело в сбивчивом темпе. Бесконтрольно. Безумно. — Ненавижу. Я тебя ненавижу. «Люблю. Больше жизни люблю», — мысленно отвечает Тэхен и до боли кусает губу, только бы не произнести вслух. Только бы не разрыдаться. Тэхен снова прижат к матрасу. Он молит о конце, хоть и знает, что не достоин. Чонгук его наказывает, с каждым грубым толчком, с каждым словом, вспарывающим кожу. Пусть Тэхен все прочувствует, пусть все слушает и впитывает в себя, чтобы никогда не забыл, к чему приводит жестокая ложь. Плевать, не имеет значения, что вынужденная. Теперь ничего не важно. Чонгук ускоряется, подходя к разрядке, не принесшей ни капли удовольствия. Он держит Тэхена за талию и прижимает к себе, с рыком вгрызается зубами в его шею и кончает, изливаясь прямо в него, но не останавливается. Он ослеп, не видит с тех пор, как столкнулся со своим проклятьем, когда-то бывшим любовью. И он сам превратился в чудовище. В того самого плохого персонажа. Он размыкает зубы прежде, чем поставить метку, совершить ошибку и сделать лживую шлюху своей навсегда. Никогда, ни за что. Чонгук откидывает голову назад и тяжело дышит, слизывая с губ чужую кровь, подавляя желание сплюнуть ее, только бы не травиться. Вот только он давно уже отравлен ею. В пьяном дурмане, застелившем сознание, Чонгук не осознает, что допустил сцепку. Мольбы Тэхена остановиться не слышал или просто блокировал. Его голос и вправду мерзок. Этот голос ему врал. Верить ему нельзя, слышать его невозможно. — Лучше бы ты разбился, — хрипло говорит Чонгук, бросив взгляд на Тэхена, свернувшегося калачиком на краю постели, и выходит из номера мотеля. Тэхена бьет крупная дрожь, он обнимает себя руками и прижимает колени к груди, уставившись стеклянным взглядом куда-то перед собой. За окном начинает рассветать, только небо не окрашено ярким оранжевым взрывом. Оно серое, не предвещающее ничего светлого и хорошего. Тэхен поворачивает голову и утыкается лицом в подушку, вцепившись пальцами в ее края. Он надрывно кричит, не слыша собственных мыслей. От него теперь ничего не осталось. Да. Лучше бы разбился. Чонгук сует меж губ фильтр сигареты и прикуривает, прикрыв ладонью огонек зажигалки. Утро холодное, ветреное. На пустынных улицах нет даже проезжающих автомобилей, словно все вымерло в одно мгновение. Чонгук делает глубокую затяжку, заполняя легкие горьким едким дымом, и идет на парковку, где возле нескольких других машин стоит агера. На часах четыре утра, а в душе кромешный мрак, непроглядная холодная ночь. На кончиках пальцев все еще ощущается тепло тэхеновой кожи, перед глазами застыл его образ, так не похожий на их светлое прошлое. От этого Тэхена осталась тень, и Чонгук не понимает, что тому причина. Он должен цвести, как его яркий аромат, а Тэхен словно увядает, не подпитываемый солнцем и водой. Чонгук ни черта не понимает, но внутри почему-то пусто. Никакой легкости, никакого наслаждения, никакого ликования. Злость не вылил, а приглушил, боль не рассеял. Подавил. Он садится в машину и откидывает голову на спинку сиденья, закрыв глаза. В зубах тлеет сигарета, ее дым застилает салон серым туманом. Почему стало хуже? Почему легче было бы увидеть смерть Тэхена, чем его сгорбленную спину с выпирающими позвонками и дрожащие хрупкие плечи? Почему на душе так хуево? Чонгук воет подбитым зверем и бьет по рулю. Сигарета больше не успокаивает. Она, бесполезная, падает на асфальт через приоткрытое окно и медленно дотлевает. Чонгук заводит машину и подрывается с места, выруливая на дорогу и набирая скорость. Почему от образа поломанного Тэхена у самого внутри все ломается?