🔥🔥🔥
Чонгук не успевает открыть глаза, как на него градом из огромных кусков льда осыпаются картинки прошедшей ночи. Он слишком резко присаживается на постели, до которой даже не помнит, как добрался, и морщится от резанувшего глаза солнечного света, льющегося в комнату через незашторенные окна. Голова раскалывается, как будто камнем приложили, в висках пульсирует, перед глазами все вертится, а руки отчего-то зудят и щиплют. Чонгук опускает взгляд, слегка морщась от солнца. Костяшки снова сбиты в кровь, что запеклась на руках и теперь неприятно стягивает кожу. Это единственное, чего Чонгук не помнит. Только бы не на машине сорвался. Ему вспоминается все сразу. Масса разнообразных чувств накрывает его разом, не давая и шанса вынырнуть, глотнуть кислорода. Чонгук как будто очнулся от кошмара, в котором сам им и был. Каждый фрагмент вчерашнего вечера бьет отрезвляющей, но чертовски болезненной пощечиной. То, как чуть не перевернул машину Тэхена, даже глазом не моргнув, как грубо схватил его и утащил в какой-то мотель, а после… Чонгук морщится и закрывает лицо ладонями, уперевшись локтями в свои голые колени. А после разложил его и решил вершить правосудие совсем не по-человечески, а как животное, которым движут только агрессия и инстинкты. Чонгук попал в плен собственных чувств, щедро приправленных алкоголем, ставшим последней каплей. Ставшим тем, что оборвало его цепи и позволило сотворить это с Тэхеном. Он предал не только дело Чонгука, он предал его чувства, его любовь. Он жестоко врал, играя счастье, а после успешно сыгранной роли уходил греть постель Джихану. Он тот, к кому у Чонгука осталась только ненависть и глубокое разочарование, но он не тот, кто заслужил того, что сотворил с ним Чонгук. Альфу теперь грызет вина, и от этого ни черта не легче. Лучше бы ударил, избил, осыпал всевозможными оскорблениями, а не… Теперь избить хочется себя. Его вспыльчивость, неумение сдерживаться сыграли с ним злую шутку, заставляя давиться болью. И своей, и той, которую альфа вылил на Тэхена. Все-таки он тот, кого Чонгук любит. Как бы ни пытался похоронить в себе это чувство, оставшееся без подпитки, он не может от него избавиться. Не так быстро, не так скоро. Оно снова и снова вылезает из своей могилы, возвращается на место в чонгуковом сердце и по новой ноет, не дает покоя. Хоронить бесполезно, Чонгук это уже понял. Лучше дать ей время, чтобы сама начала увядать, иссыхать и превращаться в пыль. Сейчас она ломает Чонгука, как наркомана, оставшегося без дозы. Его выворачивает наизнанку, его крошит на мелкие кусочки, сгибает пополам. Убивает. Увидеть Тэхена снова было проклятьем для них обоих. Лучше не стало никому. Тэхен разбил, Чонгук добил. Он обессиленно валится обратно на постель и смотрит в потолок, сложив руки на животе, словно покойник. В таком ничтожном состоянии даже выходить никуда не хочется, и плевать, что на улицах война в самом разгаре, а Чонгук один из тех, кто ее ведет. Так паршиво, что хочется блевать. Только жаль, боль и все навалившиеся на альфу чувства не выблевать, не вырезать из себя, как ненужный отросток. А в первую очередь любовь, тщетно прячущуюся за ненавистью. Только дать время, притупить другими чувствами, не такими токсичными для души. Время… оно ведь все лечит? Чонгук хочет в это верить, иначе никогда не вылечится от этого, не сможет спокойно жить и функционировать дальше. Он долго думает, даже не замечая, сколько уже лежит вот так, утонув в своих многочисленных мыслях. Сегодня у Чонгука много времени, сегодня и в будущем он будет собирать себя по кусочкам, и с каждой склеенной деталью будет отпускать частичку вины, злости и боли. Двигаться дальше не просто надо — это необходимо. Не то время, чтобы забываться в алкоголе, вводя его, как обезболивающее. Чонгук сотни раз уже пожалел, что поддался чувствам и решил сыграть в плохого парня, которому все нипочем. Джихан, наверное, посмеялся над этим представлением. Но Чонгук утешается тем, что это была попытка реанимировать себя прошлого, проверить, жив там вообще или нет. Но это было глупо, потому что стать прежним Чонгук больше никогда не сможет. Даже если снаружи все будет выглядеть именно так, то внутри будет совершенно иначе, внутри будет всепоглощающая пустота, а она страшнее всего, страшнее ненависти. Чонгук все-таки отлепляет себя от постели и плетется на кухню. Делает себе кофе, с первым приятным глотком он как будто заново становится человеком. А может, это вовсе не кофе, а мысли, собирающие себя в кучу. Даже если сразу не получится, Чонгук больше не позволит чувствам захватывать разум. Не раз уже убедился, что от них только вред. Он мысленно обещает себе сконцентрироваться на войне и защите семьи, остальное сейчас неважно. А без дозы… придется свыкаться. Ломку Чонгук перетерпит, даже если будет невыносимое желание ее прекратить вместе с собственной жизнью.🔥🔥🔥
— Ну, что там? — с любопытством спрашивает Чимин, перегнувшись через сиденье и уставившись в окно. — Пока тихо, — отвечает Чану, с прищуром смотря туда же, куда и Чимин. Его рука свободно висит на руле, а другая покоится на бедре. — Надеюсь, мы не ошиблись со временем и местом. — Ну, тот чувак был очень враждебно настроен к Джихану, — задумчиво тянет Чимин, все еще пытаясь разглядеть какое-нибудь движение за тонированным окном старенького форда, на котором они приехали. Район один из окраинных, такой же ничем не примечательный, как несколько других в столице. Редкие магазинчики, много брошенных и закрытых из-за банкротства складов и промышленных заводов. Вокруг серо, несмотря на яркое солнце, льющее свой свет на землю. Чану решил остановиться неподалеку от цеха, что когда-то тоже кипел, полный работы. Именно там и расположен один из складов с запчастями и автомобилями, принадлежащими Джихану. Привлекать внимание нельзя, как и высовываться из помятой старой машины, отлично вписывающейся в пейзаж района. — Хотя есть сомнения насчет того, что они станут привозить оружие средь бела дня, — продолжает Чимин, положив подбородок на плечо альфы и морща носик. — Ночью труднее. Окраинные районы начали тщательно патрулировать с тех пор, как аварий на улицах стало больше, — хмурится Им, задумчиво разглядывая местность. — Неужели Джихан не позаботился об этом? — хмыкает Чимин. — Я думал, легавые тоже в его власти. — Не знаю, — Чану поворачивает голову к Чимину и сразу же сталкивается с розовыми пухлыми губами. Он льнет к ним мягким поцелуем и накрывает шею омеги ладонью, притянув к себе ближе. Чимин улыбается в поцелуй и зарывается пальчиками в смоляные волосы Чану, слегка сжимая у корней. Другая рука ловко скользит по колену альфы вверх, останавливаясь у паха. Им тяжело выдыхает в поцелуй и углубляет его, вылизывая сладкие губы и проникая языком в приоткрытый ротик. Его мигом охватывает жар, и чертовски хочется открыть окна, впустить свежий воздух, иначе они оба сгорят друг в друге. Чем глубже поцелуй, тем тяжелее Чимину держаться. Он сползает со своего сиденья и седлает бедра альфы, неудобно упираясь поясницей в руль. Чану берет его за тонкую талию, сжимая пальцами через ткань свободной футболки, и притягивает ближе к себе. Внутри все взрывается, когда Чимин оттягивает зубами кольцо в губе альфы, а потом лижет и снова льнет, окунаясь в глубокий поцелуй с головой. Становится не до всего вокруг. В этот миг забывается даже цель приезда в этот пустынный район. Пока они рядом, не имеет значения, что их окружает. Чимин чувствует только крепкие руки на своей талии и губы, сводящие его своими движениями с ума. Вечность бы так провел, сидя на коленях альфы и позволяя делать ему с собой что угодно, как не было никогда и ни с кем. Чимин стонет, когда пальцы Чану пробираются под футболку, и неохотно отрывается от его губ, оставляя ниточку слюны, которую тут же слизывает. Уткнувшись лбом в лоб Има, он хватает ртом недостающий в легких кислород и прикрывает глаза. — Единственный плюс в этой груде металла — откидные сиденья, — шепчет Чимин в губы Чану, опьяненно улыбаясь и снова утягивая альфу в сладкий и долгий поцелуй. Им коротко ухмыляется и снова припадает к блестящим от слюны губам омеги, а свободной рукой тянется к рычажку сбоку сиденья, чтобы откинуться назад. Чимин садится задницей на уже ощутимый стояк Чану и нарочно ерзает. Альфа слегка рычит и целует грубее, с каждой секундой теряя самообладание. Руки спускаются к упругим ягодицам, альфа мнет и нетерпеливо сжимает их пальцами через ткань светло-синих джинсов. Чимин отрывается от губ и скользит к татуированной шее, вылизывая чернильный рисунок и оставляя маленькие укусы. Пальцы закрадываются под футболку альфы и оглаживают крепкую грудь. Чимин якобы случайно задевает пирсинг на соске, заставляя Има шумно выдохнуть. Он хихикает и слегка кусает Чану за кадык. Ему доставляет особенное удовольствие заставлять альфу задыхаться от желания, дразнить и играть, пока не доведет до точки, и Чану не сорвется, как дикий зверь, которого пытаются сделать ручным. Альфа становится неуправляемым и сжигает Чимина в своем огне. И обоим это нравится до головокружения. Чану сжимает пепельные волосы омеги в кулак и тянет на себя, вновь вгрызаясь в сладкие губы, оттягивает зубами нижнюю и подхватывает кончик языка, вызывая у Чимина тихий приглушенный стон. Где-то снаружи слышится шум, нарушивший мертвую тишину улиц. Чимин резко отстраняется, а Чану поднимает голову. — Это они, — тихо говорит Пак, словно их отсюда могут услышать. Он берет телефон, лежащий над приборной панелью, и открывает камеру. — Можем подъехать чуть ближе? — Нельзя, внимание привлечем, — хрипло отвечает Им, прищурившись и вперившись внимательным взглядом в движение у цеха, расположенного на конце улицы. Чимин переползает обратно на пассажирское сиденье и буквально прижимает телефон к лобовому стеклу, делая фотографии. К металлическим воротам цеха с полопавшейся местами краской подъезжают небольшой грузовик и три черные американки. Из каждой выходят по двое и подходят к грузовику. Еще один, тот, кто привез товар, выходит с пассажирской стороны грузовика и двигается к мужчинам. Они открывают металлические дверцы и вытаскивают два вытянутых прямоугольных ящика болотного цвета для проверки. — Не очень-то похоже на ящики с деталями для тачек, — хмыкает Чану, не сводя взгляда. — То, что надо. — Знаешь кого-нибудь из них? — спрашивает Чимин, тыкая указательным пальцем на кружок на дисплее и делая фотографии. — Двоих, — поджимает альфа губы, барабаня пальцами по рулю. — Они дешево продались Джихану. Чимин отвлекается от съемки, сделав около сотни фотографий, и поворачивается к Чану. Тот все так же смотрит вперед с глубокой задумчивостью, словно мысленно оказался в каком-то воспоминании. Чимин успевает заметить в темно-ореховых глазах альфы мелькнувшее разочарование и тоску. Он откладывает телефон, прильнув к альфе и прижавшись щекой к его теплому плечу. С тех пор, как они встретились в Черной дыре, кажется, прошла вечность. После долгой и прекрасной ночи Чану искал новой встречи ненавязчивыми способами и якобы случайными столкновениями, а Чимин, испугавшись, как нашкодивший ребенок, избегал альфу, клялся себе, что это было ошибкой, что даже если Им не предатель, он все равно поступил неправильно, словно преступление совершил, о котором никто так и не узнал. Страхи оказались напрасными, а воспоминания так и не давали Чимину покоя, всплывая по ночам, как сладкие сны, после которых остается приятный осадок и хорошее настроение на целый день. Когда Чимин после очередного заезда возле дыры встретил Чану вновь, бежать уже не стал, сам подошел, сам нырнул в его теплые и отчего-то кажущиеся родными объятия; так и простоял долгих несколько минут, зажмурив глаза и уткнувшись лицом в грудь Чану. Тот ничего не говорил, давал все осмыслить, подумать, прочувствовать, и лишь молчаливо поглаживал по мягким пепельным волосам как-то заботливо, нежно, и тоже чертовски по-родному, что Чимин отстраняться от него больше не захотел. Его до сих пор удивляет то, что они с Чану словно всю жизнь были вместе, как будто так всегда и должно было быть: чтобы рука в руке, глаза в глаза и тело к телу. Чимин так долго находился с ним рядом, но был так слеп, а Чану все видел, он изначально все понял, но, видимо, дал омеге к этому прийти самому. И тот пришел, уходить больше не собирается. — Они никогда не были твоей семьей, — шепчет Чимин, подняв свои блестящие кофейные глаза на альфу. — Поэтому не жалей ни о чем. У тебя теперь новая семья. Настоящая. — Чонгук при каждой нашей встрече держит пистолет наготове, — сухо усмехается Чану, взглянув на Чимина и мгновенно пропадая в его солнечной улыбке. — Да ну, он просто осторожничает, тем более, после Тэхена Чонгук совсем другой стал… — хмурится Чимин, поджимая губы. — Ты ведь не знал, что он с До? — Конечно не знал, — качает головой Чану, слегка морща лоб. — Странно, что Чонгук не убил его после того, как узнал. Как только Чимин вспоминает о Тэхене, руки начинают чесаться от желания его ударить хорошенько. Пак был шокирован новостью о новом предательстве ровно одну секунду. Ким ему сразу не понравился. Прокрался в сердце ничего не подозревавшего Чонгука слишком ловко и быстро, как никогда и никому не удавалось. Когда-то, когда Чимин только познакомился с братьями Чон, он тоже пытался завладеть сердцем младшего, но тщетно. У них вышла дружба, в которой присутствовал ни к чему не обязывающий секс, и на этом все. Стать друзьями у них получилось лучше всего, и Чимин ни о чем не жалел. И почему-то ревность взяла свое, когда вдруг откуда-то появился Тэхен, похожий на омегу мечты любого альфы. А Чонгук повелся, как очарованный рыбак, встретивший сирену. Та и утянула его на дно, забрав душу и превратив сердце в осколки битого стекла, которыми альфа изрезался весь, истекая кровью. Чимин с самого начала был прав, но теперь это не имеет никакого значения. — А что бы ты сделал? — спрашивает он после коротких раздумий, переплетая с Чану пальцы и не сводя с него внимательного взгляда. — Я… — Им хмурит густые брови и прерывается, так и оставаясь с приоткрытым ртом. Он задумывается, а Чимин терпеливо ждет. — Понятия не имею. Такое даже представить сложно, — вздыхает он и поворачивает голову к омеге. Чимин слегка улыбается и тянется за поцелуем. Чану сразу же его утягивает, поглаживая большим пальцем нежную кожу на тыльной стороне чиминовой ладони. Ему такое и вправду невозможно представить, как и то, что переживал Чонгук, узнав правду. Предательство — одно из табу улиц. Чимин разрывает поцелуй и, обхватив лицо альфы ладошками, шепчет прямо в губы: — Неважно, что думает о тебе Чонгук или кто-то еще. Ты — моя семья. — Мне другая и не нужна, — хриплым голосом отвечает Им, проведя большим пальцем по припухшим от поцелуев губам Чимина и приподнимая уголки губ в легкой улыбке, что сразу же отражается на лице омеги, становясь в несколько раз ярче, а затем тут же меркнет, вспыхивая в глазах азартом и любопытством. Он быстро отворачивается и смотрит на движение впереди. — Кажется, они долго разговаривали, — отмечает Чимин, вновь беря телефон и на всякий случай делая еще пару снимков того, как мужчины возятся перед ящиками, вскрывая и проверяя содержимое, но на расстоянии ничего не рассмотреть, потому что поднятые крышки перекрывают видимость. — Жаль, это не даст нам многого, — вздыхает он. — О нет, это даст нам очень многое, — говорит Чану, ухмыльнувшись. — Посмотри, на втором ящике маленький рисунок и название на английском, — указывает он, ткнув пальцем на фотографию в телефоне. Чимин хмурится и вглядывается в изображение, кивая. — Это не гребаные автомобильные детали, а оружие, Чимин. Вот и весомое доказательство. — И все-таки делать это днем было очень глупо. Наверное, Джихан рассчитывал на сообразительность своих шестерок, — усмехается Чимин, сунув телефон в карман и сложив руки на груди со сверкающим на лице ликованием, словно война уже выиграна, и неважно, что это лишь одно из доказательств против Джихана. Сегодня сделан еще один гигантский шаг к победе на улицах. — Валим, пока они не спалили. От их титанов далеко не уедем на этой развалюхе, — хмыкает Им и поворачивает ключ в зажигании, заводя двигатель и выруливая на дорогу. Чимин согласно кивает и быстро оставляет на щеке альфы короткий поцелуй, тихонько хихикнув и отвернувшись к дороге. Чану улыбается и подмигивает омеге. С Чимином он научился улыбаться.🔥🔥🔥
Юнги нервно барабанит пальцами по рулю, судорожно разглядывая своих соперников, готовящихся к старту. Его переполняет легкое щекочущее изнутри волнение и сладкое предвкушение. Такое чувство, словно впервые в жизни собирается участвовать в гонке. Подобные ощущения и мысли, невольно проскальзывающие в голове: «а вдруг не выиграю?». Юнги мотает головой и ругает себя, не разрешая сомневаться, ведь теперь додж выглядит даже лучше, чем тогда, когда омега только начинал. Рядом, за стартовой полосой становятся два автомобиля соперников. Юнги окидывает их оценивающим взглядом, сразу же отворачивая голову вперед. Их он видит впервые. Эта гонка происходит не у Черной дыры, как в большинстве случаев, а где-то на окраине города. Юнги по этой дороге едет в первый раз. Его тут никто не знает. Юнги из машины даже не высовывался, не желая быть замеченным кем-то из знакомых. Его додж теперь тоже другой, сменил синий глянец, запомнившийся многим, темно-серым. Через тонированные окна внутри ничего не разглядеть, и поэтому Юнги со своим уже довольно заметным животиком чувствует себя в безопасности. С трудом спасают мешковатые толстовки, а в школе приходится прикрываться рубашкой на пару размеров больше и иногда рюкзаком, надетым спереди. Ребенок растет и развивается, уже ощутимо давая знать о своем существовании, в которое Юнги до сих пор трудно поверить. Он может долгими минутами стоять у зеркала и рассматривать свой округлившийся живот, гладить и ощупывать, надеясь на какую-то реакцию, вот только для этого еще рано. К сожителю, расположившемуся под сердцем, омега уже начинает привыкать и даже проявлять любовь. Ночами Юнги, когда не может уснуть, начинает тихонько с ним обо всем разговаривать, старательно избегая темы, касающейся отца ребенка, от мысли о котором все еще болезненно колет в груди, и с этим ничего не поделать. Каждый день он испытывает все большую тоску. Это бывает в те моменты, когда омега не возится с машиной и остается наедине с самим собой и полнейшей тишиной, которую все-таки удается разрушить негромко звучащему телевизору Енджуна за стеной комнаты. Он чувствует себя одиноко и невольно позволяет приблизиться к себе в школе тем, на кого прежде даже не смотрел. С Джином и Чимином, которые совершенно ни в чем не виноваты, Юнги постепенно сводит общение до нуля, сначала перестав видеться, а после отвечать на звонки. Терять друзей чертовски тяжело, а еще тяжелее, когда сделать это необходимо. Юнги вынужден ограждаться и строить между собой и ними огромную железную стену, лишь бы ни у кого не было возможности ее преодолеть. Им нельзя знать о положении Юнги, иначе узнает и Хосок, которому быть в курсе противопоказано. У Юнги из прошлой жизни остался лишь Тэхен, и тот куда-то пропал, перестав отвечать на звонки Мина. Его телефон теперь всегда выключен. Юнги уверен, что Тэхен решил вычеркнуть его из своей жизни, как лишнюю деталь. Так думать легче, чем быть в неведении или накручивать себя плохими мыслями. Юнги больше не часть их жизни, и он это принимает, хоть и скрывает где-то глубоко в своей душе обиду. Другого выбора просто нет, у него теперь другая жизнь. Юнги давно забыл, что целью победы в гонках всегда является крупный выигрыш в виде денег или тачки соперника, но теперь за две тысячи долларов, которые получит победитель, он готов безжалостно рвать соперников. В нем зудом засело нетерпение, жажда скорее показать, на что способен его железный монстр, собранный его же собственными руками. Старина всегда будет в ходу и всегда будет круче любой новой машины. Юнги порой скучает по своей порше, но сразу же мысленно дает себе по лицу. Не его порше, и никогда не была. Ему дали ее напрокат. Он выпрямляется, садясь поудобнее, и с кряхтением отмечает, что с животом за рулем становится неудобно, и чем он больше, тем меньше шансов, что Юнги сможет влезать в машину и гонять в ближайшем будущем. Именно поэтому он, собрав себя по кусочкам, решил участвовать в любом заезде, пока есть возможность быть за рулем. — Считай, твоя первая гонка, — обращается он к своему малышу, коротко и натянуто улыбнувшись. Все-таки тело сковывает легкое волнение. — Мы с тобой их всех сдела… Юнги едва не давится воздухом, увидев подъехавший к стартовой полосе космически-синий макларен. Такой в мире один, его никогда и ни с кем другим не спутать. Он преследует Юнги во снах, что хоть и хорошие, но до слез болезненные, жестоко вспарывающие все шрамы, еле-еле зажившие. Юнги тяжело сглатывает и нервно вцепляется пальцами в тонкий руль, распахнутыми глазами уставившись на макларен Хосока. Затаив дыхание, он ждет, что альфа выйдет из машины, не может себе признаться в том, что хочет на него взглянуть, еще раз вырвать для себя возможность его увидеть, и, если повезет, ощутить родной аромат амбры и дубового мха. Мин так и зависает, даже не заметив этого. Ждет, кажется, вечность, и боится, и жаждет. Боится, что Хосок каким-нибудь образом его узнает, и жаждет на него посмотреть, как глупый фанат на своего кумира. Но Хосок не выходит, и Юнги позволяет себе выдохнуть. Что он здесь делает? Почему решил участвовать в какой-то мелкой гонке, когда на дорогах война, которой они с Чонгуком и Джиханом руководят? — Соберись, блять, — шепчет себе омега, прикрыв глаза и отворачиваясь к дороге. Не время для рассуждений, они не имеют значения. Грид-бой уже готовится выйти на свою позицию. Гонка неожиданно стала в разы сложнее с появлением главного для Юнги соперника. Хосок один из лучших, и тягаться с ним будет нелегко. Юнги сбрасывает с себя наваждение и собирается с мыслями, поселяя в сознании трезвость и хладнокровие. Плевать на Хосока, главное победить и забрать свои деньги. Только вот старший Чон проигрывать не любит. Грид-бой эффектно выходит к центру дороги, осветив своей яркой улыбкой толпу. Город укрыли сумерки, а в округе ни одного фонаря, только свет автомобильных фар, освещающий дорогу. Юнги заводит грубо рычащий двигатель и хватается обеими руками за руль, поджимая губы и стараясь выровнять дыхание через нос. Быстрый взмах рук, и пять автомобилей срываются со старта, оставляя позади себя лишь густое облако пыли и эхо мощных двигателей. Хосок сразу же вырывается вперед, захватывая первую позицию. Юнги хмыкает. Кто бы сомневался. Да и скорость макларен набирает быстрее, чем старенький додж. Тому нужно время, чтобы хорошенько разогнаться и вырвать у Хосока победу. Юнги давит на газ до упора, наслаждаясь и успокаиваясь гудящим на весь салон звуком движка впереди. Додж быстро обходит третьего гонщика, летя вперед серебряной стрелой, разрывающей ветер. Юнги судорожно смотрит вперед, полностью напрягаясь и внимательно следя за малознакомой дорогой. Этот асфальт его колесами не изучен, и неизвестно, что ждет дальше. Он пытается не думать о Хосоке, полностью блокирует мысли о нем, но впереди маячащий макларен рушит все его попытки одним своим видом, не дает забывать о своем присутствии и этим чертовски сильно сбивает. Юнги начинает нервничать, а его ладони, как и всегда, потеть, из-за чего удержать руль становится все сложнее. Но ему все-таки удается обойти еще одного соперника на широком повороте. Юнги стискивает зубы и бросает все силы на то, чтобы продрифтить. Порше с этим справлялась на отлично, чего не скажешь о додже, больше пригодном для дрэга. Он поддается с трудом, при любом неверном движении руля может вылететь и перевернуться. Юнги аккуратно выворачивает его и мягко давит на педали носками потрепанных кед. Макларен впереди, словно рыба в воде. Хосоку дрифт ничего не стоит, он может произвести его даже с закрытыми глазами на любом автомобиле. Юнги всегда учился у него, но достичь его уровня так и не смог. Поворот наконец кончается, и Юнги выравнивает машину, вновь ускоряясь и нагоняя последнего соперника, что едет между ними с Хосоком. Он переключает скорость и резко выруливает на левую сторону, прижимая соперника к правой обочине дороги. Еще один рывок, и Юнги оказывается на второй позиции. Хосок не в большом отрыве, но нагонять его сантиметр за сантиметром кажется нелегкой задачей. Юнги упорствует, хмурится и смотрит вдаль, игнорируя маячащий перед носом макларен. Это все ради ребенка. Ради их ребенка. До финиша остается около четырех с половиной километров. Юнги судорожно повторяет себе в голове, что время еще есть, что можно обойти макларен у финиша, сделав последний рывок. Уверенности омеге придает то, что доджу удается подобраться ближе. Расстояние между ними сокращается, — остается всего полтора метра. Юнги буквально вдавливает педаль в пол, поджав губы в тонкую линию и почти не дыша. Он слышит только гул челленджера и собственного сердцебиения. Три секунды. Юнги вырывается вперед, выравниваясь с летящим маклареном. Карие глаза, смотрящие в его, чуть не лишают разума и контроля. Время замедляется и размазывается за окнами машины. Юнги видит перед собой только глаза Хосока, смотрящие на него. В них уже ликование, превосходство и предупреждение. В такие моменты альфа очень похож с Чонгуком. От этого взгляда, брошенного на соперников, Юнги таял, как шоколад под палящим солнцем, а теперь Хосок смотрит так на него самого. Не видит. Он ничего не видит за затемненным стеклом, он понятия не имеет, с кем встретился взглядом, а Юнги почему-то ощущает, как повеяло холодом, и где-то глубоко в душе стало совсем пусто. Хосок его не чувствует. А разве должен? Юнги мысленно усмехается сломлено. Нет, не должен. Он думал, что зрительный контакт длился вечность, а на самом деле всего две секунды. Реальность врывается в сознание ревом мотора, а Хосок отворачивается. Юнги не успевает заметить, как он улетает вперед, словно на космической ракете с неземной скоростью. — Да чтоб тебя, Чон Хосок! — кричит Юнги, прожигая вспыхнувшим яростью взглядом макларен, унесшийся вперед. — Кто, блять, просил тебя приезжать и портить мне гонку! Сука! Юнги давит на газ, жаждая показать Хосоку, что не испугался и сдаваться не намерен. И пусть знает, пусть почувствует того, кто его не боится, кто готов вырывать победу до последнего. Внезапный толчок разом выбивает из Юнги весь настрой. Он распахивает глаза и оглядывается назад, успевая заметить, как слегка ударивший его в бок митсубиши несется вперед. Додж начинает заносить. Юнги до побеления костяшек впивается в руль и выворачивает его, пытаясь выровнять челленджер, но тот скользит по дороге и начинает закручиваться. Шины с визгом оставляют на асфальте следы жженной резины и белое облако дыма. Юнги сразу же заставляет себя успокоиться, кричит, орет мысленно, чтобы не поддавался панике и думал только о ребенке, жизнь которого сейчас важнее всего остального. Омега начинает как можно мягче давить на педаль тормоза, чтобы машину не вышвырнуло с дороги. А мимо проносятся соперники, наверняка довольные сложившимися обстоятельствами. Додж практически не поддается, как сорвавшийся с цепи зверь. Юнги тяжело дышит, чувствуя, что от подкатывающей паники начинает задыхаться. Машина неконтролируема. Перед глазами омеги лишь фонарный столб на углу перекрестка, к которому летит челленджер. Юнги успевает лишь зажмуриться и инстинктивно схватиться руками за живот, прикрывая и защищая. Уши оглушает громкий и сильный удар. По улице разносится скрежет металла и звук битого стекла. Хосок слышит позади визг шин и кидает взгляд в зеркало заднего вида. Серебристый додж начинает крутиться, одно колесо сгибается и оставляет за собой искры по асфальту. Впереди, в пятистах метрах финиш и победа, за которую Хосок получит информацию, нужную им в войне за улицы. Ни секунды не раздумывая, он начинает замедляться и резко разворачивает макларен, несясь назад. Еще одна авария, еще одна жертва. Хосок с полным тревоги тяжелым взглядом смотрит на то, как додж вписывается в столб, и ускоряется, только бы успеть спасти. И так слишком много людей погибло. Макларен тормозит у разбитого автомобиля. Хосок резко вылетает и бежит к доджу. Его капот превратился в сплющенную груду металла. Из-под него валит густой едкий дым, от которого слезятся глаза и хочется кашлять. Чон подлетает к машине с водительской стороны и дергает за ручку, чтобы открыть дверцу, но та не поддается. Хосок рычит и выругивается, крепко сжав кулак и впечатывая его в окно, по которому сразу же расползлась паутинка из трещин. Чон не останавливается ни на секунду, долбит по стеклу снова и снова, пока то не лопается, рассыпаясь осколками. До альфы доходит легкий аромат любимой сирени, сразу беря под свой контроль разум. Кажется, он Хосоку уже мерещится из-за дыма. Он просовывает руку в салон и быстро нащупывает ручку, сразу же дергая и открывая дверцу. Дым становится гуще, а аромат сирени сильнее. Хосок размахивает руками в попытках рассеять едкое облако и прищуривается. По голове ему словно кувалдой дают, когда он встречается взглядом с большими и блестящими от слез кофейными глазами Юнги, сидящего за рулем. Хосок на секунду замирает и смотрит на него в полнейшем шоке и растерянности, сердце уходит в пятки, а душа тревожно сжимается. По виску омеги стекает темная густая капля крови, так резко контрастирующая с бледностью его кожи. Он открывает сухие дрожащие губы и шепчет: — Ребенок… Хосок не понимает, ни черта не понимает. Он судорожно начинает бегать взглядом по салону, но не видит ничего, кроме дыма, просочившегося внутрь, щурится и снова переводит взгляд на Юнги, качнув головой в непонимании, а затем его взгляд скользит вниз. Омега сидит, прижав руки к чуть выпуклому животу, и смотрит Хосоку прямо в глаза. У того из-под ног как будто весь мир уходит, все звуки и образы, кроме Юнги, исчезают, а по голове как будто пришелся еще один удар, более сильный. Хосоку кажется, что он бредит, снова опускает взгляд и видит округлый живот своего омеги, который тот прячет ладонями так, словно кто-то может ему навредить. Хосок точно сошел с ума… Ребенок. …потому что Юнги беременный. — Хо… — слабый голос на грани плача вырывает Хосока из шокированного состояния оцепенения. Чон мгновенно реагирует и тянется к омеге. Он подхватывает его одной рукой под коленями, а второй берет за талию и вытаскивает из машины, прижимая к себе, как самое ценное в своей жизни. Юнги и есть самое ценное, самое важное, самое первое и необходимое. Самое любимое. Он разворачивается и почти бежит к макларену, быстро усаживает Юнги в машину и садится за руль, подрываясь с места и уже летя по трассе в сторону больницы. Юнги продолжает обнимать руками свой живот, откинув голову на сиденье и обессиленно зажмурив глаза. Его блестящие на щеках слезы и текущая по виску кровь отражают мелькающий за окнами свет фонарей. Омега мелко дрожит и тяжело дышит, а Хосок с ума сходит, несется, ловко объезжая медленно плетущиеся впереди машины. Он, кажется, никогда в жизни не набирал такую скорость. Макларен сливается с мраком и тенью летит вперед. Хосоку все равно кажется, что слишком медленно, что если он не будет ехать еще быстрее, произойдет что-нибудь непоправимое. Его змеей оплетает холодный страх, и только хриплое дыхание Юнги, сидящего рядом, не дает ему впасть в панику окончательно. Главное, что Юнги дышит.🔥🔥🔥
Хосок не находит себе места с тех пор, как привез Юнги в больницу. Омега сразу же оказался в руках врачей, которые без промедления оказали необходимую помощь. Все то время, что Хосоку приходится ждать, он медленно сходит с ума, никак не осознавая все происходящее, расхаживает по коридору перед дверью, а когда не выдерживает, то пытается войти, чтобы скорее узнать о состоянии Юнги, но его снова и снова выставляют. Проходит, кажется, около часа. В какой-то бесконечно мучительный от ожидания момент Хосоку звонит Чонгук, и альфа сообщает брату о Юнги. Тот сразу же обещает, что скоро приедет. Закончив короткий разговор с младшим, Хосок снова начинает суетливо расхаживать и раздумывать обо всем, что случилось за последние часы. О положении Юнги, в которое он сам все еще не верит, он Чонгуку не сказал. Такое в голове просто не укладывается. Его Юнги, его маленький мальчик беременный. Хосок не раздумывает о том, от кого ребенок, он и так знает, он в этом просто уверен. Его ребенок, их ребенок, о котором он целых три месяца и не подозревал. Эта новость обрушилась на Чона огромным метеоритом. Слишком много потрясений, которые Хосок не может сразу утрамбовать в своем сознании, обработать и понять. Ему бы сейчас скурить сигарету или, желательно, выпить чего-нибудь крепкого, чтобы было легче обо всем подумать. Нормально мыслить не получается. Прямо за стеной находится Юнги — весь смысл хосоковой жизни, первая и единственная любовь, душа и сердце. Альфа медленно умирает от ожидания и желания к нему прикоснуться, посмотреть в глаза и убедиться, что все в порядке, услышать родной голос, способный в одну секунду успокоить. Хосоку необходим Юнги. Чонгук влетает в коридор с запыхавшимся, суетливым видом и, завидев брата, расхаживающего перед дверью, сразу же спешит к нему. — Что врачи говорят? — спрашивает Чонгук беспокойно, бросая взгляд на дверь палаты. — Не знаю, не дают мне войти, — напряженно отвечает Хосок, сжимая в окровавленных пальцах куртку. — Что это? — спрашивает Гук, бросив взгляд на руку брата. — Окно выбивал, — коротко отвечает Хосок, отмахнувшись, мол, не это сейчас важно. Чонгук хмыкает. Все-таки братья во многом чертовски схожи. У младшего у самого костяшки еще не до конца зажили. Невольно вспоминается детство, в котором братья вечно в школе расхаживали с побитыми руками, не отказываясь ни от одного конфликта. — Я же говорил, что этот малолетний гонщик не бросит дороги, — качает головой Чонгук, подперев стену плечом и сложив руки на груди. Хосок поворачивается к брату и окидывает его тяжелым взглядом. — Ты приехал, чтобы тыкать мне своим «я же говорил»? — Нет, конечно нет, — вздыхает Гук. — Я лишь надеюсь, что ты поступишь правильно. — Поступлю, — твердо говорит Хосок, повернувшись и подойдя к брату. — Обязательно поступлю, — кивает в подтверждение своих слов альфа, кладя руки на плечи Чонгука и чуть сжимая. — Я не отпущу его больше никуда, даже если он меня никогда не простит. Буду вечность вымаливать прощение, только бы он рядом со мной был. Я… — Хосок опускает взгляд и говорит тише, вздохнув: — Я не жил без него все это время. Чонгук приподнимает уголок губ в подобии улыбки и притягивает брата к себе, заключая в крепкие объятия и похлопывая ладонью по спине. — Я знаю, Хосок, — говорит он хрипло, поджимая губы в тонкую линию. «Потому что я теперь тоже не живу». Дверь за спиной наконец открывается, и Хосок мгновенно подлетает к вышедшему из палаты врачу. Чонгук тоже подходит, сунув руки в карманы куртки. — Что с ним? — сразу же в лицо врачу бросает Хосок вопрос, уставившись на него во все глаза в нетерпении. И так уже съел себя за время ожидания, даже секунду уже невозможно переждать. — Ничего серьезного, — сразу успокаивает врач, и братья выдыхают. — Он ударился головой, но, к счастью, до сотрясения не дошло. Пара царапин, но это не страшно. — Я могу его увидеть? — спрашивает Хосок, смотря на врача с надеждой. — Ему сейчас нужно немного отдохнуть, поспать. Юнги слаб, это из-за сильных переживаний за ребенка, но с ним тоже все в порядке, волноваться не о чем, — слегка улыбается врач, похлопав Хосока по плечу. Тот от упоминания о ребенке воздухом давится. К такому привыкнуть нелегко. — Какой ребенок? — вклинивается Чонгук, настороженно нахмурившись и смотря то на врача, то на Хосока. Старший Чон мнется пару секунду, затем открывает рот, чтобы ответить брату, но его прерывает врач. — А вы не знали? Юнги в поло… — Юнги беременный, — все-таки выдавливает из себя Хосок, взглянув на брата. Произносить это вслух до безумия дико и странно. — Нихуя себе! Как это беременный?! — чуть ли не крича, спрашивает вмиг растерявшийся и находящийся в полном ауте Чонгук, вытаращив в шоке глаза. — В смысле… Что? — Ты слышал, — закатывает глаза Хосок. Врач, поняв, что в разговоре братьев лишний, удаляется, напоследок напомнив, что к Юнги можно будет зайти, когда тот проснется. Чонгук садится на скамейку возле палаты и бегает перед собой растерянным взглядом, находясь в прострации и пытаясь осознать то, что только что услышал. Хосок, наконец чувствуя частичное облегчение, тоже опускается рядом и откидывает голову назад, разглядывая потолок. Они в порядке. Теперь хоть вздохнуть можно. Чонгук готов был услышать что угодно, но точно не то, что этот школьник беременный. Он даже никогда особо не задумывался о том, что Юнги, как никак, омега и способен на такое. Это просто не вязалось с его диким образом безбашенного подростка. Этот грубый ребенок, у которого от омеги почти ничего, скоро станет папой. И как в такое поверить? Как такое осознать? У Чонгука просто мир перевернулся. А завтра, наверное, снег пойдет, хотя до зимы еще далеко. — Этот ребенок… — заговаривает Чонгук после долгого молчания, сведя брови на переносице и глянув на задумавшегося брата. — Он твой? Спрашивать такое паршиво, но Чонгук не может промолчать. Если ребенок не от Хосока, то даже представить невозможно, что тот будет чувствовать. Чонгук бы, наверное, с ума сошел на его месте. На брата сегодня многое свалилось, и сносить это в одиночку трудно. — Да, — коротко отвечает Хосок, даже не взглянув на младшего. — Откуда ты зна… — Я знаю это, Чонгук, — твердо говорит старший, не давая усомниться в своем утверждении. В этом чувстве Хосок уверен, как ни в чем. Он ярко и четко ощущает невидимую нить, связывающую его с теми, кто там, за стеной. С его семьей, от которой он никогда не откажется, которую никогда никому не позволит разрушить, за которую будет бороться до самого конца. Смысл жизни он приобретает вновь. Чувствует, как все заново наполняется красками, ярким солнечным светом, что потух для него три месяца назад, погибнув в полных слез глазах Юнги. И сам тогда потух, практически умер и лишь притворялся живым, как все вокруг. После долгой ночи вновь наступает утро, а в легкие начинает поступать кислород. Хосок вновь дышит. Он вернет Юнги. Он вернет свою семью.