***
По крайней мере, я выспался. Голова болела, сотрясение точно схлопотал. Есть еще одна хорошая новость — челюсть встала на место. Это я заметил не сразу, а лишь после того, как совершил пару жевательных движений, ощупывая языком поломанный зуб. Комната изменилась. Там, за ширмой, теперь было светло. Он открыл одни из ставней. Сквозь папье-маше просвечивал силуэт кровати с лежащим на ней кем-то маленького роста. Наша половина комнаты все еще оставалась в полумраке, второе окно в комнате не было открыто. Действительно, покрытый целлофановой пленкой пол, весь изгваздан кровяными засохшими пятнами. Кирилл все так же лежал возле ширмы в нелепой позе, подогнув под себя одну ногу и немного развернув торс. Он пытался не закрывать глаза, упорно залипая, и даже не заметил, что я пришел в себя. Меня связали бельевыми веревками и положили под письменный стол. Руки за спиной, ноги подогнуты под себя. — Кирилл! Кири-и-илл! — выплюнул я зуб, а мой товарищ дернулся, и ожившим взглядом посмотрел в мою сторону. — Сколько мы уже здесь? — Не знаю, почти цикл… Жрать охота, как из пушки. Все затекло, я щас сдохну без его вмешательства… — Ты пробовал выломать цепь с помощью сжатия? — Я не знаю, как… — У тебя уже однажды получилось, давай, не тупи… И тут на пороге появился леший. Одет в коричневый драповый пиджак с декоративными заплатками на рукавах, в брюки и черные туфли с побитыми носами. Подстриг бороду, но не сбрил полностью. Волосы помыл и заплел в конский хвост, стал даже похож на человека, жаль болезненные морщины не исправить гигиеной. В руках у мужчины тарелка с горячей гречкой, обильно политая сметаной — настоящее сокровище, учитывая сложности приготовления. Он поставил тарелку на письменный стол, строго посмотрев на нас. — Хм, — повернулся он к углу комнаты, глядя вверх. Только сейчас я заметил, что на высоте вытянутой руки в углу была прикреплена полочка с иконами. Две небольшие деревянные плашечки с ликами святых стояли на белой простынке как ни в чем не бывало. А третья, самая большая, размером с поднос, падала вниз. Она металлическая, со следами старения, и изображение на ней было не нарисовано, а выдавлено, образуя рельеф Богоматери с младенцем Иисусом. И на рельефе была заметна глубокая вмятина. Старик выхватил икону из воздуха и пару секунд смотрел на вмятину. — Стрелок ворошиловский, — проворчал леший в мою сторону. — В икону попал, погнул вот… Ладно… Потом поправлю, — он вернул лик на место. Леший грузно выдохнул и присел на колени перед Кириллом. После чего перекрестился и достал из внутреннего кармана пиджака опасную бритву. — Эй! Эй! Стой! Стой! Не надо! — задергался Кирилл, но, видать, его тело так затекло, что даже выгнуться толком он не смог. Леший с пасмурным лицом присел на ноги Кирилла, чтобы тот не дергался. — Зачем? — громко произнес я, — зачем ты это делаешь? Леший поднял грустные, выцветшие на солнце глаза на меня. Потом немного отодвинул ширму. Он сидел достаточно близко к ней и хватило просто протянуть руку. За сложившимся сегментом бумажной перегородки я увидел сидящую на кровати шестилетнюю девочку. Ту, с фотографии. С рыжеватыми волосами и веснушками на носу и щеках. Она сидела, спиной оперевшись на гору подушек, а ноги спрятав под плотным одеялом. — Хочу, чтобы она поела, — весьма твердо заявил старик. — А для этого нужно, чтобы он... — леший указал на Кирилла и слегка взмахнул в воздухе бритвой. Кирилл побледнел. — Это твоя внучка? — Дочь. — Послушай, скольких ты уже убил, чтобы побыть с ней? Думаешь, она хотела, чтобы её папа стал убийцей? Мы можем помочь… в городе Н. есть ученый и другие… такие, как мы. Они, наверняка, знают что делать… — Не знают они ничего, — оборвал меня старик. — Были у меня тамошние. Никто, кроме Господа, ничего не знает. — Ты… ты же сделал эту крутую штуку с молниями, она ведь возвращает предметы в нормальное время! Другие тоже могли изобрести что-то, вместе… вместе бы мы… — Тихо, — гаркнул старик, опустив руки и голову. — Никто не сможет использовать мои катушки, кроме меня. Это мой особый дар. Другие пробовали пользоваться, не выходит у них. А ты, балбес, чертежи мои украл. Не помогли бы они тебе… и никому бы не помогли, только меня Господь наделил молнию смочь пускать, ему и решать… — он хрипло вздохнул, и устало потер переносицу пальцами. — Я как понял, что могу этой молнией предметы в нормальное время возвращать, обрадовался. Думал, смогу жену и дочку вернуть. Книжки умные прочитал, по анатомии и электронике, придурок… Я сам электрик, собрать-то для меня батарею это тьфу… А вот тут с живым человеком, это ж… как Франкенштейн, — он не поднимал головы, его глаза спрятались за лохматой седой челкой. — Не получилось с женой. Не смог посчитать силу тока, чтобы не убило её. Похоронил давеча… Это ж сколько прошло? Черт знает, тут и не понять без нормальных часов-то. Повисло скорбное молчание. Только Кирилл тихо и испуганно икал из-под лешего, хлопая огромными глазами. — С дочерью так не рискну. Лучше по старинке. По шее чирк, и время вернулось… Мне все одно здесь умирать к следующим десяти минутам. Хоть с дочкой побуду, — он опять потянулся к шее Кирилла зеркальным лезвием. — А! Подожди, — закричал я, — ты бы хоть рты нам позакрывал, я же это, орать буду, и он будет хрипеть тут, и кровью еще плеваться. Нарушим тебе всю романтику момента, — это была лишь попытка избежать неизбежного. Надышаться перед смертью. — Ну все! Отпусти одного, ты же нормальный мужик, а не маньяк. — Я тебе предлагал уходить, — сказал он, не отворачиваясь от Кирилла и уже приложив к его шее лезвие. — Слабый ты, с тебя и времени-то вернется всего пара секунд, даже не обнять. Сиди теперь… А что до криков, то ты не переживай. Она у меня глухонемая, я вас ширмочкой прикрою, и все нормально будет. На следующей неделе мы должны были ехать ей в ухо прибор ставить… А все, нету у нас больше следующей недели. Кирилл конкретно запаниковал. Адреналин придал ему сил, и Киря смог высвободить одну ногу. Пяткой он впился в бок лешего, не дав полоснуть себя по шее. Но здоровый мужик, схватившись за щиколотку одной рукой, без особого труда отвел ногу. Извивающийся как змей Кирилл смог вытащить и вторую ногу, целиком выбравшись из-под «заботливого папаши». Закричав, он напряг обе ноги, лягнув лешего в грудь. Тот завалился, но не упал, лишь сделал движение назад, чуть-чуть сползая с того места на котором сидел. После чего закашлялся и покраснел, словно его начало тошнить. — Ой! Что-то… Спину прихватило… Мы с Кириллом почти одновременно заметили, как на его белой рубахе, под пиджаком, примерно чуть ниже солнечного сплетения, начинает проступать красное пятно. В его середине быстро росла горбинка, и уже через пару мгновений это стало похоже на рождение маленького чужого, прогрызающего себе путь на свободу. Ткань пиджака и рубахи лопнула, а мы втроем с изумлением наблюдали, как из лешего выходит пуля, вошедшая в спину и вышедшая чуть выше живота. Она никуда не торопилась, просверлив в старике аккуратную дырочку и продолжая свой полет по диагонали в сторону пола. — Па-па?! — донеслось ломанное слово из-за ширмы. Было видно, как силуэт на кровати привстал, глядя через папье-маше в черноту на другой стороне перегородки. На выцветших глазах старика проступила влага. — Да… — он последним усилием воли поднялся и отодвинул створку перегородки, сломав её. Сделал шаг и присел на колени перед девочкой, удивленно смотрящей на происходящее. Девочка активно замахала руками, изгибая маленькие пальчики в причудливых жестах, видимо, спрашивая что с ним? Леший припал подбородком к коленям девчушки, пряча от её глаз за краем кровати кровавое пятно на драповом пиджаке, а локти водрузил на кровать, не давая себе соскользнуть вниз. Его руки поднялись, и он изобразил несколько слов на языке жестов, повторив вслух их значение: — Просто, устал. Я, полежу, так, немного. Можно? Девочка улыбнулась. Отец приложил голову к её коленям и приобнял дочь. Маленькие ручки девочки опустились на седые космы отца, и она стала гладить его по голове, не видя нас, укрытых в темноте за сломанной ширмой. Но мы видели все. Прошло несколько мгновений, и девочка вновь замерла, запустив пальчики в густые волосы уже не дышащего ускоренного. Я уже успел порвать веревки на ногах и теперь встал, ища, чем бы разрезать путы на руках. Кирилл все еще лежал на целлофане, бледный как смерть. — Что произошло? — выдавил он из себя. — Пуля срикошетила от металлической иконы под потолком, — я уже увидел на столе ножницы и попытался ухватить их связанными сзади рукам. — Пока он мылся, брился, кашу готовил, она пролетела некоторое расстояние. Мужик в полумраке её не заметил и сел на тебя, прямо перед пулей. Повезло, что мы время потянули… А ты его потом натолкнул на пулю, она ему в спину и вошла. Надо же… С горем пополам я сумел разрезать веревки и освободить руки. Перелез через дыру в ширме и стал шарить в пиджаке деда. — Ты знал, что она в него летит? Ты видел пулю? — Нет, — отозвался я, найдя то что искал – ключ от наручников. — Значит, нам повезло?! — А ты Шерлок, — я уже отстегивал Кирилла от батареи. Кирилл облегченно изогнулся, натирая затекшие запястья, и мы оба вышли на свет — в гостиную комнату. — Ты что ли бросить меня хотел? Что это за «отпустите одного, вы же нормальный мужик»? — к моему напарнику быстро возвращалась привычная борзота. — Слышь, герой, ты там лужу не наделал? Целлофан мокрый до тебя был, или это ты? — Он точно мертвый? — смотрел Киря в комнату. Получалось, что сразу за дверным проемом до бумажной ширмы было темно. А сразу за ней, как на сцене, ярко освещенное пространство с кроватью и присевшим стариком, который положил голову на колени своей улыбающейся дочери. Перфоманс неизвестного художника. Картина, застывшая во времени. — Мертвее не бывает.***
Мы шли по улице деревни. Я нашел свой рюкзак, теперь в нем были чертежи электро-катушек. В пистолете осталось пять патронов, еще до этих событий я потратил несколько пуль просто так, чтобы пострелять по банкам. Следовало сменить оружие на более угрожающее. Как показывает опыт, без оружия лучше не передвигаться вовсе, особенно мне – обделенному суперспособностями ломать челюсти и пускать молнии. Мы двигались в сторону шоссе, я присмотрел на карте более подходящий, хоть и более длинный маршрут до города Н. — Может быть нам не следует этого делать? — сказал Кирилл, высыпая себе в рот раскрошенный сухой доширак вперемешку с приправой. И этот человек хотел стать врачом. Сперва пусть себя вылечит. — Чего именно? — Ну, возвращать все как было. Ведь мы же этого хотим, да? Та рыжая девочка, она ведь совсем маленькая. Придет в себя, а у нее на руках мертвый отец с пулевым ранением, весь пол в крови и мать пропала. Зачем ей такие страсти? — Для нее время все равно идет с нормальной скоростью. Ты только сделаешь одолжение себе. Сам себя обманываешь, если решил, что так для нее лучше. Так будет лучше только для тебя, потому что ты будешь думать, что она не увидит этого кошмара. А она все равно увидит. Она прямо сейчас видит, только еще не успела осознать… — Ну, может быть, ты хотя бы сделаешь с ней ту штуку? — Какую штуку? — Как со своими родителями. Мы же долго можем ходить, может быть пару часов. Пусть хотя бы в это время она ничего не видит и побудет замороженной… Я остановился. Откуда он знает? Я ему ничего не говорил. Опять приходил ко мне домой, пока я сплю? Входную дверь я давно не закрываю, мне слишком сложно проворачивать замок, он тяжеловат. Эмоции волнами накатывали на меня. Я несколько раз сжал и разжал кулак. Кирилл прошел чуть вперед, не заметив, что я остановился. Взять себя в руки. Мы все в одной лодке. Вдох. Выдох. — Я не знаю, о чем ты, — я нагнал и даже перегнал Кирилла, ускорив шаг. Кирилл хотел, как и всегда, продолжить демагогию, но, ощутив мой холодный тон, осекся и побрел дальше, держась позади и стараясь не попадаться мне на глаза.