Завтра не наступит никогда

      Утро начинается не с кофе. В голову как обычно лезли странные мысли, пока я валялся на кровати. Я стал замечать, что отдельно взятые повадки и привычки людей, в том числе мои, я уже мог раньше видеть в других людях. То, как они говорят, то, что они говорят, я уже где-то и от кого-то слышал и даже, при желании мог бы вспомнить где. Вот и получалось, что вместо человека я видел перед собой образ, сотканный из нескольких людей, встреченных мной ранее, и этот, новый человек уже не оставляет о себе такого яркого впечатления, как было раньше. Наверное, так и должно быть, ведь личности формируются на основе событий и мнений о них, а среди мнений не так уж много взвешенных и конкурентоспособных. Выходит, что большая масса людей принимают одинаковую точку зрения в том или ином вопросе и это нормально. Но за этой шаблонностью мышления становится сложно определить, кто пришел к мысли сам, а кто, подобно попугаю, повторил за умным, чтобы самому выглядеть умнее.       В комнату вошла Лена, одетая в шелковый халат. Стеснительно, она ослабила пояс, и полы одежды выдали её раздувшийся после вчерашней «работы» живот. Я все еще не придумал, какая у меня должна быть реакция. Казалось бы, здравомыслящий человек должен впасть в ужас от мысли, что девушка поглощает человеческие останки и переваривает их в течении нескольких дней. Но, к счастью, я не здравомыслящий человек. За неимением другой реакции, я вел себя с Леной так же, как если бы ничего не произошло. И именно это Лене было нужно.       Она прилегла рядом, заняв то место, где и провела всю ночь. От Лены пахло ванилью и, по-моему, медом. Она уходила в душевые, пока все спят, дабы лишний раз не показываться на глаза, но в моей комнате могла быть самой собой. — Слышал новости? — тихо заговорила она, закидывая на меня ногу и понимая, что я уже не сплю, — есть подвижки в поисках нападавших на мосту. Тигран сказал, что есть новые подозреваемые и они уже начали говорить. — Не завидую им. Зная Тиграна, могу сказать, что они уже висят на ЛЭП не зависимо от того, раскололись они или нет… — Почему ты так говоришь? Тигран бывает жесток, но если бы ты держал в кулаке целый город, разве не поступил бы так же? — Не знаю, — это был не тот разговор, которого я хотел спросонья, — какие у тебя отношения с Тиграном? Говорят, вы тесно общаетесь.       Слова эти были сказаны не без доли ревности. Хотя, если бы не слухи, мне бы и в голову не пришло, что старый армянин позарится на девятнадцатилетнюю скрипачку. Ему бы подошла Ванга или Урсула. С Урсулой они вообще два сапога пара. Оба не сдержанные, оба эксцентричные, оба из Большой тройки, оба старые. — Он заботится обо мне, я понимаю это. Тигран говорит, я напоминаю ему дочь, которая осталась среди застывших людей. Думаю, поэтому он уделяет мне так много внимания. Его дочь тоже играла на скрипке, он часто просит сыграть для него что-нибудь. Но я знаю, к чему ты ведешь, — Лена игриво усмехнулась и уткнулась носом мне в ухо, — он меня не трогал. Ревнуешь? Impressed.       Эх, Лена, Лена. Тигран уделяет тебе внимание, потому что ты утилизатор трупов и в случае чего оружие массового поражения. Такую силу, как у нее нужно держать в узде и Тигран выбрал самую лучшую тактику для этого — сыграть на отеческой любви и подарить заботу. Может быть, одно другому не мешает и у него, в самом деле, есть дочь по ту сторону времени, которая тоже играла на скрипке. Но я не верю, что Тигран слепо сентиментален и не понимает реального положения вещей. Я все еще думаю, что он — негодяй. Однако, Лене об этом знать не обязательно, я просто буду бдительнее.       Лена обхватила меня рукой. По организму пошла ответная реакция на радость девушке. Я было удивился, какая прыть проснулась в скромнице, но тут же подумал, что, коль уж Лена сама начинает, нужно не уступать.       Это был первый раз, когда я мог ощутить, насколько заполонено её тело после «туманных обедов». Признаться, было странно. Но сытая Лена не сдерживала себя, не оставляя и тени той неразговорчивой девицы, что я повстречал в столовой. Я уже замечал, как меняется Лена, когда у нее хорошее настроение, но сейчас я был просто поражен. Куда-то улетучились неопытность, застенчивость и скованность движений. Лена пылала желанием и здоровой страстью, довольная собой и мной. Это было достойно повторения.

***

      Лена уснула, а я начал потихоньку, чтобы не разбудить, собираться на работу. Сегодня заступал в дозор, так что прогулять не получится, Урсула потом глаз на жопу натянет и скажет, что так и было. Уже на выходе из общежитий мне повстречалась Алиса. Она спала на стульях, прямо возле главного входа. Вокруг нее были раскиданы пустые пластиковые бутылки, просыпаны чипсы и орешки. А еще я заметил, что из урны торчат несколько пустых трубочек «счастья».       На «Улице Сезам» существовало негласное правило, на репетициях, собраниях и просто на глазах других членов кружка никто даже не заикался о наркотике. Иногда, Дима, пытаясь в очередной раз показать свое недовольство, подкидывал в огонь угля и заводил разговор о «счастье», но Антон или Алиса его сразу же затыкали. Теперь правилу пришел конец. Я знал, что Алиса иногда балуется. Творческий человек, что с нее взять? Но никогда она не позволяла себе явиться к столу под кайфом, не говоря уже о том разгильдяйстве, что я видел перед собой.       Рыжие волосы растрепались. Вместо нормальной одежды, заляпанная едой пижама. Тушь потекла. Алиса продолжала активно пользоваться косметикой, хотя казалось бы, для кого? Известно для кого. Для Антона. Из-за него она сейчас спит у главных дверей института. Ждет, что он вернется. Но ты, если ждешь, то приведи себя в человеческий вид! Предположим, войдет он и что увидит? Обдолбанную, заплаканную девушку, потерявшую всякую веру в себя. Оно ему надо? Я бы сразу развернулся и опять ушел. Ну, ей Богу!       Будить её я не стал. Нашел бумажку и чирканул на ней пару слов. Написал, что сегодня поговорю с Антоном и попрошу его вернуться, но только если она приведет себя в порядок. Бумажку повесил в воздухе перед её лицом. Увидит, когда проснется. Такая вот смс переписка. Не знаю, послушает ли меня Антон. Главное, что бы Алиса собралась, и начала уже что-нибудь делать. А то корабль «Улица Сезам» трещит по швам, пока капитан придается депрессии.

***

      По дороге мне на глаза попалась надпись белой краской не серой стене углового дома. Раньше её здесь не было и кто-то из ускоренных немало потрудился, чтобы вывести буквы такого размера. Надпись гласила «Ему плевать на вас». Кому ему, я так и не понял. Тиграну? Богу? Любому человеку рядом? Казалось бы, простое хулиганство, но тот, кто это написал, сделал так, что бы надпись увидели как можно больше людей. Угловое здание, на пересечении улицы, ведущей к мосту, буквы размером с этаж и белая краска на сером фоне — видно издалека.       Воздух передо мной всколыхнулся. Из фиолетового сияния вышла Урсула, вся всклокоченная, помятая и не настроенная на диалог. Я и вякнуть ничего не успел, как меня схватили и затянули в мерцание, развоплощая физическое тело на простейшие частицы и собирая его уже в совершенно другом месте. Первым делом меня вывернуло. Теперь мне понятно, почему многие герои ненавидят порталы — Что происходит? — Спросил я в никуда, ибо Урсула уже удалялась к другим членам дружины, столпившимся рядом с кинотеатром. Мне ничего не оставалось, кроме как проследовать за ней. На лицах коллег я читал такое же непонимание. Они говорили, что Урсула оторвала их от дел. Понятно было только одно — случилось что-то серьезное, если для этого дела потребовались почти все силы дружины. — Всем построится, — рявкнула Урсула и беспокойные ряды дружинников, обрели более четкие формы. На построение это все же было мало похоже, скорее на детсадовский полукруг около воспитателя, но Урсуле этого было достаточно. — Прямо сейчас в этом кинотеатре, взяв в заложники людей в зрительном зале, находится радикально настроенный ускоренный. Он обвиняется в покушении на жизнь граждан общины, пропаганде насилия и убийстве замедленных и ускоренных. Он очень опасен и нам с офицерами необходимо разработать план действий в срочном порядке… — Мы его знаем, он из наших? — выкрикивали дружинники. — Нет никаких инструкций на этот счет? — Где Тигран? — Почему бы вам просто не телепортировать его из кинотеатра? — Тихо! — крикнула Усрула, — Тиграна сейчас нет в городе, разбираться нам нужно самим, именно для таких ситуаций и была создана дружина. Это первый прецедент с участием заложников, наша первостепенная задача свести к минимуму жертвы и повреждения. Это будет сложно, вы знаете преступника. Как не прискорбно об этом говорить, им является один из наших офицеров. Константин Николаевич.       Вот тут толпа действительно умолкла. Большая часть боевого опыта дружинников — это успокоение поехавших, отлов наркоманов и разгон несогласных. Все это редко выливается в кровопролитие, хватает демонстрации силы для того, чтобы конфликт разрешился в пользу общины. Но Константин Николаевич совсем другого уровня проблема, молва о разрушительных способностях которого давно опередила его самого. — Вы так и не сказали, почему вы не можете телепортировать его из кинозала, — средь роптания прозвучал голос Антона. Я сперва даже не заметил его. — Слишком темно, — ответила Урсула, — я могу перемещаться в места с большим уровнем освещения, при условии, что световой луч не прерывается на пути в нужную точку. Преступник знал об этом и намерено выбрал темноту кинотеатра для укрытия. Однако, это и загнало его в угол. — Да что он сделал то? — изумленно выкрикнул Гоша.       Урсула нахмурилась. — Он последователь лжепророков. Запрещённой в общине террористической организации. Мы думали с ними покончено, но они опять начали действовать. Как видите, они даже сумели просочиться ряды дружины. При нападении на Октябрьском мосту он самолично, убил дружинника ножом. В месте, где он жил обнаружены обгоревшие останки людей и это лишь преступления, известные нам. Надеюсь, ты закончил возмущаться и готов работать?       Дужина была напугана. Орган, созданный специально для разрешения подобных ситуаций выглядел некомпетентно. Дружинники разбились на небольшие группы, обсуждая происходящее, кивая головой и удивляясь, как же так произошло? Средь разговоров не было ни единого варианта действий, народ сокрушался, возмущался и тихо охреневал. Стали слышны голоса, призывающие разойтись, мол «на такое я не подписывался», «против Николаича идти себе дороже». Уроды. Они ожидали сытой жизни под крылом Большой тройки. Им разрешалось использовать силу, и некоторые не чурались этим злоупотребить. Враг всегда был слабее. Всегда. А теперь, перед лицом реальной угрозы, стали проявляться настоящие лица тех, кто прикрывался законом. Трусливые, тщедушные, они никуда не расходились лишь потому, что Урсуле не составляло труда нагнать любого и придать быстрому суду. — Да что с вами такое?! — Урсула была и сама близка к срыву, — неужели после всего того, что мы для вас сделали, вы не готовы защитить то, что имеете? Вы что забыли, как выжирали запасы, долбились нашим «счастьем»? Вас для чего тут держат? Два десятка здоровых мужиков не могут взять в кулак яйца и уложить одного! А если завтра этот фанатик пойдет сжигать ваши дома с вашими родственниками? Об этом вы подумали? Вы вообще не любите свою общину, вашу, блять, новую родину?! — Хрен его знает, — отвечал за всех Гоша, — вот когда кто-то умрет, про него и скажут, что он родину любил. А я пока живой, может мне такая любовь никуда не уперлась?       Урсула испустила фиолетовое сияние, пропала в том месте, где стояла и появилась за спиной Гоши. Раздался хруст, словно кто-то надкусил сухарь. Из локтя Гоши под истошный крик, вышла локтевая кость. Он начал ронять капли крови на ступени кинотеатра, но сказать ничего не успел. Урсула пропала вместе с Гошей, а через пару мгновений появилась уже без него, вытирая ладони платком. — Еще умники есть?       Право сильного. Вот на чем на самом деле держится порядок в общине. Законы, что якобы должны защищать мирных граждан общины и замедленных людей — пустой звук. На самом деле, сильнейшим захотелось власти, и чтобы её получить Большая тройка пообещала другим защиту. Они сформировали верную себе дружину, укрепив статус силы перед теми, кто такую власть не признавал. Но построенная на страхе система давала сбой, едва появлялась угроза страшнее чем она сама. — Вот досье на Константина, — как луч света, средь тьмы послышался голос Антона. Он держал в руке пару листов формата А4. До тренировок его не допускали, и по просьбе Урсулы он систематизировал и конспектировал все особенности применения сжатия каждым из дружинников. — Хорошо, изучайте! — ответила Урсула, — передавайте дальше. Что мы знаем о Константине? — Что он нас всех убьет, — шепотом донеслось из рядов дружины. От этих пользы никакой не будет. — Его способность выжигает кислород в области, на которую он смотрит, — вмешался я, — Николаич щелкает пальцами, что бы создать видимость, будто пламя появляется по щелчку. Но это не так. Ему достаточно посмотреть на объект, чтобы тот загорелся.       Для многих дружинников это стало не радостным открытием. — Первым делом, нужно увести его от людей, — голос подал Алексей Миронов, — Урсула, вы можете попасть внутрь через луч проектора в аппаратной?       Дело зашевелилось. Несмотря на близкие к бунту настроения среди дружинников, была сформирована активная группа, тех «кому не все равно», так выразился позже Антон. В нее вошли Урсула, Антон, я, Алексей и Андрей Меломед. У последнего был опыт общения с неуравновешенными людьми, мы намеревались вступить в переговоры. Нашим запасным планом было явление Урсулы через луч проектора. Это было весьма рискованно, так как в кинозале все равно очень темно и если Константин не выйдет на свет, у Урсулы не получится его эффективно захватить.       Решили, что переговорщиком выступит Антон. Вернее, он сам вызвался, мотивируя это тем, что Николаич знает об отсутствии у Антона суперсил, а значит, охотнее пойдет на контакт. Это предположение одобрил Меломед. Для подстраховки, за Антоном проследую я. Моя задача в случае, если Константин начнет атаковать, прикрыть Антона ледяной стеной. Мои способности, пожалуй, лучше других подходят для борьбы с огненным физруком, но вот опыта мне явно не достает.

***

— Антон, — тихо шептал я ему в спину, когда мы уже стояли возле дверей в кинозал, — может быть невовремя, но я сегодня пообещал Алисе, что ты вернешься в институт. Будет неловко, если ты подохнешь…       Антон шутку не оценил, посмотрел на меня, как на больного. — Если выберемся, я вернусь, обещаю, — сказал он и нырнул в темноту кинозала. Немного погодя, я гуськом проследовал за ним, скрываясь за спинками кресел.       Кинозал пах маслом. В полумраке большого помещения неподвижно застыли на своих местах десятки людей, устремив свой взгляд через очки на белое полотно экрана. На экране из пикселей рождалось изображение супергероя в синих трико и со щитом в руке. Еще пару лет назад мы бы увидели границу кадра, но с нынешними технологиями даже в ускоренном мире изображение на экране выглядело целостно, почти без битых пикселей. — Константин Николаевич! — позвал неуверенно Антон, подняв руки в потолок и выйдя в проход между рядами, голос его дрожал, настроения преступника не были нам известны, все происходящее являлось огромным риском, — это Антон! Тот, что из института. Пожалуйста, выслушайте меня…       Я не выходил, уселся за креслами, пытаясь из-за щелей высмотреть движение в темноте зрительного зала. — Мы отпустим вас! — Антон медленно спускался ближе к экрану, произнося заранее заготовленную речь, — вы сможете уйти из города и начать новую жизнь! Просто не трогайте людей…       Все эти слова, разумеется, не были правдой. Никто не собирался выпускать Николаича из города, да и оставлять в живых тоже. Но действовали мы согласно плану, речь придумывал Меламед, и остальные приняли его вариант. — Так я вам и поверил, — донеслось из темноты. Я привстал, вглядываясь в место, откуда шел звук, но там уже никого не было, всему виной медленные звуковые волны. — А-а! Товарищ, выходи, чего прячешься, как не родной?       Он увидел меня, но не спалил заживо. Считаю — это успех. Я поднялся и так же, как и Антон, поднял руки, хотя смысла в этом не было совершенно никакого. За дверью кинозала зашевелись наши коллеги, я отмахнулся. Мне показалось, что начинать штурм рано и еще можно попробовать договориться. — Зачем ты все это делаешь? — раз план пошел по кривой, то я хотя бы получу ответы. — Зачем? — прозвучал голос. Я заметил, как нырнул кто-то между кресел средь первых рядов. Но звук все равно опаздывал, так что смотреть в сторону голоса было бессмысленно, — мой отец отдал свою жизнь на шахте. Я почти его не помню его лица, но точно знаю, что он хотел, чтобы мы с мамой жили счастливо…       Голос пропал, я услышал шорох вдоль правой стены, испуганно вытянул туда руки, готовый заливать льдом любое проявление огня. Идти вперед было боязно. Антон тоже остановился, когда план пошел коту под хвост он потерялся. — Я все думал, почему мир так несправедлив? — звучало совсем не в той стороне, куда я смотрел. Где-то из первых рядов, достаточно далеко от нас, — почему хорошие люди должны умирать в поту и крови, тогда как другие продолжают дышать…       Слева от нас с Антоном подсветился застывший юноша. Николаич воспламенил воздух вокруг него в нескольких местах, ярко осветив молодого человека. Это был парень примерно моего возраста. Полноватый. С модной сейчас стрижкой — выбритым одним виском. Он держал в руках гигантское ведерко попкорна, в держателе для стакана торчала бутылка газировки, а ухом парень зажал смартфон не стесняясь разговаривать посреди зала. — Посмотрите на этого парня… — я пытался больше смотреть в темноту, но появившийся рядом источник света слепил, — законченный потребитель, который живет, чтобы засунуть в свой рот или голову любое очередное дерьмо, которое в него впихнут. Только гляньте, на воротнике его сорочки брендовый знак, прическа как в фантастическом фильме восьмидесятых, а попкорн? Куда ему столько попкорна, ведь он пришел один. Приперся сюда посмотреть на очередной высер супергеройского кино. Потом будет в сети обсуждать с такими же как он, насколько этот высер был всратее, чем предыдущий. А в перерывах они будут жаловаться на правительство, что оно их плохо содержит, не поднимает зарплаты, увеличивает налоги и повышает пенсионный возраст. А знаете, почему так будет происходить? — голос Николаича срывался на крик, я увидел, как возвышается силуэт в телогрейке средь кресел примерно в пятом ряду. — Потому что он не уважает себя. Он готов жрать говно, готов смириться с тем, что об него вытирают ноги. Это все для него не важно, если в итоге у него хватит денег на трендовые шмотки и пиво. А дядям сверху того и надо. Потребитель двигает экономику и набивает чужой карман. Он все равно безвольный червяк, в котором давно убито самоуважение. Ему будет плевать, что выборы фальсифицированы, что из-за взятки проверяющему органу в шахте взорвался газ! Лишь бы брюхо дали набить и в мозг навали еще развлечений…       Как много выводов о человеке, лишь взглянув на его поведение в кинотеатре. Но главное, что Константин показался. Я дал отмашку. Заранее придуманный сигнал. Со стороны дверей началось движение. Сейчас будет штурм. — Если этот человек не уважает самого себя, он не может уважать других. И не может требовать уважения к себе. Всю жизнь он так и будет работать на дядю, спуская все деньги на создание образа успешного человека и погоню за трендом. А за душой ничего. Скажи мне, Товарищ, ради таких людей умер мой отец?       Ничего я не успел сказать. У подсвеченного зрителя лопнули стекла 3D очков, волосы почернели, как прогоревшие спички, а лицо покрылось обгорелой коркой. А он так и сидел, уставившись в экран, обнимая ведерко попкорна и туповато улыбаясь, отвечая кому-то по телефону. Запахло гарью и жженой пластмассой. За долю мгновения вместо человека на кресле осталась головешка. Ни следа от модной одежды и прически, только проеденный огнем труп, сидящий как живой. — Остановись! — закричал Антон и кинулся вперед, — Этот человек ни в чем не виноват! Что ты делаешь? — он отчеканил каждое слово последнего вопроса. Я хотел остановить Антона, но не успел, он поравнялся с Николаичем и сейчас их разделяли лишь пять-шесть кресел со зрителями. — Это моя миссия! — Константин щелкнул пальцем, выкинув в сторону Антона руку.       Волна пламени обняла весь пятый ряд. Огонь закрутился каруселью, выливая в воздух языки пламени. Я среагировал так быстро, как мог. Ледяная стена была пущена мной вперед, я старался отделить с её помощью Антона от буйства огня. После столкновения льда и пламени зал заполнился паром, но он не улетучивался, а оставался висеть облаками.       Мимо меня пронесся черный дементор Алексея Мирнова. Он рассек пар, огибая ледяную стену так, чтобы забрать Антона из опасной зоны. Сейчас бы затормозить время. Как в бою с Мироновам. Я стиснул зубы и сжал кулаки. На казанках и ребрах ладоней стали проступать ледяные коросты. Я пытался, но ничего не получалось.       Раздался взрыв. Он обратил в руины ледяную конструкцию стены. Зарево прокатилось по рядам. Один за другим поглощались огнем зрители. Они даже не осознавали, что умерли. Кожа отслаивалась с их лиц и испарялась под высокой температурой. Огонь разносился, как ветер, сдувая сидения и людей. Рядом со мной из воздушной ряби выпрыгнула Урсула: — Что встал?! Убери огонь! Я в пожар должна прыгать что ли? — только она это сказала, как из зарева рядом с нами вышел Константин. Он поднял воротник толстой телогрейки, вжал голову в плечи, насколько это было возможно. Подобно ледоколу, его невозмутимый силуэт рассекал огненное море. Медленно, но уверенно. Его целью была Урсула. Николаич прекрасно понимал, кто представляет наибольшую опасность.       Я даже услышал, как со свистом синтезируется энергия в его взгляде. Громыхнуло знатно. Урсулу сдуло из моего поля зрения, а левое ухо заложило. Я припал к полу, так как поток горячего воздуха сбил бы меня с ног.       Николаич ударил меня ногой в живот. Больно, но терпимо. Потом еще несколько раз ткнул пяткой сапога в спину и навис сверху, словно ястреб над падалью. — Бог дал нам право судить. Для этого мы здесь. Вот зачем я это делаю — исполняю его волю. — Я нихера не слышу, что ты сказал! — проорал я ему в лицо, пытаясь разобрать хотя бы свой собственный голос.       Николаич нахмурился. В его глазах родился оранжевый свет. Опять энергия концентрировалась в его взгляде, и на сей раз смотрел Константин мне в лицо.       Пошел ты! Не для того я страдал на полигоне, что бы в первой же серьезной стычке умереть. Не для того Антон вызвался в дружину, не имея способностей к сжатию. Не для того «Улица сезам» каждым своим выступлением доказывает, что жизнь продолжается, несмотря ни на что.       От моих рук активно пошел пар. Ледяная корка толстым слоем окутала правый кулак. Из последних сил я вмазал Константину по лицу. Лед хрустнул. А может это была кость? Ледяная перчатка разлетелась на осколки, и один из крупных впился в нижнее веко Николаича. Он заорал. Выпустил меня. Я вскочил и навалился на врага сбоку. Главное, сейчас было уйти от его взгляда. Получилось, что я толкнул Константина на горящие кресла. Он закричал еще громче и рухнул между рядов.       За моей спиной послышались голоса дружинников. Меня обхватили за плечи и стали оттаскивать. Я позже сообразил почему. Обивка кресел горела за милую душу. Живое пламя Константина не уходило в стазис, как обычный огонь. Оно объяло весь нижний ярус зрительного зала, превращая в угли замедленных зрителей, оплавляя пластмассу и испуская клубы черного дыма, создающего непроницаемую завесу. — Туши! Туши! — кричали дружинники. Некоторые таскали воду. Другие сбивали пламя потоками сжатия. Третьи хватали зрителей и выносили их из зала. Когда я пришел в себя, то присоединился. Со льдом дело пошло быстрее. Я едва справлялся с гудением в ушах, голова шла кругом.

***

      Масштаб трагедии мы смогли оценить лишь спустя половину цикла. Человеческие останки, сидящие на оплавленных креслах, продолжали, как ни в чем небывало смотреть пустыми глазницами на выгоревший экран.       Два десятка человеческих жертв. То чего мы не хотели допустить, то, что мы уже не сможем исправить. Урсула отделалась незначительными ожогами, успев ретироваться. Взрывом мне порвало перепонку в левом ухе. Врач сказал, что она не восстановится, и я теперь глухой на левую сторону.       Тело Николаича не нашли. Когда огонь был потушен, за экраном обнаружили пробитую взрывом стену. Мы точно знаем, что он сильно пострадал в ходе пожара. Некоторые говорят, что видели его отступление, он был похож на запеченный изюм и едва стоял на ногах. Я же уверен, что проткнул ему осколком глаз, и теперь он всю оставшуюся жизнь будет косплеить Урсулу.       Но, если серьезно — это провал. Дружина не имела никакого плана действий, большая часть стражей порядка вообще не собирались защищать интересы общины. Люди погибли, кинотеатру был нанесен непоправимый вред. Преступник скрылся. Опять. Моим желанием было найти Тиграна, и растолкать его с криком «Проснись, ты обосрался!» Но моя вина в случившимся была тоже.       Я стоял в первых рядах и уж если кто-то мог предотвратить пожар, то только я со своими ледяными талантами. Именно я должен был дать бой Николаичу, так как подходил для этого лучше кого-либо другого. Именно моей задачей было защищать Антона в случае если переговоры зайдут в тупик. Я не справился.       Миронов вынес Антона из огня, благодаря своей скорости. Он был жив, когда мы ликвидировали огонь. Урсула немедленно унесла Антона в медчасть. Его тело было обожжено на 50%, кроме того ударная волна нанесла механические повреждения. Так мне сказали.       По наивности, я считал, что раз во время сражения не появился пузырь посмертного выхлопа — значит все хорошо. Значит, все наши живы. Когда Антона унесли к врачам, мне подумалось, что ну теперь-то ему точно ничего не грозит, и продолжил работать. Врачи старались изо всех сил, но без рабочего оборудования это было все равно, что средневековое знахарство.       Антон скончался в 15 часов 55 минут 11 секунд. Я побывал в его посмертном облаке через пару циклов. Он лежал на каталке, ему делали перевязку. Врач тоже застыл в выхлопе, он еще не знал, что пациента уже не нужно спасать. Рот Антона был слегка приоткрыт, а глаза закрыты. В правой руке Антон сжимал телефон, который обычно использовал как записную книжку. Его большой палец завис над экраном набора сообщения, упав на одну из клавиш. В последнее мгновение своей жизни Антон не мог говорить, но пытался оставить послание. Я разжал опухшие пальцы и вытащил аппарат.       Злость и бессилие, все, что я мог сейчас испытывать. Я опрокинул больничную тумбу, бросил в стену телефон и сбил капельницу. Они зависли в воздухе, не давая мне даже как следует проявить злобу. Тогда я замахнулся на Антона, но увидев его лицо, лишь погрозил ему пальцем. — Домой так и не вернулся, — припомнил я Антону его обещание и развернулся на выход. Дорогу мне загородил, брошенный ранее, парящий в воздухе телефон. Он едва заметно вращался, разворачиваясь ко мне экраном. Я еще раз вгляделся в текст и раздосадовано фыркнул, проглатывая подкативший к горлу комок.       Сообщение на экране гласило «Спаси их».