Кандалы для свободы

Ночь прошла привычно беспокойно: в голове вилось слишком много мыслей, чтобы крепко заснуть, однако сознание и не было полностью бодрым, чтобы работать. Когда все размышления постепенно начали замещаться образами из ненавистного кошмара, Зигмунд тяжело поднялся, сел на кровати и кинул косой взгляд на скомканные простыни рядом, — последнее время засыпать одному стало гораздо мучительнее, однако ожидание нападения во сне всегда отталкивало от мысли завести кого-то более менее постоянного. Паранойя с каждым годом только усиливалась. Он выдохнул, тяжело встал и подошёл к высокому окну, закрытому тёмно-серой драпировкой. Через небольшую щель в ней пробивался белый свет — солнце только всходило. Зигмунд, прижмурившись, отодвинул штору, пропуская лучи внутрь, повернул ручку и распахнул стеклянные створки. Разогретое с ночи тело сразу приятно обдало холодом, сгоняя последние остатки дурного сна. Он любил утро: ещё не было суеты, не было дел государства, прошений, не было практически ничего, — даже природа ещё только просыпалась, и вся окрестность блестела от серебристой росы. Влага лежала и на перемычках витражей, и на каменных выступах стен. Горы, из-за которых должно было подняться солнце, были подернуты утренней дымкой, сквозь которую проходило рассеянное сияние, похожее на отблески перламутра. Зигмунд расправил плечи и сработанным многовековой привычкой движением прыгнул вниз, на ходу перевоплотившись в дракона. Движениями мощных крыльев набрал высоту, выбрал курс на солнце и, почти расслабившись, устремился вперёд. Светило уже подрагивавшим жёлтым краем выползло из-за горизонта и теперь лениво поднималось по бледному небосклону. В утренние часы облака ещё не затуманивали его, потому яркие лучи приятно грели чешую. Этот баланс между пронзительным ночным холодом и привычной дневной духотой мог сохраняться вплоть до того, как солнце можно было увидеть из дворца. Вместе с ним начиналась основная бурная деятельность. Зигмунд, размеренно паря над покрытыми густым туманом пиками невысоких гор внизу, почти дремал. Внезапно он уловил краем глаза бледную тень на дымке под собой. Иногда свет причудливо отражался от воздушной субстанции, создавая ложные отсветы или же просто тени пока ещё образующихся облаков, однако тёмный размытый контур фигуры, вновь появившийся внизу, заставил дракона напрячься. Он, не выдавая своих подозрений, слегка снизился, замедляясь, а затем резко рванул вверх, максимально быстро разворачиваясь в направлении предположительного агрессора и зависая в воздухе. Обманка сработала — теперь Зигмунд мог видеть тихого преследователя, не успевшего среагировать на маневр: напротив, как-то судорожно взмахивая крыльями, держался молодой белый дракон, и во взгляде его читалась ненависть, смешанная со страхом. Погодя ещё несколько мгновений, он неожиданно кинулся, выставив лапы для удара. Зигмунд без особых усилий уклонился и снова завис, ничего не предпринимая. Этот финт отразился приятным покалыванием в мышцах. Слабые противники, в особенности, молодые и напористо-наивные, веселили и тешили самолюбие. Этот же отчего-то радовал в большей мере, — в нем угадывались черты наиболее мерзкого из всех Эравраков, и потому самым сладким призом была не столько победа, сколько унижение. Белый дракон тем временем наконец выровнял положение и напал снова, достаточно сильно промахнувшись. Затем практически сразу же — ещё раз, и зарычал, издавая не самые угрожающие полуписклявые звуки. Это уже смахивало на ярость ради ярости. Мозг соперника отключился, настроение Зигмунда улучшилось, — в подобном состоянии можно было измываться над несчастной ящеркой сколько угодно, он бы все равно не понял, где провокация. Потому Зигмунд с лёгким ликованием сам устремился к нападающему и отринул, не прикасаясь. Тот испугался, дернулся назад и чуть не потерял равновесие. На мгновение в его глазах промелькнула совершенно реальная паника, которая вскоре заменилась злобным упрямством. Судя по всему, его ещё и ослепило светило, — потребовалось время, чтобы белый снова пристально уставился на соперника. Впрочем, мотивы его были слишком порывисты, чтобы можно было говорить о какой-то определённой цели. По этой причине развлечение стало наскучивать. Зигмунд покосился на солнце — оно уже практически вышло из-за гор и осветило верх лабораторной башни. Пора было заканчивать этот фарс и лететь обратно, иначе был риск не успеть на совет, который, хоть и носил чисто символическое значение, требовал и соблюдения чисто символических правил этикета. Белый дракон успокаиваться, однако, не думал. Напал ещё раз, снова безуспешно, но на этот раз получил отпор в виде несильного удара в грудину и вроде как притих, отлетев на достаточное расстояние назад и вниз. Зигмунд смерил его взглядом и, решив, что урок для бестолковой малолетки завершен, развернулся и полетел в сторону дворца. Внезапно он почувствовал, как все существо пробирает страх за свою жизнь. Давно забытое чувство беспричинно вылезало тяжёлыми сгустками, туманив холодное сознание. Как бы не хотелось избавиться от него, липкость нараставший паники только больше распространялась по телу. Пока она была ещё относительно невелика. Быстро проанализировав причины для её появления и не обнаружив таковых, Зигмунд с долей недовольства вспомнил о мальчишке, которого он приволок, и о таком же беспричинном приступе брезгливости в усадьбе. Однако сосредоточенно подумать о том, что за вид эмоционального паразитизма дроу освоил, сильно мешало чувство нависшей неминуемой опасности. Он ускорился. Как некстати сзади очухался белый дракон, — Зигмунд услышал слабое рычание позади и хлопки крыльев. От этого ощущение страха и неминуемости происходящего только усилилось вопреки здравому смыслу и отсутствию на то причин. Надо было убираться от глупого противника, и он даже знал, куда полетит в первую очередь. Удар в спину выбил из размышлений. Белый напал и на этот раз очень удачно по его мнению. И, хотя силы не хватило даже на пробивание чешуи, глупое трусливое нападение вызвало резкий рост адреналина. Зигмунд развернулся, стараясь по-прежнему подавить отвлекавшую панику и гнев, и напал. Мысль была одна — проучить и оставить. Вцепился в шею, несильно прорывая тонкую полупрозрачную кожу. Белый издал совершенно не мужественный звук — писк, и забился. Но Зигмунд не сумел раздать челюсти: глаза в мгновение заволокла пелена ужаса. В голове, как по щелчку, все зазвенело. Не осталось ни одного раздумья, просто механическая работа мышц, накопленная за годы опыта. Первый укус стал последним. Во рту появился ощутимый вкус крови, отдалённо Зигмунд услышал хруст крошившихся позвонков — он перехватил горло, вцепившись основательнее. Тело противника потяжелело. «Убил… Он убил!» — сквозь звон зашептали голоса, — «Снова убил невинного…». Челюсти наконец разжались. Тело безвольно упало вниз, растворившись в остатках тумана в горах. Мысль о том, что он сотворил, осталась где-то на задворках сознания. Зигмунд немедленно устремился к башне, — солнце уже полностью осветило её, — максимально быстро достиг окон и, не тратя время на поиск открытого вломился так, разбивая стекло. Боль затерялась все в том же звоне. На него уставился десяток испуганных глаз замерших слуг. У кого-то застрял крик, рассыпалась стеклянная хрупкая посуда. Однако наведенный хаос казался ничем, по сравнению с хаосом в голове. Теперь Зигмунд мог слышать истошный крик, доносившийся откуда-то с противоположной стороны лаборатории. От этого ора дракон внутри сдерживался с трудом, хотелось спалить все помещение вместе со слугами. Он побежал туда, по пути яростно расталкивая медленно шедших учёных и лаборантов. Издалека увидев кресло, на котором судорожно трепыхалось вопящее тело, и нависающего над ним Асанбосама, среагировал тем, что бросил первую попавшуюся железку в вампира, заставляя того отойти от полуэльфа. — Развязать его! Быстро! Ошарашенный проявлением правителя вампир что-то пробубнил и отшатнулся, с ужасом наблюдая, как Черная Смерть, не дожидаясь выполнения приказа, сам (исступленно) рвёт ремни, высвобождая пленника. Буквально через несколько мгновений тот закашлялся и замолчал, тяжело дыша. Зигмунд почувствовал, как паника уходит, и глубоко вздохнул, рассматривая проблему своего состояния. Проблема как раз медленно открыла глаза. Взгляд был полупьяный и несфокусированный, но почти спокойный. Зигмунд заметил про себя, что фиолетовая радужка напоминает ему какие-то цветы, но тут же испугался мысли и одернул себя, отошёл и на пониженных ядовитых тонах накинулся на Асанбосама: — Итак, если я прислал его сюда, — на последнем слове он сделал акцент, и учёный заметно побелел, — и не дал указа, значит, я рассчитывал на более деликатное отношение к объекту в сравнении с таковым в тюрьме, не так ли? — Да, — практически заблеял Асанбосам. — Всё будет исправлено. Видимо, на лице Зигмунда что-то невольно промелькнуло, — вампир скукожился. — Я разочарован. Любые с ним действия впредь будут проводиться при мне, иначе будешь отвечать своей головой. Он уже развернулся, чтобы уйти, распираемый ненавистью ко всему живому, как услышал за спиной жалобный писк на не пойми каком корявом языке и разобрал только: — Не уходи! Голос явно принадлежал полуэльфу. В ответ на жалобный тон ему хотелось врезать, но перспектива очередной назревавшей ментальной войны сильно остужала пыл. Зигмунд остановился и, не оборачиваясь, выплюнул: — Развязать, снять, привести ко мне в кабинет. И да, разрешить Грегодору аудиенцию в третью солнечную фазу, — добавил он, обращаясь уже не в пустоту, а к притихшему Асанбосаму. После этого он быстро ушёл из лаборатории под до сих пор удивлённые взгляды слуг.