Медь и серебро

"Если я переживу это проклятое приключение, я перееду жить в Мазтику. Или в Кара-Тур!" — подумала Элли, выходя из храма Дхарваны, и снова стряхнула с волос полфунта снега. Это напоминало наказание для злого царя из старой сказки, того самого, которому боги велели вечно катить в гору камень. Когда она жила в Хиллтопе, лучшим зимним развлечением для нее было слепить на пару с Дорной снеговика (как правило, сильно напоминающего Ксаноса), а потом с непонимающим видом пожимать плечами в ответ на разъяренные вопли надменного полуорка; зимы в тех краях вообще были красивы — морозные, инеистые и солнечно-светлые. До того, как Элли оказалась в Кании, она с полным правом считала зиму любимым временем года, но теперь — теперь она желала еще лет сто не видеть и не ощущать снега. Она отчаянно позавидовала Валену, которому, казалось, вообще не было знакомо понятие холода — он стоял, привалившись к обледеневшей стене храма, и на его обычно бледных острых скулах горели багровые пятна; но, присмотревшись внимательнее, Элли поняла, что лучше бы он замерзал. У него были глаза человека, который пытается голыми руками выдернуть из земли вековой дуб или сплести одновременно дюжину заклинаний — такое страшное, непосильное в них было напряжение; он тяжело дышал, и из приоткрытого рта вырывались облачки пара. Заметив Элли, тифлинг резко сжал челюсти, выпрямился и провел по лбу ладонью, убирая с него влажные и уже начинающие подмерзать волосы. — Все в порядке, — отрезал он ровно в ту секунду, когда Элли раскрыла рот, и добавил, — миледи. То, что все не в порядке, было видно невооруженным глазом. Элли запрокинула голову, вглядываясь в ледяные — под стать Кании — глаза Валена. — Врешь, — сказала она. — Вру, — согласился тифлинг. Недалеко от них на фоне грязно-синего сумеречного неба возвышалась ледоломня; Элли подумала, что неплохо было бы сходить туда, взять большой-пребольшой кусок льда, принести сюда и с размаху опустить его на медно-рыжую макушку Валена. Может быть, хотя бы после этого какие-то шестеренки в его голове наконец-то встанут на место. Он смотрел куда-то сквозь нее, хмуря брови и не говоря ни слова. — Это все кровь, — наконец с усилием произнес он. — Моя поганая, злобная паскуда-кровь. Чем холоднее, тем быстрее она закипает. Вам, наверно, противно мое присутствие, — он невесело усмехнулся, — только деваться вам некуда... Элли вспыхнула. — И вовсе нет! — воскликнула она с обидой. — То есть, конечно, иногда мне хочется тебя убить... по правде, часто хочется... У тебя жуткий характер и к рогам твоим я так и не привыкла, но я никуда не хочу деваться. Перестань говорить глупости! Кровь, кровь... вот у меня тоже кровь, дварфийская на восьмушку — как увижу золотую цепочку, или камень красивый — так сразу сама не своя становлюсь. И что мне теперь, плакать? — Это не глупости, — сурово ответил тифлинг и, секунду помолчав, с какой-то несвойственной ему порывистостью продолжил. — Миледи, мне не хочется причинять вам вред, вы и без того... неблагоразумны. Чаще всего Элли производила на людей впечатление легкомысленной, несерьезной и смешливой особы; отчасти и в какой-то степени так это и было. Но в минуты, когда нужно было сказать что-то, что обязательно нужно сказать, именно она всегда говорила те самые слова. Даже в те темные и печальные дни, когда они с Дорной и Ксаносом несли траур по мастеру Дрогану, почему-то именно Элли выступала в роли утешительницы. Может, потому, что она была старшей ученицей и к тому же сколько-то-там-юродной внучатой племянницей мастера, а может, потому, что была священницей; но факт оставался фактом — ее друзьям после разговора с Элли становилось легче. Вален вроде как не был ее другом и сопровождал ее только из чувства долга перед Провидицей и немного - в благодарность за помощь в битве за Лит-Ми`Атар. Однако же... Элли глубоко вздохнула и решила не распутывать клубок странных и противоречивых чувств в собственной душе. Вместо этого она улыбнулась. — Ты не причинишь, — сказала она уверенно, и Вален устало на нее посмотрел. — С чего вы взяли? — С того, что... — Элли щелкнула пальцами, подбирая слова. — Потому что разве для того ты прошел через Бездну, нашел Провидицу и стал человеком, чтобы вот так просто сдаться? Вот весь этот путь — зря? Я знаю, мне легко говорить, во мне такой крови нет, но все-таки, ты ведь... Смотри, вот ты тифлинг. Значит, если я не ошибаюсь, крови демонов в тебе на четверть? А остальные три — человеческая кровь. Вот и сам подумай — неужели жалкая четвертинка поборет то, чего в тебе во много раз больше от природы? — Капля вина окрасит алым целый кубок воды, — упрямо возразил тифлинг. — Капля яда может отравить великана. Вы не знаете, о чем говорите. Элли закусила губу. — Да, но твоя кровь — не вино и не яд. Может быть, я и не знаю, о чем говорю, да. Я таких как ты раньше не встречала... хотя нет. Однажды я видела демонофею. И вот она была по-настоящему злобной, у меня от нее мурашки по коже бежали. С тобой такого не было никогда, уж поверь. Если бы все, что ты о себе говоришь, было правдой, я бы и думать не стала, и тебя останавливать — нет другого выхода, значит, все, отбой! Но у тебя-то он есть. Ты — человек. В большей степени. — А в меньшей — танарри, — угрюмо ответил Вален и наклонил голову, указывая на свои рога. — Есть вещи, которые не забываются. Среди этих призраков... больше всего я боюсь встретить тех, кого когда-то убил. А я много кого убил, миледи, и такая вероятность очень велика... Он несколько секунд смотрел на Элли, и по лицу его пробежала тень какого-то непонятного чувства. — Иногда вы чем-то напоминаете мне Провидицу, — произнес он негромко. — То есть, не внешне, и не по характеру, конечно. Жрицы... что Тиморы, что Эйлистрии... Если бы я поклонялся богам, я бы смотрел на мир иначе. — Хватит тебе, — отмахнулась Элли с нарочитой беззаботностью, уже чувствуя, что одержала хоть и небольшую, но все же победу. — Да, я жрица. Я, конечно, больше умею лечить тело, чем дух, но и тем не менее! Вален озадаченно склонил голову к плечу. — Вы о чем? — Я попробую тебя благословить. Элли подумала, что это должно бы сработать. Она нерешительно коснулась грубой, шершавой и, несмотря на мороз, сухо-горячей руки тифлинга, мимоходом отметив, какая та неожиданно изящная; он почти инстинктивно сжал ее пальцы. Ну, великая Тимора, не подведи, услышь свою потерявшуюся в снегах, немного неудачливую, но все-таки верную служительницу... Элли тихо зашептала воззвание. Благословение небес, конечно, неспособно избавить от темного наследия, однако всегда делает страдания менее мучительными. — Ну как? — тревожно спросила Элли, когда молитва была завершена; в ответ он осторожно отпустил ее ладонь. — Миледи, — неожиданно мягко сказал он. — По-моему, вы замерзли. Только сейчас Элли заметила, что потихоньку начала превращаться в сугроб; когда она встряхнула головой, с волос посыпались целые хлопья снега. Сразу же стало холодно. — Если от верхнего мира еще что-то останется, когда мы отсюда выберемся, — задумчиво сказал тифлинг, — я поселюсь в землях, где вообще не бывает зимы. Идемте, миледи. Там ваш чешуйчатый, небось, уже целую поэму о Жнеце накатал. Элли невольно улыбнулась. Все-таки кое в чем Кания на всех действовала совершенно одинаково. И — кажется — Тимора ее все-таки услышала.