(Не)Последняя Мечта

      Гретта искренне хочет заплакать.       Она неотрывно смотрит на чужое лицо - взъерошенные волосы, след от копоти на щеке, удивлённо распахнутые глаза, не до конца искажённые в гримасе шока и испуга губы. Мальчик семнадцати лет, который успел понять, что случилось что-то страшное, но так и не успел осознать, что его убили - цинично и равнодушно, просто потому что лишний и ненужный.       Мёртвый мальчик, над телом которого зверем воет безутешный отец.       Гретта тоже хочет - завыть, заплакать, выплеснуть горечь в мир горячей солью слёз. Но не может.       Потому что Нои плачут только по Семье, по своей единственной и неизменной любви, безраздельно царящей в их сердцах, не дающей и шанса распробовать самый сладкий яд мироздания, связав себя с смертным. Потому что Нои не любят обычных людей - даже тех, кто могут затыкать во флаконах смерть и заставлять стол превратиться в свинью - просто не могут. Ведь даже к Аллену любовь Мечты стала возможной только из-за скрытой в теле экзорциста половинки Графа...       По-другому просто быть не может.       Но Нои способны, вообще-то, дружить. Способны сопереживать простым хорошим людям, восхищаясь их незамысловатой неброской прелестью и чистотой, которая ухитряется сохраняться даже в грязи житейского болота, способны искренне выстраивать с ними связи и нежно беречь странную хрупкую дружбу, которая не раз спасала весь мир от ярости Апостолов, как бы не дули важно щёки ватиканцы, яростно отрицая факт того, что Нои - люди.       Способны. Просто цена за такие моменты - в горе, в боль, которые не выплеснуть, не переболеть. В сухие рыдания, наждаком дерущие горло, в глаза, в которые будто насыпали песка. Не каждый решится такую заплатить.       Мечта знала, помнила об этом, но решилась впустить в душу бледную девчушку-Луну. Привязалась к ней не хуже чем Удовольствие-Тики к компании шахтёров, но это был её сознательный выбор.       Когда она успела привязаться к Седрику, Роад не помнила совершенно. До этого года они виделись мельком, и, хоть Мечту и умиляло даже как-то тёплое и ровное отношение парня к тем кто его окружает, интереса особого он не вызывал. А в этом году...       Возможно, всё началось с того, что в том зале она почувствовала от хаффлпаффца сочувствие, а не обиду и злость. Возможно, всё случилось когда она, привычно повинуясь своей очередной прихоти, предупредила его о драконах. Возможно, узелок завязался в момент, когда парень подсказал уже ей.       Неважно, в общем-то, когда произошло зарождение привязанности - главное то, что около Кубка Мечта поняла - вот он, человек, и вот она, привязавшаяся к нему, потому что он просто хороший и честный парень.       Она была готова платить свою цену за эту связь, бесспорно. Платить полностью и до конца.       Но не так скоро.       Не так - осознавая, что куда страшней, чем прощание с прошедшими свои пути друзьями, это когда твой смертный друг умирает юным, ещё только в самом начале пути, и всего твоего могущества, всей твоей вечности, даже данной тебе Графом власти над Ковчегом - ничего не хватит, чтобы вернуть его. Действительно вернуть, не обрекая на муку в клетке из железа и Тёмной Материи.       Гретта не может сделать ничего. Даже оплакать.       И поэтому Роад сжимает кулаки и, зло прищурившись, смотрит в затянутое тучами ночное небо, и глаза у неё сияют безумным золотом.       Лорд Волдеморт, вся его чёртова шайка и отдельно Питер Петтигрю ещё проклянут тот день, когда родились - потому что по-другому, когда за дело мести берётся действительно возненавидевший Ной, просто не бывает. И если раньше Мечта считала их скорее клоунами, над которыми можно от души посмеяться, то теперь и отныне - они враги. А врагов она привыкла давить, нещадно и беспощадно.       Они - все, все, до самой последней мелкой клеймённой шавки - ещё умоются собственной кровью, она заставит их визжать и молить о смерти, но даже в последней черте они не найдут спасения от чёрного огня Тёмной Материи - и хоть так чудовищно и извращённо, но Роад всё-таки оплачет беднягу Седрика.       Потому что плакать о нём по-настоящему у Гретты не получается. Потому что Седрик был ей дорог, очень, оказывается, дорог, но он не часть Семьи, у него нет и не было текущего в жилах яда памяти, и его душа ушла дальше, а не осталась прикованной к этому миру.       А Нои могут плакать только по своей Семье, как бы им самим не хотелось иного.