Сыворотка правды

      Я подношу зажигалку к сигарете, которую держит парень в губах. Сейчас, со своим детским заплаканным лицом и с сигаретой, он выглядит невероятно глупо. Хотя он выглядел глупо во время всей этой истерики, что устроил. И че он вообще убивается так из-за этого тюльпанчика? Не думаю, что могу его понять.       Я закуриваю следом за парнем, наблюдая за ним. Глаза на мокром месте, но уже не ревет. Нервно делает затяжку за затяжкой. Его трясет, одну руку он прижимает к себе поперек груди.       Мой взгляд падает на шкатулку, одиноко лежащую на земле. Я присаживаюсь на корточки и поднимаю ее, осматриваю.       Обычно в таких шкатулках принято дарить какие-либо украшения. Шкатулка среднего размера, там явно не кольцо какое-нибудь, но и список того, что может быть внутри, огромен.       В любопытстве я открываю шкатулку, не спрашивая разрешения у парня. В шкатулке часы. Всего лишь ебаные часы.       — Считается, что дарить часы своему возлюбленному — это к расставанию, — я поднимаю взгляд на парня, который внимательно смотрит на шкатулку в моих руках, а после поднимаюсь с корточек, закрывая шкатулку.       Ебаные китайцы с их ебаными поверьями. Хочется закатить глаза от всей этой драмы.       — Ты балахон мне вернешь или нет? — выжидающе смотрю я на пидорка. Он медленно расстегивает молнию, стягивает один рукав, второй. Продолжает трястись, делая это.       Через пару мгновений он все-таки тянет мне кофту. Своими худыми дрожащими пальцами цепляется в нее крепко-крепко, взгляд опускает. Хватаюсь свободной рукой за балахон, но парень руку не убирает.       — Не уходи, пожалуйста, — еле слышно. Голос дрожит не меньше его вытянутой руки, тихий и робкий.       — Чего? — в полном недоумении спрашиваю я.       — Останься у меня на ночь.       — Чего, блять? — повторяю я, в еще большем недоумении. — Ага, еще поспать с тобой в одной кровати предложи, да утешить твое разбитое сердечко. Нет уж, спасибо, — недовольно бурчу я.       Мы все еще стоим друг напротив друга, и оба держим кофту.       — Не думаю, что буду спать сегодня. Кровать в твоем распоряжении.       Идея вообще не кажется заманчивой. Очевидно, что поспать он мне не даст, пустая болтовня. Да и не уверен, что в его кровати заснуть смогу. Но будто я посплю уже, если к себе домой пойду. Пока доберусь, уже на пары вставать надо будет. Что так, что так — перспектив на сон сегодня ночью нет. Из плюсов, чтобы согласиться, лишь то, что не придется два часа пешком топать до дома. Особой проблемой я это не считаю. Из минусов: все остальное. Начиная с того, что парень наверняка начнет свое нытье, заканчивая тем, что завтра опять придется идти в универ в хуй знает каком виде.       Я тяжело вздыхаю, убирая свои руки с балахона. Оглядываю пидорка, который смотрит вниз с опущенной головой и жалостливым видом.       В общем-то, похуй.       Мы тихо проходим в квартиру парня, и он тут же направляется к своему шкафу, после чего дает мне домашнюю одежду и говорит, что будет на кухне, а я могу устраиваться.       «Ебанутый? Ебанутый», — думаю я, глядя на него, удаляющегося из комнаты.       И зачем он меня позвал к себе? Вены резать себе не будет, зная, что не один в хате? Да черт с ним. Мне же лучше.       Одежда пидорка не сильно радует, но всяк удобнее, чем в джинсах, да в своей кофте в теплой квартире-то. Так что я переодеваюсь, да устраиваюсь в его кровати, потому что в кровати тоже всяк удобнее, даже если я не засну.       Но нет; я моментально вырубаюсь, стоит мне накрыть себя одеялом, устроившись в кровати Сычена.       Но я не прогадал в «пустой болтовне». Сон у меня беспокойный, разбудить меня всегда легко. И первым делом, когда я открываю глаза, я застаю перед собой бордовую макушку и тяжело вздыхаю.       Парень сидит на полу, опираясь спиной о кровать, слышатся всхлипы.       — Боже, как же ты заебал, — сонно проговариваю я.        Я приподнимаюсь в сидячее положение и вижу, что парень держит в руках шкатулку в раскрытом виде и глядит на часы. Ремешок часов бордового цвета, под стать пидорским волосам.       От моих слов парень вздрогнул и обернулся. Ой, ебать, как неожиданно, что ты разбудил меня своим нытьем. Какого хуя ты вообще это делаешь здесь, а не на кухне?!       Взгляд его был чуть виноватый, лицо снова зареванное, уголки губ опущены вниз, будто вот-вот, и он в новом порыве и с новой силой захнычет. Что за ребенок? И идиот.       — Тебе, блять, это нравится? Или что? — мой голос не звучит грубым из-за сонливости.       Я смотрю в недопонимании на парня, ожидая каких-либо слов. Потому что я правда не понимаю его.       — Если тебе неприятно это, эта вещь, эти воспоминания, нахуя томить себя ими? Возьми, блять, и выкинь ты эти часы в мусорку. Нахуй ты смотришь тут на них и ревешь? — я продолжаю сохранять спокойный тон, еще и думая о том, что не хочется, чтобы парень еще большую истерику устроил.       Но внутри я закипаю. Во мне ярким пламенем начинает загораться злость. Во-первых, от того, что меня разбудили. Во-вторых, потому что сам парень в момент начал вымораживать. Он показался неплохим на мгновение, пока мы шли досюда. Казалось, он действительно понимает и поддерживает то, о чем мы говорили. Сейчас кажется, что нет.       — Это тоже самое, Сычен. Ты сейчас сидишь и своеобразно убиваешься, нарочно. Тебе самому не противно с этого? В чем проблема, блять, просто взять и выбросить это из своей головы? Зачем специально думать о человеке, который тебе неприятен?       Парень чуть улыбнулся уголками губ.       — Ты не понимаешь, — да, я точно ни черта не понимаю. Что с ним такое? Почему он улыбается со слезами на глазах? — Ты знаешь, это как когда мальчик дергает девочку за косички, — я прищуриваю глаза теперь уже в полнейшем непонимании. — Мальчик кричит, что девочка ему противна, но лезет к ней. Девочка ругается, просит, чтобы мальчик оставил ее в покое, жалуется взрослым, но грустит, если это на самом деле происходит. Если мальчик перестает к ней лезть, как она того и хотела.       Я внимательно вслушиваюсь в слова парня, пытаясь понять, к чему он клонит, ибо этот пример с детьми пока не был мне понятен. Дети — это дети. Взрослые таким дебилизмом не страдают. Не страдают же? Поступки детей всегда противоречивы и необдуманны. Кстати, как, кажется, и у этого парня. Если дальше в его словах я не найду смысл, я просто смирюсь, что он похож на ребенка не только личиком.       — Люди хотят, чтобы на них обратили внимание. Потому что людям не нравится быть незамеченными, так?       «Ну, так», — мысленно соглашаюсь я. Вообще-то, и я такой же. Взять то, что я не могу уже без выступлений в Сыпре. Мне нужно это внимание. Внимание этих хуесосов, которые меня бесят. А я бешу их, но они слушают меня. Окей, допустим. Но причем тут это?       — Уж лучше, чем когда к тебе проявляют ненависть, чем когда делают вид, будто тебя вовсе нет, будто ты никто. С чувствами также. Потому что это лучше, чем ничего. Я немного преувеличиваю сейчас в отличие от своей ситуации, но суть ясна. Да, я лучше сейчас буду сидеть и страдать по этому, чем забью, потому что это имеет для меня какое-никакое значение. Я не могу это просто взять и отпустить от себя, понимаешь? Это не делается так просто. Мне больно от этих воспоминаний, но я хочу испытывать эту боль, потому что это лучше, чем ничего. Это лучше, чем просто взять и вычеркнуть человека, что был для меня всем, из жизни. Все эти воспоминания. Пусть они приносят теперь боль, а не радость, но я не могу их просто взять и выбросить. Со временем это и так произойдет, угаснет, потеряет смысл, но пока это все имеет для меня этот самый смысл и значение, я не буду прощаться с этим. Я буду брать сейчас от жизни то, что она мне дает. И не важно, это что-то хорошее или плохое. Грусть, боль, тоска — это тоже важное явление. Это хоть что-то, что заполняет пустоту, наполняет жизнь смыслом. Это и учит. Учит жизни, это могут быть ошибки, которые остаются уроком. Поэтому прекрати меня упрекать за это. Если ты весь такой похуист из себя — это не значит, что это правильно. Это не значит, что все должны быть такими. Если тебе так нравится, если тебе так проще — пожалуйста. Живи, как хочешь. Но мне так не проще. Мне так лучше не будет. Я хочу, блять, сидеть здесь и реветь, понятно? — парень говорил со всей серьезностью, и уже не было ни единого намека на слезы и грусть.       Я недолго помолчал, а потом смог изречь лишь краткое «понятно».       Вообще-то, первое, что я подумал было: «Бред какой-то». Ладно, может это не совсем бред. Я понял, что он пытается донести, я могу его понять. Но только сам все равно считаю, что это глупо и бессмысленно — сидеть тут и убиваться из-за дурацкого момента жизни, каких еще будет тысячи. Окей, я согласен с его предисловием. Безразличие человека может быть более обидным, чем даже его ненависть. Но чтобы так с чувствами? Ловить наслаждение от страданий, которые несут важные воспоминания… Не знаю. У меня нет такого. Мне трудно сказать что-то сейчас. Как бы то не было, в его слова я могу вникнуть, так что не вижу смысла спорить над глупостью его речи.       В комнате воцарилось молчание. Парень отвернулся от меня и закрыл шкатулку, устало окинув ее взглядом в последний раз, прежде чем поставить ее по правую сторону от себя. Затем он закинул голову на кровать, закрыл глаза, а ноги вытянул.       Я же спустился на пол, сев рядом с парнем, и снова взял в руки эту шкатулку, но открывать не стал. Это так странно, что одна вещь может вызвать такие эмоции и чувства.       — И что не так с этими несчастными часами? — обращаюсь я к парню.       — Он подарил мне их на день святого Валентина, — отвечает тот уже более спокойно.       — А ты не принял их из-за плохой приметы?       — Да.       — И давно вы расстались? — почему-то интересуюсь я, откладывая шкатулку.       — Чуть больше двух недель назад.       — Ого, — с наигранной восторженностью произношу я. — И он уже успел с другим парнем сойтись и расстаться, хуя, ловелас какой, — в ответ парень молчит, поэтому я продолжаю свои вопросы, ответы на которые я, скорее всего, выкину из своей головы совсем скоро. — А вы с ним сколько встречались?       — Полтора года примерно.       — Прилично. Я бы не смог столько времени терпеть рядом с собой человека.       — Потому что ты хуйло, которому плевать на всех, — сухо говорит парень.       — Не спорю, — я пожимаю плечами. — И что? Неужели вы так серьезно посрались? Он прибежал к тебе спустя две недели, как только у него не проканало с другим парнем. Разве ты не должен был сиять от радости, когда встретил его, а не реветь? Я не знаю, у меня такого опыта не было, но, думаю, за полтора года отношений люди должны стать действительно близкими и дорогими друг другу…       Я попытался поразмышлять над тем, в чем я откровенно не разбираюсь. У меня отношений никогда не было. Но услышав о том, что пидорас встречался с тюльпанчиком полтора года, мне показалось, что вся их встреча должна была развернуться как-то иначе. По-моему, все это должно было выглядеть более зрелым. Без всей это драмы, слез. Я правда считаю, что полтора года для отношений — это дохуя. Это восемнадцать месяцев, 547 дней сковывать себя узами с кем-то… Да это пиздец. Для меня точно. Я бы правда не смог. И, кажется, что за такое время люди должны стать родными друг другу. Знать друг друга вдоль и поперек после того, сколько они провели вместе. И кажется, что если люди вместе так долго, их уже не отлепить друг от друга. Потому что они уже не будут сраться по мелочам, они будут знать друг друга достаточно хорошо, чтобы любить это и принимать. И причина, чтобы они разошлись должна быть крайне серьезной. Да еще, чтобы еще их встреча была с такими слезами, как у пидорка… Ну, либо он идиот, либо я ошибаюсь в своих предположениях, либо их причина расставания крайне весомая.       Парень поднимает голову с кровати и окидывает меня недовольным взглядом. Этот взгляд даже задевает меня. Да с чего ты тут сейчас такими взглядами раскидываешься? Ты же, блять, хотел сам, чтобы я тут остался с тобой и проявлял, очевидно, какое-то любопытство и сочувствие к тебе? Так к чему все это?       Это нормально, что люди не показывают истинные эмоции, что люди пытаются скрыть за масками свою радость и слезы, то, что им приятно, что человек обращает на них внимание и то, что нет. Но этот пидорок же не такой. Этот пидорок же открыто все показывает. Так почему ты сейчас смотришь на меня с недовольством, я не понимаю? Что в твоей голове?       — Почему тебе сейчас не плевать? Тебе правда это интересно?       Ах, вот оно что.       — Я не говорил, что мне не плевать, — тут же отвечаю я. — Мне будет ни горячо, ни холодно от твоего ответа, и я моментально забью хуй на это все, откажись ты отвечать. Но да, видимо мне интересно, раз такие вопросы слетают с моего языка.       Он прикусывает губу, и я понимаю, что вижу этот жест от него уже в сотый раз. Что за тупая бабская привычка?       — Тот парень, о котором Тэен говорил… — Сычен мнется, начиная говорить. — Они встречаются не две недели, — он внимательно смотрит на меня, давая понять, что мои слова были ошибочными. — Не знаю, сколько. Но, думаю, где-то около полугода.       Он не продолжает. Его слова продолжения не требуют, я и так понял, что пидорку изменили и предали, что его очень задело. А все его слезы подтверждение тому.       Я не знаю, что сказать в ответ. Сочувствия я не испытываю, а из приличия выражать это все равно не умею. Назвать розоволосого мудаком хочется, но, в общем-то, плевать. Ну, значит, не испытывал он к пидору ответных чувств, че поделать. Поступил некрасиво, да, но он делал как лучше для себя. Я тоже такой.       — Сколько времени? — спрашивает парень, кажется, чтобы просто чтобы прервать тишину.       — Я ебу? У тебя что, часов нет? — мой телефон был в джинсах, которые висели на стуле. Вставать ох, как не хотелось, хотя время посмотреть было и самому интересно. Пары никто не отменял.       — Не поверишь, но нет, — говорит он. — Только на ноутбуке и в телефоне, — в голосе слышится неуверенность. Я моментально просек, отчего, стоило ему упомянуть про телефон.       — И где ты мог его проебать? — я недовольно цокнул.       — Возможно, что я оставил его на работе. Во всяком случае, я надеюсь на это. Я не помню, чтобы доставал его по пути до Сыпры или там.       — Ладно, — говорю я, направляясь к стулу, на котором лежит моя одежда. — Если что, могу другой дать, если не найдешь, — говорю я и тут же осекаюсь.       Так. Чего это я такой добренький с ним? Не стоит мне начинать эту хуйню. Он должен понимать, что наш один проведенный вместе день не значит нихуяшеньки.       Когда я поворачиваюсь к парню, чтобы сказать время, видно, что он удивлен сказанному еще больше, но говорить ничего не стал.       — Я курить, — говорю я, прихватывая с собой телефон и направляясь на кухню.       — Я с тобой, — слышится мне в ответ.