Сыворотка правды

      — Только не говори мне, что это ты здесь убрался? — Сычен заходит на кухню с видом не особо-то довольным.       Я успел выкурить сигареты три, пока парень принимал душ, что хорошо, ибо от него невероятно пасло перегаром, да еще и блевотиной вдобавок. А еще он, слава Богу, наконец-то оделся после душа. Не очень-то меня радовала перспектива наблюдать за ним в трусах.       — А че, есть еще варианты, кто это мог сделать?       — И зачем? — вот же козел неблагодарный.       — Нет бы спасибо сказать, — цокаю я. — Уж не знаю, как тебе, а мне не очень-то приятно было сидеть в таком сраче. Чувствовал себя алкашом среди всех этих бутылок.       — Спасибо, — неожиданно мягким голосом говорит парень и направляется к холодильнику, который в комнате находится позади стола, за которым сижу я со скучающим видом.       — Что, каждый день приходил и сразу за бутылку? Не мог даже прибрать за собой? — не понятно зачем, я продолжаю свои упреки.       — Перестань, — бурчит парень, не настроенный снова устраивать перепалку.       Он явно уже успокоился, совсем не нервный и не агрессивный, каким был еще некоторое время назад, выговаривая мне, какой я ублюдок, чего я вообще не ожидал. Он заставил меня задуматься, на самом деле. Мне показалось, что он прав. Не мне высказывать ему все это — я не лучше, пусть и сам так не считаю.       — У меня действительно не было возможности элементарно вынести мусор. Мусорные баки мне не по пути утром, после учебы я сразу на работу, а вечером уже никакой, чтобы снова выходить куда-то, — я слышу, как парень открыл холодильник.       — Чувак, твоя кухня выглядела как самая настоящая помойка, — цокаю я. — Что за глупые оправдания? Приятнее было находиться в этом бомжатнике, чем найти силы выйти вечером выкинуть мусор, серьезно? — я не знаю, почему, но мне нравилось продолжать спорить с парнем. — Ну, знаешь, ты минимум как мог бы просто взять мусорный пакет и сложить в него, блять, все бутылки, которые валялись на этой кухне, да хотя бы открыть окно, чтобы выветрить этот отвратный запах. Это правда пиздец, зайти сюда противно было.       — Не думал, что ты так придирчив к порядку. Будешь есть?       — Да, — коротко отвечаю я, ибо естественно, что я хочу есть, как тут не согласиться? Хотя происходящее мне плохо понятно еще. Ну, мы вроде как полили друг друга говном, упреками и презрением около получаса назад, но парень попросил меня остаться, а я вроде как и не против вовсе, и сейчас он предлагает завтрак, и все это обдумывать мне не очень-то хочется, лишние заморочки на голову. — Я не придирчив к порядку, совсем нет. Но это уже был не просто беспорядок — это на бомжатник было похоже, я же сказал. Запахом уж точно, только ноток ссанины не хватало, знаешь.       — Не бывал в бомжатниках, не в курсе, на что они похожи, уж извини, — я слышу, что парень достает что-то из холодильника, роется в ящиках, копошится. — Так как ты оказался у меня в квартире?       — Говорил же, у тебя была открыта дверь нараспашку, — я говорю, не поворачиваясь в сторону парня.       — А что ты вообще здесь делал?       — Гулял.       — Гулял? — вдруг парень подходит ко мне с кухонной лопаткой в руках, внимательно смотрит. Кажется, ему невероятно интересно, по каким таким причинам я пришел к нему. Если бы только я сам их знал. — У меня на этаже?       — Ага, — ну не говорить же мне ему, что какое-то шестое чувство или еще какая хрень надоумили меня на это? Действовал по инерции, захотелось и пришел. Все. Заявить такое будет как минимум странно.       — Серьезно? — парня ответ не устраивает, он ждет, что я расскажу истинную причину.       — Да.       Но не дождется и оказывается даже не очень настойчивым, чтобы требовать продолжения, поэтому просто вздыхает и молча возвращается к холодильнику и плите.       — Может, ты теперь расскажешь, что у тебя такого произошло, что ты так конкретно забухать решил?       — Ничего.       — И все-таки?       — Ты про вчера или про кучу бутылок у меня дома?       — Ну, если это две разные истории, то давай про вчера. Интересно же, как тебя угораздило так. И откуда ты узнал обо мне так много нового для себя?       — Я был в Сыпре.       — О как. Один?       — Нет.       — И с кем?       — С Донхеком.       — Не знаю такого.       — Знаешь. Ты говорил, что он на булку похож. Он тебе еще лицо разукрасил, не припоминаешь такого? — весело проговорачивает Сычен.       — О, Боже, — я искренне удивлен положению дел. — Серьезно? С этим уебком? Откуда вы знакомы?       — Если вкратце, то он оказался другом моего коллеги, а еще у него был мой телефон, который я посеял. Ну и я пришел встретиться с ним в Сыпру, дабы забрать телефон, но мы с ним напились. Он дотащил меня до дома вчера, насколько я помню. Я думаю, что, может, он просто плохо захлопнул дверь, все же, тоже пьяный был. Нет, Юта, серьезно, что ты забыл в моей квартире? — снова начинает парень. — Как ты тут оказался?       — Случайно гулял у тебя на этаже, чего не понятно? — цокаю я. Это даже не ложь.       — Ты же не собираешься отпиздить Донхека? — опасливо спрашивает парень, возвращаясь к речи о том парне.       — Лол, а почему должен? — искренне не понимаю я, с чего Сычен пришел к такому выводу.       — Ну, я не знаю. С того, что он столько наговорил про тебя? — скорее спрашивает, чем заявляет парень.       — Про меня много чего говорят, — фыркаю я. — И зачастую, даже правду. И что, мне ходить всех и пиздить за то, что они говорят обо мне?       — И все же, почему ты разбил тогда стакан о голову той девушки?       И чего он так приебался к этому?       — Да потому что тупая была. Не понимала иначе. Такая ебнутая сука, Боже, — меня утомляют одни воспоминания о той ситуации. — Я ее как только не посылал, как только не материл, ей похуй было, она буквально висла на мне. Это уже просто все границы переходило, она меня в край доебала, я и не выдержал. Первое, что под руку попало, взял, да уебал ей. Самому рукоприкладствовать, вроде как, не хотелось, а в порыве злости и не заметил, что стакан уже столкнулся с ее башкой. Но да, я действительно не жалею об этом. Так этой тупорылой и надо было. Я вообще не сторонник того, что девушек бить нельзя, — я поворачиваюсь все же в сторону парня, начиная размахивать руками. — Что их так отличает, почему это их нельзя? — парень перебивает меня.       — Никого нельзя, — в голосе слышится упрек.       — Если без этих условностей, ладно? Вот почему на мужика лезть с кулаками это типа как нормально, а на бабу — это все, это пиздец? Это сразу ты становишься имбецилом, тряпкой и последним ублюдком в мире, раз на женщину руку поднимаешь?       Я сам не замечаю, как меня начинает уносить, начинаю трепать языком, как никогда и ни с кем того не бывало. И пусть это далеко не та тема, которую у меня есть желание обсуждать, но раз уж зашло — то почему бы не высказаться?       — Да чем баба отличается от мужика? Что за стандарты такие? Пиздой? И что ей это дает? Если баба захочет — она посильнее любого мужика уебет, я тебе говорю, не раз на себе испытал. И вообще бабы разные бывают — толстые и худые, сильные и не очень. Вот тяжелоатлетка на тебя наедет, у которой вместо мозгов стероиды, пиздить тебя начнет, и че? Ничего ей в ответ не сделаешь, потому что она баба? Будешь терпеть? Потому что баб бить — это низко? Я не понимаю, почему люди так считают.       — Что-то ты загнул, — фыркает парень. — Естественно, что подобные исключения могут быть. Давай ты будешь о реальных примерах говорить. Что там про то, что ты на себе испытал?       — Да ничего. Не припомню, чтобы я пиздил баб ручонками своими, сдерживался. Но меня вымораживает факт, что по каким-то ебучим моральным устоям я не могу ударить девушку в ответ. Что за бред? Во всяком случае, нет в Сыпре такой суки, которую можно назвать девушкой, понимаешь? Там поголовно все наркоманки и прошмандовки конченные. И когда они уже границы дозволенного переходят — я не обещаю, что буду ручаться за себя.       — Знаешь, мне вчера сказали, что если бы это было социально приемлимо, ты бы пинал детей и стариков, просто проходящих мимо.       — Зачем мне пинать людей, которые просто проходят мимо? Это Донхек сказал? Вот его обязательно пну в следующий раз.       Я тянусь за очередной сигаретой и понимаю, что мне нравится находиться здесь. Я чувствую себя тут, с этим пидорком, легко и свободно. Меня радует то, что я действительно могу рядом с ним, как я и думал вчера, нести ахинею, болтать, высказывать, что думаю, и не стесняться ограничивать себя в словах.       Я сам всегда строю стены при общении с людьми — веду себя отстранено, смотрю на всех с презрением и не желаю ни с кем разговаривать, считая, что оно будет ни о чем. И на пидорка я тоже смотрел с презрением. Тоже все так было. Но уже который раз все оборачивается иным. Даже сегодня, полчаса назад мы чуть ли не орали друг на друга, а все обернулось тем, что мы тут, вроде как, завтракать собираемся.       Этот парень ведет себя со мной не так, как другие. Он показал, что все же нет, ему не достаточно посмотреть на меня со стороны, как это обычно делают остальные. Поэтому и мое общение с ним строится иначе. Поэтому я нахожу смысл и интерес в том, чтобы сидеть тут и разговаривать с ним даже о несущественных вещах.       А возможно, что просто обстоятельства так сложились и свели нас. Не знаю. С другими, почему-то, не складывалось. Главное, что факт остается фактом — мне нравится тут сидеть и трепаться с ним.       — Есть что-нибудь еще, что я должен о тебе знать? — спрашивает парень, когда я подкуриваю.       Я кладу зажигалку на стол и в небольшом недоумении поворачиваюсь снова к его затылку.       — Должен? Почему ты вообще что-то должен знать обо мне? Мы никто друг другу, — честно говорю я. — У меня было много подобных неприятных, в каком-то смысле, моментов в жизни, но ничего такого крайне ужасного — не убивал, не насиловал. Поэтому нет ничего такого, что мог бы рассказать, если тебе интересно. И уж тем более, нет ничего, что ты знать обо мне именно должен.       В ответ мне молчание, слышен лишь звук шипящего на сковороде масла. Меня даже чуть задевает тишина со стороны парня в ответ, а конкретно — задевает его не откровенность. Словно с его стороны исходит какая-то недосказанность.       Думаю, мне бы просто хотелось, чтобы он чувствовал рядом со мной себя свободно и открыто, как чувствую я себя с ним. Чтобы он тоже мог говорить, что в голову взбредет, высказывать, что хочет. Но он этого не делает, не знаю уж, ему просто это не свойственно, или именно со мной он не хочет. И именно эта не взаимность меня и задевает.       — Так, а что на счет кучи бутылок? — подаю голос я после небольшого молчания, все еще наблюдая за действиями парня около плиты и затягиваясь сигаретой.       — Ничего интересного. Просто немного выпивал после работы.       — Немного? Это было нихуя не немного, — усмехаюсь я. — И с чего такое желание появилось?       — Просто.       — Просто ничего не бывает.       — Еще как бывает, — хмыкает Сычен.       — Да ладно? И с тюльпанчиком это никак не связано? — предположил я, что парень мог упиваться, убиваясь по бывшему.       — Что? — удивляется парень и поворачивается в мою сторону. — Он здесь причем вообще? — и снова отворачивается обратно.       — Не знаю, были такие мысли.       — Нет, — сказал, словно отрезал.       И я даже чуть жалею о своем вопросе, потому что дальше атмосфера будто чуть изменилась. Хотя, скорее всего, мне просто так показалось из-за длительного молчания, возникшего между нами. Мне в голову больше ничего не лезло, а Сычен не был сейчас особо разговорчивым.       Я поворачиваюсь обратно, да усаживаюсь, упираясь локтями в стол; докуриваю. В скором времени к тишине привыкаю, напряженность, которую я почувствовал, сходит. Еще моментом позже от тишины начинает клонить в сон. Как-никак, бессонная ночь, которую я провел на кухне парня, затягиваясь сигаретами и собирая бутылки.       Я чуть прикрываю глаза, а в мыслях проносится, что, блин, классно все это — вот так вот сидеть, когда тебе кто-то готовит покушать. Свезло мне, и вчера ужин приготовили, и сегодня завтрак на подходе.       — Бля-ять, — протяжно вырывается у меня, когда я вспоминаю об американце. — Джонни, — я опрокидываю голову назад, разочарованно вздыхаю и думаю, что делать.       — Чего? Ты о чем? — спрашивает Сычен, явно не понимая, но я игнорирую его слова, пытаясь подумать.       Как я вообще мог забыть о том, что у меня в квартире спит гребанный Джонни?! Гребанный америкашка заперт в моей квартире — и хер знает, что он с ней сделает от злости, от того, что я его запер и свалил. И со мной, когда я вернусь. Я-то за себя постоять могу, а вот квартира о себе не позаботится. А он там, наверняка, во всю рвет и мечет. Ведь сегодня пятница. А парень, вроде как, хуи не пинает, работу имеет.       Хотя, наверное, он бы мне мог написать или позвонить? А, может, он писал и звонил… Я же не проверял телефон.       Сегодня чертова пятница. И я прогуливаю пары, потому что мне в голову явно ударило что-то не очень приятно пахнущее — как еще объяснить то, почему я здесь торчу и жду завтрак от ебаного китайца, когда есть и другие дела и обстоятельства, по которым я здесь быть не должен вовсе?       Я забыл напрочь обо всем, когда переступил порог этой квартиры, кажется.       Я еще раз тяжко вздыхаю, устало потирая переносицу.       — Сможешь денег на проезд дать или картой метро поделиться? — внимательно смотрю я на парня, который отрывается от того, чтобы разложить еду по тарелкам, чтобы вопросительно в ответ посмотреть на меня. — У меня с собой вообще ничего, кроме телефона и наушников.       — Ладно, — кивает парень и продолжает свое дело.       — Спасибо, — я чуть облегченно выдыхаю и подмечаю, что не помню, когда последний раз обращался к кому-то с просьбой, да искренне благодарил человека за помощь.       Всегда сам по себе, отчужденный и презирающих всех вокруг, считая, что самый умный.       Сегодня же со мной что-то, блять, не так.       — Приятного аппетита, — Сычен ставит передо мной тарелку, а вместе с этим подает палочки. От горячей еды исходит пар, отчего она кажется еще аппетитнее, чем есть.       — Спасибо, — кажется, я даже чуть улыбаюсь, — Аналогично.       Завтрак проходит в атмосфере, на удивление, очень даже дружественной и приятной. Мне прямо-таки непривычно с такой атмосферы. Сычен спрашивает, что случилось; я рассказываю ему о Джонни. Затем вспоминаю о Куне, рассказываю и о нем, он говорит, что сходит к китайцу в понедельник, так как у него будет выходной. Говорит, что сегодня у него тоже выходной, вообще-то, но он может лишь порадоваться этому, ибо: «Умер бы в таком состоянии куда-то идти».       У него все еще болит голова, на мое предложение выпить таблетку, отвечает, что не уверен, есть ли они вообще у него. Его аптечка дома не особо богата лекарствами, а еще парень даже не помнит, где она — ибо сто лет не пользовался ничем, что там есть, если там, конечно, что-то имеется. Добавил, что не привык пить таблетки, если что-то болит — «само пройдет». Я, вообще-то, тоже обычно действую по такой же схеме.       Он много улыбается во время завтрака и это заставляет меня расслабиться и почувствовать некий уют во время нашего разговора, его смеха и шутливого: «Спасибо, что поставил тазик около кровати».       После еды меня в сон клонит еще больше. Домой ехать лень и если бы не этот американец, я бы остался здесь спать, кажется. Но это сугубо моя вина, что парень заперт в моей квартире и, боюсь, мне же самому это на руку не сыграет, так что деваться некуда.       Я уже в третий раз благодарю Сычена, ох, охуеть; благодарю за завтрак и получаю в ответ радостную улыбку. Когда он снова нежно улыбается мне на прощание, мне становится жутко. Я напрягаюсь, думая о том, а не перегибаю ли я палку в сторону этого пидораса со своим хорошим отношением и дружелюбием?       Я называю его пидорком, потому что прижилось, о том, что он на самом деле пидорок я и не думаю вовсе. Не думал, точнее. Пока он не улыбнулся мне этой чертовой нежной улыбкой. Так, мне точно надо быть осторожнее.       Но, в общем-то, у него милая улыбка, пусть улыбается, пока может. Жизнь сама по себе не очень, а у парня вечно какая-то херня находится, кажется, дабы он находил причины погрустить или купить себе пару бутылок, чего он, кстати, пообещал больше не делать. Сказал, что и так не собирался больше пить без причины или, тем более, в одиночестве; что ему, как минимум, кошель не может позволить того.       В автобусе я засыпаю и чуть не просыпаю свою остановку, а по приходе домой обнаруживаю записку на тумбочке в коридоре.       «Ты, блять, реально думал, что я буду сидеть тут взаперти и ждать, пока ты вернешься? Мог бы и разбудить, если тебе нужно куда-то уходить. Потому что мне, вообще-то, тоже нужно уходить, придурок. Я скомуниздил твои запасные ключи, спасибо, что хранишь их в коридоре. И даже если ты специально оставил их там (но ты вряд ли идиот такой), то не надейся, что я приду вернуть их. Я не собираюсь в очередной раз сидеть и ждать тебя хуй знает сколько времени. Ищи меня сам».       И внизу записки был начирикан номер телефона. Я понял, почему Джонни не писал и не звонил… У него же нет моего номера. Лол. Я определенно сегодня не в себе, раз туплю настолько сильно.       Вздыхаю. Радует, что не увижу лица Джонни и что квартира в порядке, но совсем обратное чувство вызывает то, что ключи от моей квартиры у этого америкашки, да и в принципе от новых морок. Но, опять же — сам виноват. Ничего не поделаешь и злиться на кого-то смысла нет.       На номер парня звоню сразу же, после того, как читаю записку. Но вызов сбрасывают, а позже приходит сообщение: «Я на работе, перезвоните, пожалуйста, позже».