Сыворотка правды

      Понедельник выдается довольно паршивым. Я думал, что такими были мои выходные, но нет, те просто были ни о чем. Работа и ничего интересного. Были даже мысли сходить в Сыпру вечером от нечего делать, но пойти туда — значит выпить. Что еще там делать? Но я сказал себе на выпивку не налегать больше. Да и пить не хотелось; в пятницу мне было так плохо, что казалось, ни капли спиртного больше никогда у меня во рту не окажется.       Да и вопрос — какого хрена мне вообще хочется сходить в Сыпру? Не находил ли я это место дотошно-отвратным?       Хотя я и Юту таким в нашу первую встречу посчитал, а теперь…       Да не важно, что теперь. Плевал я сейчас на Юту. Сейчас мне надо о другом думать.       Сегодня сразу два преподавателя заявили мне, что у меня куча долгов, и что если я не исправлю ситуацию, то с такой картиной меня к зачету не допустят. Спасибо хоть, что преподаватели предупреждают о таком заранее, а не перед самим зачетом говорят об этом. Я, конечно, знал, что у меня с учебой все плохо, но не думал, что настолько. До сессии еще несколько месяцев, а у меня уже долгов хуева туча. Класс. Я был уверен, что это еще ничего, да не будет ни на что влиять.       Я понимаю, что мне правда надо взять себя в руки сейчас. Выкинуть из головы все лишнее и серьезно заняться учебой. У меня почти все оценки на уровне «удовлетворительно», что не есть хорошо. А дальше будет еще сложнее, так что либо я сейчас берусь за это дело, либо для чего я вообще учусь? Может, я, конечно, и продержусь с таким отношением до четвертого-пятого курса, но вот дальше, мне кажется, ничего хорошего мне не сулит. Отчислят перед защитой диплома, ага. Удивительно, что студенты здесь вообще подвластны отчислению, за такую-то плату в один лишь месяц.       Когда я всерьез задумываюсь о специальности, которую я выбрал, то я только и думаю о том, что лучше бросить все это. Это не мое. Но, в конце концов, я просто отталкиваю эти мысли подальше, потому что понимаю, сколько в это уже вложено. Я боюсь разочаровать родителей, потому что именно они слишком много вложили в это — они поддерживали и поддерживают меня финансово, морально. Бросить все — позорно сбежать. Учитывая что, если не это, то что тогда я буду делать? Я понятия не имею.       Мне кажется, что уже поздно что-то менять. Я должен постараться и преуспеть в том, что сейчас у меня есть.       Но на словах легко, а на деле полная жопа.       Каким образом я могу сдать коллоквиум, если не могу даже запомнить название предмета, по которому он проводится? «Эксплуатация подсистем безопасности автоматизированных информационных систем» — черт подери, слишком много слов!       Так, спокойно, Дун Сычен, возьми себя в руки! Ты сможешь!       Но это все еще цветочки. С математикой у меня тоже все было плохо на первом курсе, но я гордо вызубрил всю теорию (спасибо, Боже, математика в университете с билетами и теорией, потому что математические примеры я перестал понимать как только в них появились буквы) и все успешно сдал. Я, конечно, дурак, но не потерянный. И когда дело касается теории, то могу поднапрячься и выучить все от корки до корки. Но что касается практики — жопа. В одной физ-ре только преуспеваю, стыдно было бы, если бы не. Годы занятий танцами дают о себе знать, выносливость и гибкость у меня на уровне, чтобы показать себя в тех элементарных упражнениях, которыми мы занимаемся. Но на этом список предметов, где я преуспеваю в практике, заканчивается.       Название второго предмета, с которым у меня плачевная ситуация, полегче будет: «Системы и сети передачи информации». Но вот проблем у меня с ним намного больше, чем с первым предметом. У нас каждая пара — это лекция и тут же лабораторная работа после нее. Сплошные лабораторки, которые я не в состоянии сделать. Я могу слушать тему, думать, что: «Да, кажется, я понял». А потом посмотреть на задание, встать перед прибором, с которым мы работаем, и осознать, что нихуя я не понял.       У меня накопилось уже восемь не сданных лабораторок. А их всего было около десяти… Причем, присутствовал я почти на всех парах. Только в конце пары вместо того, чтобы сдать лабораторку, я аккуратно складывал листки к себе в портфель, говоря себе, что сделаю потом, как только пойму вообще, как это делать, чего, естественно, не произошло.       Меня это ужасно расстраивает. Я ведь смогу сдать зачет, я ведь смогу выучить билеты и рассказать все, проебавшись лишь на одной практической части. Но только к зачету меня не допустят с таким раскладом.       Думать так глупо, я понимаю. Я должен уметь это делать. Именно это мне и понадобится в дальнейшем, а не всякие определения и подобная мутотень. Но только не понимаю я ничего в этих чертовых модуляциях, симплексах, дуплексах и хуюплексах! И даже списать эти чертовы лабораторки не у кого. Преподаватель еще хитрый такой — расчеты на десять вариантов делает.       И вот весь этот ужас мне еще надо с работой совмещать. Мне просто хочется умереть, когда я чувствую такой груз на плечах. Когда думаю о том, сколько всего надо делать и не знаю, как мне это делать.       И я понимаю также, что многие студенты учатся, работают — спокойно это все совмещают. Некоторые еще умудряются совмещать это с личной жизнью и со сном. Не знаю я как, правда, но да, есть такие. Ничего такого в этом нет, а если даже смотреть на ситуацию объективно, то со мной и неприятностей никаких особо-то и не происходит. Все проблемы, которые типа как у меня есть — не проблемы вовсе, вот именно, что типа как. И понимаю, что глупо думать о моей ситуации как о грузе, от которого умереть хочется.       Но не чувствовать себя паршиво просто не получается.

***

      На работе выходной, и у меня был запланирован поход к Куну. Честно говоря, я не могу сказать, что у меня есть сильное желание идти к нему. Я даже должен признать, что его вообще почти нет; я иду к нему скорее из-за чувства долга. Просто потому что я должен его проведать, как друг детства.       Друг детства… но никак не друг сейчас. Звучит обидно, но я не думаю, что хотел бы сблизиться сейчас с Куном. Я не хочу отворачиваться от него, но и та жизнь, которой он живет, совсем не подходит мне. Я не могу себя чувствовать комфортно рядом с ним. Я был бы рад, если бы между нами было все, как раньше. Но только как раньше уже никогда не будет. Мы были детьми. Сейчас все совсем по-другому, это не изменить.       Парень выглядит очень плохо внешне, но ведет себя легко и непринужденно — из его уст то и дело вылетают шутки и сарказм. Казалось бы, я должен расслабиться с таким его отношением, но у меня не выходит. Я не чувствую себя свободно, чувствую неловкость. Думаю, очень сильно влияет то, что я осознаю его нездоровое состояние; мне кажется, что я должен как-то поухаживать за ним, позаботиться, а как и что мне делать — не знаю. Пытаясь выразить беспокойство о нем, я сам становлюсь дерганным и неловким.       — Че ты шарахаешься от меня? Я настолько плохо выгляжу? — подмечает Кун, когда я правда дергаюсь просто от того, каким приступом кашля он неожиданно зашелся.       Мы сидим на кухне и пьем горячий чай, который, как говорит Кун, он сейчас литрами пьет. Разговариваем о том, о сем; вроде, даже получается. Честно, не припомню, когда мы последний раз так просто сидели и разговаривали. Действительно, только еще когда были детьми.       — Попроси Юту позаниматься с тобой, — говорит он, когда я рассказываю ему о ситуации в университете.       — Что? — опешил я от его слов.       — Я, конечно, очень сильно не уверен, что он согласится, — хмыкает Кун (ну, да, все мы знаем Юту), — но если он действительно такой хороший студент, как ты говорил, почему бы не рискнуть? Вдруг, он сможет тебе помочь?       Сама идея мне нравится, даже очень. Это правда было бы здорово по всем параметрам. Я согласен с тем, что мне нужна помощь со стороны; мне нужен кто-то, кто сможет мне объяснить то, что я не понимаю, нормальным языком, а не техническим. Я могу нужную тему учебника хоть десять раз прочесть, но не воткнуть. Если это будет Юта — это будет что-то с чем-то, учитывая, сколько в его мозгах информации хранится. Плюс, я не знаю, к кому я еще могу обратиться. Я ни с кем не общаюсь в университете, кроме Боры, а у Боры тоже дела так себе, разве что она списывать умеет.       Но просить Юту о таком… и страшно, и я тоже сильно сомневаюсь, что он согласится.       — Он на тебя много матюгается?       — Что за странные вопросы? Он вообще много матюгается, знаешь, — усмехаюсь я.       — Мы все много мятюгаемся, знаешь, — передразнивает меня Кун, но выходит это нелепо, потому что потом он начинает кашлять, а мне смотреть на него грустно в такие моменты. — Я не об этом. Какое у него отношение к тебе?       — У него ко всем хуевое отношение.       — Да, это правда, — Кун старается говорить чуть серьезнее. — Но, все же, как строится ваше общение?       — Почему ты спрашиваешь? — искренне не понимаю я. — С чего ты вообще взял, что у нас как-то строится общение? — спрашиваю я, понимая, что я ничего не рассказывал Куну о наших с Ютой встречах. Значит, Юта что-то говорил Куну обо мне.       — Я спрашивал у него, общаетесь ли вы, и он ответил мне: «Типа того». Ты понимаешь, что значит услышать от Юты подобное? Про меня ему кто-нибудь такой вопрос задаст, он так же ответит, в то время как я его своим лучшим другом считаю. У меня нет никого ближе, чем он, мы тусуемся вместе много лет. И у него тоже никого нет ближе меня. Но только для него это ничего не значит, он не считает меня своим другом.       Кун делает небольшую паузу; снова кашляет и делает несколько глотков чая, пока я молча пытаюсь понять, к чему он ведет.       — Это ты можешь сказать, что общаешься с человеком, когда ваше общение на одних лишь «привет», «как дела?» строится. Но, Сычен, Юта так не делает, — Кун внимательно смотрит на меня. — Он эгоист, который ни на кого не полагается, не знает, что такое «дружба», который живет для себя и сам по себе. И мне правда интересно узнать, это как это вы так общаетесь, что даже Юта это признает? Что для него это не пустой момент, которого будто и не было вовсе?       Я молчу, пытаясь обдумать слова Куна. Он так хорошо знает Юту. Хотя, это неудивительно, раз он сам говорит, что у него ближе никого нет.       — А как же вы тогда общались? — решаюсь спросить я, не понимая, как же Юта с таким отношением к людям подпустил к себе Куна.       К тому же, мне совсем не хочется рассказывать Куну о Юте. Не знаю, почему. Кажется, что для начала я теперь должен сам переосмыслить все те ситуации, которые произошли между нами. Черт, Куна послушать — так если я ему теперь расскажу, что Юта провожал меня до дома, что ночевал у меня, что гулял у меня на этаже (я все еще искренне не понимаю, что это было вообще), что мы с ним вместе завтракали… Да он же мне не поверит.       Самому теперь плохо верится во все произошедшее. Юта действительно настолько закрытый человек? Мне он не кажется таким.       — Раньше с Ютой было попроще. Дружелюбным он, конечно, никогда не был, но раньше у него не было той отчужденности и столь сильной грубости, которая ему свойственна сейчас. Он просто был похуистом. Это было что-то вроде: «Хочешь тусуйся со мной, не хочешь — не надо, мне ни горячо, ни холодно». Я хотел, я тусовался с ним. Если бы мы познакомились сейчас, такое бы не прокатило. Сейчас к нему невозможно близко подобраться — он просто не позволяет и не подпускает к себе никого. Ему это не нужно, теперь для него это самое настоящее убийство времени, которое для него неприемлемо. Он живет так, как нравится ему. Если его планы нарушают, если влезают в его личное пространство — он не будет это терпеть. Да, я прицепился к нему тогда, я смог остаться неподалеку сейчас; да, если ему скучно — он готов поубивать со мной время изредка. Но теперь это для него даже не «ни горячо, ни холодно». Я бы сказал, что он буквально терпит меня. Ни горячо, ни холодно ему будет, если я сдохну. В иных ситуациях — это один лишь негатив с его стороны по отношению к окружающим, ко мне.       Кун вздыхает, делая еще несколько глотков из кружки.       Теперь я тем более не знаю, что говорить.       — Во всяком случае, таким я вижу Юту. Таким я его знаю, — добавляет Кун. — И я привык к нему такому. Я не считаю, что он какой-то хуевый человек, раз он так смотрит на мир и окружающих. Наоборот, это же классно, ты такого не встретишь больше, я тебя уверяю, — парень чуть посмеивается, сдерживая кашель, и пытаясь сменить настрой беседы на более позитивный, нежели серьезный, каким я ощущаю его. — И вот если не я, то кто у него остался бы? Барыги? Наркоманки и шлюхи в Сыпре? У него же никого нет больше.       — А его родители?       — У него только мать, но отношения у них хреновые, — кратко отвечает парень.       — Почему он стал таким отчужденным? — продолжаю я интересоваться.       — Не знаю, — пожимает плечами парень. — Я не думаю, что повлияло что-то конкретное. Наверное, я бы знал тогда об этом. Можешь попробовать спросить у него, вдруг расскажет, — усмехается парень. — А потом мне расскажешь.       И я думаю, что, пожалуй, спрошу. И решусь на просьбу о том, чтобы он со мной позанимался. Все сказанное, наверное, не должно придавать мне уверенности, но почему-то придает. Я ведь правда не вижу Юту таким, как о нем говорит Кун. Юта не дружелюбный. Но и не отчужденный. Если посмотреть на него в универе, там можно было бы так про него сказать. Да, там все его таким и видят — тихий и отчужденный. Но настоящий Юта совсем не такой.       Со мной он совсем не такой.