***
— Ты что делаешь? — я выхожу из кухни и вижу, как Юта валяется на кровати с моим ноутбуком. Он вовсю улыбается, внимательно уставившись в экран монитора. — Я все приготовил, пошли есть, — говорю я, подходя ближе, и понимаю, что, скорее всего, Юта вообще не услышал, что я сказал — в одном ухе наушник. Я чуть наклоняюсь, чтобы посмотреть, что он делает. — Это что?! Зачем ты читаешь переписку с моей мамой? — удивляюсь я, когда вижу открытое окошко we chat`а, и как Юта листает чат, включая перевод каждого сообщения. Аккуратно сажусь рядом и сам смотрю что там, что именно Юта читает. Прочел он явно уже достаточно много, ибо дата диалога, который был на экране, была прошлогодняя. — Тут очень много всего забавного, вот, например, — и Юта начинает зачитывать, еле сдерживая смех. «Сынок, ты же в курсе, что в пылесосе есть мешок, который время от времени нужно вычищать?»; «Мой уровень глупости в данной ситуации можно определить на моменте, где я пару минут туплю, как вытащить мешок из пылесоса. Но я не настолько глуп, чтобы не знать, что в пылесосе вообще имеется этот самый мешок, который собирает весь мусор. Спасибо, мам». — Красиво спизданул, конечно, — усмехается Юта, вынимая наушник из уха. — И где вообще сейчас этот пылесос? Он закрывает ноутбук и аккуратно ставит его на тумбочку, которая стоит рядом с кроватью. С кровати не встает, смотрит на меня с усмешкой, в ожидании ответа, опирается о стену. — Это была необдуманная покупка. Ну и в скором времени я его продал за ненадобностью. — Глупый, — все еще улыбаясь, слишком ласково произносит Юта, и все, что я могу в ответ — лишь улыбнуться. Глупый я. Согласен. Во многом. Например, что влюбился в тебя. Например, что ощущаю такой уют от этого всего. На кухне ждет ужин. Мы на моей кровати. Ты смеешься, читая переписку с моей мамой. Чувствуется тепло от его улыбки, она греет душу. Хочется ближе. Ближе и больше. Я забираюсь на кровать с ногами, чуть придвигаюсь к Юте. Он открывает рот, чтобы что-то сказать, но я нагло перебиваю его. Может, он хотел узнать, как раз, готов ли ужин. Я очень глупый. Делаю не только необдуманные покупки, но и поступки тоже. Сердце — сейчас выпрыгнет из груди. Бум — бум — бум — бум — бум — бум. Дышать нечем. Я даже не пьян. И Юта не делал ничего такого, чтобы мое сердце удар пропустило; не называл меня Винко, смущая меня тем, что он находит меня милым; не устраивался на моем плече. Он лишь ласково сказал, что я глупый, с чем я очень и очень согласен. Я невероятно глупый, раз что-то в этом моменте тронуло меня. Осознание того, насколько мы близки, насколько все по-домашнему между нами. Ощущение, что даже если я буду потом страдать, даже если мне будет больно — я ни о чем не пожалею. — Ты мне нравишься, — резко выпаливаю я, глядя Юте в глаза. Все происходит очень и очень быстро. Секунда — я вижу, как он закрывает рот, ведь, опять же, я его перебил. Я вижу, как сползает улыбка с его лица, как расширяются глаза. Секунда — и я тянусь к нему, соприкасаюсь с его губами своими; глаза закрываю. Больше нет сил держать это все в себе. Он был со мной, когда рядом никого не было больше. Он был со мной чаще, чем кто-либо другой. Он помогал мне, он приводил меня в чувство. С ним я улыбаюсь и смеюсь чаще. С ним я чувствую себя полным, с ним я чувствую уют и комфорт. Я так хорошо его знаю, я могу доверять ему, несмотря на то, какой он урод по отношению ко всему остальному миру. Со мной он другой, и это бесценно для меня. Юта любит прямолинейность, любит честность, любит правду. Вот она — правда. Я хочу поцеловать его. Я хочу быть к нему еще ближе, насколько это возможно. Я хочу связать себя с ним по рукам и ногам. Потому что с ним приятно все. Приятно быть рядом с ним, приятно молчать, приятно говорить, приятно сейчас чувствовать его губы на своих губах. Я уверен, что через мгновение все разрушится. Но сейчас это то, чего я хочу. Я не собираюсь жалеть о своих желаниях. Это так странно — я понятия не имел, сколько для меня будет Юта значить, когда встретил его впервые. Даже близко. А сейчас из него состоит мой маленький мир. И я очень глупый, что не сдержался. Что сейчас сам же свой мир и рушу. Но, быть может, так и должно быть? Юта уйдет, и со временем я смирюсь с этим. Мне станет легче. Я привыкну и начну жить без него. А потом встречу еще кого-нибудь. Построю новый мирок. Ведь… что наше, то от нас не уйдет? А что ушло, то было не наше, так? Поцелуй получается и сладостным для меня, и горьким от осознания, что это конец. Меня потряхивает от переизбытка эмоций и чувств, все тело словно ватное. Кажется, вот-вот, и я заплачу. Но я улыбаюсь, когда сминаю губы Юты в поцелуе. Я правда не в состоянии больше держать это в себе. Лучше я скорее сам же все испорчу, чем буду находиться рядом с тем, кто вызывает во мне так много чувств, в то время как я понимаю, что этому человеку они вряд ли нужны. Поцелуй безответный, и выглядит это нелепо. Но… мне так приятно ощущать губы Юты на своих губах; нежно прикусывать его нижнюю губу, пока я могу. Пока я не открыл глаза, пока я не увидел его злое лицо. Я продолжаю улыбаться ровно до тех пор, пока не чувствую, как Юта хватает меня за шею, сжимая сильно-сильно, что кажется, я точно задохнусь. Уже буквально. Я открываю глаза, когда он толкает меня на кровать и садится на меня сверху. Лицо у него не просто злое — оно яростное. Теперь сердце в пятки. Мне еще никогда не было так страшно. — Ты перешел все границы, — он словно рычит, а взгляд с каждой секундой все более свирепый, как и шею мою начинает сдавливать все сильнее. Я хватаюсь за его руку, пытаясь оттянуть ее от себя; ногами начинаю дрыгать, пытаюсь его пнуть — все тщетно. Юта сильнее меня, да и весит побольше. Кислорода с каждой секундой все меньше. Он не сдерживается, он буквально душит меня. Я не могу ничего сделать, только одни слезы к глазам подступают. — Ну что? — его тон еще никогда не был настолько злым. — Стоил этот поцелуй того? — спрашивает он и все-таки убирает руку. Я могу лишь рьяно хватать воздух, отводя взгляд. На Юту не смотрю — страшно. Краем глаза я вижу, как тяжело вздымается его грудь. Как неотрывно и сурово он смотрит на меня. Как ждет ответа. — Стоит, — тихо-тихо говорю я, когда хватает сил на это, но продолжаю тяжело дышать. Держась за шею, массирую ее. Больно. Очень больно. Но ведь это Юта. Этого стоило ожидать. И да, этот поцелуй стоил того. Уж слишком сильно я хотел этого. Слишком сильно. — Ты мне нравишься, Юта. Просто прими это, — выдавливаю я из себя. Стоило сказать «смирись». Принять — он не примет. Никогда. — Принять это?! — повышает он голос. — Принять, блять, это?! Серьезно?! — А что такого? — я пытаюсь выглядеть сильным, хотя совершенно не чувствую себя таковым. Все силы сейчас высасывает не столько Юта, сколько сама ситуация; так больно наблюдать за тем, как все рушится. Как я сам же все рушу. — Тебе было плохо рядом со мной? Тебе не нравилось время, которое мы проводили вместе? Или что? Что тебя смущает в этом? То, что я парень? Оскал с каждым моим словом у Юты становится все грубее и грубее, а дыхание все тяжелее и тяжелее у обоих. Он похож на волка, с широкой пастью и огромными клыками, которыми еще чуть-чуть и загрызет меня. И кажется, что действительно собирается. — Это меньшее, что меня смущает. Хочешь, повторю? — с долей ехидства. — Да только так, что тебе быстро разонравится. Мое осознание происходящего теряется, когда я вновь чувствую на своих губах губы Юты. Теперь у меня глаза по пятьсот вон. Он целует грубо и настойчиво, толкается языком внутрь. Я совсем не понимаю, что он делает и зачем, но на поцелуй отвечаю. Да только равно я это делаю, как он прикусывает мой язык, да так, что я вскрикиваю. Он делает это совсем не легонько, он сжал зубы со всей силы, будто хотел мне его откусить к чертовой матери. Это очень больно. — Что ты… — отрываюсь я, но он тут же закрывает ладонью мой рот, и я чувствую, как вторая его рука задирает мою футболку. И до меня доходит смысл сказанных им слов про то, что мне быстро разонравится. Я пытаюсь оттолкнуть его, но он быстро хватает меня за запястья, продолжая не сдерживать себя в своей силе; он больно сжимает их, ногтями даже впиваясь под кожу, где ему позволяет это положение, да поднимает руки над моей головой. — Что-то не так? — наклоняется он, шепча прямо над ухом. — Как ты там говорил? — я чувствую, как он убирает одну руку с моей, я пытаюсь словить момент, пытаясь вырваться, но тщетно. Он действительно сильно сжимает мои тонкие запястья в своей уже одной руке, не позволяя мне вырваться. — У тебя чувства выше стоят, да? И как, много ко мне чувствуешь? Его рука ложится мне на живот, и он начинает вести пальцами вначале вверх, затем вниз. И он делает это уже куда с большей нежностью. А, может, мне так кажется. Может, я так это чувствую. Его прикосновения меня буквально обжигают. — Возбуждаешься? — ехидная усмешка. И в этот момент я понимаю, что да — я возбуждаюсь. И это самое отвратительное в этой ситуации, наверное. То, что меня возбуждают действия Юты. Зная, что он хочет принести мне боль, я все равно поддаюсь ему. Он гладит внизу живота, позволяет себе просунуть руку под домашние шорты и под белье, да ведет своими нежными пальцами прямо над пахом, что заставляет меня нервно подергаться, прикусывая себе губу. — Ну и сколько ты мечтал об этом, мм? — его лицо прямо напротив моего, в нескольких миллиметрах. — Ты омерзителен, — неистово выпаливает он. — Ты тоже, — успеваю сказать я прежде, чем он снова примыкает своими губами к моим. Он льнет губами раз, а затем кусает. Не целует, лишь кусает; буквально впивается своими зубами в мои губы. Сильно и больно. Я дергаюсь, пытаясь отстраниться, но его рука быстро находит себе новое место у меня на подбородке; он крепко держит меня, не позволяя мне отворачиваться от него. Я издаю непонятное самому себе шипение в ответ, но Юта продолжает-продолжает-продолжает. В один момент языком проводит по губам, целует, но потом снова кусает, оттягивая нижнюю губу. Затем опять целует, словно издеваясь. Я вижу, как он ухмыляется, когда делает это. Я вижу, как он забавляется с этой ситуации, и мне так противно от этого. Я чувствую, как глаза начинают слезиться. Мне больно, неприятно и тошно от происходящего. Но я не в состоянии нормально сопротивляться ему. Мне кажется, я бы мог. Физически, я бы мог сделать что-то еще, чем просто терпеть это. Но нет. Я терплю. Я чувствую, как сильно жжет мои губы и терплю, когда он снова начинает их жадно искусывать. Когда он отстраняется, я вижу следы крови на его губах. Я провожу языком по своим горящим губам, и чувствую этот чуть солоноватый, словно металлический привкус. Юта продолжает держать меня за запястья; мои руки начинают затекать от этого, а запястья и вовсе ноют от боли, с которой он сдавливает их, дабы у меня и мысли не было вырываться из его хватки. У меня ощущение, что все это длится уже вечность. Второй рукой он отстраняется от меня и тянется к краю своей футболки. Блять, блять, блять. Пожалуйста, нет. Хватит. Он отпускает меня на долю секунды, чтобы стянуть ее с себя. Я тут же дергаюсь, я тут же пытаюсь привстать, хотя понятия не имею, чтобы я делал дальше, когда Юта сидит прямо на мне. Но я даже не успеваю ничего сделать — он быстро одним движением руки толкает меня обратно на кровать, откидывает свою футболку в сторону, и снова хватает меня за руки, разве что теперь не поднимая их у меня над головой. — Еще скажи, что тебе не нравится, — фыркает он и задирает мою футболку до самого верха, да дальше льнет губами к моей груди. — Не нравится, — нравится. Вот это точно нравится. Он ведет по моей груди губами, местами целует, и меня передергивает от каждого его поцелуя. Ведет языком по соску, двигается дальше, пока задранная футболка не преграждает ему дорогу, после чего двигается вниз. Снова целует, проходясь поцелуями по каждому моему ребру. И как тут не возбуждаться от таких действий? — А твой член говорит об обратном, — выпаливает он с усмешкой и чуть дергается, специально двигаясь своей задницей у меня на пахе, чтобы сказать мне, что он прекрасно все чувствует. Он снова отпускает мои руки, чтобы стянуть с меня футболку. И я поддаюсь, не делая сейчас ровным счетом ничего, хотя стоило бы. Я поддаюсь этому минутному моменту, в котором возбуждение начинает разыгрываться в десятки раз. Но зря. Очень зря. Ведь Юта нарочно мешает всю эту сладость и горечь специально для меня. И далее он уже не льнет с поцелуями. Он снова кусает. Кусает за шею, словно впивается в нее своими клыками, соприкасается с венами на ней, отчего я не могу сдержать болезненного стона. Отстраняется, ведет губами до ключиц, и кусает за них, возле них. Это уже совсем-совсем неприятно. — Больно, — дрожащим голосом говорю я и хватаю Юту за плечи, пытаясь оттолкнуть. — А ты думал, я буду нежен с тобой? — он отстраняется от меня. И в этот момент я ненавижу себя больше всего. Ненавижу себя за то, что сейчас я точно могу все это прекратить. Точно могу сейчас что-то сделать, Юта же даже не держит меня сейчас. Но я не делаю ничего. Я не нахожу в себе на это сил. Но Юта времени не теряет, он тут же тянется к моим шортам, стягивая их вниз вместе с трусами. У меня на долю секунды смущение; а далее — паника и шок в одном флаконе. — Нет! — повышаю я голос, когда дальше Юта тянется к своим шортам. — Юта, нет! — он привстает с меня, чтобы снять их; я приподнимаюсь, уже собираюсь встать, но он не позволяет. Он тянет меня за руку, и грубо толкает меня обратно; моментом скидывая с себя одежду и снова пристраиваясь на мне сверху. Я хочу умереть в этот момент, понимая, что он собирается идти дальше. Я не хочу, чтобы это происходило таким образом. Да, отлично, просто прекрасно, что я возбуждаю Юту! Что то, что я парень — действительно, кажется, последнее, что его смутило в моем признании. Лучше просто быть не может! Только я не хочу стать просто очередной сукой, которую он выебет. Я знаю, что для Юты снять одежду и заняться сексом — ничего не стоит. Я прекрасно знаю о том, сколько у него сексуальных потребностей. Но для меня подобное имеет другое значение. Это уже не просто издевательство над моими чувствами. Он сейчас топчет мои чувства в грязь самым ужасным способом, какой только можно придумать. Он уже принес достаточно боли и физической, и моральной. Пора бы остановиться. Это не должно продолжаться. — Хватит! — кричу я прямо ему в губы, когда он наклоняется ко мне за поцелуем (скорее, чтобы просто покусать); отворачиваюсь. Снова впиваюсь руками в его плечи, снова отталкиваю, а он снова сдерживает меня. — Чего так? Что-то не нравится? — Все не нравится! Отпусти меня! И он отпускает. В один момент он отпускает мои руки, а уже в следующий — одну руку пристраивает у меня на шее, а второй рукой накрывает мой член. Я тут же хватаюсь одной рукой за его плечо, второй же — за его руку. Но я не делаю ровным счетом ничего. Опять. Я чувствую как он начинает вести своей рукой, той самой, за которую я держусь, по моему члену. И я, блять, так отчетливо, так сладко это чувствую — его ладонь, которой он сжимает мой член в руке, да ведет вверх-вниз. Отвратительно то, что Юта пытается все испортить, но и не добивает окончательно, отчего я продолжаю и продолжаю поддаваться. Так приятно, что я снова теряю разом все силы, не в состоянии сделать ничего. А затем Юта снова льнет ко мне, снова целует в шею, обхватывает губами, впивается, но уже не так больно, как до этого, хотя у меня и так все тело ноет и жжет от его прикосновений. Он оставляет засосы, продолжая надрачивать мне, и я не нахожу сил оттолкнуть его, я просто продолжаю цепляться в его плечо одной рукой, а с губ срывается стон. — Меня всегда удивляло твое противоречие, — говорит он мне куда-то в шею. — Говоришь, что не куришь, когда затягиваешься сигаретой. Говоришь, что не нравится — а сам стонешь подо мной послаще, чем шлюхи из Сыпры. — Я тебе не шлюха из Сыпры, — говорю еле-еле, дыхание сбивчивое. — Прекрати! Мерзко и приятно одновременно. Приятно физически, мерзко душевно. Как тут без противоречия? — Как скажешь, — ухмыляется он, и на секунду я даже ему верю. В глазах удивление читается, когда он послушно убирает руку с моего члена. — Перейдем к более интересному, ты прав, — добавляет он, приподнимаясь и жадно облизывая губы. Меня буквально начинает колотить от этой фразы, от его вида, от его действий. Он хватает меня за внутреннюю сторону бедра, грубо впиваясь ногтями и чуть толкая. — Нет! — кричу я, сильнее сводя ноги вместе и в очередной раз хватая его за руки, но он тут же перехватывает. — Пожалуйста, Юта, — я буквально молю, — прекрати. — Тц, — он наклоняется ближе ко мне, лицом к моему лицу; запястья мои в этот момент сильнее сжимать начинает. — Перестань, — соприкасается с моими губами еле-еле, щекоча их. — Ты же еще и первый кончишь наверняка. Нахуя все это, если твое тело выдает тебя? Выдает, как сильно тебе это нравится, как сильно ты этого хочешь? — он смотрит мне в глаза, на которые опять слезы наворачиваются. Снова целует, покусывая. Глаза на мокром месте, дышать все тяжелее и тяжелее, губы щиплет, руки затекли, запястья ноют, шея, над грудью — все болит и жжет от этих неистовых укусов, после которых наверняка останутся следы. Так паршиво и гадко от этих прикосновений, от этих слов. А внизу все тянет, возбуждение не спадает даже несмотря на то, как сильно мне отвратительно все происходящее. Видно, не так уж и сильно. Юта снова приподнимается, пытаясь раздвинуть мои ноги. И я поддаюсь, не в состоянии больше никак ему припирать. Поддаюсь, понимая, что сейчас будет еще больнее. Намного больнее и физически, и морально. — Пожалуйста, — дрожащим голосом, — остановись. Но Юта в ответ лишь харкает себе на руку, после чего ведет рукой по своему члену, смазывая его слюной. Я не выдерживаю и начинаю плакать, когда вижу это. Когда понимаю, что он правда собирается, что он правда не остановится ни за что. — Не надо, — плача, произношу я в последний раз, когда чувствую его член, которым он водит возле моей пятой точки. Юте похуй. Он берет меня, словно одну из тех мерзких шлюх, которые всегда готовы для него. У него и мысли нет хотя бы растянуть меня. Более того, он даже не думает взять презерватив, хотя я знаю, что он есть у него. Они всегда лежат в его бумажнике. Толкается. Входит резко и грубо. Миг — и я вскрикиваю. Во весь голос кричу, а слез уже не сдерживаю. — Расслабься, блять, — раздраженно выпаливает он, медленно толкаясь. — Мне больно, — я прикусываю губу, всхлипываю и реву. Боль дикая, внутри все будто рвется; мышцы рефлекторно сжимаются и, может, было бы легче, если бы не, но только расслабиться просто невозможно. — Так и должно быть, — абсолютно сухим голосом произносит Юта, и я чувствую, как и в груди все сжимается. Вот теперь он добил меня. Он толкается до упора, пока я снова вскрикиваю от этой дикой боли. — Я ненавижу тебя, — вырывается у меня еле слышно, в горле сухо от всех моих криков да от порывистого дыхания. — Да неужели, — хмыкает Юта, ускоряя темп. Далее все вперемешку. Я задыхаюсь от ненависти к себе, от ненависти к Юте, от ощущений, к которым начинаю привыкать. Боль не утихает, боль дает о себе знать каждую секунду, но только вместе с ней все появляются и приятные, заводящие ощущения, внизу все тянуть начинает еще сильнее. Каждый толчок задевает простату, что приносит мне головокружение, но только мне все еще до одури отвратительно все происходящее и мне все еще больно. Крики переходят в самые настоящие стоны, в которых одновременно можно расслышать и нотки удовольствия, и ноты жуткой боли. По щекам катятся слезы, меня разрывает от всего происходящего, я словно ломаюсь на мелкие кусочки, разбиваюсь на тысячу осколков. Происходящее вызывает только неприязнь и отвращение. И как бы мое тело не поддавалось, не реагировало на прикосновения — мне неприятно и противно. Для Юты это — простой трах, которому он не придает значения. У него каждый день такой трах в стенах грязного туалета происходит. И он пользуется этим, пытаясь загубить мои чувства. Что же, у него получается. В какой-то момент он отпускает мои руки, но я даже не замечаю этого. Он наклоняется, поддаваясь вперед, двигаясь все быстрее — тянется за поцелуем; я отворачиваюсь. Он хватает меня за шею, чуть сдавливает ее. Мои стоны от такого действия становятся еще более громкими; я хочу убить себя за них, я хочу плюнуть ему в лицо, но я лишь продолжаю плакать. — Сильно меня ненавидишь? — шепчет Юта на ухо, а после проводит языком по нему, от мочки до кончика. — Я хочу, чтобы ты умер. Никогда не думал, что когда-нибудь скажу такое кому-нибудь. Но сейчас это вырывается у меня из уст без доли сомнения, без чувства, что это ужасные слова. Юта их заслуживает. — Не волнуйся, когда-нибудь твое желание сбудется, — говорит он, а после оставляет влажную дорожку от моей ключицы до уха. И это действие так будоражит; так будоражат его руки, которые поглаживают меня за талию, что я понимаю, что оргазм все ближе. Еще чуть-чуть, и я кончу. Первый. Еще несколько мгновений — так и происходит. Я изливаюсь себе на живот, прикусывая губу и даже не притрагиваясь к себе. У Юты на лице довольная ухмылка. Юта ускоряет темп; несколько толчков — он кончает следом, прямо в меня. Переводит дыхание, я тоже. Я чувствую, как он окидывает меня взглядом, я же не могу на него смотреть. Мне кажется, что вот-вот, и у меня перед глазами все начнет плыть оттого, сколько я выплакал, оттого, насколько отчетливее с каждой секундой я начинаю чувствовать чертовскую боль по всему телу. — Проваливай. Навсегда убирайся из моей жизни, — я не знаю, как я нахожу силы в себе сказать это, пустыми глазами глядя в потолок. Как говорится — от любви до ненависти один шаг. Я дурак. Идиот. Просто неимоверный. Который все-таки жалеет. Невероятно жалеет. Но я же даже близко не мог предположить, что все так обернется. А Юта — ублюдок, который проявил сейчас себя во всей красе. Растоптал не просто мои чувства — растоптал меня. Нахуй и к чертям. И он слушается. Молча встает, собирает свою одежду. Идет в ванную. Все на что хватает меня — натянуть на себя одеяло и продолжить лежать, не имея сил ни на что. Даже на слезы. Через несколько минут Юта выходит уже одетый. Он оставляет мне сигарету на тумбочке и молча выходит в коридор. Хлопает дверью. И тут меня разрывает. Все-таки, находятся силы и на слезы, и на крики. Я кричу, что есть мочи, заливаюсь слезами, буквально вою. И понимаю, что это — худшее, что случалось со мной. Юта — худшее, что случалось со мной.Глава 58. POV Винвин
8 декабря 2017 г. в 10:40
— Ну что, как твой первый зачет? — интересуется Юта, разуваясь.
— Удовлетворительно, — с довольной улыбкой говорю я, потому что, о, черт, я сдал! Это уже похвально.
Ладно, на самом деле, не такой уж и большой повод для радости. Юта со мной столько занимался, и я столько мечтал, что на зачете будет виден результат этих занятий, как преподаватель удивится и скажет: «Вау, Дун Сычен, вы делаете такие заметные успехи! Молодец, продолжайте в том же духе». Даже подумывал, что вдруг автоматом поставит, когда посмотрит на мою поднявшуюся в один момент успеваемость, но это уж совсем несбыточные мечты. Моя успеваемость, конечно, улучшилась, но не настолько, чтобы мне автоматом на зачете поставили. Да и вообще, все это улучшение успеваемости в универе — толку особого нет. Важно лишь то, что на самом деле в голове появилось. Потому что в итоге всё все равно зависит от сессии, от зачетов, от экзаменов, как и что я сдам. А у меня руки дрожат, волнение комом в горле, как будто в первый раз. А от волнения еще боюсь что забыть, хоть и подготовленный пришел.
— Всего лишь удовлетворительно? — смотрит Юта недовольно, да на кухню проходит, я за ним. — И в чем накосячил?
— Теорию сдал… А вот в практическом задании забыл разграничить права доступа пользователям, — говорю я, усаживаясь на стул рядом с Ютой. — А там уже и все остальное наперекосяк после этого пошло.
Юта за пачкой сразу тянется. Я наблюдаю за ним, и думаю уже совсем не о своем зачете. Сдал да откинул эти мысли от себя. Сейчас больше интересно узнать, чем Юта занимался весь день, пока я торчал в универе да на работе. Теперь мы в универе будем редко видеться — зачеты и экзамены выпадают зачастую на разные дни, либо на разное время. А дальше каникулы. Интересно, изменится что к каникулам?
— Блять, серьезно? — спрашивает он возмущенно. — Я не знаю ни одного программиста, который забыл бы разграничить права.
— Я не программист, я специалист по информационной безопасности! — смеюсь я, потому что понимаю, что Юта обобщает. И понимаю, что сказанное им далее чистая правда.
— Специалист хуев. Где твоя защита, блять, если ты даже не можешь разграничить права у пользователей? — говорит он, а после закуривает.
— Ну, блин, бывает, — не знаю я, что сказать в свое оправдание. — Сдал и на том хорошо.
— Я все равно удивляюсь, как ты в том году выживал на сессиях.
— Я тоже, — честно говорю я. Учеба мне не давалась с первого дня, еще и языковой барьер очень ощущался. Но на первом курсе все же полегче, да снисходительности от преподавателей больше.
— Ладно, что у тебя завтра там?
— Менеджмент.
— Отлично, — говорит он, понимая, что менеджмент — это то, с чем я и сам справиться могу. Тут помощь никакая мне не нужна. Это в предметах по специальности — читаешь, слушаешь, но ничего не понимаешь, не то, чтобы запоминаешь. Все нужно разбирать, раскладывать по полочкам, ибо техническим языком — многие вещи все еще очень и очень далекие.