***
В августе все точно такое же. Хоть не живи, блять, как заебало это ощущение пустоты внутри от того, что снаружи все ну такое. Хансоль частенько окидывает меня тоскливым и сочувственным взглядом, который меня выводит из себя. Я правда выгляжу настолько жалким и разбитым? Пиздец. Я был уверен, что в Сыпре, на людях, я еще держусь. Я стал чаще задерживаться в Сыпре до закрытия. Торчать там до самого утра, весь день спать, а под вечер снова идти в Сыпру - лучший расклад для меня сейчас. Этот сценарий прописан вплоть до того, что ухожу я только потому, что Хансоль перестает наливать мне, гонит меня, и я сваливаю после своего "ну, и иди нахуй" ему в ответ. Сегодня, очевидно, все тоже закончится тем же самым. — Здаровки, — раздается знакомое Донхековское, и парень тут же усаживается рядом. — Че как? — спрашивает он и машет Хансолю, а тот сразу за дело берется, да за бутылкой тянется. — Как всегда, — без особого энтузиазма отвечаю я, упираясь пьяным взглядом в одну точку. — Во-первых, поздравь меня, мы с Марком теперь живем вместе, — поздравить не поздравлю, но слова эти заставили все-таки повернуться в сторону парня с тем же пьяным взглядом. — А во-вторых, мы завтра собираемся все у нас. Придешь? — Зачем? — откровенно не доходит до меня. — Ну-у, — тянет Хек, — выпить. Нормально, в компании. Отпразднуем все сразу. День рождения Марка повторно, новоселье, то, что мы с ним поступили. — А мне-то, что там делать? — То же, что ты делаешь здесь — пить, — хмыкает Донхек. — Будут Джонни с Тэном. Если бы не ты, то мы бы вообще с ними не познакомились. Будет Сычен, — когда он говорит о Сычене, то тон понижает, будто неловко добавляя. — Мне кажется правильным, если ты тоже придешь. — Я не приду, — наотрез отказываюсь я. — Мое дело предложить, — пожимает он плечами, а Хансоль в это время стакан перед ним ставит. — Я скину тебе завтра смс с адресом, на случай, если передумаешь. Приходи, мы будем рады тебя видеть. Я в ответ лишь фыркаю. Что за наглый пиздеж, да кому какое дело до меня есть. Никакого же. И уж Сычен меня там точно не рад будет видеть. — Вы с Марком встречаетесь? — напрямую спрашиваю я, что меня интересует. А после тут же слышу, как Хек давится, и вижу, как алкоголь льется из его рта наружу. Хлопаю его по спине, в то время как Хансоль цокает и наклоняется куда-то за стойку, после поднимаясь с тряпкой в руке. — В следующий раз сам будешь вытирать последствия своей тактичности, — с безразличным видом говорит он, протирая стойку. — Так что, вы с Марком встречаетесь? — вдруг спрашивает он, смотря на Хека, который с видом очумевшим сидит. — Боже, что? — выдавливает он из себя. — Нет! Нет! — А чего так? — неразборчиво и пьяно спрашиваю я, хоть мне и самому непонятно, зачем я это вообще. — В смысле: «А чего так?». Ну, блять, не сложилось как-то, знаешь, — с сарказмом изрекает он да по новой к стакану тянется. — Я серьезно, — хоть по моей интонации да голосу и не скажешь. — У тебя никогда не возникало мысли, что между вами могло быть что-то большее, чем просто дружба? Вы ведь так близки. Теперь вот еще и живете вместе. Донхек косится на меня недоверчиво, и я думаю, что, блять, зря я это. Очень зря. — Нет, не возникало, — вдруг спокойным и серьезным тоном отвечает он. — А у тебя, Юта? Не возникали такие мысли касательно Сычена? Вот поэтому и зря я это начал. Блять. — Неа, не возникали, — как можно спокойнее. И в принципе, это правда. У меня-то не возникали. А теперь и вовсе все просрано, чтобы думать над таким. Донхек в ответ молчит, попивая из стакана. В ситуацию подробнее не пытается вникнуть, если только про себя, но и на том спасибо.***
— Правда, не пойдешь? — внезапно спрашивает Хансоль, может, от скуки, когда бар уже пустеть начинает. Я сразу понимаю, о чем он. Донхек ушел где-то три стакана назад, я в хламину, но даже при таких обстоятельствах нет и мысли появиться на чужом празднике жизни. — Нет, — отрицательно качаю я головой и тянусь в карман за пачкой. — А лучше бы сходил, — спокойно говорит парень, взгляда на меня не поднимая, в телефон свой утыкается, сидя за барной стойкой с другой стороны. — Это почему же? — Самому в кайф тут каждый день в одиночестве травиться? Тошно смотреть на тебя. Мудак ты, Юта, — поднимает он все-таки взгляд на меня на этих словах. — Люди тебя вот таким вот хуйлом терпят, все равно позвали тебя, ждут и рады будут видеть. А ты им: «Нет, идите нахуй». И ради чего? Чтобы опять тут передо мной своей кислой рожей светить и упиваться? Ты какой-то ебанутый, если тебе так больше нравится. — Сам ты ебанутый, — непроизвольно это прозвучало даже как-то обидчиво, тем более, за счет моего поддатого состояния, но на деле плевать я хотел на оскорбление. Проблема-то в другом, мне-то так совсем не нравится. Проблема в том, что я действительно буду лишний там. Хек не видит всей картины. И как только я заявлюсь, как только меня увидит Сычен — все, атмосфера будет испорчена. — Налей еще, — чуть двигаю я пустой стакан в его сторону. Самому интересно, откуда у меня вообще денег хватает столько бухать тут. Ах, точно. Именно по этой причине у меня холодильник дома абсолютно пустой. Вместо еды трачу все на алкашку. — Нет, все. Хватит тебе на сегодня, пиздуй домой, — он снова утыкается носом в телефон. — Заебал тут киснуть. — Дома мне еще паршивее, — вдруг вырывается у меня, но я тянусь к карману, чтобы достать кошелек, расплатиться и уйти.***
И я правда туда не иду и даже не думаю об этом, пусть Донхек мне на самом деле скинул адрес их нового с Марком места жительства, как и время, когда они собираются. Я действую, как и сказал Хансоль — продолжаю светить перед ним своей кислой рожей и напиваться в одиночестве. А чем еще заниматься? Донхек в Сыпре появляется уже на следующий день после их «празднования», чему я даже удивляюсь чуть, ибо в Сыпре он появляется все реже и реже, а тут третий день подряд желание выпить есть? Видно, очень счастлив, что в универ поступил. — Че как? — раздается рядом, вызывая чувство дежавю. — Как всегда, — хмыкаю я, поворачиваясь в сторону парня. — Чего пришел опять? Не зачастил ли ты сюда? Я тебе лучше советую поскорее книги в библиотеке взять да начать материал изучать, пригодится, поверь. — Успеется еще, — машет он рукой. — Жаль, что ты не пришел, весело посидели. Хе-ен, — тянет он, когда видит, что Хансоль освободился, тот лишь украдкой кивает в ответ, принимая новый заказ, который называется «как всегда». — Ты, наверное, не знаешь, но Сычен теперь без работы, — с интонацией размеренной, словно какой серьезный разговор, начинает Хек. — Не знаю, — отвечаю я в подтверждении, не понимая, что еще мне стоит тут сказать. Отвечаю тоном спокойным, сохраняя долю безразличия, хотя внутри все бушует об одном упоминании о Сычене. Вообще-то, мне очень хочется знать, как у него и что. И хочется надеяться, что все нормально. — И сессия у него ну такая себе вышла. Куча пересдач, а что сдал, то хреново сдал, — продолжает он, а я понимаю, что видно, все не очень-то нормально у Сычена. Это хуево, и мне это не безразлично. Да только, что я могу сделать, как меня теперь это касается? — Зачем ты говоришь это все мне? — спрашиваю я. Спокойствие сохранять все тяжелее. — Вдруг тебе интересно, — он делает небольшую паузу, а я пытаюсь в это время совладать с эмоциями. Интересно, да. Но только слушать, что у Сычена там и сям опять отдает горечью, ведь да, теперь меня это никак не касается. У него своя жизнь, у меня своя. У него своя дорога, на которой видеть он меня не хочет, и ступать на нее я права не имею. И я хочу отвязаться скорее от него, раз уж так. Не напоминайте мне о нем. Тем более, знать, что у него все не очень хорошо идет — тошно и жалостно. Я чувствую в этом свою вину, потому что, видно, именно с меня у него все по пизде пошло. И мне не очень хочется слышать об этом. — Он ночевал у нас и… — И хватит, — выпаливаю я. — Меня уж явно не касается, где он ночует и что он делает. — Ты можешь дослушать? Я не хочу лезть в ваши отношения, но я подумал, что тебе стоит знать. Сычен вернется домой послезавтра, — Хек тянется к своему стакану, который уже стоит перед ним, и далее молчит. Я чуть в недопонимании. — И? Нахера мне знать об этом? Я ему не мама, чтобы нотации зачитывать, что спать нужно в своей кровати. Пусть ночует у вас сколько хочет, — фыркаю я. — Ты не понял, Юта. Послезавтра он вернется домой, в Китай. На мгновение мне показалось, что весь мир затих, а я отрезвел в момент. Вместе с принятием этой информации, все остальные мысли сразу порушились, сердце куда-то в пятки. Столкновение с чувством конкретной безысходности, хоть и не знаю, что меняется на деле от этого факта, ведь я все равно в его жизнь больше бы не лез, понимая, что мне не стоит. Но даже так, слышать это сейчас больно и тяжело. Если Сычен уедет — то все. Это конец. Точный и бесповоротный конец всему. Стопроцентный расчет того, что наши дороги больше никогда не пересекутся, мы никогда не столкнемся где-нибудь в магазине, не пройдем мимо друг друга в университете и вообще я больше никогда его не увижу, не услышу ничего про него от Хека. Никогда и ничего. Я потеряю его навсегда и насовсем. — Пусть… пусть едет, — выдавливаю я из себя после очень долгого молчания и залипания в одну точку, с надеждой привести мысли в порядок и смириться. — Ты правда хочешь, чтобы он уехал? — хмурится Донхек. — Какая разница, чего хочу я? — беру я стакан, уже рассчитывая нажраться сегодня особенно сильно. — Если он посчитал, что так ему будет лучше, то пусть едет. Что я могу сделать? — Хотя бы сходить и поговорить с ним. Во-первых, я не говорил, что он уезжает насовсем, — говорит Хек и мне становится легче вдруг, ведь да, он этого не говорил, просто диалог создал впечатление, что так и есть. Но вся эта легкость в момент рушится. — Но он думает над этим. Я не хочу, чтобы он уезжал, да только от моего мнения тут ничего не зависит. — А от моего что ли зависит? — фыркаю я. — Если ты предлагаешь мне пойти и попытаться что-то сделать, то нет. Забудь. Не выйдет ничего. Я ему жизнь конкретно подпортил. Я — последний, кого он хочет видеть в своей жизни теперь. Я ему не нужен совсем и мягко говоря. И уж тут, блять, точно никак не повлияю на его решение. — Он тебе это сам сказал? — Хек спрашивает так, будто уверен, что ответ будет отрицательным, и сможет мне далее заявить что-то вроде: «Вот видишь», и попытаться переубедить меня и «мое мнение», но. — Да. У Донхека взгляд сразу потерялся на секунду, замешкался. — Слушай, — тянет он, в руках стакан вертит, жидкость внутри рассматривает так, будто в ней ответ какой, например, в чем смысл жизни. — Я не знаю, что у вас произошло, но, блять. Вы же единственные друг у друга такие были. Вот ты просто скажи мне, он тебе нужен? — поворачивается он ко мне всем телом и смотрит в глаза мне со всей серьезностью, в ожидании ответа. — Нужен, — на одном дыхании отвечаю я оттого, куда заходит разговор, да пытаясь совладать с дрожью в голосе. — Так какого хуя ты его так просто отпустишь, если он тебе нужен? — Блять, — цокаю я. — Ты слышишь, что я говорю? Какое это имеет значение? Какой в этом толк, если я ему нет, да еще и от слова совсем? Ну, вот нихуя я не могу сделать, понимаешь? Нихуя, — четко повторяю я. — Здесь другая ситуация, безвыходная. Я могу только смириться. Как там, бля, говорят? Типа если любишь — то отпусти? Вот что-то типа мне остается. — А ты его любишь? — продолжает настойчиво в глаза смотреть Хек, вопросами с ума сводя. Я теряюсь тут же, в то время как перед глазами вижу тупик. Что за вопросы такие? У меня лицо втягивается от недоумения, а слов вообще на языке никаких нет, чтобы ответить. Даже если уж зашла речь, даже если быть честным и откровенным с собой, я в душе не ебу. Я не ебу, что такое любовь, я не ебу, можно ли назвать мои чувства любовью и уж тем более, я не задумывался об этом и не собираюсь. И вообще, мне не хочется всю эту ситуацию до таких высот сводить, к какой-то там любви, блять, и прочей бабской хуете. Глупо, тупо и бессмысленно. Особенно, последнее. Не задавайте мне таких вопросов никогда, блять, в жизни. — Если тебе еще есть, что сказать ему, то иди к нему завтра, и скажи это. Меня начинает воротить оттого, да что у него вообще в голове творится? Он тут решил сцену из кинофильма разыграть? Звучит так, словно он предлагает мне идти к Сычену и в любви ему признаваться. Ага, и следующим кадром я уже, блять, бегу к нему со всех ног. Нет, конечно. — Сычен выглядит несчастным, честно. И дело явно не только в работе и учебе. Он ведь тоже каждый раз теряется, да с понурым взглядом темы переводит, когда я о тебе заговорить пытаюсь. Опять же, я не знаю, в чем проблема, в том, что ты нахуевертил или в том, что ему тебя не хватает, но причина в тебе. И мне грустно видеть его таким. И да, блять. Я предлагаю пойти и попытаться что-то сделать, если тебе это не безразлично. Потому что ему, явно, тоже. — Да не нужно ему это. Да, я нахуевертил, в этом вся проблема. И ему только неприятнее станет, если я на пороге заявлюсь, — продолжаю говорить я о своем, с лицом жалостным и по пустому стакану пальцем щелкая. — Блять, как же ты заебал, — вдруг громко и нервно вставляет Хансоль, пустой стакан забирая. — Если ты завтра вернешься сюда даже не попытавшись, я тебя нахуй выставлю, понял? — внимательно смотрит он на меня, с оскалом чуть грубым. В стакан по новой алкоголь заливает. — Чего, блять? — выпаливаю я в удивлении после недолгого молчания. — А то, блять! — стакан ставит передо мной, продолжая выражать нервозность и резкость в действиях; громкий звук стекла, столкнувшегося с поверхностью стойки, да так, что еще чуть больше силы, стакан бы и разбился к чертям. — Заебал! — повторяется Хансоль. — Вот и будешь, блять, дома сидеть, где тебе еще более тошно и убиваться, что проебал все, не попытавшись! Да, ты хуйло, да, ты, наверняка, нахуевертил! И че, блять? Сказано же, пацану явно тоже непросто сейчас. И ты, блять, каждый день тут сидишь и все больше в какую-то спившуюся хуйню превращаешься. Иди и поговори хотя бы с ним. Если уедет — то все, шанса больше не будет, проебешь все уже окончательно. Трудно, что ли, взять себя в руки и воспользоваться последним шансом? Проебешься, так проебешься, но ты хотя бы попытался. Нежели тут, блять, сидеть и ныть о том, что ему это не нужно. И тексты у тебя хуевые в последнее время, понял?! — вдруг вставляет он в заключение, и я вообще выпадаю, с глазами по пятьсот вон сижу, не в силах в очередной раз сказать что. Хек чуть улыбается, видно смех от последней фразы сдерживая, но на Хансоля все равно больше в удивлении смотрит, не ожидая такого поворота. — Я схожу к нему, — тихо говорю я, хотя идею не считаю замечательной. Потому что в голове, как и в прошлый разговор с Донхеком на эту тему, вертится, что ситуация не та. Совсем не та, в которой можно считать, что у меня есть хоть какой шанс на лучший исход событий. Но и верно сказано, что проебусь, так проебусь. Хотя бы попытаюсь.