Сыворотка правды

      В то время, как все Донхека старались обходить стороной, Марк для себя посчитал подобное непозволительным. От младшего веяло холодом, а Марк прекрасно знал, каким солнечным мальчиком является, и верил, что противоположности сближаются.       Донхек к себе внимание привлек сразу же в первый день занятий в старшей школе, где они и познакомились, попав в один класс.       Может, это была ошибка учителя математики, отчасти — публичное принижение своего ученика, который был знаком ему со средней школы. Но его комментарий, когда очередь представляться дошла до Донхека, о том, что: «Если вы продолжите в том же духе и в этом учебном году, молодой человек, будьте уверены, надолго вы в старшей школе не задержитесь», вызвал у младшего реакцию, которая заставила выпасть всех учеников.       — Будьте уверены, мне глубоко насрать, — взгляд угрюмый. В классе тут же слышится, как все начинают шептаться; каждый считает своим долгом сказать ближнему, что, кажется, Донхек не из приятных людей.       — В таком случае, вас здесь никто не держит. Дверь открыта. Вы можете покинуть класс в любой момент.       — Дайте мне хотя бы попытаться, — отказывается от этого предложения Ли.       Марк наблюдал за этой картиной с вылупленными глазами. Он впервые видел такого острого на язык, по отношению к учителю, ученика и не знал, что думать.       «Ли Донхек», — беззвучно повторил старший, когда Донхек представился и опустился на свой стул. С одной стороны, играл интерес, что же руководит Донхеком, что он совсем не следит за своей речью и позволяет подобное? С другой стороны, казалось, что стоит прислушаться к тому, что шепчут все вокруг и дела с ним не иметь.       Плохое воспитание, проблемный подросток, — говорили учителя.       Не лезь к нему, хрен знает, что у него на уме, — говорили школьные друзья.       Донхека считали плохим парнем, обходили стороной и были уверены, что в его адрес лишнее слово скажи — мало не покажется. У Марка же стадное чувство отсутствовало, и он с самого начала считал глупым такие предубеждения окружающих, которые судят книгу по обложке, да делают выводы, не зная правды. Но к Донхеку не лез все-таки, опасался. Наблюдал со стороны, был уверен, что есть здесь что-то большее и интересное, чем все считают. И, наверняка, совсем не страшное — но вот как подобраться к младшему?       Впервые они поздоровались, когда встретились в компьютерном клубе. То был выходной, Марк пришел туда с друзьями, а Хек уже во всю играл там во что-то в компании себя самого.       Все произошло само собой, никаких внутренних терзаний или еще чего-либо — Марк просто счел должным поздороваться с одноклассником, встретив его во внеучебной обстановке. Хек на таком же автомате выпалил ему ответное «привет», не отрываясь от игры, и лишь потом удивленно повернулся в сторону парня, который уже вовсю улыбался.       Пока все считали, что Донхек странный, Марк думал, что он загадочный.       Не то чтобы Марку так нужно было видеть, как переодевается младший, но он думал, что-то определенно в этом есть, что не просто так Хек все время переодевается не в раздевалке, а в кабинке туалета. Марк думает, что, может, младший тату скрывает? Хек подходит под того, кто мог бы этим увлекаться.       — Тебе не жарко? — интересуется старший, протягивая Хеку бутылку воды.       Первый их диалог в начале второго семестра, после летних каникул. На дворе август [1], неимоверная жарень. Урок физкультуры на улице. Хек сидит в сторонке, увиливая от бега по каким-то своим причинам, явно забивший, что учитель поставит за урок неудовлетворительную оценку. Пока все в майках истекают потом, на нем спортивная куртка с высоким воротником, в котором он прячет половину лица; сгорбившись сидит, руки в карманах — наблюдает за одноклассниками. Хек вообще всегда тепло одевается, заметил Марк. Никогда не снимает с себя школьный пиджак, даже если в классе духота стоит, от которой умереть хочется; летом видел, как тот в кофтах и свитерах ходил.       — Нормально, — привычный короткий ответ; бутылку воды принимает. — Спасибо.       — Ты мерзляк, что ли? — садится рядом Марк.       — Типа того.       Они начали контачить в школе, перекидываться иногда незначащими фразами. Марк предлагал младшему с ним пообедать, но всегда слышал отказ. Старался вести разговор, спрашивать, как день, как выходные, что тот делал — ответы были краткие и показывающие, что особо о себе Донхек говорить не хочет. Но диалог он старался поддерживать, всегда задавал аналогичные вопросы, просто и Марку отвечать было сложно — считал непозволительным много говорить о себе, не будучи уверенным, что собеседнику это интересно; быть может, Донхек из вежливости все это спрашивает. Хоть и хочется, чтобы это было не так.       К концу учебного года их отношения были на уровне школьных приятелей, и Марк довольствовался этим. По крайней мере, он знает, что Хек вовсе не замкнутый и не холодный, это окружающие воссоздали ему такой образ после первого впечатления. А еще он знает, что чаще всего младшего можно найти в компьютерном клубе, в котором он проводит почти все свое свободное время, сидит там буквально до закрытия по выходным и после уроков. И Марк бы с радостью ходил туда почаще, если бы не подработка да друзья, которые требуют к себе внимания, когда свободное время.       На втором году обучения ситуация оставалась такой же.       Уроки стали сложнее, а акцент на подготовке к поступлению в ВУЗ делался все сильнее. И если у Марка с учебой все было в полном порядке — почти был отличником, то он видел, как у Хека все плохо. Причем, все плохо во всем.       — Может, я могу тебе помочь? — спрашивает Марк, замечая на столе у Хека тест, оценка которого опять неудовлетворительная.       — И чем ты мне поможешь? — устало вздыхает младший.       — Ну, я хорош в английском и литературе, — улыбается Марк. — В остальном многого не обещаю, но, может, хоть какая польза будет.       — Ладно. Спасибо.       Марк на согласие особо не рассчитывал, оттого удивился немного, но рад был, что помочь сможет.       — Где мы будем заниматься? — интересуется Марк, где-то в глубине души надеясь, что Хек скажет что-то вроде: «Мы можем пойти ко мне домой». Навязываться не хочется, но да, Марку интересно побыть у парня дома, узнать, где и как он живет, узнать о нем чуть больше, ведь это наверняка сможет сблизить их и подтолкнуть к статусу «друзья». Ведь друзья всегда ходят друг к другу в гости, верно?       — В библиотеке.       В этот же день Марк понял, что педагогические навыки у него отсутствуют вовсе. Умения разъяснять ноль, и толк от этих занятий вряд ли появится в ближайшем времени, если появится вообще.       То, что ему кажется таким простым и очевидным — для Хека что-то очень и очень далекое. Марк понятия не имеет, как можно объяснить человеку вещь, в которой ему, кажется, и объяснять-то особо нечего.       Атмосфера между ними в библиотеке неловкая от слова совсем. Марк сидит с выражением лица глупым, потому что именно таким себя и чувствует, хотя ситуация кричит о том, что глуп здесь вовсе не он. У Донхека усталость и отчаяние на лицо, еле сдерживается, чтобы не выпалить, что к черту это дело, в общем, спасибо за помощь, я тупой, я неисправим, я понял, я пошел.       Но оба держатся, оба пытаются. Снова, снова и снова. Только заканчивается всегда одинаково.       — Ладно, просто спиши мою домашку, — машет рукой Марк, понимая, что, наверное, это единственное, чем он действительно может помочь.       Хотя на каком-то уроке английского Хек понимает, что кое-что у него в голове отложилось благодаря Марку. Запоминать времена куда проще и интереснее, когда примеры смешивают с твоими интересами.       — Презент симпл: Я сливаю катки [2]. Все время, то есть. Презент континиус: Я сливаю катку. Сейчас, то есть. Презент перфект: я слил катку. Только что, значит.       Донхек, конечно, сливать катки не любит, да и это редкость, но ценит, что Марк такие примеры для него придумывает.       Почти все свободное время, а то есть, когда Марк не на работе, а Хек не в компьютерном клубе, они проводят вместе в стенах библиотеки до самого ее закрытия.       Но только Марк понимает, что особо ближе они друг к другу не стали. Разве что только в том плане, что Хек стал больше идти на разговоры и проявлять свой характер — чуть развязный, язвительный. Любит пошутить и пофыркать. Но удовлетворения от этого у Марка особо нет — какой толк в этом, если ощущение, будто он совсем не знает человека, который сидит перед ним? Ему хочется, чтобы Донхек перед ним открытой книгой лежал. Конечно, это интересно и забавно, что Марк тоже не понимает, как и остальные, что у младшего на уме, но… хочется бы уже понимать. Все еще преследует ощущение, что Марк совсем не знает, чем младший живет. Уверен, что то, что он проводит время в своем компьютерном клубе, участвует в соревнованиях, ходит в школу да занимается с Марком — далеко не все, что он мог бы о себе поведать, будь то рассказ о своей жизни и обыденности. Чувствуется, что Донхек не так прост.       — Что ты будешь делать, когда выпустишься? - спрашивает однажды Марк.       — Понятия не имею.       — У тебя даже нет предположений, в какой ВУЗ ты хотел бы поступить?       — Я вообще не уверен, что буду поступать.       — Зачем тогда поступил в старшую школу [3]? — в ответ ему лишь пожимание плечами.       Марк, конечно, со своим будущим тоже не определился еще — не так-то это просто. Но неизвестности боится, думает, мечтает, строит какие-то планы; не понимает, как можно с таким простодушием говорить о том, что ты ни черта не знаешь, зачем делаешь то или иное, что ты будешь делать дальше, кем будешь. Должно же быть хоть какое-то представление? Хоть что-то же надо лелеять? Хоть к чему-то же надо стремиться, строить это что-то. Иначе в чем смысл?       Эти двое — тот случай, когда все совсем не происходит само собой. Где все нужно строить самим, выкладывать кирпичик за кирпичиком. Где преследует чувство и осознание, насколько хрупкие человеческие отношения. Что их нужно поддерживать — ведь иначе тебя ничего с человеком не связывает.       И на третьем году обучения, на последнем, Марка это просто достало. Достало, что только он выкладывает эти самые кирпичики в их с Донхеком крепости. А Донхек просто сидит там, будто от нечего делать, в любой момент готовый уйти. Все эти дружеские отношения, которые, Марк не уверен, что даже можно назвать дружескими — все еще приятельские; это все просто бессмысленное. Марку Донхек не безразличен, иначе он бы не обижался на него из-за каждой мелочи. А вот Донхек к Марку совсем не тянется, и Марку хочется из-за этого оставить его в покое. Надоедает стараться ради того, кому наплевать.       Начались ссоры, инициатором которых постоянно выступает Марк. Держать в себе надоело. Хочется какого-то уже прояснения. Это их последний год обучения. Еще чуть-чуть и все. Они совсем перестанут видеться, если сами не будут этого хотеть. А Марку кажется, что не очень оно все Донхеку и нужно.       Или все-таки нужно?       Когда Донхек пришел к нему домой вечером с извинениями, Марк был счастлив. Счастлив, что младшему все-таки не безразлично.       Все их ссоры до этого никогда ни к чему не приводили. Они сталкивались лбами, но не смотрели друг другу в глаза; могли говорить о многом, но ни о чем — Донхек не видел проблемы, Марк не видел решения. Эта ссора была последней каплей Марка, он был уверен, что все. К черту это. К черту эту бессмысленную дружбу, к черту Донхека, не будет он больше тянуться к тому, кому дела до этого нет. Что если Донхек подойдет к нему в школе, сделав вид, будто ничего не произошло, как обычно и происходит после их ссор — Марк больше не будет этому поддаваться.       И может этот настрой Марка был очень заметен, но в этот раз Донхек выглядел действительно обеспокоенным, было видно, что ему не все равно, что дружба эта значение для него имеет и ни в коем случае терять он ее не хочет. А еще от него пахло перегаром, что Марка чуть выбило из колеи.       Донхек признался, что если бы не один человек, то сидел бы он сейчас в баре да упивался бы, а не пришел сюда. Просил простить его, дурака, что Марка ни во что не ставит, как кажется, объяснил, что не так это вовсе.       С упоминанием о баре у Марка возникло куча вопросов, которые он сдерживать не стал и ответы получил. Наконец-то появилось чувство, что все это действительно значение имеет.       Наконец-то они будто встали лицом друг к другу, заглянули в глаза и открылись. Во всяком случае, Хек открылся; Марк всегда был открыт для младшего. Это был первый раз, когда после выяснения отношений ничего не усугубилось. Это был первый раз, когда Донхек остался у Марка с ночевкой, что позволило пролить свет на многие вещи.       Они сидели до ночи, разговаривали-разговаривали-разговаривали; наконец-то о чем-то действительно важном и существенном. Хек отнекивался, когда родители Марка предложили уже остаться с ночевкой, ибо не дело в позднее время такое домой возвращаться, но позже поддался уговорам Марка. И Марк уже решил идти до конца во всем.       — Не хочу навязываться, но, — говорит Марк, когда оба лежат в его кровати, благо, габариты ее позволяют поместиться двоим так, что не тесно, — меня немного обижает, что я никогда не был у тебя в гостях.       — Тебе не понравится место, где я живу.       — Разве мне может не понравиться дом моего друга?       — Может. Мне и самому он не нравится, — шепчет Хек.       — И все-таки?       — Как-нибудь, — глаза закрыты, в сон проваливается.       Марк засыпает чуть позже. Смотрит на спящего Хека, обдумывая все, что узнал, что услышал. Смотрит на еще не сошедшие с его лица синяки, подбитую губу и понимает, что не спросил, действительно ли Хека словили какие-то гопники на улице, как тот ему сказал изначально, или это ложь, да за этим стоит что-то большее? Может, это связано с этим клубом, про который он рассказал?       "Еще столько вопросов, еще столько предстоит узнать", — засыпает Марк с данными мыслями.       И оказывается прав.       Просыпается первый, будучи человеком, у которого стабильный режим сна, стабильный распорядок дня, стабильное питание и вообще все стабильное. А взгляд падает на кофту, которую он выделил Хеку, специально — с длинными рукавами, потому что: «Ты же знаешь, хен, я мерзляк». А точнее, на то, как рукава этой кофты задрались у младшего во сне. И не только рукава. Хек вообще явно спит не спокойно — распластался черт знает как, одеяло скинуто с груди, зато зажато где-то между ног небольшим куском. Посапывает с открытым ртом, не подозревая, что на него пялятся с глазами по пятьсот вон.       Марк, конечно, интересовался, почему Хек все время переодевается в туалете перед физкультурой, на что получил краткое: "Я стесняюсь». Посчитал глупым, но забил — у всех свои тараканы в голове.       Теперь он понимает, что это была очередная ложь. Но младшего в этом не винит.       Руки у младшего все в порезах, которые он явно сам себе и нанес, ума много не надо, чтобы понять это. Где-то лишь шрамы, а где-то есть свежие — в любом случае, все руки в увечьях, почти отсутствуют места, где кожа чистая. Кожа у Хека прекрасная, особенно цвет, с рождения Донхек загорелый цвет кожи имеет, и Марк безобидно завидует на этот счет, считая, что сам он бледный, как поганка.       Но только кожа эта изуродована шрамами, порезами и побоями. Марк привстает и разглядывает друга, его живот, кофта на котором тоже задралась. Около тазовой косточки он видит синяк. Вначале он думает, что младший получил его тогда же, когда неизвестный разукрасил ему лицо, да в голову закрадываются сомнения.       На автомате рука тянется к кофте, чтобы задрать ее еще выше. Марк вообще не думает, что делает и не боится, что может подумать сам Хек, когда проснется — он хочет посмотреть, есть ли что-то еще, чего он не видел. Что-то страшное, что Хек пытался скрыть.       И Марк видит, только лучше бы не. Видит, что грудь парня, да под ребрами — огромные синяки ярко-фиолетового оттенка, в районе ключицы один небольшой сползающий синяк грязного желто-серого цвета. Вот такой синяк мог бы остаться с того случая, когда Хека избили гопники или кто там это был, но все остальное явно полученное недавно.       — Что ты делаешь? — слышится дрожащий голос.       Марку противно смотреть на все эти побои, но взгляд отвести не может. У него шок на лицо, смотрит с приоткрытым ртом и не знает, что сказать, что сделать. Видит, как и у Донхека тяжело вздымается от волнения грудь.       — Кто тебя так? — на одном дыхании спрашивает старший.       В ответ молчание, и Марк все-таки переводит взгляд на Хека, который губу прикусывает и как ловит на себе взгляд, голову отворачивает. Марк успевает уловить, что глаза у Хека слезятся.       — Донхек, кто это сделал? — у Марка тоже голос начинает от волнения дрожать.       — Мой отец, — выдавливает из себя младший, а по щеке слеза предательски катится.       — О, Боже, — все, что может сказать Марк прежде, чем прижать к себе Хека.       Крепко-крепко обнимает, не понимая, как такое возможно. Как можно обидеть это хрупкое создание, которое сейчас льет слезы на его плечо и скулит, выпуская все то, что он держал в себе, скрывал от других такое долгое время?       Всю жизнь.       Как собственные родители могут причинить столько боли?       Марк не может даже близко представить насколько это тяжело. Но он знает, что Донхеку нужна поддержка и что его нужно оберегать. Он и так слишком много настрадался.       Эта ситуация заставила Донхека обнажить свои слабости, чего он всегда старался избегать. Если бы он знал, что в ответ он получит тепло, что это принесет ему такое облегчение — он бы уже давно пошел навстречу Марку, был бы с ним честен и открылся бы ему.       — Ты очень долго спишь, — говорит Марк за завтраком, пытаясь развеять обстановку.       Боится, что Донхек теперь будет чувствовать себя неловко с ним из-за того, что Марк увидел то, что тот пытался скрыть. Он этого не хочет, но, вообще-то, Донхек и рад.       — Спать — это здорово. Когда ты спишь, то забываешь обо всем. Про боль, проблемы, обиды. Обо всем. Ненадолго, конечно, но все же.       — Ты же при деньгах. Почему ты не уйдешь из дома?       — Я несовершеннолетний, Марк, — уставшим тоном произносит Донхек, ведь старший и сам это прекрасно знает. — Куда я подамся?       — Я не знаю...       — Я все равно почти не появляюсь дома.       — Но когда появляешься, это всегда… оборачивается такими последствиями?       — Почти всегда, — тихо говорит Хек, отводя взгляд.       — Почему? За что?       — Быть может, если бы я знал, мне было бы легче. И самому хочется понять, чем я заслужил это, — Хек выдавливает грустную усмешку. — Я просто… груша для битья, никому не нужная ошибка.       — Эй! — Марк придвигается ближе, обхватывая лицо Хека в своих ладонях; смотрит в глаза и произносит с уверенностью, пытаясь вселить ее в младшего. — Не говори так! Никогда! Понял?! Это не так! — У Хека опять глаза на мокром месте. — Эй, слушай. Мне скоро девятнадцать, слышишь? Ты сможешь съехать, а оформим все на меня, ладно? Как тебе идея? — серьезно спрашивает Марк младшего. Он хочет сделать что-то явное, конкретное, что может принести пользу, что поскорее избавит Донхека от страданий.       Донхек кивает лишь, но на самом деле не верит, что это возможно. Не привык к доброте человеческой, к помощи, не привык доверять. Уверен, что обязательно что-нибудь случится, что Марк отвернется от него в скором времени или еще что. Или просто их пути разойдутся, пусть того и не хочется — они ведь уже закончат школу на этот момент. Это сейчас они цепляются друг за друга, но кто знает, что будет потом?       После этого случая Марк старается уделять Донхеку времени как можно больше, теряет остальных друзей, перестав поддерживать связь с ними. Да и не очень-то это надо ему, ведь все это внимание к Хеку вовсе не из жалости. Марку правда важно, чтобы у младшего все хорошо было, хочет помочь ему наладить жизнь; не просто оказать поддержку, а на самом деле поставить Хека на путь правильный, помочь определиться с университетом, помочь с подготовкой к экзаменам. Хочет, чтобы Хеку было куда стремиться, чтобы он достигал цели, в которой все у него будет прекрасно, в которой у него все будет.       Но Хек особо не меняется, продолжает показывать легкомысленный настрой, касательно всего выше перечисленного. Марка это бесит. Он ведь волнуется. Действительно волнуется, почему Хек не понимает, почему Хек сам за себя не волнуется так же сильно? За свое будущее?       Если Марк поначалу списывал это на депрессивный настрой, да пытался понять парня, ведь действительно не просто взять да определиться, что ты можешь и чего от жизни хочешь (желание играть в игрульки он сразу из списка вычеркнул — это не стабильное дело, это хобби. И парню просто повезло, что ему удалось делать на этом деньги), то со временем он начал давить на Хека все сильнее.       Июнь — полтора месяца до выпуска. Марк уже определился с университетом, осталось только сдать экзамены да подать заявление, вложив в него результаты. Он уверен, что он сдаст, что он поступит. А вот за Хека не уверен и это его очень сильно беспокоит. И опять же, он раздражается из-за того, что беспокоит его это больше самого Донхека.       И когда Хек проваливает первый экзамен, результаты которого еще и выпали на день рождения младшего, Марк срывается. Ругается и кричит, потому что, какого черта, Хек?       - На кой черт были все эти занятия? Ты знаешь, сколько раз меня Сычен на работе подменял, чтобы я мог с тобой позаниматься? И ради чего все? Ради этих шести баллов? Шесть баллов, Донхек! Шесть баллов! На эти шесть баллов посмотрят, тебя не то, чтобы в университет не возьмут — тебя бы даже в наше кафе работать не взяли, в котором ничего не требуется! Побоятся, что ты сдачу дать не сможешь на кассе со своими знаниями! Как можно быть таким… безответственным? Легкомысленным? Ты не можешь вечно скидывать все на то, что у тебя дома проблемы и хреновые родители! Ты уже взрослый человек, пора бы взять себя в руки! Пора бы уже начать заниматься чем-то нормальным, а не играть в эти тупые игры! Пора бы думать о своем будущем! Давно пора! Поумерь свой менталитет жертвы! Кому ты нужен будешь такой тупой? Мне противно видеть у тебя отсутствие всякого стремления…       Марк не продолжает, потому что Донхек развернулся еще на словах про игры. Смысла кричать дальше ему вслед уже нет, он не услышит. Желания догонять его тоже нет.       Марк идет домой один и злой, с мыслями, что и правильно. Пусть Донхек подумает обо всем, а потом сам придет к нему, извинится и попросит его о помощи, пересдачу экзамена никто не отменял — и теперь к ней точно нужно будет готовиться усердно. Еще усерднее, чем они пытались, раз это все оказалось безрезультатным.       Но придя домой, он чувствует себя хреново в моральном плане. Не даешь выход злости — чувствуешь себя некомфортно; высказываешься — всегда жалеешь об этом. Понимает, что многое сказанное было лишним, сгоряча. И что извиняться точно нужно ему, а не младшему. Но делать это не спешит, надеется, что, может, Хек одумается первым?       Правых и неправых нет — есть лишь два дурака. А Марк тот дурак, у которого забота лезет через край, превращается в нравоучения. И для друга такое обидно. Ему поддержка нужна, а не морали. Он ведь не специально экзамен завалил, конечно же.       А потом взгляд Марка падает на подарочный пакет, который стоит на шкафчике, и он понимает, что не просто дурак — самый настоящий идиот. А в мыслях только: «И как я мог забыть, о, черт».       Донхек игнорирует все его звонки, Марк себе места не находит.       Старается держаться, продолжает названивать. На дворе ночь, а на душе у Марка паника начинается — вдруг что случилось? Терпения больше нет, не сдерживается, плюет на крики родителей вслед, покидает квартиру. Направляется домой к Донхеку; да, он уже в курсе, где он живет. Они заходили к нему пару раз после школы, взять некоторые вещи, да чтобы младший переоделся, пока родителей дома нет.       И стоит ему открыть дверь этого общежития, в котором живет младший, Марк вспоминает и окунается в тот злосчастный мир, в котором Хек вырос.       Общежитие это — пристанище для людей, мягко говоря, низшего класса. Люди здесь живут и так с небольшими доходами, в этих маленьких обшарпанных однушках. А вечно открытыми дверями подъезда пользуются люди, у которых доходов нет и вовсе. В нос ударяет запах ссанины, блевотины и перегара от бомжа, который уже уснул прямо за дверью, да Марк его случайно чуть ею же не пришиб.       Ему самому блевать хочется от вида, от запаха, от осознания, что он придурок. То, что Донхек все Марку рассказал, то, что выпустил из себя все - не значит, что что-то поменялось. Он продолжает вязнуть в этом дерьме, окружающем его. Марк тут бессилен, а своим давлением делал лишь хуже. Старший понимает, что да, это правда все, что он делал - лишь давил на парня морально, думая, что поступает как лучше.       Когда дверь Донхековой квартиры ему открывает женщина худющая, с синяками под глазами, с обвисшей кожей и виднеющимися скулами, хотя на деле ей и сорок вряд ли есть, с сигаретой в руке, первое, что делает Марк — переводит взгляд на ее руки. И Марк видит то, чего так боялся. Видит эти маленькие синячки в районе локтевых сгибов.       Донхек никогда не упоминал, что родители его наркоманы. Может, стыдился, может что.       Марку страшно смотреть на эту женщину. Ему страшно понимать, что Хек вырос рядом с таким человеком. И в то же время, он испытывает такую ненависть к ней, хотя видит ее впервые в жизни, что закопать ее живьем хочет. Марк никогда не испытывал такого ужаса и такой злости ни одновременно, как сейчас, ни по отдельности.       — Деньги вперед, — тянет руку женщина; голос осипший.       Марка передергивает, он уверен, что его вот-вот стошнит. Марк слишком невинен, слабонервный и психика у него слабая для того, чтобы воспринимать происходящее хоть как.       — Донхек… Донхек дома? — еле выдавливает он из себя, желая поскорее отсюда убраться. Но только прежде — забрать с собой младшего. Подальше и навсегда.       — Понятия не имею, где этот сученыш, — безразлично отвечает женщина, а Марку хочется ее ударить в ответ, если не убить. Может даже, он бы так и сделал, будь посильнее духом.       Он разворачивается тут же, уходит прочь быстро-быстро, желая никогда не возвращаться сюда, желая, чтобы младший сюда никогда не возвращался.       Только вначале его найти нужно.       Нервы на пределе, хоть на стенку лезь. Еще несколько попыток позвонить. Все тщетно.       Чем больше нервничаешь, тем быстрее рассыпаешься на кусочки.       Марк не может об этом не думать. Он даже близко не может представить, каково это, жить так, как жил Донхек? Сколько раз он уже морально разбился, утонул?       Из головы не выходит его мать. Как можно быть такой? Как можно быть таким ужасным человеком? Как можно иметь такое наплевательское отношение к своему же сыну? С одной стороны, теперь он понимает, отчего все это отношение к Хеку — наркотики. С другой стороны, это никак не укладывается в его голове.       Дрожащими руками держит телефон, набирает номер Сычена в надежде, что может тот знает, где Хек. Ведь он вполне может быть в том клубе, про который младший рассказывал и в который напрочь отказался вести Марка, когда тот просился. Естественно же, интересно узнать, где Донхек забывается о своей поганой жизни, семье. Где он обретает свое спокойствие, находит общение, когда Марка нет рядом.       У Марка на душе сейчас тоже погано от всей этой ситуации, а осознание того, в каком дерьме живет Хек, и что на самом деле он держится, как может — вызывает кошмар, ужас, отвращение, все это вперемешку и мягко говоря. Но больше всего сейчас Марк испытывает чувство сожаления за то, что наговорил Донхеку.       «Поумерь свой менталитет жертвы», — теперь Марк думает, что, да как он вообще мог ему такое сказать?       Донхек никогда не жаловался на свои проблемы. Никогда. И он действительно старался как мог, только сил на это ни черта не было, чтобы получать результат.       А Марк лез в это все, давил на младшего, думая, что помогает.       Как же он жалеет.       «Кому ты нужен будешь такой тупой?» — эхом отдается на задворках сознания, когда Марк уже чуть ли не плачет, желая Хека поскорее увидеть и знать, что все в порядке с ним. Снова и снова набирает номер Сычена, но ответа нет.       «Мне! Мне нужен!» — лицо руками закрывает, не зная вообще, что делать.       Марк уже готов по всем клубам ходить, цепляясь за надежду, что найдет младшего в одном из них, да только клубов в Сеуле — пруд пруди, при этом Марк не знает, где находится хоть один.       Он сидит на корточках, держась за голову, перед злосчастным общежитием, пытаясь собраться с мыслями, пытаясь понять, что делать. Надеется, что ему кто-нибудь да перезвонит, или что Хек вернется.       С первым везет больше — ему перезванивает Сычен. Голос у того уставший, но обеспокоенный, нервный какой-то, словно он что недоговаривает или спросить хочет, но только вопрос еще - у кого беспокойство сильнее играет. Марк вздыхает облегченно, когда слышит, что Донхек у Сычена ночует. Объясняет ситуацию, рассказывает вкратце про ссору, про то, что сказанул лишнего, про то, что не поздравил Хека с днем рождения. Сычен предлагает прийти утром, дабы они поговорили, на что Марк соглашается не то, чтобы с радостью — он готов хоть сейчас прийти да на коленях перед Хеком стоять, или обнимать, слезно прося прощения, заливая, какой же он дурак.       Но нужно вернуться домой, подождать до утра. В конце концов, родители Марка сейчас беспокоятся о сыне так же сильно — не спят и ждут, когда тот вернется. Хотят знать, что все в порядке.       Сон никак не лезет в эту ночь. Марк просто лежит в кровати, нервно теребя в руках одеяло и глядя в потолок. Мыслей уже нет, он будто выжал всю энергию из себя этим беспокойством. Но и заснуть не получается — камень еще на душе не отпускает.       Когда стрелка на часах показывает десять утра, парень собирается, думая, что Сычен с Донхеком уже наверняка проснулись, можно ехать. Дома у Сычена Марк никогда не был, не было ни возможности, ни причины, пусть и общаются они неплохо. Все это только на работе, да и это редкость вообще, чтобы у них у обоих выходной выпадал в один день, и, естественно, каждый в этот день своими делами занимается — у каждого свои заботы есть.       Марк понятия не имеет, что сейчас Хеку говорить будет, ведь сказать хочется так много, а еще ноги как-то нервно подкашиваются, руки трясутся — волнение стоит комом в горле. И когда видит его — дар речи вовсе пропадает. Кажется, будто Хек тоже самое испытывает, смотрит на Марка взглядом жалостливым, стыдливым даже; уж явно не извинений ждет. И взгляд этот заставляет Марка не обнять Хека, как он того хотел, когда встретит его, а потянутся к его руке и проверить. Проверить, резал ли себя Донхек опять.       На протяжении всего этого времени Марк следил, чтобы Хек больше этого не совершал. Видеть на руках младшего увечья невообразимой болью отдавало и в сердце самого Марка. Ему было неприятно во всех смыслах знать и видеть, что Хек сам приносит себе страдания и боль, он считал своим долгом выбить из младшего эту дурь.       И сейчас опять болью в сердце эта картина встала перед глазами. Донхек снова это сделал. Но только теперь Марк еще видел в этом свою вину; на душе так тошно, так паршиво от мысли об этом.       — Прости меня, — дрожащим голосом. — Прости меня, пожалуйста.       В объятиях сжимает крепко-крепко, чуть ли не разрыдаться готов.       — Все нормально, хен, — Марк чувствует, как руки младшего обвивают его талию, как пальцами он цепляется за его футболку, чуть сжимая. У Марка на душе сразу спокойно становится, что младший здесь, рядом, что с ним все хорошо. — И ты меня прости за то, что я идиот.       — Эй, ты не идиот, не говори так.       — Блять, — раздается тихое и едкое недалеко, но парни вовсе внимания не обращают, не до этого сейчас.       Марк думает, что, пожалуй, ему стоит еще больше уделять внимание Донхеку, чтобы подобное не повторялось. Чтобы больше не пришлось беспокоиться, где этот мальчишка, все ли с ним в порядке. Потому что переживает сильно и боится, что Донхек в любой момент может пошатнуться и упасть в пропасть, из которой его уже не вытащить. Жизнь его побила сильно, и Марк хочет залечить эти раны, показать ему, что все может быть лучше. Но уже по-другому, без давления. Без указаний и нравоучений. Донхек видел в этой жизни больше, чем Марк. Плохих вещей, но они тоже учат. Донхек справится, будет у него лучшее — нужно только поддержать, показать, что он не один, мотивировать и быть рядом.       Не бывает взлетов без падений.       — Мне жаль, что я говорю это с опозданием, но с Днем Рождения, Донхек-и, — Марк говорит ласково и отстраняется чуть, снимает с плеча свою черную мужскую сумку, с длинной лямкой и открывает ее. Извлекает оттуда небольшой подарочный пакет, который должен был вручить младшему еще вчера. — Это тебе, — говорит старший, протягивая.       — Спасибо, — Донхек улыбается чуть, принимая подарок. Не спешит смотреть, что там, тянется вновь за теплом, за поддержкой, за объятиями того, кому он нужен.       — Потерпи еще немного, Донхек-и. Еще два месяца, и я обещаю тебе, ты больше никогда не столкнешься с этой ужасной реальностью, которая преследует тебя, — сжимает младшего в объятиях Марк. — Все будет хорошо.       — Если ты позволишь мне держаться за тебя, то я готов принимать эту реальность уже сейчас. Я обещаю быть сильным, я справлюсь со всем, если ты будешь рядом.       — Я буду рядом. Обещаю.