I got you on my mind

Юнги написал. В общую беседу в Какао, о том, что собирается научиться варить кашу, и почти-почти выздоровел, буквально денёк остался. Хосок сыпал смайликами, всячески пытался уличить хёна в недосказанности и канючил Чонгуку в личные сообщения, желая узнать подробности того визита в гости. Чонгук отмалчивался, а потом и вовсе выяснил, что его ждут снова. То есть, конечно, «ждут» — слишком громко звучит. Ему «разрешают» прийти еще раз, просто потому что. Сеул будто потешался над своими жителями: вопреки осеннему солнышку, дружелюбно одаривающему прохожих теплом весь день, к вечеру нагрянули тучи, и в воздухе витало ощущение чего-то, чего Чонгук вообще не хотел. Однако же выдвинулся из дома, около семи часов вечера (темно было так, словно уже девятый час), на ходу застегивая куртку. Прикупил рамён, вспоминая, с каким аппетитом Юнги ел в ту ночь, на реке. Хм, как это непривычно — «та ночь». Будто они уже давным-давно вот так ходят к реке и ужинают вместе. Смешно. — Заходи, — вместо приветствия бросает Мин, пропуская Чонгука вглубь своей квартиры. Атмосфера другая. Не болезненная, но все так же наполненная одиночеством, как ванная — шариками орбиз. Уберешь один, а на его место сразу же встанет другой. — ЦУП, Юнги вызывает ЦУП, ответьте, — заметив, что младший слегка застыл по непонятным причинам, почти здоровый Шуга выглядывает из кухни. Чонгук извиняется, снимает куртку, не стесняясь продемонстрировать футболку с собственным изображением и дерзким «обними, если осмелишься». В обществе девчонок это действует отменно, тянется каждая вторая, хотя бы повисеть на руке, но вот с хёном…хочется снять эту нелепость и бросить в ритуальный костер. Сначала надел, потом — подумал. — Ты, как видно, парень прямой. Как столб-Хосок, которому всё до башенки, он скажет, если думает. — Юнги уже не шмыгает носом, и не шаркает ногами во время ходьбы, и вообще создается впечатление, что он совершенно здоров. Тогда зачем… — Извини, я не успел погладить рубашку, надел то, что первое висело в шкафу, — оправдался Чонгук, занимая место за столом в кухне, пока Мин колдовал над чаем. Сам он был одет в светло-синие джинсы, простую черную футболку, и тапочки. Выбеленные волосы пушистым облаком мягко колыхались при движении. — Да мне-то что? Девочки оценят, а я не особенно притязателен в вопросах одежды. К тому же, у тебя тут смешной фейс. Вижу, что ты усердно думаешь, зачем я тебя позвал, если уже здоров? Ну, во-первых, спасибо за рамён, — Юнги поставил чашку напротив младшего, опустил на стол вазочку с конфетами (кто там говорил что-то про сладкое?), отпил из своей кружки, довольно жмурясь от тепла. Почему-то только сейчас Юнги осознал, насколько они с Чонгуком сблизились за это время. От «просто знакомых из одной компашки» к «приди домой и свари мне кашу». — А во-вторых? — нарастающее чувство тревоги, вызванное погодой, давало о себе знать, поэтому Чонгук не стремился быть многословным. — Во-вторых, хотел…посмотреть кинцо какое-нибудь. Ты какой-то пришибленный, — Шуга поднялся, глянул в окно, на серое небо, затянутое тучами, поскучал по дневному солнцу. — Tempestas, — наконец изрек он, возвращаясь обратно за стол. — Чего? — непонимающе уставился на него Чонгук, усердно разворачивая конфетную обертку, чтобы только не смотреть на улицу. — Гроза, дурень, — так, словно латынь должны знать все кролики планеты, ответил Юнги. — Если говорить на латыни, всё кажется таким мудрым, да? Мёртвый язык, но до чего красивый, — парень негромко рассмеялся, видя надутые губы Чонгука. — Не парься, зато теперь ты знаешь, как это переводится. — Ну, извини, не всем быть такими шибко умными. Помимо работы на радио, ты учишь латынь? — Чон саркастически улыбнулся, мысленно повторяя только одно «tempestas», словно это могло помочь избежать грозы. Он не хотел грозы. Он боялся грозы. Он совершенно точно не смог бы уйти домой сейчас, чтобы сидеть в тишине и слушать эти ужасные раскаты грома. Даже, если бы Юнги погнал его взашей. Нет, боже, не сейчас. — Нет, не учу, — как-то резко нахмурившись (как тучи на улице), ответил Юнги. Кажется, вспомнил, что не следовало. — Слышал некоторые выражения и слова от…кое-кого, не более. Не любишь непогоду? — будто бы это не было ясно по сжавшемуся, словно настоящий кролик перед хищником, Чонгуку. — В некотором роде, ага, — ответил Чон, в несколько глотков заканчивая с чаем. Нужно куда-то деть себя, чтобы не смотреть на окна. Мама всегда говорит, что в грозу лучше держаться подальше от окон. Даже если они закрыты. А уж от увиденной (пусть и на расстоянии) в детстве шаровой молнии, страх грозы едва ли не парализовывал. — Ты хотел…где мы будем смотреть фильм? И Хосок не обидится, что ты его не позвал? — У меня в комнате, а то по телику сплошные дорамы про любовь. С Хосоком я договорился на завтра, так что твоя совесть может отдыхать спокойно. Давай, идем, я почти слышу, как бешено бьется твое кроличье сердечко, — Юнги добился желаемого результата: Чонгук вскочил, обиженно фыркнул, и, пихнув старшего в бок, пошел в комнату. Кроличье сердечко! Нашелся тоже. — Я тут ему кашу варил, едва ли не заразился, а хён вот так, да? Будто это ты тут младший. В комнате Юнги нет окон. В комнате Юнги — дверь на балкон, не задернутые шторы, и неясно — перетерпеть или взвыть от безысходности. Чонгук робко садится на край кровати, ближе к двери (что убежать, в случае чего?), вообще не думая о том, что компьютера отсюда видно процентов на пять, да и то не монитор. — Кашу он варил. Ты помогал, а теперь упреками сыпешь? Айщ!..- Юнги взглянул на то, как сел младший, перевел взгляд на компьютер, и покачал головой. Дело серьезнее, чем казалось сначала. В гробовой тишине (Чонгук даже дышать стал почти незаметно) Мин задернул шторы, включил компьютер, и заставил пересесть «трусишку Чонгука» поближе к экрану. Комната погрузилась в смущающе-интимную обстановку, а двуспальная кровать Юнги навевала Чонгука на мысль о том, что, должно быть, он не всегда спал здесь один. То есть, так ведь положено — делить столько много места с кем-то…кого любишь. Это были глупые мысли, совсем никуда не годные сейчас, но это позволяло не думать о раскатах грома, еще не сильных, но приближающихся. — Если будет гроза, то…думаешь, стоит включать технику? — робко спросил не очень теперь power Чонгук. Закрытые шторы, однако, давали небольшую защиту. Ничто не влетит сюда, чтобы взорваться и сжечь их. — Чонгук, мы не в рыбацкой хижине живем, а в многоэтажном доме, который оборудован громоотводной установкой. — Шуга уселся рядом с младшим, сочувственно посмотрел на Чона. — Да, хён, я знаю, — кивнул парень, странно успокаиваясь. Громоотвод — это безопасно, он же возьмет удар на себя? Так должно быть. — Всё в порядке, мне уже лучше. Это всего лишь tempestas. — Делаешь успехи, — похвалил Юнги, кивая на компьютер. — На рабочем столе есть папка «Фильмы», поищи что-то там. Я заварю рамён, а то одним чаем сыт не будешь. — С этими словами Мин ушел на кухню, а Чонгук сел за стол. Что делает человек, оставшийся наедине с чужим компьютером? Ищет порно-фильмы, читает переписки в соц.сетях, смотрит компрометирующие фото? Возможно, если это Хосок, которому можно дать по затылку и поржать потом. Чонгук просто изучал монитор, пытаясь найти эти самые «фильмы», но иконки занимали едва ли не половину экрана, и дело продвигалось медленно. На заставке — синеватый лес, утопленный то ли в дыме, то ли в тумане. Чонгук уже собирался звать старшего, потому что в упор не видел папку с кино, но курсор замер на буквах «persona non grata». Это он знал. Из новостей много раз слышал, что, то или иное государство, временами, объявляет кого-либо этой самой персоной. Откуда такое у Юнги? Он тайный политик? Глупости, конечно. Однако любопытство было слишком велико, чтобы просто продолжить поиски; оглянувшись на дверной проем, и не найдя там старшего, Чонгук кликнул на мышь дважды, открывая запретную папку. Мысленные извинения застряли внутри, когда на Чонгука высыпалось около ста фотографий. Все они — так или иначе — запечатлевали одного человека, и имели одно общее, но непонятное Чону сходство — замазанное лицо. Фото были сделаны в совершенно разных местах: на улице, рядом с какой-то школой, в музее, в магазине, младший даже узнал лавочку в сквере неподалеку от дома Юнги. Разная одежда, разные позы. Какого черта надо замазывать лицо? Может, у хёна фетиш на руки? Есть даже отдельные их фото — тонкие и длинные пальцы, с простым серебряным колечком на среднем пальце левой руки, запястья почти такие же узкие, как у Юнги, красивый изгиб шеи. Неужели это?.. — Уже выучил латынь? — раздается из-за спины голос Юнги. Чонгук не знал, долго ли хён находился тут, но факт в том, что его уличили почти в шпионаже — вызывает стыд. — Извини, хён, я…не мог найти ту папку, и заметил вот эту…я…прости, пожалуйста, — Чон думает, что его выгонят прямо сейчас, несмотря на грозу, несмотря на животный страх, сковывающий изнутри. — Не извиняйся. Persona non grata — что это? — Юнги поставил дымящуюся тарелку с рамёном на стол, переводя взгляд на те самые фотографии. — Нежелательное лицо… — промямлил младший, закрывая папку и, наконец, тыкая в нужную. Они были так близко друг к другу!.. — Вот именно. Всё никак не могу удалить, до компьютера руки доходят в последнюю очередь, когда я уже вымотался. Да, это тот человек. Нет, лицо замазывал не я. Это он оставил, перед тем, как уехать. По-детски слишком. Будто я не знаю, как он улыбается, — Мин хмыкнул, а затем выгнал младшего на кровать, и включил «Марсианина». За окном громыхнуло сильнее обычного, и Чонгук вздрогнул, зажмуриваясь и пригибая голову. — Эй…— Мин взял рамён с собой, уселся рядом с младшим. — Давай, сосредоточься на еде, и станет легче. Я всегда так делаю, когда нехорошие ощущения. Не каша, конечно, но тоже вполне съедобно. Чон последовал совету — ел с палочек Юнги, следил за развивающимся сюжетом, и думал, что остаться одному на Марсе — это как стать persona non grata для целой планеты, которая является твоим домом, и это гораздо хуже, чем гроза. Когда рамён кончился, и Шуга позволил себе забраться на кровать с ногами, подкладывая под спину пышные подушки, Чонгук был согрет, почти спокоен, и чувствовал себя посвященным в еще одну тайну хёна. Прошло больше половины фильма, как вдруг громыхнуло так, что в кухне мелькнул свет, а младший излишне громко ойкнул, испугавшись этого жуткого треска. Однако испуг сменился огромным удивлением, когда сзади обхватили поперек талии, притянули к себе, бессовестно укладывая подбородок на чужое плечо. Слишком близко. Слишком тепло. — Не бойся. Просто гроза. Природное явление, сейчас закончится, а потом будет радуга. — Хён, зачем ты… — Чонгук был растерян, он не понимал, но не хотел, чтобы это кончалось. — «Обними, если осмелишься», — хмыкает старший, касаясь пальцами изображения Чонгука на его футболке. — Я смелый, разве нет? Я смелый, потому что…всё это нужно оставить. Чтобы можно было двигаться вперед, — шепчет он, и Чон чувствует, как бьется чужое сердце под тонкой чёрной тканью. — Спасибо. То есть…я всё еще чувствую себя неловко, но думаю, что ты со всем справишься… — Чон больше не слышит раскатов грома, теперь за окном только дождь, от которого через день не останется ничего, громе грязи, и от этого легче на душе. — Забудь. Ты сейчас — persona grata, так что пользуйся моим гостеприимством и смотри кино. Иначе наспойлерю, чем всё кончилось. — Я делаю успехи, — улыбается Чонгук, а затем, осмелившись, накрывает чужие руки своими, переводя взгляд на монитор, где главный герой выживает в марсианских условиях. От тревоги перед грозой не остается и следа, младший чувствует себя безопаснее, чем дома под одеялом, и слишком стесняется признать то, что Юнги ему нравится больше, чем Хосоку или Намджуну. Он — нравится. Спросить, что чувствует старший — как будто собственноручно подписать себе же смертный приговор. Он и так слишком часто тормошит чувства Шуги, слишком много позволяет, не возражает, и уже привязался. Когда заканчивается фильм, на улице уже достаточно темно, все ещё льет как из ведра, и Юнги совестно, что так надолго задержал мелкого. Он предчувствует, что будет, если Чонгук попадет под дождь, заболеет и всё такое. Джин будет негодовать. Впрочем, Джин все равно будет недоволен, если узнает, что они… — Оставайся у меня, — уже на титрах произносит Мин, краем глаза наблюдая стремительно краснеющие щеки Чонгука. — Что? Но, хён, уже так поздно, и тебе разве не пора… — Пора. Но под ливень ты не пойдешь. Тем более, если снова начнется гроза. Не бойся, я не возьму с тебя деньги, — хмыкает старший, запуская пальцы в волосы на затылке Чонгука, чтобы пощекотать. — У меня всё равно нет денег, — замечает Чонгук, невольно улыбаясь. Хён, верно, сошел с ума, что позволяет себе такое. — Ну…я хотя бы могу сходить в душ? — Можешь, считай, что ты заплатил мне кашей. Но не усни прямо в воде, мне трупы дома не нужны, — предупреждает Юнги, а когда младший уходит, то садится за компьютер. Слева от «фильмов», ровно через две папки — persona non grata, и внутри становится противно от того, какой поступок замаскирован под красивой фразой на латыни. Через минуту «нежелательное лицо», «нежелательная персона» и «парень-gucci» в одном лице исчезают с компьютера Мин Юнги навсегда. Это приговор, по которому я понесу наказание.