***
— А теперь поясни, почему ты заставляешь гостей готовить, и напялил на меня эту чудовищную зеленую тряпочку, — поинтересовался Юнги, стоя на кухне и заглядывая в кастрюлю, стоящую на огне. По мнению Хосока, фартук «тряпочкой» не был, и смотрелся вообще нормально. — Потому что кое-кто позвал вас слишком рано, а сидеть без дела — это скучно, — пожал плечами Джин, совершенно не смущенный тем, что готовить себе ужин им придется всем вместе. Нет, серьезно, если бы «кое-кто» («Намджун, я же сказал еще рано!») не поторопился, всё бы обошлось. Из них всех самым спокойным остался только Чонгук, потому что готовить вместе с Джином — это интересно и вкусно, всегда можно стащить что-то для себя. Сейчас, например, он хрустел кусочком огурца, который украл из тарелки с овощами. — А Намджун готовить не будет? Это только потому что он твой парень? — Хосок зря задал этот вопрос, потому что ему был послан прожигающий взгляд, и велено чистить картошку, а не болтать, иначе «останется голодным». Так себе занятие, потому что картошку сырую не поешь, а Чонгук вот со сладким возится, и это несправедливо по всем фронтам. С того дня, когда Хоби завтракал с «этой гикнутой парочкой», Юнги и Чонгук не обмолвились ни словом о том, что провели вместе ночь. Не просто, а именно в одной постели. Неизвестно, что чувствовал по этому поводу Чонгук, но Мин просто принимал то, что не чувствует себя предателем. Наоборот — этот сон, неприятное напоминание Тэхёна о себе — помогли укрепиться в том, что пора забыть. Им больше не должно быть дела друг до друга, у каждого своя дорога. От этого становилось легче, но одновременно и страшнее. Страшно — выстраивать что-то новое на обломках старого, на шатком фундаменте из чувств. Еще страшнее — принимать помощь Чонгука, который вот так вдруг, который ничего не просит. — Юнги, ты в курсе, что курица сама себя не сварит? Или гипнотизируешь кастрюлю, чтобы готовила быстрее? — Джин окликнул Мина, а тот, в свою очередь, кивнул и поспешил проверить готовность тушки. Точнее, ее кусков, которые с «высоким профессионализмом» организовал Намджун. Может, поэтому его на кухне и нет. — Вот ты нашелся, командир, следи лучше за мелкими, а то они съедят больше, чем сготовят! — обиженно фыркнул Юнги, имея в виду Чонгука, который что-то насвистывал, пока жарилась картошка, и Хосока, шваркающего ножом. — Меньше разговоров, больше дела, детишки, — строго оборвал старший, ставя рядом с Шугой тарелку с соусом. По его плану всё пока что шло неплохо, Намджун слонялся по гостинице, проверяя, закрыты ли двери, двигал диван, и вел прочую активную деятельность, потому что на кухню не допустили. Он и так сделал слишком много, как сказал Джин.***
Когда основные блюда были завершены, Юнги, бросив «тряпочку» попытался слиться курить, но не смог. Джин, повернувшись к Чонгуку, начал вдруг дико смеяться, хватаясь за столешницу и не в силах вымолвить ни слова, а Хосок сползал по стенке от смеха. — Ну и что?! — улыбаясь как заправский шеф-повар, у которого своя сеть ресторанов по всей Корее, Чонгук крутил тарелку с глазированным картофелем, который…прилип. Он просто сросся с тарелкой, стал ее частью и, боже, это действительно выглядело смешно, особенно, учитывая серьезное выражение лица мелкого. — Если ты убьешь их, то больше никто в жизни нас не накормит, а Намджун тебе этого не простит, — вытирая слезы, выступившие от смеха, Юнги еще раз внимательно посмотрел на красивые вполне кусочки картофеля, присыпанные кунжутом. — Просто чуть-чуть перестарался, но это не отменяет того, что кашу ты готовишь отлично! На всякий случай, еще раз покрутив тарелкой во все стороны (картофель не шелохнулся, он был силен), Чонгук снял фартук и пошел за посудой, не скрывая собственной улыбки. Видимо, пока готовил, задумался о чем-то. О ком-то, кто сейчас пошел курить, чтобы не умереть от смеха совсем. В общей сложности, если не считать казуса Чонгука, ужин вышел замечательный. Хосок наелся до отвала, не переставая хвалить умение Намджуна кромсать курицу, Юнги радовался соусу, который приготовил сам, а самый младший ел овощи и слушал кулинарные советы Джина, улыбаясь во все тридцать два. Мин поймал себя на мысли, что слишком внимательно за этим следит, и уже дважды пропустил позывные Хосока. — У кого-то уже есть планы на Рождество? — поинтересовался Сокджин, когда тарелки были пусты, а животы — полные. Хосок долго колебался по поводу того, стоит ли оставаться сегодня здесь, или поспешить на автобус, но прямо сейчас. Как видно, не судьба. — Тебе известно о моих планах, — произнес Намджун, прижимаясь щекой к плечу старшего, чем вызвал писк со стороны Хоби. — Правда, первую половину дня я буду работать, но потом освобожусь, я уже договорился. — Еще целый месяц, вы бы в августе договариваться начали, серьезно, — проворчал Юнги, откидываясь на спинку дивана. Он наелся, и теперь не было сил даже встать и пойти покурить. Впрочем, не сильно-то и хотелось, можно потерпеть. — Хосок киданул меня, так что буду спать, наверное, — Мин кинул суровый взгляд на Джей-Хоупа, а тот вжал голову в плечи. — Извини, хён, маман потребовала «семейного ужина», так что забронировала меня давно. В этом году я обещал, а то она расстроится, — Чону действительно было стыдно, что он не сможет встретиться со старшим, а еще он переживал: с тех пор, как Юнги остался один, его Рождество перестало быть праздником, и превратилось в «напейся до смерти» челлендж. — Да всё в порядке, не парься, — успокоил его Мин, обращая внимание на задумчиво жующего помидор Чонгука. — Кролик, а что насчет тебя? Что собираешься делать? Чонгук отвлекся от поедания овощей, и неопределенно пожал плечами. Он честно еще не знал, чем займется на Рождество. Обычно он либо праздновал дома, либо присоединялся к Джину и Намджуну, но в последний раз понял, что чувствует себя третьим лишним в их дуэте. Мама была бы только «за», если бы любимый сын нашел себе половинку, с которой можно провести этот день, но сам Чонгук предпочитал этому одиночество и поедание вкусного пирога. — Гулять буду, наверное, — наконец, выдал парень, угощаясь чаем. — Схожу на каток, потом к ёлке, пошатаюсь по Lotte. Дел полно, да и вообще… — Да уж, вы, ребята, найдете, чем себя занять, — улыбнулся Джин, поглядывая на часы. Все автобусы благополучно уехали, а стрелка перевалила за 11. — Ладно, спасибо, что помогли с готовкой, отдельное спасибо тебе, Чонгук, твой картофель можно отправлять в музей. Давайте-ка спать, а то поздно уже, — Сокджин поднялся, с трудом вытащил с дивана Намджуна, и отправился в комнату, напомнив, что комната для Чонгука готова, и совсем не обязательно в этот раз спать на диване (или на чужих коленях). Чон зарделся, вскакивая, чтобы убрать тарелки. В этот раз очередь его и Юнги. — Я наелся, я ушел, — коротко и ясно обозначил свою позицию Хосок, молниеносно скрываясь за дверью душа. Весь вечер он пристально следил за Шугой и Чонгуком, но не заметил каких-то «искр» или чего-то подобного. Либо он ничего не понимает, либо всё сложнее, чем кажется. — Ты серьезно не знаешь, что будешь делать на Рождество? — переспросил Юнги, загружая посудомоечную машинку. Хоть Джин и был против использования «рабочей техники», но сейчас возиться с раковиной совсем не хотелось, сказывалась сытость. Чонгук убирал чайник и прочие принадлежности, и вопроса такого не ожидал, так что ответил не сразу. — Ну… Рождество еще не скоро, так ведь? Сам сказал, что рано загадывать еще, вот я и не загадываю. Просто…не очень много вариантов, а мешать Сокджину и Намджуну-хёнам я точно не буду. Что бы они там не говорили, я знаю, что…лишний, — младший было немного загрустил, но на глаза попалась легендарная тарелка с картофелем, которая вызвала улыбку. — Тебя нужно объявить незаконным, Чон Чонгук, — хмыкнул Шуга, наблюдая за этим. Ему не хватало улыбок. Вот таких, искренних, теплых и по-детски солнечных, как у Чонгука. Ему нравилась эта улыбка, она была другая, чем у Тэхёна. Подлавливая себя на невольном сравнении этих двоих, Юнги негромко ругается. — Омо? В смысле «незаконным»? — удивленно произносит Чонгук, пряча свой кулинарный шедевр под специальную крышку. — Я правда старался, если хочешь знать, хён! — Твою улыбку, — Мин делает шаг к младшему, заставляя того прижаться к столешнице. — Объявить ее нелегальной, потому что ты творишь ужасающие вещи с людьми, — щелкнув Чона по носу, Юнги уходит из кухни, потому что свою часть уборки выполнил, и теперь собирается «хорошенько поспать на сытый желудок». Вновь покрасневший Чонгук накрыл щеки руками, чувствуя, как они горят. Вот же, хён! «Нелегальный», «незаконно», а сам-то! Разве законно смущать вот так, без предупреждения? Так и до Рождества можно не дожить, между прочим. У себя в комнате Юнги падает на кровать, разглядывая красивый потолок. Здесь всё сделано отцом и сыном Кимами, всё со вкусом и здорово сочетается. Приятно, уютно; понятно, что отдыхать здесь хочется. Вот такие вечера, которые они проводят вместе, пусть и не слишком часто — самое лучшее, что есть в их дружбе. В такие моменты понимаешь, как все эти «хёны» (и не только) дороги тебе, как здорово быть в этой компании. Еще Юнги всё отчетливее понимает, что «рождественский сон» в пустой квартире, когда знаешь, что Чонгук, возможно, будет свободен, это не такая уж и привлекательная перспектива. Юнги просто необходимо увидеть эту улыбку снова. Именно наедине, зная, что она будет адресована только ему. Чонгук — нелегальное лекарство, но больной Юнги слишком нуждается в лечении. Они оба вне закона.