горе проигравшим.

Чимин отказывается есть и пить. Поставившие его на ноги врачи лишь разводят руками: "мы можем колоть его сколько угодно через силу, но пока для этого есть соответствующий приказ". А еще Чимин отказывается говорить. Чонгук знает, что обычно делают с такими заключенными, но Пак отличается от остальных, потому с ним и вошкаются так долго. Тем не менее, терпение руководства не бесконечно, потому первый, кого винят в этом молчании - начальник тайной полиции. Чонгук идет прямиком к главе военной канцелярии и ловит на себе пестрое разнообразие взглядов, от сочувствующих до злорадных: в этот кабинет редко кого вызывают вот так, а большая часть работников его вообще не видела, собирая слухи о внутреннем убранстве по углам. Но сейчас все знают, что Чон Чонгук не справляется с работой, ведь расколоть одного из верхушки повстанцев не удается даже ему. Он кивает в ответ на длинный выговор и клонит голову вниз в скорбном виде для убедительности. В голосе начальства скользит твердая уверенность: либо расколоть и убить по тихому, либо показательно казнить, третьего не дано. У Чона спина ровная, руки сцеплены за спиной, а на скулах играют желваки. Чонгуку говорят: "ты показал себя компетентным работником, только потому мы все еще держим его и питаем надежды. скоро повстанцы нанесут ответный удар, нам нужно узнать место и предовтратить терракт любой ценой". Чон смеется мысленно в ответ на громкое слово, которым они нарекают любую повстанческую деятельность, и уверяет, что все будет сделано в лучшем виде. На самом деле Чонгук не знает, что ему делать. Он успел узнать, что такое Пак Чимин, и он знает, что говорить он не будет ни за что. Он знает, что должен был доложить об этом в самом начале и убить непременно, но вместо того притащил сюда, потому что знал, если не заберет - того прикончат на месте, не разбираясь что почем: на тебе форма оппозиции, держи автоматную очередь прямиком в солнечное сплетение. Все просто. *** Когда официальный приказ ложится на стол Чонгуку - ему даже не нужно открывать его, чтобы узнать, что там написано. Чон пробегается глазами по печатным строкам и ощущает ту самую панику, что ощутил во время штурма центрального штаба повстанцев, и когда Чимин, как и все, взял в руки оружие с мрачной решимостью. Чонгук был потерян тогда, потому что ждал операции на неделю позже, выталкивая из головы мысли о том, что же ему со всем этим делать. Но тревога загорелась над их головами красным цветом и затрещала хриплым кашлем динамиков, а Чон вдавливал ногти в кожу руки, чтобы не раскидать тут все к чертям: он не был готов, какого черта его не предупредили. "Наверное, ожидалось, что одному из лучших подставных агентов не нужно будет решать, куда прятать своих любовников, и он будет действовать без промедления" - ехидно вторил этим вопросам внутренний голос. Они остались вдвоем тогда, глядя друг другу в глаза. Чимин - прощаясь, Чонгук - нечитаемо. Пак, нежно врал: "мы справимся, Гукки" и дарил поцелуи, отдающие горечью и солью, а Чонгук, дожидаясь, когда к нему повернутся спиной, прошептал приглушенное "ничего личного" и оглушил прикладом по голове. На самом деле личного в этом было достаточно, Чонгук понимал это, но продолжал делать то, что делать было категорически нельзя. Например, спрятал бессознательное чиминово тело в кладовую, надеясь, что до того, как штаб подпалят, либо он сам наймет нужных людей и скажет, через какой вход можно тело вынести, либо Чимин придет в себя и вытащит свою задницу из дерьма, в которое их Чонгук втравил. А потом рейд вдруг решил обыскать дальнее крыло: "ну на всякий пожарный, шеф, президент дал приказ", и Чону пришлось увязаться следом, проникая в нужное место быстрее безжалостно расстреливающих любое живое солдат. Он накинул мешок на голову Чимину и сделал вид, что успел отключить важного свидетеля, и что его нужно доставить в штаб живого и невредимого, потому что если они потеряют единственного оставшегося в живых из верхушки повстанцев - их самих поставят на линию огня без долгих разъяснений. Тогда Чонгук ощутил, как предательски скручивается желудок при мысли о том, что Пак может умереть, а собственные принципы показались совсем не важными в ту секунду, когда того аккуратно погрузили на носилки и понесли на выход. Чонгуку было плевать, сколько людей погибло в тот день, Чон всегда был и оставался эгоистом, что действует в угоду собственной выгоде. И спасение Пака стало вдруг каким-то обычным выходом из всей этой ситуации, ведь тот незаметно стал восприниматься Чоном как нечто "свое". И за свое Чонгук готов драться, благо, умеет это делать профессионально. Потому, когда печатные буквы сложились в ожидаемое "публичная казнь", Чон ощущал злость, заполняющую каждую клетку его тела. Он потерял своих родителей, и единственное, что появилось у него в жизни, он терять не собирается. Пусть Пак ненавидит его теперь, ничего. Разговоры ведутся не о любовных склоках, а о смерти, что маячит позади Чимина осязаемой тенью, и черта с два он позволит ей взять свое. *** "Буйвол" - бар, образованный в части города, где обитает чернь. Верхняя его часть наполнена разнообразным контингентом: от обычных жителей, что обычно высовывают носы на улицу лишь по ночам, и до мелких мошек, что гордо кличут себя мафиози. Зато нижние этажи - тайное казино, где просаживают деньги шишки покрупнее. Чонгук узнал о нем, когда один из его напарников, поставленных ему в рядах повстанцев, рассказывал пьяно о всех тайных для армии точках, что они успели разведать. Чонгук направляется туда с конкретной целью и в поисках определенного человека, что уже помогал не раз повстанцам. У него волосы серебряные не по возрасту (по слухам, окутывающим весь его образ, его волосы седы от картин, что представали пред его глазами), а в глубине зрачков усмешка, когда Чон, пытаясь натянуть капюшон как можно дальше на лицо, озвучивает просьбу. - Ох, господин глава четвертой канцелярии, - Чонгук лишь хмыкает, не удивляясь тому, что ему известно о нем все, даже не афишируемые звания тайных отделов, - непосредственно из вашего гадюшника вам придется вытаскивать его своими силами. - Знаю, Мин, мне нужно, чтобы вы отвлекли их какой-нибудь выходкой, старый добрый саботаж, я не думаю, что мне стоит объяснять тебе основы. А потом просто заберите Пака у черного хода и доставьте куда я скажу. Просто как дважды два. - Очень важно, чтобы живым? - наемник смеется откровенно и определенно не испытывает и грамма мук совести от того, что собирается помогать шавке государства. - Это, блять, основная ваша задача. Заплачу столько, сколько скажете. Мин скалится: - С этого бы и начинали, шеф. По рукам? Чонгук ощущает, что подписывает один из самых дерьмовых контрактов в своей жизни, но чиминово время тикает и он не может позволить себе выбирать. Ему придется довериться Мину и его шайке. - По рукам.