горе проигравшим.

Чимина будит визг тормозов в сочетании с лязгающим звуком неповоротливо замедляющегося корпуса броневика. К нему подходит Хосок, сдвинувший массивную подушку наушника в сторону, и тычет в плечо, заявляя о том, что они прибыли на место назначения. Пак разминает плечи, ноющие особенно болезненно после неудобной позы для сна, и выпрыгивает следом за расслабленным Хосоком, что уже машет рукой какому-то парнишке, кинувшемуся им навстречу. Чимин косится на радостную улыбку Хосока и ровно на секунду позволяет внутри проскользнуть раздраженной мысли о том, что он, пожалуй, умственно отсталый, раз скалит свой рот так широко после всего произошедшего. Пак трясет головой, когда вспоминает устроенную в кузове истерику, начинающуюся из яростных криков адресованных главе всея тайной полиции, переходящую в булькающий смех и закончившуюся горькими слезами. Потирая стыдливо шею, Чимин напускает на себя важный вид и интересуется у Хосока, уже начавшего разгружать машину, где они вообще. Тот, кряхтя и матерясь сквозь зубы от тяжести груженых оборудованием ящиков, отвечает совершенно спокойно и даже выглядит дружелюбным, говорит, что это какой-то заброшенный бункер, найденный Чоном давным-давно, мол, он его постарался сокрыть от нарядов и потому на общей рабочей карте правительства на этом месте значится обычное поле. Чимин хмурится, но кивает и хватает одну из коробок, решаясь не стоять на одном месте и помочь. О Чонгуке Хосок не спрашивает, и Пак благодарен ему за это безумно. *** Чимин вместе с Хосоком и еще одним парнишкой по кличке Гиена обследуют их временное убежище, располагаясь в небольшом доме, скрытым от посторонних глаз дубами, впечатляющими своими размерами привыкших к обгоревшим высоткам и терпким запахам выжженной закоптившейся травы людей. Отряд Юнги работает обычно с теми, кто хорошо заплатит. Их даже за это уже не пытаются подвесить за жабры, как старались раньше - бесполезно. Потому даже зная, что те иногда пасутся в кормушке государства, сопротивлению иногда приходилось посылать к чертям свои принципы и обращаться за помощью. А в профессионализме этому отряду определенно не было равных. Вот и прощали их треклятый нейтралитет, нанимая, когда поджимало. Именно потому Чимин знает Юнги лично, и конечно же спрашивает, может ли он с ним связаться. Красноречивый взгляд Хосока говорит сам за себя, сопровождаясь кашляющим смехом Гиены: "Босс у нас болтает только с Хоби, не надейся даже". *** Какое-то время Чимин позволяет себе просто не думать. Он наконец-то ложится в нормальную кровать и забывается тревожным, но крепким сном, что не дает ему в итоге никакого облегчения на утро. Чимин бродит по окрестностям и дышит запахом зелени, вид которой он уже успел забыть. Он, словно в детстве, залазит на пару веток вверх по крепкому стволу дуба у их дома и лежит там, пока Гиена не кидает прицельно в свесившуюся голову небольшим камнем, вызывая болезненное шипение Пака. - Как тебя зовут? - Чимин спрыгивает на землю неудачно, чуть не подвернув ногу, и чертыхается, потирая пострадавшую конечность. - Гиена. Забыл что-ли? - Это кличка, а я о твоем настоящем имени. - А вот не нужно, ладно? Еще привяжешься, чего доброго, когда узнаешь, и что нам потом делать со всем этим? - парень щурится на солнце и говорит это так забавно и просто, что Чимин не выдерживает и смеется. Забываться тут получается слишком легко. И даже когда Чонгук звонит на телефон Хосока, и тот вопрошающе на Чимина смотрит, Пак просто машет головой отрицательно и выходит из комнаты на улицу. Он просто более чем явно понимает, что звук этого голоса вернет его назад к миру, в котором вся его семья застрелена один за другим и сожжена в общей яме; в котором Чон Чонгук не мягкий образ под веками, что встает, когда Чимин дремлет в тени деревьев на небольшом поле неподалеку, а чертов кусок отменного дерьма, убивший Пака даже не убивая. Чимину не хочется думать о том, что когда-то ему придется покинуть это место. Ему все больше начинает казаться, что идти ему не просто некуда, а банально не за чем. *** Так проходит пара дней, что будто в каком-то непонятном сюрреалистичном мире спокойны и теплы. Будто он провалился в какую-то иную реальность, что вместо их искривленного и уродливого мира выдала нечто, оставшееся в памяти Чимина лишь на картинках книг и в далеких детских воспоминаниях. Спать, как бы Чимину не хотелось, нормально не получается. Кошмары подкидывают его посреди ночи, и он, кажется, кричит истошно, заставляя чутко спящего Хосока приходить со стаканом воды. У них даже получается неплохо так поговорить в такие вот ночи. А про сами кошмары Чимин не горит желанием рассказывать, а Хосок не особо жаждет узнавать. На том они и сходятся. *** На четвертый день какого-то непонятного выпадания из стремительно меняющейся жизни, привычной для жителей Нового Сеула, Чимин слышит кашляющий хрип приемника, когда решает вернуться домой до захода солнца, вопреки какому-то забавному и устаканившемуся для всех них режиму. Он идет по дому тихонько, ступая на носочках, словно в детстве, когда пытался подслушать очередной разговор в родительской гостиной. Подбираясь ближе, ему не составляет труда разобрать ровные безэмоциональные голоса солдат Конфедерации. Когда Чимин открывает дверь без прелюдий и заявляет, что он имеет право знать, что происходит там во внешнем мире, Хосок даже не сопротивляется, услужливо указывая рукой на небольшой стул в тени платяного шкафа. Пак, если честно ожидавший больших препираний, удивленно вскидывает брови, но не вставляет ни слова, подтягивая хлипко покачивающийся табурет поближе к приемнику, и замолкает, обращаясь в слух. Хосок раскидывается звездой на диване, явно уставший от монотонного бубнежа переговоров ни о чем. Чимин кивает головой на устройство и спрашивает, можно ли сменить канал. Хосок машет рукой неопределенно, будто и вовсе не заинтересованный в том, что вроде как его работа. Чимин крутит верньер неспешно, останавливаясь на паре рабочих станций и вслушиваясь в разные голоса, что с помехами разносятся эхом в темной полупустой комнате. Наверное, нужно бы включить свет, думает Пак и со вздохом щелкает волчком снова, надеясь услышать хотя-бы что-то более-менее интересное. Серьезно, он знает, что по ночам какие-то ребята начинают транслировать кантри из подпольного бара, врываясь в государственный эфир, и он был бы определенно не против наткнуться на что-нибудь из рода Джонни Кэша. Ему этот канал показал Чонгук некогда, прибегая с горящими глазами, в которых восторг плескал через край. А еще вечерами играл ему I Kill Myself Today, потому что ее любил Пак, а потом Personal Jesus, потому что это была его любимая. Чимин стряхивает с себя эти мысли быстрым движением головы. Это точно не то, о чем он хочет вспоминать сейчас. А потом случается то, что заставляет Чимина замереть каменным изваянием, шикнув на начавшего так невовремя мурлыкать какой-то незнакомый Паку мотив себе под нос Хосока. - Ким Тэхен, известный как один из лейтенантов повстанческой армии, был схвачен на юге города... - Чимин хватается за стол, тараща осоловелые глаза в колонку радиоприемника, будто силясь разглядеть в ней что-то, - один из ночных рейдов при очередном обыске нашел скрывающегося от правосудия преступника. Теперь он заточен в следственном изоляторе. Чимин слышит, как бешено колотится его сердце, а где-то фоном раздается трель телефонного звонка, того самого, через который с Хосоком обычно связывается Чонгук. Пак разворачивается к Хосоку всем корпусом и вытягивает трясущуюся руку перед собой. - Он же хотел поговорить со мной, так? - дожидаясь аккуратного кивка Хосока, Чимин кивает сам себе и добавляет, - я готов.