Тайны дома Кэботов

Ноябрь 2058 года, дом Кэботов

Вода поднялась уже высоко. Джек с некоторым облегчением думает: зато больше не будет никаких тошнотворных запахов от реки, вроде тех, что поднялись в августе 1876-го, когда старый бульдог Колумб умирал от жары и даже не мог пошевелиться, чтобы стряхнуть с морды надоедливых мух; когда родилась сестра, не найдя более подходящего времени. Волны бьют в закрытые окна вместе с диким штормовым ветром, но почему-то дом не погружается на дно, как все дома по соседству, а плывет на них, словно корабль. Джек тихо смеётся. Совсем забыл, что его отец — гений. Ведь наверняка Лоренцо предусмотрел что-то в строении дома, что поможет им всем спастись во время этой катастрофы, о которой вечно бредила его мать Вильгельмина — смойте грехи свои, дорогие, повторяла она, смойте, иначе гореть вам вечным огнём. Джек не покажет матери заметку, которую написал сам... этот корабль был пуст; тогда они в первый раз обманули смерть, сделав вид, что уже мертвы. — Я вернулась, — меж тем звонко говорит Эмоджен; её белое платье хлопает альбатросовыми крыльями на ветру, пока она лезет на черепичную крышу, прохаживается по гребню, балансируя расставленными в разные стороны руками. — Я больше не буду ездить с мамой никуда, слышишь? Постой, кричит Джек, подожди, дура, куда ты лезешь, чёрт бы тебя… — Никуда я не лезу, — сердито отрезает Эмоджен, и он открывает глаза. В комнате приоткрыто окно, и с серой предрассветной улицы в комнату врываются брызги дождя, а порывы ветра заставляют ветки растущей под окном липы бить по стеклу. Джек постепенно приходит в себя. Сонно потирая глаза, он смотрит, как Эмоджен закрывает окно. Присаживаясь на его кровать, она скинула валяющуюся на покрывале книжку, над которой он уснул. — «Исчезнувшая Атлантида», — прочитала она название на корешке. — Разве ты её еще наизусть не знаешь? Джек что-то нечленораздельно промычал и приподнялся на постели, сглатывая, чтобы хоть как-то промочить горло. Эмоджен молча подала ему стакан воды с прикроватного столика и поднялась. Джек вдруг подавился глотком; сказал, глядя на тонкий силуэт сестры, выделяющийся перед окном: — Какого чёрта, Эмоджен? Ты должна была приехать через неделю. С мамой. Она фыркнула, не глядя в его сторону. Пальцы её ловко справлялись с пуговицами; Джек смотрел, как быстро она касается их одной за другой, и в рассеянном сером свете под платьем мелькнула шёлковая комбинация. — С меня хватило, спасибо. Еще неделя в обществе этой чокнутой, и я бы выбросилась из окна отеля. — Не называй так нашу мать, — устало сказал Джек, больше для порядка, чем с надеждой урезонить. Он уже заранее знал ответ — с Вильгельминой сестра не ладила ещё с тех времен, когда отец был рядом. За два столетия ситуация не изменилась в лучшую сторону. — Почему нет, если это правда? — Эмоджен ухмыльнулась и зашвырнула своё платье на шкаф. — Давай-ка, подвинься. — У тебя своя комната есть. Иди в свою кровать, — проворчал Джек. Тоже для порядка — ведь если сестрице что-то взбредет в голову, не найдется такого человека, который её переубедит. Как Джек и думал, Эмоджен просто бесцеремонно улеглась рядом, а потом отобрала у него одеяло и завернулась в него так, что Джеку пришлось приложить некоторое усилие, чтобы заполучить и себе край. — Там дверь закрыта, а я потеряла ключ и не хочу будить экономку, — пояснила Эмоджен, по-кошачьи широко зевая в подушку. — Зато меня будить можно, — обиженно сказал Джек. — Между прочим, мне утром рано вставать и ехать на важную конференцию. Мне надо выспаться. — В гробу выспишься, — сказала Эмоджен и захохотала. Джек невольно поморщился: очень часто его сестру веселили вещи, над которыми в обществе смеяться было не принято, и он порой начинал сомневаться, что она всё ещё в своём уме. Обдумывая это, Джек продолжал лежать, смирившись со своим притиснутым к стенке положением. Постепенно он приходил к мысли, что заснуть ему уже не удастся, и выспаться — тем более. «Можно встать и просмотреть ещё раз все документы», — с унынием подумал он. Конференция была и в самом деле важной: одним из её участников был человек из Массачусетского института, с которым Джек очень хотел познакомиться. До сей поры он посылал этому учёному письма по поводу его исследований космического радиационного излучения, а также предложение поработать вместе, но ни на одно из своих писем ответа не получил. Деньги семьи Кэботов решали большинство проблем, но не могли заставить этих снобов из MIT-а отнестись к исследованиям Джека всерьёз. Подобная ситуация была и у Лоренцо много лет назад. Джек надеялся, что его судьбы он не повторит... впрочем, он был как никогда близок к тому, чтобы исцелить отца, так что о "судьбе" говорить ещё было рано. Лучше вообще об этом не думать. Лежащие на столике наручные часы показывали всего половину пятого утра. Джек знал, что даже если уснет ещё раз, то утром голова будет раскалываться от мигрени, прямо как у матери. Но и вставать не хотелось. — И почему тебе не сиделось в Европе, — пробормотал он и в ответ получил тычок под бок. Иногда Джек мечтал, чтобы сестра попала в какую-нибудь ужасную катастрофу и навсегда исчезла из его жизни; иногда она была к этому довольно близка, и он раз за разом поражался её удивительной везучести. В какую бы передрягу она ни попадала, ей всегда удавалось вылезти сухой из воды. В случае с катастрофой одного известного лайнера в 1912 году это было даже буквально. — Так мама… — начал внезапно забеспокоившийся Джек, и Эмоджен очень раздраженно вздохнула, подхватывая его фразу: — …не развалится, если отдохнет в Швейцарии недельку-другую без моего общества. — Ты же сама знаешь, для чего должна была остаться с ней. — О боже, Джек, какой ты занудный. Всем на нас плевать, а если мамаша и начнет что-то болтать, то никто ей не поверит. Все знают, что она у нас немного того… — Иногда мне кажется, что это ты у нас того… — На себя посмотри, Никола Тесла недоделанный. За этим последовала небольшая перепалка, в которой победила Эмоджен. Она торжествующе уселась на Джека сверху, прижав его руки к кровати. — Как обычно, ничего тяжелее карандаша в последнее время не держал? — невинно поинтересовалась она. — Сгинь, — простонал Джек. В полумраке прохладной, наполненной запахом дождя комнаты ему внезапно стало очень душно, когда он увидел под комбинацией сестры очертания её груди. Это напомнило ему о том, что у него уже давно не было девушки. Знакомства, встречи, свидания — всё это ему было невыносимо скучно, а покупать проституток — невыносимо отвратительно. Ему было жаль сил, потраченных на временную связь с кем-то, и он знал, что связь крепкую уже никогда не сможет создать. Впрочем, тем и лучше; расширение семьи Кэботов не входило в его планы. Но мысли о расширении семьи и внезапное возбуждение смутили Джека, и он дёрнулся, пытаясь отстраниться. Эмоджен, судя по её неприятной улыбочке, будто бы прекрасно всё поняла; она слегка ослабила хватку, наклонилась ближе и обдала щёку Джека жарким шёпотом. — Ты — грязный извращенец, — прошептала она и, хрипло рассмеявшись, скатилась рядом, снова захватывая одеяло. Джек отвернулся к стене, сжимая зубы. Всё-таки мест на спасательных шлюпках того лайнера определенно было на одно больше, чем нужно. — Кстати, почему-то я не встретила Дэниэла внизу, — протянула Эмоджен и придвинулась ближе к Джеку, запуская руку в его волосы таким жестом, словно ерошила собачью шерсть. — А ты знаешь, как он относится к охране дома. — Дэниэл ушел в отставку, — мрачно пояснил Джек, скидывая с себя руку Эмоджен. Разговаривать сейчас ему не хотелось совсем, но сестра не унималась: — Прости, что? — Он уже слишком стар, не справляется со своими обязанностями. Мне надо было раньше готовить его преемника, на самом деле. Совсем забыл о времени. Но не переживай, я уже позаботился обо всем, пока ты прохлаждалась в Европе. Знакомый дал мне наводку на одно заведение, а там подготавливают именно таких людей, как нам нужно. Я уже подписал с ними первичный контракт. Скоро должны прислать… — Ты — что? — перебила Эмоджен. — Дождался, пока мы с мамой уедем из дома, и начал подписывать что ни попадя? Какой ещё знакомый? Тот идиот из Волт-тек? — Сенатор Десото, кажется. У него были связи с военными. — Ты рехнулся? Сенатор отбросил коньки лет тридцать назад. Я это знаю, потому что встречалась с его сынком. — А, верно, через того сенатора я вышел на военные технологии… — задумчиво протянул Джек. Посторонние люди его не слишком интересовали, они меняли свой статус и умирали слишком быстро. — Ну, значит, это был его преемник. Не столь важно. Да отстань ты уже от меня! Эмоджен замолкла на некоторое время, и Джек вздрогнул, когда она снова заговорила. — Почему бы и Дэниэлу просто не начать давать сыворотку? Это решило бы все проблемы. — Сыворотка — только для членов семьи, — хмуро отозвался Джек. Эмоджен иногда бывала удивительно непонятливой. — Если дать одному, то потом потянется целая цепь. У Дэниэла, как ты знаешь, и у самого семья есть. — Тебя не беспокоит то, что ему про всё известно? — А ты хочешь сделать заказ на его убийство? Думаешь, так будет безопаснее? — Ну ты и дурак. Эмоджен снова зевнула, продолжая перебирать его волосы. Во всяком случае, бушевать не продолжила — похоже, Джеку повезло, и у неё сегодня не было настроения устраивать скандал. — Ты иногда так похож на отца. Может, спросить у него, что нам сделать с Дэниэлом, как ты считаешь? Будет смешно… Даже без скандала Эмоджен уже начинала надоедать, а ведь не прошло и часа с её приезда. Скоро вернется и мать, и тогда на работу останется ещё меньше свободного времени. — Очень смешно, Эмоджен. А теперь отстань от меня и спи, пока я не выставил тебя за дверь. — Ты, главное, чего другого не выстави, — фыркнула она, убирая руку. За окном дождь усиливался, превращаясь в традиционный ноябрьский ливень, а утренний свет подбирался всё ближе к постели. Джек мрачно наблюдал за передвижением этого света, уже смирившись с тем, что поспать ему не удастся. Но через некоторое время монотонный стук капель и мерное дыхание сестры его усыпили. *** Прошло всего несколько дней с тех пор, как Дэниэл ушёл в отставку, но его отсутствие уже начало сказываться. Без Дэниэла Джек, на которого снова свалилась необходимость заниматься всеми семейными проблемами, чувствовал себя хилым деревом, у которого убрали подпорку, но не сдавался и бодро шёл по дорожке, ведущей к нервному срыву. Оказалось, что человеку, привыкшему к постоянной помощи, без неё обходиться уже трудно. Спокойный и рассудительный Дэниэл, который всегда был рядом, кроме помощи в делах привносил в семью ощущение нормальности, и без него дом Кэботов понемногу начал превращаться в филиал «Парсонс». Их постоянная приходящая служанка Дебби, неравнодушная к бывшему специалисту по безопасности (Джек подозревал, что все эти годы она строила на старика вполне определённые планы), впала в мрачное настроение и взяла отгул на несколько дней. За эти несколько дней дом превратился в настоящий бедлам — особенно постаралась Эмоджен, раскидывающая свой хлам где попало. Сама она, захламив половину дома, объявила, что собирается занять старую комнату Дэниэла в подвале — видите ли, ей разонравился вид из своего окна, — и на самом деле её заняла. Она не говорила об этом, но Джек догадывался, что она тоже скучает по старому Дэниэлу — за все эти годы он стал им двоим кем-то вроде потерянного отца. Мать оказалась даже более огорошенной решением о смене помощника, чем Джек ожидал. На пару дней она, прямо как в старые добрые времена, слегла с мигренью в своей комнате, велев зашторить по всему дому окна, и бродила по тёмным коридорам унылой тенью, оставляя за собой шлейф сладковатого аромата портвейна и бурбона. О материнском пристрастии к алкоголю в семье не принято было говорить. К тому же действие сыворотки предупреждало все разрушительные эффекты алкоголя. Выпив, Вильгельмина тихо запиралась в своей комнате, не доставляя никаких проблем, поэтому на обеденном столе всегда стояла откупоренная Джеком бутылочка. В детстве войти в эту материнскую комнату было всё равно, что попасть в волшебную страну, загадочную и немного пугающую — и не только из-за коптящего светильника, бросающего тени на толстые портьеры, и не из-за странного прогорклого запаха, но из-за того, что мать говорила, когда просыпалась. В те времена она не вполне понимала, что происходит — её разум всегда был где-то далеко. Джек любил узнавать новое, и с годами он больше узнавал о своей матери — в её обрывистых дневниках, которые он не гнушался втихаря читать, и в разговорах с ней. Хрупкая, болезненная южанка, Вильгельмина когда-то блистала на луизианских приёмах — ещё в то время, когда слово «Конфедерация» что-то значило. Но с переездом в Бостон, в дом со всего четырьмя спальнями и соседями-янки, которые были здесь высшим обществом, Вильгельмина начала стремительно и неуклонно увядать. Её уединенная городская жизнь послужила хорошей почвой для взращивания ипохондрии, а муж, Лоренцо, когда-то с трудом добившийся согласия её родителей на женитьбу (его итальянские корни не пришлись по вкусу чопорному отцу Вильгельмины, который считал себя потомком английской аристократии и всю свою жизнь посвятил безуспешным попыткам имитировать британский акцент), всё чаще и чаще уезжал по делам. Первый ребенок был достаточно поздним и рождение Джека далось Вильгельмине с трудом, а после появления Эмоджен врачи объявили, что ещё одна беременность станет для неё смертельным приговором. Спальня стала её бастионом, полновластным королевством задернутых портьер. Но, конечно, всё это было давным-давно — так давно, что не стоило и вспоминать. Употребление сыворотки повлияло на здоровье матери наилучшим образом, и у Джека было отчетливое чувство, что теперь она только делает вид, что страдает от вечных мигреней — не только оттого, что это было отличным способом привлечения внимания остальных членов семьи, но и просто потому, что привыкла к ним. Вильгельмина была как корабль, оказавшийся посреди океана, и этому кораблю нужен был якорь. У каждого в семье Кэботов он имелся. Эмоджен, к примеру, к алкоголю была на удивление равнодушна, но зато в середине двадцатого века подцепила мерзкую привычку курить и с тех пор с сигаретой не расставалась. Джек же с самого детства не переносил табачного дыма, и не упускал вероятности, что курить противная сестрица начала именно из-за этого. А может быть, из-за того, что отец тоже курил. Джек многое забыл, но отчетливо помнит, как пахло в библиотеке, когда отец приезжал из своих поездок; когда Лоренцо ещё отправляли в поездки, а коллеги по научной работе ещё не начали называть его сумасшедшим. Стоит Джеку почувствовать сигарный дым определённой марки, и проржавевшие шестерёнки памяти начинают раскручиваться в его голове, и перед глазами — потёртые картинки, старые образы, до невозможности реальные. Запахи — лучший способ оторваться от реальности. Эмоджен пританцовывающей походкой проходит мимо по коридору, оставляя после себя шлейф сигары, которую она нашла в шкафу, и в тот же миг невозмутимый отец кладёт тяжелую руку Джеку на плечо. — Я позабочусь о том, чтобы преподать урок своему сыну, благодарю вас. Всё в животе у Джека сжимается от предвкушения неминуемой расправы, и отец молчит, пока Джек поднимается вслед за ним по лестнице. На первом ярусе прохладной библиотеки отец устраивается за своим рабочим столом, поджигает сигару. Джек старается не показывать, что от волнения и сигарного дыма его тошнит, и сглатывает каждую секунду, пытаясь сосредоточиться на том, чтобы удержать внутри себя украденный с кухни пирог с почками. — Почему ты это сделал? — спокойно спрашивает отец, затягиваясь, и Джек переминается с ноги на ногу, стоя перед ним. — Я… хотел изучить… повадки местного, гм, населения… Оставшись без присмотра, Джек сбежал на улицу, попытавшись прикинуться обычным бездомным мальчишкой; потерпел в этом неудачу, ввязался в драку с настоящими бездомными мальчишками, которые ловили рыбу на другой стороне реки, был схвачен полисменом и позорно доставлен домой. А ещё он украл с кухни пирог с почками, но это было наименьшим из его прегрешений, не стоящим даже упоминания. Отец смотрит на него молча, будто сам изучает его повадки. — Я не буду тебе говорить, что это было очень опасной затеей, Джек — думаю, ты и сам вполне это осознаешь. Если бы полисмен не поверил, что ты мой сын, как ты думаешь, где бы ты оказался? — В тюрьме, сэр, — тихо отвечает Джек. — И это не самый худший из вариантов, — спокойно замечает отец и делает новую затяжку. — У тебя здесь не так-то много друзей, Джек? — наконец интересуется он, и Джек резко поднимает голову. — Мне не очень-то нужны друзья, сэр. Я вполне доволен и рад, что живу в этом доме с вами и матерью. — И сестрой, — добавляет отец и улыбается. Улыбка сразу приободряет Джека, и он начинает подозревать, что наказания не будет. — Подожди, Эмоджен подрастет, и будешь с ней играть. «С девчонкой, еще чего», — пренебрежительно думает про себя Джек, а вслух отвечает: — Как скажете, сэр. Мне принести розги? — Нет, Джек, не стоит, — снова улыбается отец, — но, раз уж ты так жаждешь быть наказанным, то прочитай-ка вот эту книгу… Он копается на полке, потом извлекает оттуда толстый том. Джек уже по обложке понимает, что там нет ни одной картинки, и уж точно никаких историй ни про жестокие обычаи индейских племен, ни про динозавров. — Всё равно, кажется, твоя гувернантка уволилась? Вот тебе вместо уроков. — Спасибо, сэр, — отвечает Джек, а сам смотрит на название: «Исчезнувшая Атлантида». Название, впрочем, интригует, и, хоть в книге действительно нет картинок, но она оказывается интересной. Джек прочитывает ровно сто страниц перед сном, заедая информацию припрятанным пирогом, а потом ложится спать, и перед его глазами — морские волны, которые топят весь мир, как Атлантиду. Только один их дом почему-то не тонет, а плывет по волнам подобно кораблю, и иногда пираты-мальчишки пытаются его атаковать, но отец ловко стреляет в них из своего старинного мушкета, и мальчишки падают со своих хлипких судёнышек в тёмные бурлящие волны, из которых иногда показывается то американский флаг, то украденный пирог с почками. Джеку и теперь иногда снится этот сон, этот шторм, и он ничего не может с этим поделать, как и не может понять его значения; как не может Вильгельмина спокойно смотреть на солнечный свет, врывающийся в комнату; как не может Эмоджен прекратить свои дурацкие выходки; как не может Лоренцо избавиться от влияния артефакта, а все другие окружающие люди, вроде Дэниэла — стареть и умирать, и с этим последним фактом Джек тоже ничего сделать не может. Самое главное — не забывать повторять это достаточно часто, чтобы суметь себя убедить.