Осколки

Стоя под душем, чувствуя, как чистая вода смывает пот и грязь, Нина всё чётче понимала, что заснуть сейчас не сможет. Да, время приближалось к рассвету, она глаз не сомкнула этой ночью, и лишь чуть-чуть подремала накануне, но адреналиновый эффект от приключений был ещё слишком силён. В таком состоянии спать невозможно, а стоит чуть забыться, как в голову сразу же лезут всякие глупости. Хотя, казалось бы, можно ли сделать что-то ещё более глупое, чем всё, что она натворила за последние несколько дней? Наверное, да. Стоит ли? Хороший вопрос. Нина задала его себе ещё раз, замерла, прислушиваясь к ощущениям. Стоит ли? Да. Совершенно точно — да! Нина выключила воду, наскоро вытерлась и выскочила из ванной. Не в свою комнату, а в общий коридор, чтоб мгновение спустя врезаться там в Ракуна. Такого же свежевымытого и парадоксально бодрого. Собственное решение немедленно показалось совсем уж дурацким, захотелось развернуться и сбежать, но магос поймал за плечи и прижал к себе, перекрывая путь к отступлению. И держал довольно долго, словно за этим и шёл, словно планировал всю ночь вот так стоять в обнимку посреди коридора. И ржать сквозь зубы. — Что? — спросила Нина, убедившись, что хмыканье ей не почудилось. — Женщина, ты ничего не забыла? — Например, что? — Например, одежду. Забыла. Но краснеть и смущаться было уже поздно, поэтому она только беззлобно фыркнула: — На себя посмотри. Ракун посмотрел. Рубашку-то он накинул, а вот за штанами лезть, видимо, поленился. Или решил, что нет смысла их надевать, если вскоре придётся снимать обратно. В том, что снимать придётся, он, похоже, не сомневался. Нина опустила взгляд вниз, на многозначительно топорщащуюся ткань рубашки, и тоже сомневаться перестала. — Мы два идиота, ты знаешь? — спросила она. — Догадываюсь, — серьёзно кивнул магос. И поцеловал Нину. Нормально поцеловал. Не как в пруду, перетягивая дыхательную чешуйку и уворачиваясь от горящих обломков особняка. Не как в машине, украдкой и осторожно, чтоб не потревожить задремавшую Алинку. Не как полчаса назад, когда они пожелали друг другу спокойной ночи (хотя вернее было бы — доброго утра) и разбежались по комнатам, торопясь смыть грязь и пепел. Тогда они вообще целоваться не стали. Чувствовали, что иначе просто не смогут расстаться и до ванной так и не дойдут. Догадывались, что получится как сейчас. А сейчас у Нины кружилась голова и ноги подгибались. Она ухватилась за Ракуна, почти повисла на нём. — Я же предупреждал, что если меня раздеть, ты станешь беспомощной, — хмыкнул магос. Толкнулся спиной в дверь своей комнаты, ввалился внутрь, утаскивая за собой подругу, опрокинул её на кровать и замер, нависая сверху. Рубашка распахнулась — и Нина невольно вздохнула, и даже сама не смогла бы объяснить, чем этот вздох вызван — восхищением или жалостью. На смуглой коже белели шрамы: одни застарелые, совсем тонкие, другие круглые, от пуль. И пара толстых, длинных, бугристых — от кнута. — Это он сделал? Тивасар? — спросила Нина, осторожно касаясь отметин. Ракун не ответил, только вдохнул, а выдохнуть, кажется, забыл. Так и застыл, распахнув глаза, и в полумраке комнаты они казались совсем чёрными, бездонными. Нина смотрела в эти глаза, только в них, но пальцами всё ещё гладила шрамы, и с каждым движением дыхание магоса становилось всё более прерывистым. Это было странно. Странно, но так притягательно. Бугристые полосы тянулись всё дальше, одна шла вдоль рёбер, вторая поднималась к плечу. Нина проследила её до конца — для этого понадобилось забраться ладонями под рубашку. Там же обнаружилось начало другого шрама, и теперь пальцы Нины двигались вдоль него — осторожно поглаживали, надавливали или выписывали вокруг вензеля. С плеча до лопатки, потом к позвоночнику, оттуда вниз… Взгляд Ракуна стал совсем растерянный и немного жалобный. — Можно? — запоздало спросила Нина. Магос снова промолчал, только нервным движением сдёрнул рубашку с плеча, открывая спину. Потом подтянул Нину к себе, прижался всем телом, уткнулся лицом ей в шею. Горячее дыхание щекотало кожу, безмолвное разрешение подбадривало, приглашало продолжить путешествие по перепутью шрамов. Нина добралась до перекрёстка: здесь две полосы наслаивались друг на друга и какое-то время шли близко-близко, почти параллельно. Сначала палец двигался между ними, затем обратно, потом снова вниз, но уже зигзагом, словно сшивая края раны. Ещё один перекрёсток, более резкий, почти под прямым углом. Нина медленно исследовала его, изучала, запоминала все очертания и неровности. Ракун под её руками почти не шевелился, только сам всё крепче сжимал объятия. Возбуждённый член упёрся Нине в бедро, она потёрлась об него, но совершенно машинально, всё внимание было отдано спине магоса. Закрывая глаза, Нина видела карту шрамов так чётко, словно та была прямо перед ней. Открывая глаза, Нина видела тёмные волосы Ракуна, золотистый камень в его серёжке, шею со стекающей по ней капелькой пота, плечо, шрам на нём. Она поцеловала этот шрам раньше, чем поняла, что делает и что за этим последует. Но остановиться уже не могла: осторожно тронула его губами, провела вдоль отметины языком, слегка прикусила кожу, снова лизнула, задыхаясь от желания, от собственной наглости и от бесконечного, как океан, и такого же глубокого счастья. Ракун дёрнулся, судорожно втянул воздух. Его руки лихорадочно шарили по спине подруги, потом замерли, напряглись, сжали сильнее — и отпустили. На бедро Нины плеснуло тёплым. — Женщина, ты нормальная вообще? — прохрипел магос. Не сразу. Когда смог хоть что-то сказать. — Я же говорила, что если тебя раздеть, ты станешь беспомощным, — улыбнулась она в ответ. — Точно ненормальная, — постановил Ракун. — Не делай так больше. — Никогда? — Сегодня. — А завтра? — Нина зевнула. Несколько бессонных суток напомнили о себе резко, как удар под дых. — Завтра… — Ракун тоже зевнул. Растянулся на кровати, собственнически подтянул Нину поближе к себе. — Поверь моему опыту, завтра ты будешь полдня спать, а потом стонать от каждого движения. И, к сожалению, это будут не стоны удовольствия. Так что лучше спи подольше. Нина мысленно прикинула количество синяков и ссадин на теле, и получившийся результат её совсем не порадовал. Но пока что всё было хорошо. Так хорошо, как уже давно не бывало. И, пожалуй, каждый синяк стоил того, чтоб это ощущение продолжалось.