Осколки

В том, что Силь, приехав в Викену, сразу умчался по делам, не было ровным счётом ничего удивительного. Как и в том, что, вернувшись домой, он первым делом пошёл в ванную, а не к Алексу. А вот то, что пропадал он там уже полчаса, несколько удивляло. И заставляло нервничать. Потому что, ну… мало ли что… Алекс постучал. Из ванной не донеслось ни звука: ни шума воды, ни шелеста полотенца. Вообще ничего. Алекс постучал громче. Крикнул: «Я вхожу!». И толкнул незапертую дверь, мысленно готовясь обнаружить лужу крови или бесчувственное тело на полу. Случалось уже и то, и другое. Но в этот раз Силь был в порядке. На первый взгляд. На второй — не очень. Он сидел в ванне, полной воды. Ничего не делал, просто сидел, подтянув колени к груди, и совершенно пустым взглядом смотрел в стену. А ещё его трясло так, что остывшая вода то и дело грозилась выплеснуться на пол. — Ну приехали... — тихо сказал Алекс. Пожалуй, с лужей крови было бы проще, там хоть сразу понятно, в чём проблема и как её решать. А сейчас что делать? Не то чтобы он никогда не видел Силя в таком состоянии. Видел и в таком. Видел, мечтал забыть и искренне надеялся, что это не повторится. Алекс сдёрнул с крючка самое большое полотенце и объявил: — Я сейчас до тебя дотронусь. Постарайся меня не убить. Силь моргнул. Может быть, просто моргнул. А может, это был единственный доступный способ сообщить, что он услышал и понял. Алекс понадеялся на второе. Вытащить Силя из ванны оказалось удивительно легко: он не сопротивлялся, только дрожать начал ещё сильнее. Алекс замотал его в полотенце целиком, по самую макушку. Прижал получившийся свёрток к себе, отнёс в спальню и уложил на кровать. Сел рядом. — Всё хорошо. Ты дома. Слышишь? Из недр полотенца раздалось тихое поскуливание. Ну, хоть какая-то реакция вместо молчания. Уже неплохо. — Что мне сделать? Чем тебе помочь? Наружу высунулась бледная рука, ухватила Алекса за рубашку и потянула, заставляя склониться над свёртком. — Не уходи. — Не ухожу. Я здесь, с тобой. Что случилось? — Я дурак, — с нервным смешком выдавил Силь. Ну надо же, какая новость! — Вдохнул какую-то дрянь... Все вдохнули, просто на меня больше попало. — А потому что кто-то вечно лезет вперёд вместо того, чтобы экспертов запустить или спецназ какой-нибудь. — Эта штука… она вызывает кошмары. Как во сне, но даже когда не спишь… Нельзя спать, нельзя отключаться, только хуже будет. Алекс раздвинул складки полотенца, открывая лицо Силя. Друг смотрел прямо на него, но одновременно с этим куда-то мимо. Зрачки то сужались, то расширялись так, что заполняли собой всю радужку. Иногда он вздрагивал всем телом, напрягался, словно в ожидании удара, болезненно морщился, и тогда пальцы на рубашке Алекса сжимались сильнее. — Ты прямо сейчас что-то видишь? — Вижу. Алекс сглотнул. Слишком хорошо представлял, что именно может подсунуть другу распалённый химией мозг. Да его самого от некоторых воспоминаний трясти начинало, а пережить это всё заново... — Так же с ума сойти можно! Должно быть какое-то противоядие, лекарство, или что-то… — Нет противоядия. Сказали, через пару часов само выветрится. Ничего, продержусь. — Силь попытался улыбнуться, губы дёрнулись, но совершенно механически, как у куклы. — Ты только не уходи. Говори со мной. Даже если я не буду отвечать, всё равно говори.

***

Голос Алекса действует как антидот. Если сконцентрироваться на нём, то кошмары бледнеют, отходят на второй план. Но не исчезают, кружатся в голове непоседливым роем, зудят и скребутся, подсовывают старые воспоминания и свежие страхи. Кровать вдруг превращается в булыжную мостовую, светлая комната — в тёмный глухой переулок, полотенце — в дурацкое платье с чужого плеча. И руки, руки, руки везде, на всём. Руки тянут за волосы, зажимают рот, рвут одежду, шарят по коже. — Да не ори ты! Думать надо было, прежде чем в таком виде на улицу выходить! Силь кусает кого-то за пальцы, лягается. В ответ ему прилетает в грудь. Палкой? Кулаком? Коленом? Непонятно, не разобрать, потому что из лёгких разом выбивает весь воздух, а в глазах темнеет от боли. Он падает, в ладони впиваются острые камни и бутылочные осколки. Следующий удар приходится по голове и становится почти избавлением. Сквозь шум в ушах не слышно криков, боль и накатившая тошнота отвлекают от других ощущений. От другой боли. Он уже не пытается сбежать, просто хочет, чтобы всё закончилось побыстрее. Просто ждёт, когда… — Всё хорошо. Я здесь, я с тобой. — Голос Алекса пробивается сквозь наваждение ярким солнечным лучом. Чужие руки тают, синяки рассасываются, дышать становится легче. — Это пройдёт, это скоро пройдёт. Всё будет... Запах пожара ни с чем не спутать. Под ногами влажно хлюпает вода, поблёскивают осколки витрин. Бесценные исторические раритеты покрыты гарью и копотью. Тела… Те тела, которые удалось найти и вытащить, лежат без разделения на статусы и звания: сотрудники музея, королевская охрана, сопровождающие и… И… И. У мёртвых нет лиц и волос, нет одежды. Нет имён — их ещё предстоит опознать. Хотя про двоих Силь знает совершенно точно. Они лежат рядом: девочка и её отец, до последнего обнимавший, защищавший дочь от огня. Она умерла раньше него. Она умерла быстро, от взрыва, а не от пожара. А он всё никак не мог её отпустить. Запах горелой плоти забивает ноздри, голова кружится, мир кружится... — ...нет. Тебе кажется. Это не на самом деле. Ничего... Связанные руки, земляной пол, со всех сторон давит темнота. Дышать тяжело, думать тяжело. Холодно, очень холодно. Никто не спасёт. — Я здесь. Я здесь. Рита. Струйка крови. Трубка капельницы. Запах лекарств. Боль, разлитая по телу. Страх смерти. Мечта о смерти. — Не отключайся. Смотри на меня, только на меня. — Алекс… — Перед глазами маячит рыжее пятно. Силь с трудом фокусирует взгляд, различает растрёпанные волосы, тянется к ним рукой. Надо дотянуться. Надо почувствовать, что это реальность. Что это всё настоящее. — Слышишь меня? Я здесь. Я рядом. Всё хорошо. Алекс старается говорить убедительно, а у самого губы дрожат и лицо совсем белое. И холодное — Силь чувствует это, когда всё-таки дотягивается до щеки. А потом кожа трескается под его пальцами, расползается в стороны, как лопнувшая плёнка. Из разрыва сочится кровь, стекает тонкой струйкой на подбородок, капает на постель. На белой ткани расцветают алые пятна. Рубашка тоже окрашена кровью. Силь пытается расстегнуть её, чтобы проверить. Руки не слушаются, пуговицы не поддаются и от слишком сильного рывка разлетаются в стороны. На груди Алекса тоже разрывы, сразу несколько, словно следы от когтей огромного зверя. И один, самый большой, тянется точно по центру, сверху вниз. Его края подрагивают, как живые. Как будто они сами стараются оказаться как можно дальше друг от друга. Силь хочет свести их обратно. Почему-то кажется, что, если стянуть достаточно хорошо, прижать крепко и не отпускать, рана затянется сама собой и всё закончится. Но от прикосновений становится только хуже. Кожа расходится в стороны, раскрывается, обнажая рёбра — сухие, неестественно белые, как у искусственного скелета в отделе медэкспертизы. — Не бойся, малыш, всё хорошо, — доносится едва слышно. Голос Алекса скрежещет, как проржавевший механизм, кровь в его груди булькает, пузырится, выплёскивается наружу с новой силой. А потом раздаётся хруст — и рёбра распахиваются. Это почти красиво: как будто тонкие и острые лепестки неведомого цветка вдруг раскрылись навстречу солнцу. Навстречу Силю. И в самом центре этого цветка лежит сердце. Большое, живое, трепещущее. — Это тебе, — говорит Алекс. Запускает руку себе в грудь и вытаскивает сердце наружу. Из оборванных сосудов сочится кровь. — Возьми. Оно твоё. Сердце такое огромное и тяжёлое, что Силь может удержать его только обеими руками. Ладоням горячо и скользко. — Но ты же умрёшь, если я его заберу. — Ну что ты, как я могу умереть? Меня ведь не существует. Сердце вмиг перестаёт биться, замирает, блекнет и рассыпается сухой каменной крошкой. Глаза у Алекса пустые и мёртвые, руки — холодные, губы — синие. — Меня не существует, — повторяют эти губы. — Ты меня выдумал. Сочинил. — Неправда! — Правда. — Вокруг снова подворотня. В голове гудит, по лицу стекает кровь. Везде кровь. И руки. Руки, руки, руки. — Прости, малыш. Тебе больно, но это реальность, и её придётся принять. Тебя никто не спасёт. Такие, как ты, не заслуживают спасения. — Алекс... — Нет никакого Алекса, и ты прекрасно это знаешь. В глубине души ты всегда это знал. Ты никому не нужен. — Нет… — Да. Голос дробится на части, на отзвуки, ввинчивается в голову. Ты никому не нужен. Никому. Не. Нужен. Такие, как ты, не заслуживают спасения. Тепла. Дружбы. Любви. Жизни. Таким, как ты, лучше вообще не рождаться. Умри.

* * *

Несколько минут Силь просто тоскливо выл на одной ноте. Потом дёрнулся, рванулся вперёд, головой точно на угол тумбочки. Алекс перехватил в последний момент, оттащил, но друг продолжал вырываться — бездумно, неосознанно. Из крепко зажмуренных глаз катились слёзы. Все слова утешения у Алекса уже закончились, осталось только монотонное "Тихо-тихо-тихо, это неправда, это просто кошмар, это пройдёт, всё пройдёт, всё будет хорошо, я здесь, я рядом". Он повторял это по кругу одним бесконечным речитативом. Иногда горло перехватывало и пара слов выпадала. — Всё хорошо, — в очередной раз пробормотал Алекс. — Я рядом. Я с тобой. — Тебя нет. Я тебя выдумал, — всхлипнул Силь, затихая. — Ты просто моя фантазия. — Ну и дурацкие же у тебя фантазии! — Почему? — В голосе было столько неподдельного удивления, что Алекс не смог сдержать улыбки. Очухался-таки, бедолага! — Да потому. Вот зачем ты придумал, чтоб мы жили в разных мирах? А моя непереносимость магии тебе зачем? И цвет волос ещё... — Отличный цвет, самый лучший. — Силь дёрнул Алекса за рыжую прядь и неуверенно улыбнулся. — Я старался, когда выдумывал.