2.
1971.
— Ой, — испуганно округлив глаза, на лед кинулась Роднина. Она не отдавала себе отчет, что относилась и к Саше, и к Валерке несколько по-матерински, с поистине женской, чуть покровительственной нежностью и заботой. И каждый раз, когда у кого-то из мужчин что-то случалось, переживала больше, чем за себя. Первой к вошедшему бросилась Татьяна, прекрасно понимая, что ситуацию, во-первых, надо как-то сгладить, а во-вторых, узнать, как он себя чувствует. Причем слова ей были не нужны — всегда хватало взгляда. Да и не дождалась бы она от отца каких-то слов, короткое «нормально» служило ответом в любом состоянии, даже когда температура зашкаливала под сорок, или давление подскакивало до критических отметок. После развода родителей Таня виделась с отцом достаточно редко, но в общем и целом зла на него не держала, тем более сейчас. — Папа… — Что за цирк на льду, Татьяна? Зачем ты этого обормота пустила на лед? — строгий голос Тарасова раздался громко, уверенно. Как будто и не было недель в реанимации, лекарств и неутешительных прогнозов. — С каких это пор товарищ Харламов подрабатывает в Государственном Цирке Советского Союза? «В строю, слава Богу… Неправы были врачи, все еще будет. Он не сдастся», — промелькнуло у Татьяны, готовой начать оправдываться перед отцом. Анатолий Владимирович мог бы многое еще сказать, но по испуганному лицу дочери понял, что нотации лучше приберечь для разговора наедине. Валерка, лежащий на льду, почему-то с закрытыми глазами, пытался понять, что теперь делать. Такого позорного падения с ним не случалось очень давно, да и Тарасова он совершенно не ожидал увидеть. «Может показалось? Я соскучился, вот и…» — но додумать Валерий не успел, решив озвучить вопрос. — Сашка… Саш? — тихонько позвал хоккеист, не в силах отдышаться. Над Харламовым склонился перепуганный бледный Александр, боявшийся какой-нибудь травмы, потому что Валерка приложился о лед достаточно серьезно. Так, что первые несколько мгновений и дышать не мог, только хватал ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег. — Ты как? Цел? — Нормально… Саш, там правда Тарасов? — Правда-правда, и сейчас он нам головы поотрывает. Тете Тане в первую очередь, — усмехнулся Зайцев, подавая Валере руку. — Поднимайся давай. Нога не болит? Ты как подкошенный рухнул! — Вроде нет, — поднимаясь, Валерка прислушался к себе. Все было нормально, тело гудело, но сильно ничего не болело. Разве что сердце колотилось о грудную клетку как ненормальное, а в голове билась одна единственная мысль: «Тарасов вернулся!». — Все, давай тихонько к выходу, — более высокий и стройный Александр подхватил Валерку под ребра, и они покатились к бортику. Пунцовый от смущения Харламов мысленно подбирал слова, которые хотел бы сказать тренеру, но понимал, что сейчас на него обрушится нотация. И правда, несколько самонадеянно было ему приходить сюда и пытаться что-то выучить из фигурного катания — в конце концов, он мог травмироваться, выбыть из команды на неопределенный срок и подвести всех. — Валер? Ты как себя чувствуешь? — Татьяна обеспокоенно обернулась на хоккеиста, надевающего чехлы. — Все в порядке, жаль, не получилось… — криво усмехнувшись, Валера поднял глаза на тренера. — Татьяна, на пару слов тебя, — Анатолий Владимирович, расстегнув верхнюю пуговицу на двубортном пальто, взял Татьяну под локоть и отвел в сторону. — Папа, у нас все было под контролем, — начала было Татьяна. — И вообще, тебе волноваться нельзя, где твои таблетки? — Что мне можно и что нельзя, я сам прекрасно знаю, — отрезал Тарасов. — Ты хоть понимаешь, что он мог твоих ребят покалечить? Что сам мог пол-катка разнести? А, Татьяна? Что за детский сад устроили на льду? Неужели тебе не хватает своих полуфабрикатов? — Хватает, — глаза Татьяны опасно потемнели. Ее крайне задевало это пренебрежительное «полуфабрикаты», особенно применимое к ее Саше, Иришке, и прочим. Анатолий Владимирович никогда не воспринимал ее тренерскую работу как нечто серьезное, а ее ребят — как талантливых спортсменов. Ира, тем временем суетившаяся вокруг, к удивлению Валерки, отвесила партнеру подзатыльник. Зайцев присел от удивления. Конечно, они с Ирой и ругались, и расходились по разным углам, а Татьяна их потом мирила, но рукоприкладства никогда не случалось. — Ты чего, Ирка? — Чего? Ты понимаешь, что могло бы быть? На такой скорости, на хоккейных коньках… — Ирина сердито глянула на Сашу. — Саня, ты конечно у нас умный, но мог бы подумать. Показал бы что попроще. И тетя Таня хороша. Сейчас, вон, достанется ей… Роднина сочувственно глянула в сторону Тарасовых. Судя по жестикуляции, Анатолий Владимирович что-то строго выговаривал дочери, а та, даже не пытаясь возражать, молча его слушала. — Да это я виноват — приперся к вам, тренировку испортил, — шмыгнул носом Валерка. Ему было жарко, адреналин кипел, но главное, он готов был танцевать, прыгать и петь песни от того, что Тарасов — их Тарасов, незаменимый и все-таки самый лучший, — вернулся! Ну и пусть, что придется пережить несколько неприятных минут. Это ерунда, гораздо важнее что все стало возвращаться в свою колею, насколько это возможно. Собравшись с духом, Валера направился к Тарасовым, надеясь как-то исправить положение. Ему хотелось верить в то, что не он послужил причиной для ссоры, прекрасно зная, как непросто уживаются отец и дочь. — А вот и наш паяц, — едко отозвался Анатолий Владимирович, глядя на раскрасневшегося, взлохмаченного Харламова. Бледная Татьяна коротко взглянула на хоккеиста и, пробормотав «пойду тренировать», вернулась к своим, даже не выслушав хоккеиста. — Что, Валерий Борисович, нашли себе местечко потеплее? — АнатольВладимыч, я… — Вижу, что ты. Быстро ты поменял дислокацию, пока меня не было. Что, Валер-ра, кот из дома, мыши в пляс? От несправедливых сомнений Валерка снова вспыхнул, едва сдерживаясь от того, чтобы ответить что-то резкое. — Нет, мы просто с ребятами… — он лишь развел руками. — И как я уйду? Как вы такое можете подумать?! — Ладно, переобувайся, поговорим на улице, — Тарасов неожиданно сменил гнев на милость и первым направился к выходу с катка. Татьяна же старалась не смотреть в сторону отца. Она как всегда болезненно реагировала на его неприятие, на резкие слова и как всегда завышенные требования с его стороны. Теперь ей требовалось время, чтобы немного успокоиться и найти в себе силы общаться с отцом дальше. Валера, суетясь, чуть подрагивающими пальцами расшнуровал ботинки на коньках, чувствуя себя ужасно счастливым и при этом ощущая, что тревога внутри не отпустила. Покидав вещи в сумку, быстро переобулся, махнул на прощание Татьяне и ее подопечным, после чего чуть ли не бегом кинулся на выход. И даже не догадывался, как он выглядел со стороны — предательски сияющие глаза, румянец, взлохмаченные чуть влажные волосы, распахнутая олимпийка, из-под которой выглядывал серый чуть линялый свитер. Тарасов ждал его у входа на каток, в распахнутом пальто и хмурый сильнее обычного. — АнатольВладимыч, чес-слово, я не нарочно. Татьяна вообще не виновата, я сам к ним ходил, — начал было Валерка и прикусил язык. Он не хотел признаваться тренеру в том, что такие вылазки в мир фигурного катания случались частенько. — Вижу, что сам. Мама тебя за ручку не водила, а, Харламов? — Причем тут это? Я, по-вашему, маменькин сынок? — Нет, Валера. Просто в твоей манере сначала думать, а потом делать, — как-то устало отозвался Тарасов. "Чебаркуль — он и есть Чебаркуль. Вроде бы и взрослый парень, а мозгов как у пятилетки... Если бы разбился, дурак? И выбыл на полгода?", — мысли Анатолия Владимировича естественно перетекли в хоккейную плоскость, тем более что за своих подопечных Тарасов переживал постоянно, считая их своими сыновьями. О том, что отношение к Валерке у него значительно более теплое — как к более проблемному ребенку, он понял не так давно и по счастью, должного внимания этой мысли не придал. Эта перемена в настроении Валеру удивила. Он-то ожидал выговора, нотаций, а сейчас в голосе тренера слышалась даже обеспокоенность. От мысли, что он важен, что за него переживали, Валерка расплылся в дурацкой улыбке и она тут же пропала, когда правая рука Тарасова скользнула под пальто, поближе к сердцу. — Вам плохо? Анатолий Владимирович? От паники в голосе Валеры Тарасову стало смешно, но он не нашел сил даже на маленькую улыбку. Ну подумаешь, сердце защемило, всякое бывает в его-то возрасте. Только сейчас до него дошло, что в момент падения он испугался за Валерку сильнее, чем за кого бы то ни было. — Нормально, Валер-ра, нормально, — по лицу Анатолия Владимировича было понятно, что он ругает себя за этот жест, за минутную слабость, за лишний повод к жалости. Разумеется, Тарасов уже знал, что все то время, проведенное в больнице, он находился и под Валериным присмотром. Добрая пожилая медсестра — Вера Витальевна, — однажды случайно проболталась. И про дежурства Харламова в реанимации, и про лекарства, и приглашенных зарубежных врачей, прилетевших в Москву на какой-то симпозиум. — Давайте-ка я вас провожу, — уверенно произнес Валера, прекрасно зная, что не позволит тренеру добираться в одиночку, так же, как и не примет его отказов. — Вы же хотите узнать, как мы тренировались? Отказаться у Тарасова не получилось. Может быть потому, что он соскучился — и в душе легко признался в этом самому себе, — а может быть потому, что поторопился с выпиской и все еще чувствовал себя неважно. — Никаких машин. Давай немного пройдемся, — предупредил Анатолий Владимирович. — Тебе уж точно не помешает побыть на свежем воздухе. С катка на каток, с катка на каток. Совсем от рук отбился, да, Валера? — Не совсем, — Харламов упрямо мотнул головой, отчего челка упала на глаза и ему пришлось ее убирать. — Ни одной тренировки не пропустил. «Да уж знаю, Бобров вчера забегал», — чуть было не произнес Тарасов, но вовремя прикусил язык. Он не любил противоречить самому себе, тем более, когда общался со своими спортсменами.