1972.
В жестяное ведро с глухим звуком прилетали одна за одной шайбы, но Харламову было мало — хотелось еще и еще, и еще… Казалось, что свинцовая усталость в каждой клеточке тела перешла в другое качество — организм требовал нагрузок, активности, еще пары часов на льду, тем более, что рядом никого не было. Валерка очень любил эти редкие часы уединения, считая их более полезными, более интимными, что ли. Оставался только он сам и хоккей, в душе возникало какое-то болезненно-щемящее чувство, и ощущение правильности происходящего. Прикрываться было не кем, был только он — Валерий Харламов, семнадцатый номер, и его мастерство. Дело в том, что Валера остался недоволен тренировкой — без Тарасова она прошла как-то в пол-ноги, несмотря на то, что команда честно выкладывалась, не желая его подвести, и сейчас хотел покататься просто для себя. Чтобы через несколько часов, оказавшись дома, с чистой совестью лечь спать. Постоянно меняя позиции, забивая из самых разных положений, Валерка не замечал ничего вокруг, к счастью для себя и для человека, наблюдавшего за ним уже добрых полчаса с верхних трибун. Анатолий Владимирович вернулся от «дорогого Эдуарда Михайловича» чуть больше получаса назад и с удивлением обнаружил своего ученика на льду. Подавив первый порыв пойти и наорать за нарушение режима, а после отправить взашей со льда, Тарасов устроился на одном из сидений и стал наблюдать за происходящим. «Какой же балбес, а! Я для кого график установил, для дяди, что ли? Совсем не соображает, что силы надо экономно расходовать, дуралей… Но забивает грамотно, технично, этого у него не отнять. И научился бы видеть не только себя на льду, цены бы не было. И Балашов этот, черт его дери… Бумагу ему подавай, бюрократу чертовому. А от Валерки не ожидал, хотя нет, чего я — ожидал… Не сломался Валерка, не сдался, решил, что копать под меня не будет. Значит не все еще потеряно, пока еще… Я-то как думал? Ненавидят они меня, все, ведь гоняю, ломаю, заставляю через себя переступать. А с Харламовым в разведку можно», — подумал Тарасов и, глядя на то, как Валера, раскинув руки, медленно катится вдоль катка, решил, что пора с отправляться домой. И выгнать ненормального Валерку с катка, чтобы завтра он не свалился с какой-нибудь простудой или растяжением. Валерка дернулся на звук, доносящийся трибун и замер, сжимая клюшку. То ли ему показалось от усталости, то ли правда к бортику направлялся Тарасов собственной персоной. — АнатольВладимыч! Вы как тут?.. В смысле, вы уже вернулись… оттуда? — Оттуда, Харламов, оттуда, — Тарасов не сдержал усмешки. Хотел добавить что-то резкое, но радость на физиономии Валерки была такой неприкрытой, что съязвить не получилось. — И как все прошло? — Твое любопытство неприлично, ты не находишь? — Анатолий Владимирович облокотился на бортик, чувствуя, как неприятно ноет уставшая за день спина. — Промурыжили правда весь день, язви их в душу… Ты же знаешь Балашова. Ничего, Ва-лер-ра. Ничего. Прорвемся. — А… — Бэ. Скажи мне лучше, ты головой не ударялся? Харламов удивленно вытаращился на тренера, убирая упавшую на глаза мокрую челку. — Ты какого лешего забыл на льду? Видел, который час вообще? — Да я это, АнатольВладимыч, решил подтянуть броски… — То есть, как я понимаю, тебе официального времени мало? Хорошо, Харламов, я тебя понял. Даю тебе ровно пять минут, чтобы собрать инвентарь и уйти со льда. Иначе… — Что? — Отлучу от спорта на неделю, — строго начал Анатолий Владимирович, — на глаза же психо-физическое перенапряжение у спортсмена. Посидишь дома, стоп себе подумаешь… Чего стоишь? Иди давай. — Так точно! — Валерка разве что честь не отдал и кинулся к ведру, чувствуя лопатками даже не строгий, скорее встревоженный взгляд Тарасова. «Что у него такого происходит в жизни, что он со льда не ногой? Вот уж не поверю, что выслуживается. Нет, тут что-то другое. В семье проблемы, пожалуй. Как бы не сорвался Чебаркуль, с него станется», — как-то рассеянно подумал Тарасов, направляясь к выходу. Раздражение на своевольного Харламова сменилось обеспокоенностью и желанием научить его уважать коллективный распорядок так, чтобы этот урок усвоился навсегда. Однако пока достойного способа не нашлось и Анатолий Владимирович решил, что подумает об этом по дороге домой.1971.
Валера, перепрыгивая через ступеньку, бодро поднимался по лестнице вверх, чувствуя себя бодрым, полным сил и готовым к новым свершениям. И уже со второго этажа почувствовал потрясающе вкусный, сладкий и сдобный запах чего-то жарящегося в масле, отчего желудок заурчал. Привыкший к раннему завтраку, Харламов был готов съесть что угодно, но стоило вспомнить о том, где и с кем он будет завтракать, его слегка замутило от волнения и радостного — все-таки радостного, счастливого, — предвкушения. Самому себе Валера даже не пытался врать на тему общения с Тарасовым — да, общение с тренером, что на льду, что в обычной жизни, казалось наивысшим удовольствием и при этом самой большой сложностью. Столько всего следовало уловить, произносимого между строк! Тем более что «тормозил» Валера в обычной, не спортивной жизни, довольно заметно. Он смущался, где не стоит, становился неловким и чуть несобранным, умудряясь при этом не терять природного обаяния и привлекательности. Собравшись с духом и вытерев почему-то вспотевшие ладони об себя, Валерка оказался у нужной двери. Хотел было позвонить, но заметил, что дверь открыта. Внутри что-то неприятно сжалось — снова вспомнился тот самый день, когда он нашел тренера без сознания в незапертой квартире, — но усилием воли запретил себе думать о плохом и шагнул через порог. Поддавшись невеселым мыслям, Валерка не сразу сообразил, что вкусный сладковатый запах тянулся именно из тарасовской кухни. — Харламов, шагом марш в душ и приходи за стол! — крикнул Анатолий Владимирович, безошибочно угадав, что он вернулся. Скинув кроссовки, Валера прошел в ванную, чувствуя и любопытство, и неловкость. Однако представив, как Тарасов тем же тоном, что на тренировках, отчитывает его за опоздание к завтраку, ускорился. В ванной его ждали с вечера оставленные полотенце, новая зубная щетка и чистая майка. Стоя под душем, Харламов чувствовал себя так, будто здесь был его дом — все казалось знакомым и понятным. Порядок вещей, легкий беспорядок — все нравилось и выглядело единственно верным. Только так и могла выглядеть квартира «великого и ужасного» Анатолия Владимировича Тарасова. Приняв наскоро душ, Валерка привел себя в порядок, переоделся в свое и не забыл глянуть в запотевшее зеркало напоследок. Если бы не румянец во все щеки, выглядел бы он вполне по-взрослому и серьезно. Тарасов же караулил почти закипающий чайник, читая при этом книгу. «Наверное, по хоккею. Будет нас как-то по особенному гонять», — с улыбкой подумал Валера, переводя взгляд со стола на тренера и обратно. — Садись, Валер. Точно руки мыл? С мылом? — книга из рук Тарасова переместилась на подоконник, залитый солнечным светом. — С мылом. А вы сомневаетесь? — дурачась, Харламов показал обе ладони. — Клоун, — беззлобно отозвался Анатолий Владимирович, снимая с огня зеленый тяжелый чайник. — Не сиди, как засватанный, остынет все. Чай или кофе? — Чай, если можно, пожалуйста. — Вот что у тебя не отнять, Ва-лер-ра, так это вежливости, — хмыкнул Тарасов, разливая в две, в красный горошек, чашки, заварку и кипяток. — Ешь давай, даю слово офицера — это вкусно. Валерка с интересом глянул в тарелку и вооружился вилкой — омлет с помидорами и зеленью выглядел и вправду вкусно. А в глубокой тарелке, по центру стола, дожидались своего часа румяные пышные сырники. У Харламовых в доме таких никогда не было, обычно Бегония пекла что-то испанское, национальное, иногда добавляя в скромное семейной меню дрожжевые оладьи. Так что Валерка не заставил просить себя дважды, надеясь при этом не выглядеть диким пещерным человеком, не умеющим вести себя за столом. Тарасов, поглядывая на него искоса, лишь посмеивался про себя и медленно пил горячий чай, вяло ковыряясь в своей порции. — Очень вкусно, АнатольВладимыч! Но я как-то не думал, что вы… — и Валерка, поняв, что сморозил что-то не то, замолк. — Что я умею готовить? Умею, умею. Каждый уважающий себя мужчина должен уметь и обед приготовить, и дом построить, и дерево посадить. Давай налегай на сырники, много напек, на роту хватит. И со сметаной вкусно, варенье бери. И Валера ухватил самый верхний сырник вилкой, почему-то подумав, что руками было бы вкуснее. Тарасов, как он успел понять, был чем-то озабочен, думал о своем, и раздражать его пустой болтовней хотелось меньше всего. Однако расправившись с завтраком и выпив чай, Харламов отчетливо понял, что ему нужно сделать что-то для тренера, желательно приятное. Например, вымыть посуду, до которой его дома давно не допускали — все хозяйство на себе «тащили» мать и сестра. — Все, наелся? — Тарасов отвлекся от своих размышлений и внимательно посмотрел на сидевшего напротив Валерку. — Да, спасибо большое. Было очень вкусно. И давайте я сейчас быстро все помою, — торопливо проговорил Харламов, поднимаясь на из-за стола и собирая пустые тарелки. — Харламов! А ну-ка отставить, придумал тут, тоже мне… Но Валерка не дал ему как следует рассердиться. — АнатольВладимыч, мне не сложно, дело-то пяти минут. Вы пока посидите, чай допейте. А то я свалился вам на голову вчера, невежливо получится… И вдруг, — Валера на этих словах улыбнулся. — Вы такого некультурного гостя потом видеть у себя не пожелаете? — Что с тобой поделаешь. Мой давай. Совсем от рук отбился, фигурист, — проворчал Тарасов, но вышло у него беззлобно и даже тепло. Валерка же с одушевлением кинулся к мойке и сгрузил туда посуду. В итоге они вышли из дома вовремя и Валера искренне пытался не улыбаться с видом клинического идиота, то и дело исподволь поглядывая на Тарасова. Получалось не очень. Анатолий Владимирович не выдержал и ехидно поинтересовался у подопечного, когда они почти подъехали к спорткомплексу: — Валерий Борисыч, ты чего так лыбишься? Праздник какой, а я не знаю? Харламов же судорожно прикинул, можно такое говорить тренеру или нет, и решив, что можно, ляпнул, понимая, что за такое ему светит не один штрафной километр на пробежке: — Да я… Вы не такой строгий, АнатолийВладимыч, каким хотите казаться. Ну, дома имею ввиду, в неформальной обстановке… — А ты думал, что я умею только орать, да вас, охламонов, по катку до седьмого пота гонять? — Нет, но… — Все ясно с тобой, Ва-лер-ра. Все ясно. Что ему было ясно, Валера так и не понял, но решил, что с откровениями стоит повременить. «А то отправит опять в какой-нибудь Чебаркуль», — решил про себя Харламов, чувствуя странное, но все-таки приятное одушевление. Чего нельзя было сказать об Анатолии Владимировиче — он, по мере приближения к тренировочной базе, становился мрачнее.