1971.
Там за окном сказка с несчастливым концом, Странная сказка… Валера нервничал так, как не нервничал до этого ни разу в жизни. Он мялся в прихожей тарасовской квартиры, прислушиваясь к происходящему в комнате. За плотно прикрытой дверью переговаривались врачи, что-то периодически хрустело, щелкало и стучало. Видимо, открывались ампулы с лекарством, флаконы с физрастворами, щелкала пленка в аппарате для ЭКГ — Валера немного разбирался в медицине, Таня, любимая младшая сестренка, училась в медицинском, поэтому разговоров в доме о разных болезнях хватало. На старшем брате Таня училась измерять давление и проводить прочие манипуляции — когда Валерка был не на тренировке и не спал. Минуты тянулись безумно долго, часы раздражали своей медлительностью, а люди в белых халатах — молчанием. Харламов боялся услышать плохие новости, мысленно ругал ребят, отправивших его проверить тренера. Мол, тебя, семнадцатый, он точно не прибьет за такое. Теперь же страх сковывал Валерия изнутри — он только сейчас осознал, насколько ему не хотелось увидеть беспомощность и слабость Анатолия Владимировича. — Переднестеночный, похоже… Пульс девяносто шесть, тахикардия… Отдельные слова Валерка еще понимал, а в целом смысл ускользал, как песок сквозь пальцы. — Давление сто пятьдесят на девяносто… «Это много? Или совсем плохо? Господи, да сказали бы уже, что с ним! Тянут кота за хвост», — Харламов скривился, как будто у него самого что-то заболело. — Инфаркт… Повезем в четверку, профессор Бражкин возьмет дело под свой контроль… Информация, услышанная обрывками, напугала по-настоящему и шокировала. У Валеры никак не укладывалось в голове, что холодный, прагматичный, такой сильный и полный жизни Тарасов, может иметь проблемы со здоровьем. О том, что у тренера есть сердце и оно, как ни странно, может болеть, он задумался впервые. Санитары лениво курили на лестничной клетке, Валера слонялся из угла в угол, не замечая, что взмок в своей демисезонной куртке и искусал губы чуть ли не до крови. — Что случилось? Как отец? — Татьяна ворвалась в квартиру, промокшая, с горящими глазами и ужасно испуганная. Харламов позвонил ей сразу же после того, как вызвал скорую, и попросил приехать как можно скорее — он, к своему стыду, в первые секунды растерялся, найдя Тарасова без сознания в собственной гостиной. — Не знаю, они пока ничего не говорят. Оказывают помощь. — Господи… А все эта работа. Ни поесть толком, ни отдохнуть. Про таблетки вообще молчу… — Таня сокрушенно вздохнула, плюхаясь на банкетку из вишневого кожзама. — Я-то не могу постоянно его контролировать, он сам первый взбунтуется… Характер. Никаких авторитетов не признает, Валер. И что с ним делать? Что делать, Валера придумать не успел — из комнаты вышла врач, сдирая на ходу с рук медицинские перчатки. — Как он? — Татьяна подскочила на ноги. — Ребята, ваша очередь, — врач сделала приглашающий жест санитарам. — Состояние стабильно тяжелое, пока ухудшения нет. Постараемся довезти до кардиологии в таком же состоянии. Вы дочь? — женщина строго посмотрела на румяную, пухленькую Таню, словно прикидывая, можно ей говорить об истинном положении вещей или нет. — Да, Таня. — У вашего отца инфаркт. Сами понимаете, насколько это опасно. От вас в том числе зависит, выкарабкается ли он. — Что-то нужно? Лекарства, какие-то м-м-м… вещи? Скажите, что нужно, я достану. — Если получится достать вот это, — женщина протянула Татьяне листок с рецептом, — будет неплохо. Препарат очень сильный, у нас в больницах, увы, его нет… А счет идет на дни — чем скорее начать лечение, тем лучше. — Я поняла. — Скажите, а с ним можно поехать в больницу? — Валера, притихший у вешалки с пальто, подал голос. — Вы кем приходитесь больному? — Ну я… Хоккеист Харламов, — брякнул Валерий, понимая, как глупо прозвучали его слова. — Товарищ Харламов, ваше беспокойство понятно, но присутствие посторонних в лечебном учреждении запрещено. А вот сумки можете помочь донести. Валера автоматически кивнул, приобнимая Татьяну за плечи — она с трудом сдерживала слезы, сжимая в руке рецепт. — Тань, давай мне эту бумажку, я все устрою. Поезжай с АнатольВладимычем, я, как найду, сразу к нему. Хорошо? — Хорошо, — Тарасова улыбнулась. — Все, молодые люди, на выход, — скомандовала напарница строгой докторши, подавая Валере чемоданчик с электрокардиографом. Для нее, совсем юной, миниатюрной и хрупкой, он, похоже, казался неподъемным. Валерке же такая нагрузка не показалась хоть сколько-нибудь значимой. Девушка осталась с санитарами, чтобы сопровождать Тарасова при спуске по лестнице — флакон с капельницей прицепить было просто некуда. Валерка поспешил увести Таню вниз, чтобы не мешать медикам делать свою работу, а еще из суеверного страха, суть которого он сам не смог бы объяснить. А в ванной комнате, ни жива, ни мертва, стояла Нина Григорьевна Тарасова, в распахнутом тяжелом пальто и с растрепанным альбомом в руках. Как она успела заскочить сюда, да еще и запереться на щеколду — она не помнила. Ее слегка потряхивало от пережитых эмоций и чувства вины. Решившись на такое, она первый раз в жизни поняла, что словом человека запросто можно убить.***
Кулагинская квартира, куда более беспорядочная чем его собственная, по мнению Тарасова, встретила его смесью из тепла, въедливого запаха лекарств и лыжной мази. «Докатался, лыжничек, твою мать… И Ритка, блин, хороша. Надо ж было именно сейчас уехать. Хотя, Боре и так неплохо — к теще «любимой» лишний раз не ехать. Никогда не забуду, как их свадьбу гуляли», — про себя проворчал Анатолий, разуваясь и пристраивая демисезонное пальто на вешалку. С собой он притащил кулек с лекарствами, баночку меда, немного сушеной малины и пару книг, которые Борис Палыч давно хотел почитать. — Ну что, не удалось повторить успехи Сметаниной и Поносова? — язвительно отозвался Тарасов, едва зашел в комнату и сгрузил на кровать Борису книги. — Лежи, страдалец, чай сам заварю. — Ты как всегда добр, — Кулагин, выбираясь из-под одеяла, закашлялся. — Даже удивительно, сколько лет я тебя терплю. — Добр. — Анатолий кивнул. — Потому что Борь, без твоей бесценной помощи я зашиваюсь нахер. А если сам опять свалюсь, что будем делать? Я конечно говорю, что ребят давно разогнать пора, но это так, для красного словца. Их сейчас нагружать надо до такой степени, чтобы собственные имена позабывали. Тогда может что-то и получится. — А ты чего пришел? Заразишься же. — Зараза к заразе… — Тарасов отмахнулся, ошпаривая кипятком чайничек. — Мне поговорить с тобой надо. Но поскольку ты не в кондиции, можешь просто послушать, мне хватит. Борис Палыч выразительно шмыгнул носом, всем видом показывая, что слушать-то он всегда готов и, усевшись за кухонный стол, прикрыл глаза. — В общем, случилось нечто странное. На горизонте объявилась Нина Григорьевна, беспокоилась о моем самочувствии, — Анатолий выразительно скривился, но Борис не заметил этого взгляда, он больше слушал, нежели смотрел, — ну и с новостями, само собой. Мол, Галина наша родила сына, и теперь, мол, жаждет увидеть меня у себя в гостях. Сама Нина туманно так намекала, мол, ребенку нужны полноценные дедушка с бабушкой, а не абстрактный дед, которым, по всей видимости, его будут пугать, когда постарше станет. Рассказывала, как у них там дела… Гретка умерла полгода назад. В квартире ремонт сделали… Нина, оказывается, на матчи приходила, на наши. — Взяла и позвонила? Сама? — Сама. Ну пару месяцев назад мы общались уже, — Тарасов пожал плечами. Вспоминать, к чему это общение привело, не хотелось. — Это она так сказала? — в сиплом голосе Кулагина явно слышалось удивление. — Да. Бобров, оказывается, помогал достать билеты и не попасться мне на глаза. Ну, я поговорю с ним, объясню, что он не прав. — Толя, ну что ты это самое, — Борис Палыч ругнулся шепотом и, убедившись, что чай слегка остыл, сделал осторожный глоток. — Не нервничай, главное. — Да я спокоен. Мне нужно убедиться в том, что не стоит наступать на одни и те же грабли. В конце концов, я и так иду против системы… — он невесело усмехнулся. — Подумаешь, прегрешением больше, прегрешением меньше. Они немного помолчали, думая каждый о своем. — И что с того, Толь, что было раньше? Нина признала свои ошибки, она заботится о тебе, прости ей это. Татьяна, я думаю, всегда хотела, чтобы ты вернулся… А Галка… С ней сложнее. Но! Она же позвонила тебе, сказала, что ты стал дедом. Что можешь приехать и… Вы можете начать все заново, — подвел итог Борис Палыч, глядя на Тарасова взглядом опытного человека, дающего совет юноше, который готов нагородить огород из своих и чужих ошибок. — Попробовать. Ты же почему-то выбрал Нину в свое время. — Можем начать все заново? Боря, с хрена ли баня-то упала? — Тарасов поперхнулся и уставился на Кулагина так, будто бы он предложил на грядущий матч надеть балетную пачку, выйти на лед и станцевать «Лебединое озеро», а после раздать всем хоккеистам по шоколадной медальке и поцеловать в нос. — Не кричи на больного человека, — Кулагин попытался скрыть за кашлем смех, но все равно не выдержал и пару раз хохотнул, держась за горло, закутанное в шарф. — Слушай, больной человек, — Анатолий постучал ложечкой по краю чашки, красной в крупный белый горох, после чего сделал глоток горячего чая. — Ты как-то никогда не поддерживал наш брак, а теперь убеждаешь меня в том, что пора бы вернуться в семейную жизнь. Перегрелся, что ли? — Одному все-таки плохо, Толь. Разве нет? — А когда скандал на скандале — это хорошо? Когда лучше в парке на лавочке, либо в тренерской допоздна? Ладно, я подумаю. Может ты и прав, Борь… Все-таки внук. — Думал, у тебя этот период прошел. Бунтовать против всех и против себя в том числе… — Кулагин потер виски, чувствуя, как начинает клонить в сон. — По крайней мере, попробуй дать им всем шанс. — И себе, хочешь сказать? — И себе. Тем более, тещи, как моя дорогая Зинаида Иосифовна, тебе не видать. Ритку снова накрутит, приедет, злющая, как Балашов перед соревнованиями, и все… Оставила список дел, представь? А я не пацан в первом классе, чтобы так поступать со мной, — Борис Палыч улыбнулся. — Вот, узнаю старого доброго Борьку. Заюморил — жить будешь. — Буду, если посплю чуток. — Сам доберешься до койки или тебя донести? — Вот еще. Ты у нас каши мало ел, — Борис отмахнулся. — Когда пойдешь, дверью хлопни посильнее. А то не всегда защелкивается. — Будет сделано, — Тарасов шутливо отдал честь. А когда друг скрылся в комнате, решил слегка навести порядок, сверившись со списком. Перемыл чашки, поставил на маленький газ кастрюльку с суповым набором, прикрыл крышкой, мысленно сетуя на сложности семейной жизни. Он как-то отвык от вечного «пиления» и ощущения, что он не принадлежит сам себе. Разговор с Борисом его только убедил в том, что на провокации бывшей жены реагировать не стоит. Спустя пару минут Анатолий вышел из квартиры, собираясь купить продуктов в ближайшем гастрономе. Ничего такого — хлеб, молоко, да спички. Кулагин выручал его миллион раз, а теперь хотел выручить он сам, даже не принимая в расчет возмущения друга. В итоге, через четверть часа забросив авоську с купленными товарами в прихожую, Тарасов отправился домой. Там его никто не ждал и он честно себе признался, что был этому факту только рад.