1981.
— Валера, ты совсем дурак? — Тарасов недовольно посмотрел на трясущегося Валерия, прижимающего к себе что-то завернутое в теплую демисезонную куртку. Точнее, кого-то, судя по возне. Харламов стоял на крыльце и, стуча зубами, что называется, обтекал. — Да нет… То есть нет… В общем, вот, — Валерка поспешил показать причину своего впечатляющего внешнего вида. С волос капало, его трясло от холода, улыбка была хоть кривой, но счастливой — он смог, он спас, не растерялся! Да еще и пацанам этим обещал уши оборвать при случае — им повезло, что он торопился достать щенка, иначе досталось бы точно по первое число. — Господи, тебе годиков-то сколько? Соображаешь, что вода ледяная? Что сердце могло остановиться? — Соображаю. И ему тоже было холодно, чуть не утонул, — пробубнив, горе-спасатель откинул часть куртки с щенка и продемонстрировал Тарасову смешную черную морду с белым пятном на носу. — Можно мы его оставим? — Точно дурак. Учти, лечить тебя от воспаления легких я не собираюсь. Зачем ты притащил эту несчастную животину? — Ну Толь… — Харламов посмотрел на Анатолия своим вечным «щенячьим» взглядом, чувствуя себя провинившимся школьником, а не взрослым мужчиной. Получилось так, ну ведь он же не специально! — Не нукай, а иди лучше, переодевайся в сухое, полотенцем докрасна разотрись. Не мне тебя учить, давай-ка сюда, — Анатолий Владимирович забрал щенка, удержавшись от того, чтобы закатить глаза. — Это огромная ответственность, режим. И в конце концов, тебя самого еще воспитывать и воспитывать… — Не ругайтесь пожалуйста, АнатольВладимыч! Это мечта моя была — собака. Считайте, сделал себе подарок на день рождения, — прозвучало уже из комнаты. «Подарок ему, надо же… Вот где таких делают, скажите мне на милость? Точно испанская кровь взыграла, тореро хренов…» — подумал Анатолий Владимирович, но вслух произнес другое: — И не топчи там сильно, с ног-то натекло небось! Причитая про себя, какой безбашенный ему достался Валера, сделал для щенка подстилку — из старого покрывала, устроил его у печки, чтобы было потеплее. А после положил в алюминиевую мисочку оставшуюся от завтрака кашу. Как бы он не был против, щенка следовало согреть и покормить. После чего думать, как быть дальше. Убедившись, что Харламов еще возился в комнате, налил себе из запрятанной подальше бутылки немного водки — в небольшую пузатую рюмку, исключительно для успокоения. И наполнил такую вторую — чтобы Валера-вечно-находящий-приключения согрелся. — Пей, — распорядился Анатолий, когда Валера появился на кухне. — Что? — Тебе согреться надо, пей давай, как лекарство, залпом. Водку, что ли, не пил? — Ну… не особенно, — смутился Харламов и все-таки сделал, как велено. Обжигающая волна опустилась в пищевод, дыхание перехватило и, стоило запить алкоголь простой водой, стало гораздо лучше. По телу стало расползаться тепло. — Дур-рак ты, Валера. Совсем дурак. Тебя для этого врачи спасали? — не оборачиваясь, поинтересовался Тарасов, снимая чайник с плитки. — Да там же не сильно глубоко было, плавать я умею, — заспорил Валера. — Я же не немощный какой. Вроде бы уже поправился, даже бегать могу. — Как ты не поймешь? — в голосе Анатолия мелькнули прежние стальные нотки. — Дело не в несчастном щенке, а в твоем безрассудстве. Ты же можешь ввязаться в любую драку, в любую несправедливость. И погибнуть. Хочется сильно на тот свет? — Мне его унести? — как-то обреченно отозвался Валера, раскачиваясь на табуретке. Найденыш тем временем обнюхал лежанку и направился на запах еды. Все-таки он успел сильно испугаться и теперь, оторванный от привычной жизни и мамки, отчаянно хотел есть. — Два сахара? — Два. Бухнув на стол перед Харламовым большую кружку с чаем, Анатолий Владимирович уселся напротив. Сейчас, когда напряжение слегка отпустило, он уже не видел такой большой катастрофы в появлении в доме собаки. Только это все до ужаса напоминало ему сценарий, от которого он долго бежал не оглядываясь — на создание семьи. А что? Общий дом, общие интересы, да к тому же собака, щенок, которого предстояло вырастить общими усилиями в умного пса. Семья. Только неправильная, судя по общественным, партийным и черт еще знает каким канонам. Семья, в которой есть влюбленный до умопомрачения молодой Валера, и есть он сам, упорно не поддающийся на такие очевидные факты, не подпускающий к себе слишком близко, позволяющий себе только поцелуи. За те срывы, случившиеся пару раз, Тарасову было стыдно — он оставил на Валеркиной шее такие бесстыдные засосы, что хотелось стереть память. Но другая его часть наоборот была довольна от того, что Харламов рядом с ним, его можно коснуться, поцеловать, обнять во время сна. О большем Тарасов не думал, запрещая себе, и пресекая любые попытки Валеры сблизиться. В его душе все еще оставалось крошечное предположение, что скоро это все закончится и Валера поступит по-умному — найдет себе девушку, женится. Создаст традиционную семью с детишками, а не останется с ним до конца его дней. — Я на озере гулял, ближе к линии… И какие-то пацаны скинули мешок в воду. Он так шевелился странно, визжал, я и кинулся, — торопливо стал объяснять Валера. — Думал — котята… А там этот, успел воды нахлебаться, но выжил, смешной такой… Пацаны как увидели, что я полез в воду, быстро убежали. Я их даже не запомнил. — Уши оборвать засранцам за такое. У тебя никогда собаки не было? — Никогда. А теперь будет? — с надеждой поинтересовался Харламов, не забывая прихлебывать чай. — Как назовем бедолагу? — деланно строго поинтересовался Тарасов, глядя на то, как щенок с аппетитом лакает жидкую овсяную кашу. Обсохнув, он немного поскулил, но видимо для порядка — и поплелся исследовать новые владения, по-щенячьи неуклюже. Анатолий же понял, что нужную ему тему с Валерой обсуждать сейчас бесполезно. Он все равно его не услышит, хоть кол на голове теши. Да и не хотелось с ним грубо, как в прежние времена, ломать не хотелось, навязывать свое. Хотелось, чтобы все понял. Но сам. — Я думал может Полканом… Или Джеком, — Валера, одетый в теплый спортивный костюм, грел руки о кружку с чаем. — Ну или Бимом. — Никакой у вас фантазии, товарищ Харламов. Глянь на его морду с подпалинами на бровях, это же вылитый… Палыч, — брякнул Тарасов и невольно улыбнулся. Глупость сказал, но такую точную! Вылитый Борис Палыч, его друг, Валеркин первый тренер. Вылитый. Можно сказать, копиенный. — Иди-ка, ложись. Носом уже клюешь. — Детское же время, — возмутился Валера. Часы показывали шесть часов вечера, уже стемнело, но в сон и правда клонило, несмотря на начавшийся вечер. — Поговори мне тут. Иди и ложись, иначе уснешь прямо тут, за столом. — Ладно, — Валера ушел в комнату, смешно шаркая ногами в двух шерстяных носках. Тарасов естественно пошел следом, проследив, чтобы новообретенный Палыч улегся на своем месте. Приглушив верхний свет и включив ночник, Анатолий Владимирович пристроился со своего краю, чтобы поправить на Валерке одеяло, да и вообще, немного с ним поговорить. Утром он сам был не в настроении общаться, вот Валера и ушел гулять, дышать свежим воздухом. Нагулялся, блин. — Я боюсь за тебя, ты это понимаешь? Валера, завернутый в одеяло, расстроенно вздохнул. — Понимаю. Но ты зря ругаешься, я мог бы соврать, например. Где-то погулять, к кому-то зайти, чтобы обсохнуть. А ты бы узнал пост-фактум, что я чуть не утонул, — Валера, разморенный после водки и чая, ляпнул это и осекся. Нашел что сказать. — Решено, переименую тебя из Чебаркуля в Водолаза, — Тарасов нашел в себе силы отшутиться, хотя по глазам было видно — ему ничуть не весело. — Завтра к нам Кулагин заедет, кое-что с ним для книги обсудить… Так что постарайся не выдать что-нибудь этакое. — Ой, это хорошо, Борис Палыч, он… Нормальный мужик. Тарасов выключил свет и уже почти вышел из комнаты, когда Валера совсем тихо то ли извинился, то ли попытался еще раз оправдаться. — Не хотел тебя пугать, правда не хотел. Просто… Он же маленький, слабый. Точно бы утонул… А я смог спасти на этот раз. — На этот раз? Что было в первый? — Я маленький был, мы в Испании гостили, у дяди Хосе. А была коррида, и я щенка схватил, иначе бы быки затоптали, — признался Харламов, вспоминая тот день. Синее небо, солнце, звон колокола, кипящий в крови адреналин и крошечное толстое тельце щенка, прижимаемое к груди. Тогда же он и получил свой счастливый платок. В общем, день был знаковым, на грани. Анатолий вместо ответа и каких-то своих обычных нотаций, вернулся к дивану и, удивляясь сам себе, коротко поцеловал Валерку куда-то в уголок губ. После чего ни слова не говоря ушел, оставив молодого человека в крайнем смятении. «Он меня поцеловал! Поцеловал! Как хорошо и как неправильно… Хочется еще!» — огромными буквами было написано на пылающем лице Харламова, который совершенно передумал болеть и вообще чувствовал себя сейчас так, будто бы мог взлететь в небо безо всякого самолета. — «Как же ему тяжело принять ситуацию и быть нежным… Ладно, торопить не буду, пусть привыкает постепенно. Я же не он, ломать никого не хочу». Подумал Валера, закрывая глаза. Его окончательно разморило в тепле, он согрелся, вкусно поел, да еще и маленькая порция алкоголя сыграла свое дело — буквально через пару минут после ухода Тарасова он спал.1972.
В тренерской было и прохладно, и как-то душно. Валерка исподлобья смотрел на мужчин, выясняющих отношения, не вмешивался и периодически вспоминал недобрыми словами Балашова вместе с его неприятным сынком. — Нельзя мне переступить эту черту. Никак нельзя. Если я подключу милицию, заявлю на этого недоумка… Будет только хуже. — По-моему, ты не прав, — резко заметил Кулагин. Он сидел за приставным столом, наблюдая за перемещениями нервничающего Анатолия Владимировича. — Вот ты-то куда, а? Мне этого балбеса хватает… — Тарасов махнул рукой на ссутулившегося у стены Валерку. Сесть он отказался, так и стоял, виновато и вызывающе поглядывая на тренеров, только сумку скинул. — Нельзя спускать ему с рук, Толя. Он тебе команду искалечит, ты подумай? А семья твоя? — теперь уже Борис Палыч начал выходить из себя. — Тоже мне, железный Феликс. Я не сомневаюсь в том, что тебя сломать практически невозможно, пойми ты это. Но иногда стоит… — Что? Боря, я не ослышался? — Анатолий Владимирович возмущенно уставился на друга. После чего повернулся к Валерке. — А ты слышал, что мне товарищ Кулагин говорит? Валера не без опаски кивнул. — Так вот, Ва-лер-ра, Борис Палыч видимо сегодня встал не с той ноги и предлагает мне взять по протекции в команду Виктора Эдуардовича, выгнав кого-то из наших парней. Вот как думаешь, кого? У Харламова буквально отпала челюсть — он все еще не мог понять, что происходит, почему оба его тренера так странно возбуждены и почему его драка с сыном Балашова возымела такой эффект. Зная характер «дорогого Эдуарда Михайловича», подобные провокации можно было ожидать в любое время и по любому поводу. Только из-за того, что Тарасов — это Тарасов, имевший существующую систему и Федерацию во всех видах и позициях. — У Балашова связи покруче наших, он сможет выйти сухим из воды, а последствия… Он организует, — рассудил вслух Валерка, на что получил удивленный Тарасовский взгляд. — Вот! Боря, даже товарищ Харламов понимает, что нельзя давать делу ход. — Правда можно… Ну, — Валера, снова смутившись, коснулся разбитых губ. Говорить было больно. — Можно заявить на них, но только нужны хорошие доказательства. Так, чтобы Балашовы не отвертелись. — Рано я тебя похвалил, рано. Валера, голова нужна хоккеисту не только для того, чтобы в нее есть и носить шлем! — рявкнул Тарасов, нервно расхаживая из угла в угол. — Толь, а если сделать проще… — Кулагин потер переносицу. — М? — Взять Балашова в другую команду со свободными местами? — Да уж, пойдет он тебе. Тут принцип — и славу получить, и меня доломать. — АнатольВладимыч, я готов если что… — вмешался Харламов, увлеченный идеей «подставы». — Так, Чебаркуль. Я не имею права рисковать тобой. Все. Разговор закончен. И вообще, выйди, — Анатолий Владимирович отмахнулся. А когда за Валерой закрылась дверь, Кулагин улыбнулся. И улыбка настолько не вязалась с происходящим, что Тарасов удивленно глянул на друга. — Ты чего? — Ты сам-то понял, что сказал? — Ну сказал и сказал! Что цепляться-то к каждому моему слову. В общем так, Борь. На Нину и девчонок я никак повлиять не могу, не те отношения. Обезопасить не выйдет, как бы я не хотел. По крайней мере, в открытую. А вот тебя, например, да парней своих… Это я могу. Поэтому, никаких провокаций. — Сдашься? — Нет. Я что-нибудь придумаю, — твердо заявил Тарасов, отчасти понимая, что выхода как такового у него нет.