(В) сердце

1972.

В 72-м один и об одном… *** Мне задача ясна, но устали глаза выбирать между черным и белым, Научи меня жить и однажды забыть, Где расстались душа и тело…       После тренировки Валера остался убирать инвентарь со льда, чувствуя, как ноет многострадальная правая нога — небольшое растяжение мышц давало о себе знать. Тарасов, отчитав его, как школьника, первым делом отвел к Белаковскому, и только когда убедился в том, что травма не помешает семнадцатому тренироваться, разрешил выйти на лед. Но только после обезболивающего укола и обязательной нотации.       Размышляя о том, как в жизни все непросто устроено, Харламов собрал оставшиеся шайбы в ведро, отнес резинки и прочие ломики в кладовую, после чего со спокойной душой собрался в раздевалку. Хотелось встать под горячий душ, немного взбодриться и согреться. Однако то, что произошло в следующую минуту заставило забыть о простых планах — на его глазах двое его тренеров разругались в пух и прах.       Тарасова, что-то записывающего в ежедневник, окликнул Борис Палыч и чуть ли не бегом кинулся к нему, минуя ряды сидений с поразительной для возраста скоростью.       О чем они говорили, Валера не слышал, но когда Тарасов рявкнул что-то вроде «не твое дело, и вообще, я сам не успел ничего сделать!», обычно сдержанный Кулагин от души врезал ему кулаком по лицу. Тарасов стоял спиной к Валере, его реакцию было не понять, а вот перекошенное от злости лицо Бориса Палыча Валерку пробрало до мурашек.       «Вот что у них такого произошло, чтобы прям на льду морду бить? Еще хорошо, нет никого… А то разговоров бы было…» — выдохнул Валера, не зная, как лучше поступить. Соваться под горячую руку было совершенно не боязно — он знал, что Тарасов относится к нему по-особенному.       — Да пошел ты! — напоследок рявкнул Кулагин и, потирая ушибленную кисть, ушел. Анатолий Владимирович стоял так же спиной к Харламову, запрокинув голову вверх.       Этот жест неприятно, до кома в горле, царапнул Валеру.       «То ли кровь останавливает, то ли…» — подумал он, но что именно «ли» проговаривать не стал. Не верилось ему в слезы Тарасова так же сильно, как и в, например, доброту Балашова.       — АнатольВладимыч… вам бы льда, что ли. Холодное надо приложить, — выдал, волнуясь, Харламов, уж больно нетипичная была ситуация.       — О, Харламов, будь любезен, иди нахер отсюда.       — Щас, погодите.       Вернулся Валера быстро, с холодным компрессом и небольшим полотенцем в руках.       — Тебя случайно не матерью Терезой звать?       — Не, Валерием, — мотнул головой Харламов, неловко помогая приладить компресс. Вид крови заставил желудок неприятно сжаться, да и особенной жалости «подбитый» Тарасов не вызывал. — Пойдемте, что ли. Сейчас лед заливать начнут, подумают, что это я вас…       — Ага, за успехи в тренерском деле, — Анатолий Владимирович дернулся, когда Валера случайно задел его левое плечо, но промолчал. — Надеюсь, об увиденном трепаться не будешь.       — Зря вы меня обижаете, АнатольВладимыч… Я для вас… В общем, я всегда на вашей стороне. А вы…       — Ой, прости, я что-то не подумал, какая ты у нас неженка, — фыркнул Тарасов, прижимая компресс к переносице более холодной стороной. Говорил он глухо и нечетко, пытался ерничать, но Валерка понимал — это защита уязвленного и слабого сейчас тренера.       — Может все-таки расскажете? Я же… Имею право знать.       — Имеешь, Чебаркуль, имеешь, — проворчал Анатолий Владимирович и, оступившись, едва не полетел носом вниз. Валерка успел схватить его за левое предплечье, рывком вернуть в устойчивое положение и удивленно вытаращить глаза — лицо тренера, слегка залитое кровью, стало пепельно-серым.       — Осторожнее, Харламов, мне мои конечности еще дороги как память.       — Извините, да вы чуть не… и я подумал…       — Думать — скажу я тебе, полезное занятие. Кулагин вот не подумал, прежде чем кулаками махать… — Тарасов быстро, на сколько позволяло состояние, прошел к тренерской, отпер дверь и, не обращая внимание на Валерку, занялся своим внешним видом. Распотрошив аптечку, скомандовал коротко и непривычно устало:       — Воду поставь. Чай в тумбочке, сахар тоже. Сейчас вернусь.       Харламов, сообразив, что так и не переоделся, сам себе кивнул. После чего, торопясь, кинулся в раздевалку. Он уложился за семь минут — успев принять душ, переодеться и вернуться в тренерскую. Тарасов вернулся еще через десять минут, заставив, честно говоря, поволноваться.       — Не смотри на меня так, — хмыкнул Анатолий Владимирович, поймав на себе встревоженный взгляд семнадцатого.       — А как смотреть на того, кто не безразличен? — ляпнул Харламов и тут же прикусил язык.       Тарасов ничего не это не ответил. Молча выключил кипятильник, достал чашки, куски рафинада в картонной коробочке, ложки. Заварил чай и уселся за приставной стол, чтобы отгородиться от Валерки хотя бы шахматной доской, раз выгнать не получилось. Так же молча они распили свой чай, горячий и приторно сладкий. Причем пару раз Харламов чуть не облился — руки его не слушались и вообще, сам себе он казался сплошной проблемой.       — Скажи…те что-нибудь, — попросил Валерка совсем тихо.       К его облегчению прозвучало не жалобно и даже почти не безнадежно. Нахлынувшая было бесшабашность и вера в то, что сейчас, в эту самую минуту, он может все, куда-то испарилась. Признаться хотел? Признался. Что получил в ответ? Ни-че-го. Точнее, реакция-то была, только Валеру она совершенно не устраивала. Слишком спокоен был Анатолий Владимирович. Как будто… Как будто все давно знал. От этой мысли Харламова прошиб холодный пот. После всех переживаний и увиденного, мозг со скрипом пытался что-то анализировать и Валера бросил эту затею. Не сейчас.       — Что тебе сказать, Валер-ра? — с расстановкой отозвался Тарасов, уставившись взглядом на шахматную доску. Но черно-белые фигуры перед ним расплывались, да и не думал о он них. Сейчас была нужна хоть какая-то дистанция с Харламовым, хоть какая-то стена, защита. Его защищал несчастный кусок деревяшки, лакированный и слегка оббитый по углам.       — Что я — дурак, каких свет не видывал, что выскочка чебаркульская, что зря трачу ваше время и что мне лечиться надо…       — Как ты сказал? Выскочка чебаркульская? — Анатолий Владимирович посмотрел на Харламова поверх очков, глаза его улыбались. — Надо запомнить.       — Ну я же серьезно!       — Я тоже серьезно. Но даже если я сейчас скажу, что ты зря с этим всем ко мне пришел, то это ничего не даст. Ты же упертый. Валерка раскрыл рот от удивления. Они сидели и просто так обсуждали сложившуюся ситуацию, как будто тема была не запрещенной, а вокруг — совсем не спортбаза.       — И что же мы будем делать?       — Ждать, Валера, ждать. И играть, раз уж, волею судьбы, ничего другого не умеем.       — Ждать?       Тарасов не стал объяснять ему совсем уж очевидное и решил, что с неприятными разговорами лучше всего покончить прямо сейчас.       — Ты хотел знать, что у нас с Борисом Палычем произошло.       — Ну да. Не каждый же день…       — Только лишь потому, что ты невольно оказался вовлечен в историю с Балашовым, я тебе расскажу. Вчера некий молодой человек, которого я видел в компании Виктора, у моего же подъезда, кинулся на меня с ножом.       Ложечка, которую Валерка крутил в руках, выпала.       — Убивать не хотел, хотел забрать свежеполученную зарплату. В итоге, — Тарасов одними глазами показал на левую руку, — небольшое ножевое ранение, два чудесных часа в больнице и, как результат, выходка Кулагина, которую ты сегодня видел.       — Вы… вас… и вы… так спокойно говорите об этом? А если бы…       — Если бы да кабы, то во рту б росли грибы.       — Я понимаю Кулагина, — буркнул Валерка себе под нос, встревоженный еще больше. — Вас же могли убить!       — Если бы Балашов хотел меня убрать, все бы случилось гораздо проще, — беззаботно отозвался Анатолий Владимирович и одним большим глотком допил чай. — Можешь мне не верить, но это была не провокация. Все случилось неожиданно.       — Кулагин вам не поверил.       — А ты поверь.       — Хотелось бы, — Валерка вздохнул. За эти полчаса, что они разговаривали и пили чай, он вымотался гораздо сильнее, чем за полноценную тренировку.       — Голова хоккеисту дана, чтобы думать. Так что иди, Харламов, и стоп себе подумай. А заодно выспись. Да и растяжение само себя не вылечит. Олег сколько тебе уколов сделал?       — Два.       — Надо было еще один, в язык, — проворчал Тарасов, отодвигая от себя доску с шахматами, — чтобы ерунду не молол. Ва-лер-ра, у нас Канада на носу, а ты мне тут… устроил.       — А когда, если не сейчас?       — Харламов! Ты нужен команде, и мне, адекватным, собранным и сильным. Понял меня?       — П-понял.       — Иди уже домой, не заставляй меня выгонять тебя силком.       — Неужели выгоните? — совсем расслабившийся Валера, но по-прежнему мало что понимающий, взял сумку.       — Выгоню. И наподдам, чтобы неповадно было. Развернулся и шаг-о-ом марш отсюда!       — Так точно! — сделав, как велено, Харламов вышел из кабинета, чуть ли не подпрыгивая от радости. А когда дверь за ним закрылась, он прислушался и вздрогнул.       Судя по звуку Тарасов запустил в стену несчастную доску с фигурами, а затем еще что-то потяжелее. После чего наступила тишина.